Изолиум. Подземный город

Лес смыкался над путниками колючей хвойной кровлей. Сквозь неё изредка пробивались тусклые лучи зимнего солнца, превращая снег в россыпь микроскопических бриллиантов. Денис шёл впереди, проваливаясь по колено в нетронутый покров. С каждым шагом тело наливалось свинцовой тяжестью. Дыхание вырывалось облаками пара, кристаллизуясь на обветренных губах и щеках. В голове билась простая и упрямая мысль, словно стук метронома: «Ещё шаг, ещё один, ещё...»

За Денисом, увязая в проложенной тропе, брели остальные. Самодельные носилки с Лизой покачивались на плечах Ильи и Фёдора — два сосновых бревышка, связанные остатками тряпья и кожаными ремнями. Крепления врезались в плечи мужчин так глубоко, что даже сквозь толстые куртки проступали следы. Девушка лежала неподвижно, закутанная в несколько слоёв чужой одежды — куртка Фёдора, шарф Даши, свитер Дениса. Бледное лицо с заострившимися скулами и потрескавшимися губами напоминало византийскую икону. Глаза, когда Лиза открывала их, всё ещё иногда вспыхивали синеватым светом, но слабее — внутренний огонь догорал, оставляя тлеющие угли.

Даша шла рядом, придерживая свисающий край импровизированного ложа. Время от времени наклонялась, проверяя дыхание подруги, тихо говорила ей — не надеясь на ответ, а чтобы звук человеческого голоса не давал окончательно соскользнуть в пространство между явью и небытием, где, казалось, блуждало сознание после ритуала осонитов.

— Скоро стемнеет, — произнёс профессор Самолётов, замыкавший процессию. Трость утопала в снегу на всю длину, и старик опирался на стволы деревьев, чтобы не упасть. Седые волосы покрылись инеем, делая его похожим на древнего лесного духа. — Нужно найти убежище до наступления темноты. Погаши выходят на охоту сразу после заката.

Оксана, державшаяся поодаль, нервно оглянулась через плечо, словно услышав что-то в глубине леса. Выжженный символ Осона на шее в холодном воздухе покраснел и набух, напоминая о недавнем кошмаре. С момента бегства из Яхромы женщина почти не разговаривала, но постоянно оставалась настороже, первой замечая изменения в окружающем пространстве — выработала особое чутьё на опасность.

— Разведаю, что впереди, — сказала она внезапно и, не дожидаясь ответа, скрылась между деревьями с особой грацией людей, научившихся двигаться незаметно не по книгам, а по жестокой необходимости.

— Какая красивая женщина, — пробормотал Фёдор, поправляя врезающийся в плечо ремень и провожая взглядом исчезающую между деревьями фигуру.

Даша хихикнула и насмешливо посмотрела на него, приподняв бровь.

— Что? — Фёдор нахмурился, но румянец на обветренных щеках имел мало общего с морозом. — Просто констатирую факт.

— Ага, конечно, — протянула девушка, всё ещё улыбаясь уголками губ.

Денис остановился, прислушиваясь к разговору. Усталость делала каждое движение мучительным, каждую мысль — вязкой. Он взглянул в сторону ушедшей Оксаны с теплотой и благодарностью.

Все восхищались ею — женщиной, которая несмотря на ожог продолжала заботиться о группе. Благодаря её решительности они нашли запасной выход из горящего здания. Денис вспомнил, как спасительница, не думая о себе, вернулась за Лизой, когда остальные потеряли надежду.

С нависшей еловой лапы сорвался ком снега, упав за шиворот. Холод пробежал по позвоночнику, вызвав дрожь — на мгновение показалось, что чьи-то ледяные пальцы ухватили за загривок. Денис резко обернулся, но позади были только усталые спутники и бесконечные ряды сосен, чьи стволы в сгущающихся сумерках казались частоколом, отделяющим маленький отряд от остального мира.

— Нужно идти дальше, — сказал он, стряхивая снег. — Пока совсем не стемнело.

— Лизе становится хуже, — Даша коснулась лба больной. — Она горит. Нам нужно найти тёплое место и развести огонь.

Илья с тревогой посмотрел на бледное лицо любимой.

— Может, сделать привал? Соорудить шалаш из еловых веток?

— Нет, — покачал головой профессор, переводя дыхание. — В такой мороз костёр должен гореть всю ночь, иначе замёрзнем. А значит, нужно много дров. Кроме того... — он запнулся, словно не решаясь произнести следующую мысль, — состояние нашей пациентки может быть связано не только с физическим истощением, но и с воздействием ритуалов Нефёндра. Мне нужно изучить её в спокойной обстановке.

В этот момент среди деревьев мелькнула фигура Оксаны. Разведчица двигалась быстро, почти бесшумно. Когда приблизилась, в её глазах читалось странное выражение — смесь тревоги и надежды.

— Там дальше, за поворотом тропы, стоит дом, — сказала она, переводя дыхание. — Большой. Похоже на богатый особняк. Выглядит заброшенным, но крыша цела.

Новость всколыхнула угасающие силы путников. Даже Лиза отреагировала — веки дрогнули, пальцы слегка шевельнулись, словно пытаясь ухватиться за что-то невидимое.

— Насколько он безопасен? — спросил Фёдор, в голосе которого профессиональная подозрительность боролась с надеждой на тепло и отдых.

— Следов человеческого присутствия не видно, — ответила Оксана. — Но это не значит, что там никого нет.

— Придётся рискнуть, — решил Денис, взглянув на темнеющее небо. — Выбора особо нет.

Группа двинулась дальше, подгоняемая страхом перед ночью и воодушевлённая перспективой найти кров. Даже носилки с Лизой казались легче — или носильщики просто нашли в себе новые силы. Снег поскрипывал под ногами, словно пел о скором отдыхе. Задевавшие лица ветки больше не казались враждебными плетями, а лишь последним препятствием на пути к убежищу.

За очередным поворотом открылась поляна, окружённая вековыми соснами. Посреди неё возвышалось трёхэтажное здание из стекла и бетона. Геометрически правильные линии, резко контрастирующие с органичной хаотичностью леса, создавали впечатление инородного объекта, заброшенного в глушь причудой богатого хозяина.

Панорамные окна первого этажа, некогда прозрачные, теперь покрылись толстым слоем инея, превратившись в матовые экраны с размытыми очертаниями за ними. Плоская крыша в стиле модернистской архитектуры прогнулась под тяжестью снега, образовав в центре опасное углубление, но всё ещё держалась. Широкие мраморные ступени у главного входа покрылись ледяной коркой, делая подъём скользким.

— Что за странное место, — прошептала Даша, обводя взглядом внушительное строение. — Кому пришло в голову построить такое посреди леса?

— Судя по архитектуре — конец десятых, — отметил профессор с профессиональной точностью. — Период, когда состоятельные жители столицы стремились к уединению. Чем дальше от цивилизации, тем престижнее. С практической точки зрения место неплохо выбрано — защита от ветра, скважина, возможно, генератор.

— Если там генератор, то он мёртв, как и всё остальное, — мрачно заметил Денис. — Пойду проверю вход.

Он осторожно поднялся по обледенелым ступеням, держась за ржавые перила. Массивная дверь из тёмного дерева и стекла была приоткрыта — не настежь, а словно кто-то в спешке забыл закрыть. Сквозь щель задувал ветер, образуя на полу маленькие сугробы. Денис толкнул — та поддалась с протяжным скрипом, обнажив просторный холл с высоким потолком.

— Кажется, безопасно, — крикнул он остальным. — Давайте сюда!

Вскоре вся группа оказалась внутри особняка. Фёдор и Илья аккуратно поставили носилки с Лизой у стены, после чего второй опустился рядом, взяв девушку за руку, тогда как первый, разминая затёкшие плечи, начал осматривать помещение с методичностью полицейского на месте преступления.

Дом внутри казался просторнее, чем снаружи. Вестибюль с атриумом в два этажа был обставлен массивной мебелью из тёмного дерева — диваны и кресла под белыми чехлами выглядели призрачными силуэтами в полумраке. Большая люстра из металла и стекла висела над центром, безжизненная и холодная, как скелет фантастического существа. Мраморный пол со сложным геометрическим узором местами потрескался, а в углах скопились сугробы снега, надутые через щели в оконных рамах.

— Камин, — заметила Даша, указывая на дальнюю стену, где располагался внушительный очаг, облицованный диким камнем. Рядом аккуратно сложенные поленья ждали своего часа. — И дрова есть!

— Проверю дымоход, — сказал Фёдор, направляясь к очагу. — Если не забит, можно развести огонь.

Оксана тем временем бесшумно скользила вдоль стен, проверяя каждую дверь и тёмный угол, словно ожидала засаду. Её движения напоминали хищника — экономные, точные, настороженные. Дойдя до французских дверей на террасу, она остановилась, глядя через стекло на бывший роскошный бассейн, превратившийся в ледяное зеркало под снегом и сосновыми иглами.

— Тут безопасно, — сказала разведчица, возвращаясь к группе. — На первом этаже никого.

Профессор, опустившийся в кресло у камина с явным облегчением, достал из внутреннего кармана блокнот.

— Нам повезло, — произнёс старик, листая страницы с мелким почерком. — Такие особняки строились с расчётом на автономность. Здесь должны быть запасы еды, генератор, который без энергетических карточек бесполезен, возможно, медикаменты.

— Не рассчитывайте на многое, — возразил Фёдор, возясь с заслонкой. — Судя по пыли, здесь никого не было минимум год. Ценное давно растащили.

Денис, исследовавший дальнюю часть холла, замер перед стеклянной дверью, ведущей в кабинет или библиотеку. Сквозь мутное от инея стекло виднелись тёмные очертания книжных полок, массивный стол и сейф в углу.

— Кабинет хозяина, — сказал он, пытаясь открыть дверь, но та была заперта. — Может, там есть что-то полезное.

Илья поднял голову от Лизы.

— Её нужно согреть, — произнёс с тревогой. — Она вся дрожит.

Даша опустилась рядом, проверяя состояние больной.

— Жар усиливается, — констатировала она, коснувшись лба пострадавшей. — Дыхание неровное. Нужна медицинская помощь.

— Сначала огонь, — решительно сказал Фёдор, откидывая заслонку. Внутри оказалось чисто, без препятствий для тяги. — Потом еда и лекарства. Денис, помоги с дровами.

Вскоре в камине заплясало пламя, сперва робкое, но постепенно набирающее силу. Тёплый свет растекался по холлу, вытесняя сумрак, превращая белые чехлы в золотистые острова. Тени плясали на стенах, словно призраки прежних обитателей, собравшиеся посмотреть на незваных гостей.

— Надо перенести Лизу ближе к теплу, — предложил Денис.

Они с Ильёй аккуратно переместили девушку на диван перед очагом. В тепле её лицо словно ожило — щёки порозовели, дыхание стало ровнее. Глаза оставались закрытыми, а тело периодически сотрясала мелкая дрожь, будто она боролась с внутренним кошмаром.

— Если в доме есть аптечка, нужно найти жаропонижающее, — сказал профессор, наклоняясь к пациентке и проверяя пульс. — Температура слишком высокая.

— Я осмотрю второй этаж, — вызвался Фёдор. — В таких домах обычно несколько спален и ванные комнаты. Возможно, найдётся что-то полезное.

— Я с тобой, — сказала Оксана тоном утверждения, не просьбы.

Фёдор бросил на неё взгляд, задержавшись на профиле дольше необходимого, и кивнул. Уголки губ дрогнули в едва заметной улыбке. Напряжённые плечи слегка расслабились, когда спутница встала рядом.

Они поднялись по широкой лестнице, исчезнув во тьме второго этажа. Оттуда вскоре донеслись звуки открываемых дверей и шагов по паркету.

Денис опустился на корточки перед очагом, подбрасывая поленья. Огонь жадно набросился на сухую древесину, выстрелив снопом искр в закопчённый дымоход.

— Как думаешь, что это за место? — тихо спросила Даша, садясь рядом.

— Судя по всему, загородный дом богача, — ответил Денис, разглядывая резную мебель и хрустальные бокалы на столике под слоем пыли. — Строили такие особняки вдали от людей, чтобы скрыться от шума. Приезжали на выходные, устраивали вечеринки. А потом...

— А потом наступила тьма, — закончил профессор, подсаживаясь к огню. — И все эти дворцы с электроникой стали бесполезными музеями былой роскоши.

Старик достал из кармана несколько листков из блокнота и бросил в огонь. Бумага вспыхнула, на миг превратив пламя в ослепительно-белое.

— Я описал симптомы Лизы, — пояснил он, заметив вопросительный взгляд. — Но понял, что бесполезно. То, что с ней происходит... это не медицинский случай. По крайней мере, не в привычном понимании.

— Что вы имеете в виду? — спросил Илья, не отрываясь от лица любимой.

— Нефёндр и культ использовали технологию или силу, изменявшую людей на фундаментальном уровне. Не просто сознание — саму природу нервных импульсов, — профессор потёр переносицу, фокусируя мысль. — Я видел подобное у Погашей. Но там процесс был односторонним — угасание, потеря энергии. Здесь что-то иное. Словно человеческую энергию не просто забирали, а перенаправляли. Использовали как проводник.

— Для чего? — тихо спросила Даша.

Профессор покачал головой.

— Не знаю. Но думаю, ответ связан с картами энергии, которые мы видели. И с баржей, к которой идём. Всё взаимосвязано — блэкаут, Погаши, культ Осона...

С верхнего этажа донеслись шаги, и вскоре на лестнице появились Фёдор с Оксаной. Лицо бывшего полицейского выражало смесь удивления и настороженности.

— Там наверху три спальни, — сообщил он.

Вечер превратил огромные окна в чёрные зеркала, отражающие лишь мерцание камина — трепещущий остров света в океане тьмы. Вернувшиеся разведчики принесли запах пыли и заброшенности вместе с трофеями — стопкой потускневших простыней из шкафа, парой шерстяных одеял с запахом кедра и, самое ценное, маленькой аптечкой с нетронутыми блистерами, уцелевшей в ванной хозяйской спальни.

— Три комнаты, как я и сказал, — продолжил Фёдор, опуская находки на ближайшее кресло. — Хозяйская с ванной, гостевая поменьше и что-то вроде детской. Мебель добротная, но пыли столько, что дышать трудно. В детской — мышиное гнездо в матрасе.

Оксана раскрыла аптечку и высыпала содержимое на столик. Тонкие пальцы быстро перебирали блистеры, отделяя нужное от бесполезного.

— Парацетамол, — сказала она, поднимая два блистера. — Сохранился неплохо. И антибиотики... срок годности истёк, но в таких условиях лучше, чем ничего.

Профессор взял лекарство, внимательно изучил упаковку.

— Жаропонижающее — хорошо, — кивнул он, извлекая таблетки. — Денис, принеси воды. В доме должен быть автономный водопровод. Возможно, насос не работает, но в трубах в подвале может оставаться жидкость.

Денис кивнул, но направился в сторону предполагаемой кухни. За массивной двустворчатой дверью открылось просторное помещение, застывшее в меланхоличной неподвижности ушедшей эпохи. Хромированные поверхности потускнели, но хранили память о былом блеске. На мраморной столешнице виднелись свежие следы крысиных лапок — маленькие звёздочки на сером полотне пыли.

Он начал открывать шкафчики один за другим. За третьей дверцей обнаружилась неожиданная находка — штабель картонных коробок в глубине. Денис вытащил верхнюю, разорвал слипшийся от влажности и ломкий от мороза картон. Внутри, как солдаты в строю, стояли шесть бутылок воды. Пластик помутнел, но печати остались нетронутыми.

Когда он вернулся в холл с целой коробкой, Оксана с Дашей замерли над простынями, расстеленными перед очагом. Фёдор выронил подушку. Даже профессор оторвался от запястья пациентки, где считал пульс.

— Вода, — сказал Денис, опуская ношу. — Целый ящик. И там ещё три.

Коробку оставили греться возле камина. Затем профессор взял бутылку, сломал печать и с помощью Ильи приподнял голову больной. Её губы были сухими, потрескавшимися, как земля после засухи. Старик осторожно поднёс таблетку ко рту, смочил губы прозрачной жидкостью. Лиза сглотнула почти рефлекторно, без признаков сознания.

— Теперь есть шанс, — сказал профессор, опуская голову на импровизированную подушку из куртки. — С достаточным количеством воды жар должен спасть к утру.

Илья сидел рядом, не отпуская руки любимой, словно физический контакт был единственной нитью, связывающей с миром живых. В глазах застыла особая беспомощность людей, осознающих бессилие перед чужой болезнью — отчаянное желание помочь при невозможности что-то изменить.

Камин продолжал гореть, окрашивая комнату в тёплые янтарные тона, создавая иллюзию уюта среди запустения. Даша разложила на импровизированном столе их запасы — две банки тушёнки, пакет сухарей, флягу с водой из лесного ручья.

Металл тихо звякнул о дерево. Девушка подняла взгляд, встречаясь глазами с каждым по очереди, словно спрашивая разрешения. Пальцы замерли над крышкой.

— Поедим? — произнесла тихо, будто сомневаясь в праве распоряжаться общими запасами.

Ужин оказался скромным, но тёплым — открытая банка, разогретая у огня, сухари и чай из остатков заварки, найденной в кармане профессора. Ели молча, экономя силы даже на разговоры. Только потрескивание пламени нарушало тишину.

После ужина решили организовать дежурство. Фёдор вызвался на первую смену, Денис — на вторую. Остальные устроились на разложенных перед очагом простынях, закутавшись в найденные одеяла и собственную одежду. Оксана легла в стороне, положив рядом нож — не угрожающий жест, а привычка человека, научившегося быть начеку.

Даша прижалась к груди Дениса. Он обнял её, чувствуя щекочущие подбородок волосы, смешивающееся тепло их тел. Профессор расположился неподалёку, склонившись над потрёпанным блокнотом. Илья остался сидеть возле Лизы, прислонившись спиной к дивану. Его профиль, очерченный пламенем, застыл в неподвижности, словно часовой на границе миров.

Ночь опустила на особняк тяжёлый полог тьмы, поглотив лес и отрезав дом от мира. Ветер усилился, скользя за оконными рамами с мелодичным свистом, напоминающим голоса далёких флейт. Снег на стёклах превращался в капли воды, стекающие причудливыми узорами, как слёзы по морщинистым щекам старого дома. В коридорах и пустых комнатах пробуждались звуки — не угрожающие, а печальные, ностальгические. Поскрипывание половиц под давлением прохлады, шорох мышей в стенах, стон рассыхающегося дерева — здание словно рассказывало историю тем, кто готов был услышать.

Фёдор сидел у огня, методично подбрасывая поленья через равные промежутки, как человек, привыкший к дисциплине даже в хаосе. Взгляд скользил по спящим товарищам, задерживаясь на Оксане дольше, чем на других. В её расслабленном лице проступали черты прежней девушки — мягкие линии губ, разгладившаяся складка между бровей, трогательная беззащитность закрытых глаз.

В глубине дома что-то грохнуло — возможно, неустойчивая мебель потеряла равновесие, или крупная крыса опрокинула посуду. Дежурный напрягся, рука потянулась к поясу, где раньше висела кобура, но теперь — только нож. Несколько минут он вслушивался в тишину, но звук не повторился, и напряжение ушло из плеч.

Примерно в полночь, по старым механическим часам на стене, продолжавшим работать вопреки законам времени, Фёдор разбудил Дениса, коснувшись плеча.

— Твоя смена, — шепнул он. — Проверил все входы, заложил парадную дверь креслом. Особых проблем быть не должно, но, если услышишь что-то снаружи — буди сразу.

Денис кивнул, протирая глаза и стряхивая остатки сна. Фёдор устроился на освободившемся месте, почти моментально погрузившись в сон с особой способностью бывалых людей отдыхать при возможности и просыпаться по первому сигналу опасности.

Вторая половина ночи тянулась медленно, как патока. Денис подбрасывал дрова, наблюдая за меняющимися тенями на стенах — то вытягивающимися в длинные дрожащие силуэты, то сжимающимися в плотные угловатые пятна. В один момент ему почудились в игре света очертания фигур — не конкретных, а эфемерных, словно призрачные образы прежних обитателей или отпечатки их жизней.

Профессор внезапно проснулся, сел на импровизированной постели, огляделся рассеянно и, увидев бодрствующего Дениса, подсел к огню.

— Не спится? — спросил молодой человек.

— В моём возрасте сон становится неверным другом, — ответил старик, протягивая руки к пламени. — Приходит, когда не ждёшь, и уходит в самый неподходящий момент.

Они посидели молча, наблюдая за огнём, потом профессор достал блокнот.

— Знаешь, Денис, я думаю о том, что мы видели в Яхроме, — сказал он, перелистывая страницы. — О синем свете в глазах "невест". О том, как Нефёндр забирал из людей что-то жизненно важное. Это не укладывается в рамки известной науки.

— Но вы же сами говорили о связи с изменением законов физики после блэкаута, — возразил Денис.

— Да, но... — профессор помолчал, подбирая слова. — Есть грань между изменением физических констант и тем, что мы видели. Это было почти... — он запнулся, — почти мистическое.

Денис удивлённо посмотрел на собеседника. Услышать слово "мистическое" из уст учёного-физика было неожиданно, как снег в пустыне.

— Вы верите в мистику?

— Я верю в то, что наблюдаю, — ответил тот. — А я видел нечто, выходящее за рамки известных физических процессов. Это не значит, что оно сверхъестественное — просто наука ещё не дошла до понимания.

За разговором время пролетело незаметно. Когда профессор снова прилёг, за окнами уже серело — не рассвет ещё, но предвестник утра, то неопределённое время, когда ночь уже не удерживает господство, а день ещё не набрал силу.

В этом свете дом выглядел менее таинственным, более конкретным — обычный заброшенный особняк с пылью и следами запустения. Ветер стих, комната наполнилась тишиной иного качества — не напряжённой ночной, а спокойной, почти умиротворённой.

В этой тишине Денис уловил изменение в дыхании Лизы. Оно стало глубже, ритмичнее, как у человека, выходящего из долгого сна. Приблизившись, он заметил, что веки девушки дрогнули, а пальцы слегка шевельнулись, словно пытаясь что-то нащупать. Илья, дремавший рядом, мгновенно проснулся, почувствовав движение.

— Лиза? — позвал он тихо, наклоняясь к лицу. — Ты слышишь меня?

Девушка медленно, с усилием, открыла глаза. В тусклом утреннем свете синеватое свечение в зрачках почти исчезло, оставив лёгкий флёр, как отблеск далёкого сияния. Взгляд был мутным, расфокусированным, но живым — в нём читалось замешательство, страх и что-то похожее на смутное узнавание.

— Илья? — голос звучал слабо, как шелест бумаги, но без механической мелодичности, звучавшей в храме осонитов. Это был её настоящий голос — хриплый от долгого молчания, но подлинный.

К этому времени проснулись остальные. Даша моментально оказалась рядом, Фёдор отошёл к окну, давая пространство, но не сводя глаз с очнувшейся. Оксана села на краю импровизированной постели, выражая странную смесь облегчения и опасения. Профессор тоже приблизился. Его рука с блокнотом застыла в воздухе, будто он хотел что-то записать, но боялся упустить момент.

— Где... где мы? — спросила Лиза, пытаясь приподняться. Илья бережно поддержал за плечи, помогая сесть.

— В безопасности, — ответил он. — Мы нашли заброшенный дом в лесу. Тебе нужно отдыхать, ты была... — он запнулся, не зная, как описать состояние, — ты была не с нами какое-то время.

Лиза моргнула. Взгляд медленно обвёл комнату, задерживаясь на лицах собравшихся. В глазах постепенно проступало осознание, как рассвет, разгоняющий ночные тени.

— Я помню, — прошептала она, сжимая руки в кулаки. — Я помню всё.

Первая слеза скатилась по щеке, оставив блестящую дорожку на бледной коже. За ней последовала вторая, третья, и вот уже поток омывал лицо. Она не рыдала, не издавала звуков — просто плакала, как плачут от облегчения после долгого кошмара или от стыда перед собой.

— Осон, — произнесла девушка, и само имя наполнило комнату холодом. — Они говорили, что это бог. Новый бог для нового мира. Что он избрал нас... избрал меня.

Илья обнял за плечи, притянул к себе, позволяя плакать на груди. Его глаза блестели, но он сдерживался, словно боялся, что, дав волю слезам, не сможет остановиться.

— Они давали нам что-то, — продолжила Лиза после паузы, голос обрёл больше силы. — В еде, в воде. Что-то, меняющее мысли, делающее их… пластичными. Сначала ты слышишь слова и не веришь. Потом сомневаешься. А потом просыпаешься утром и понимаешь, что веришь всем сердцем, готов умереть за Осона.

Она отстранилась от Ильи, вытерла слёзы тыльной стороной ладони. Глаза потемнели, в них читалась боль воспоминаний.

— Нефёндр говорил, что невесты — особые сосуды для энергии Осона. Что через нас его сила изливается в мир. Что мы станем матерями нового человечества, — опустила взгляд на руки, словно видя что-то, невидимое остальным. — Но на самом деле он просто использовал нас. Во время ритуалов...

Голос дрогнул, она замолчала, не в силах продолжать. Оксана осторожно взяла за руку.

— Ты не должна об этом говорить, если не хочешь, — сказала тихо. — Я тоже была там. Я знаю.

Между женщинами возникло безмолвное понимание — связь людей, прошедших через один ад.

— Я думала, что это действительно бог, — прошептала Лиза. — Что он даст цель, смысл. Что через меня в мир вернётся свет.

Она посмотрела на Илью с такой болью, что Денис невольно отвёл глаза.

— Но всё время, — продолжила дрожащим голосом, — глубоко внутри был ты. Даже когда я не помнила имени, не узнавала лица — в глубине души знала, что есть человек, которого люблю больше жизни. И теперь понимаю — это был ты. Всегда ты.

Илья стиснул зубы, желваки заходили на скулах. Он изо всех сил сдерживался, чтобы не расплакаться.

— Прости меня, — сказала Лиза, голос звучал тверже, словно признание возвращало силы. — Прости, что не узнала тебя. Что позволила затуманить разум. Что поверила в ложь.

Илья молчал — так долго и напряжённо, что казалось, никогда не заговорит. Потом просто сел рядом, так близко, что плечи соприкасались. Взял руку, поднёс к губам и поцеловал — не романтическим жестом, а как целуют святыню, с благоговением и облегчением.

— Я искал тебя, — сказал наконец. — С того момента, как ты ушла. Каждый день, каждую ночь. Я знал, что ты где-то там, внутри этой оболочки. Знал, что найду.

Он долго и нежно целовал её в лоб, будто ставя печать, скрепляющую обещание.

— Всё позади, — произнёс, глядя прямо в глаза. — Всё это — позади. Главное, что ты вернулась.

В очаге догорали последние поленья, пока тёплый свет смешивался с серым утренним, проникающим через заиндевевшие окна. За стенами шумел просыпающийся лес — шелест ветра в кронах, далёкое постукивание дятла, робкое пение первых птиц, нарушивших зимнее безмолвие. Мир продолжал жить неторопливой жизнью, равнодушный к человеческим страданиям и радостям, историям любви и предательства, борьбе света и тьмы.

В этом равнодушии была странная мудрость — мудрость вечного свидетеля, видевшего рождение и смерть цивилизаций, расцвет и падение империй, приход и уход богов, настоящих и фальшивых. В этой мудрости таилась надежда — на то, что человечество найдёт путь через тьму, что каждая потерянная душа сможет вернуться домой, что свет, настоящий свет, всё ещё существует где-то в конце дороги, кажущейся бесконечной, но длинной ровно настолько, насколько нужно, чтобы измениться в пути.

Утро врывалось в особняк сквозь запылённые окна, высвечивая танцующие пылинки и превращая их в крошечные звёзды, дрейфующие в сумрачном пространстве. Фёдор проснулся первым — годы в полиции выковали привычку встречать рассвет на ногах. Потянувшись, разминая плечи, он взглянул туда, где спала Оксана, свернувшись калачиком под шерстяным одеялом. Даже во сне она сохраняла настороженность — рука на рукояти ножа, тело напряжено, готовое сорваться с места. Шрам от символа Осона на шее в утреннем свете казался почти чёрным — клеймо, которое останется до конца дней, напоминание о пережитом кошмаре.

Остальные ещё спали, кроме профессора, уже сидевшего у огня, подбрасывая в угли свежие поленья. Илья и Лиза лежали, прижавшись — две фигуры, слившиеся под одним одеялом в единый силуэт. Денис с Дашей тоже спали обнявшись, находя в близости защиту от холода внешнего мира.

— Доброе утро, страж порядка, — тихо сказал профессор, заметив пробуждение Фёдора. В голосе слышалась мягкая ирония, без насмешки. — Огонь почти погас, пришлось реанимировать.

Фёдор кивнул и, стряхнув остатки сна, направился к очагу. Присел рядом, протянул руки к пламени. В утреннем холоде тепло ощущалось особенно остро, почти физически — словно можно было собрать его в ладони и положить в карман.

— Как наша пациентка? — спросил он, кивая в сторону Лизы.

— Лихорадка отступила, — ответил профессор, поправляя очки. — Жар спал. Физически восстановится. Что касается ментального состояния... — он помолчал, подбирая слова. — Время покажет. Такие травмы не заживают по расписанию.

В этот момент на другом конце комнаты зашевелилась Оксана. Она приоткрыла глаза не медленно, как человек, неохотно расстающийся со сном, а резко и полностью, как хищник, почуявший опасность. Рука сжалась на рукояти ножа, взгляд быстро обежал помещение, фиксируя положение каждого, оценивая обстановку. И только убедившись в безопасности, позволила себе расслабиться.

— Что за шёпот с утра пораньше? — спросила, поднимаясь и приглаживая растрёпанные волосы.

Фёдор невольно улыбнулся.

— Обсуждаем планы на день, — ответил он, хотя никаких планов с профессором ещё не обсуждал. — Выспалась?

Оксана пожала плечами и подошла к огню, протянув руки. Присела на корточки рядом с профессором, по-прежнему держась поодаль, сохраняя невидимую дистанцию, которую, казалось, выдерживала со всеми.

— Не очень, — призналась она. — Этот дом... слишком мрачен.

Профессор понимающе кивнул, не требуя пояснений. Фёдор хотел спросить, что она имеет в виду, но что-то в её взгляде заставило его промолчать. Вместо этого он поднялся и начал осматриваться, словно ища занятие.

В дальнем конце холла привлекло внимание большое зеркало в тяжёлой раме над маленьким столиком. Пыль и время сделали его почти матовым, но всё же можно было разглядеть отражение. Фёдор подошёл ближе, посмотрел на себя и поморщился — щетина отросла, волосы торчали во все стороны, под глазами залегли тёмные круги. Вид как у бродяги, а не бывшего офицера полиции.

Он достал складной нож, раскрыл и попытался привести себя в порядок — подровнять щетину, пригладить волосы. Действия были нервозными, словно готовился к важной встрече, а не просто наводил марафет в заброшенном особняке. Краем глаза поглядывал в сторону камина, где сидела Оксана, и взгляд смягчался каждый раз, когда замечал, как утренний свет очерчивает её профиль.

— Прихорашиваемся? — негромко спросил проходивший мимо Денис, тоже проснувшийся и направлявшийся к огню.

Фёдор смутился, но быстро нашёлся с ответом:

— Поддержание гигиены необходимо для сохранения дисциплины в отряде, — сказал с напускной серьёзностью. — И, кроме того, — добавил тише, — никогда не знаешь, когда придётся кого-нибудь очаровывать.

Денис усмехнулся, но промолчал, лишь бросил взгляд в сторону Оксаны, показывая, что понимает мотивы. Фёдор сделал вид, что не заметил, и сосредоточенно продолжил бриться.

К очагу подошла Лиза, поддерживаемая Ильёй. Она всё ещё была бледна, но в глазах не осталось следа синеватого свечения — только человеческая усталость и тихая радость от возвращения в реальный мир. Оксана подвинулась, уступая место ближе к огню.

— Как ты? — спросила Лизу, и в этих простых словах было столько понимания, столько невысказанной общей боли, что девушка на мгновение закрыла глаза, справляясь с нахлынувшими эмоциями.

— Лучше, — ответила тихо. — Благодаря вам.

Фёдор, закончив утренний туалет, решил действовать. Он вышел через боковую дверь в заснеженный сад. Снег сверкал на солнце, нетронутый, чистый, словно альбомный лист, ждущий первых штрихов. Осмотревшись, начал искать подарок для Оксаны. Сорвать цветы или найти что-то красивое в зимнем лесу невозможно, но...

Взгляд упал на старое дерево, чья кора, выступающая из-под снега, казалась красноватой в утреннем свете. Он подошёл, достал нож и аккуратно вырезал два кусочка, придав форму сердечек. Потом отломил тонкую веточку и нанизал на неё свои творения, создав примитивный букет.

— Подарок природы, — пробормотал, улыбаясь изобретению. — Простой, но со смыслом.

Когда вернулся, группа уже полностью проснулась и собралась у огня. Даша доставала из рюкзака остатки припасов, готовясь к скромному завтраку. Оксана помогала Лизе устроиться, подкладывая под спину свёрнутую куртку. Фёдор с замиранием сердца направился к ним, держа импровизированный букет.

— Оксана, — начал он, чувствуя, как пересыхает горло, настолько по-детски выглядело то, что он сделал, — я подумал... то есть, нашёл... В общем, это тебе. Сердечки из коры. Подарок природы.

Он протянул веточку с насаженными кусочками коры, но держал слишком крепко от волнения. Сухая кора не выдержала и начала крошиться, осыпаясь мелкими частичками прямо на лицо наклонившейся Оксаны.

— Ой! — вырвалось у неё, когда пыль попала в глаза.

— Прости! — Фёдор в ужасе бросил букет и потянулся к её лицу, пытаясь смахнуть крошки. Но неловкими движениями только размазал их по щекам, превратив лицо в пятнистую маску.

Оксана отпрянула, моргая и пытаясь очистить глаза. Даша поспешила на помощь, протягивая флягу с водой.

— Фёдь, ты как ребёнок, — покачала головой, помогая Оксане умыться.

Профессор с непроницаемым лицом наблюдал за сценой, и только в уголках глаз прятались смешинки. Денис и Илья обменялись понимающими взглядами, но промолчали. Лиза, несмотря на состояние, не сдержала слабую улыбку.

Фёдор стоял красный от смущения, чувствуя себя идиотом. Но он не был бы бывшим начальником уголовного розыска, если бы сдавался после первой неудачи. Отступив, делая вид, что занят другими делами, лихорадочно искал новый способ впечатлить Оксану.

Взгляд упал на дверь, ведущую в гараж или подсобное помещение. Он решительно направился туда и вскоре вернулся, волоча огромную дубовую дверь, снятую с каких-то внутренних помещений.

— Смотрите, что нашёл! — объявил с торжеством, втаскивая трофей в центр комнаты. — Сделаем стол! Не сидеть же на полу. Массив дуба, между прочим. В наши дни за такую целое состояние отдали бы.

Он гордо посмотрел на Оксану, надеясь увидеть восхищение своей находчивостью и силой. Но в этот момент дверь, которую держал вертикально, выскользнула из вспотевших ладоней и с оглушительным грохотом рухнула на мраморный пол. Звук был такой, словно рядом разорвался снаряд. Треск расколовшегося дерева и мрамора разнёсся по особняку, а за стенами испуганно вспорхнула стая птиц с ближайших деревьев.

В наступившей тишине слышалось потрескивание дров в очаге и частое дыхание бывшего полицейского, застывшего над разбитой дверью, словно над трупом противника.

— Фёдор Михайлович, — медленно произнёс профессор, нарушая безмолвие, — позвольте полюбопытствовать, как вы планировали использовать эту дверь в качестве стола? Она без ножек и весит, полагаю, не менее сорока килограммов.

Фёдор открыл рот, потом закрыл, не найдя ответа. Посмотрел на Оксану, изучавшую с непроницаемым выражением трещины на полу.

— Я думал... можно было бы... — он замолчал, чувствуя себя дураком. — В любом случае, — заключил, пытаясь сохранить достоинство, — теперь у нас дрова на несколько дней.

— Или отличный материал для гроба, — едва слышно пробормотал Денис, и Даша легонько ткнула локтем в бок.

Фёдор сделал вид, что не услышал комментария, и начал деловито оттаскивать обломки к стене, изображая, будто именно этого результата добивался. Но гордая осанка и сосредоточенное выражение не скрывали растущего смущения, от которого даже уши покраснели.

За завтраком, делясь скудными запасами, Фёдор молча обдумывал следующий ход. Взгляд блуждал по холлу, и вдруг в углу заметил старинное пианино у стены, укрытое пыльным чехлом.

Дождавшись окончания трапезы, когда все занялись своими делами — Денис с Дашей отправились проверять другие комнаты, Илья с Лизой остались у огня, а профессор погрузился в записи, — Фёдор подошёл к инструменту и сорвал чехол. Облако пыли взметнулось, заставив закашляться, но он продолжил. Открыл крышку и с сомнением коснулся пожелтевших клавиш.

Инструмент был расстроен, клавиши западали, некоторые издавали звуки, похожие на стон замученного животного. Но это не остановило Фёдора. Усевшись на скрипучий стул, начал с силой ударять по клавишам, создавая нечто, по его мнению, напоминающее джаз — резкие, рваные, лишённые мелодии звуки, наполнившие особняк какофонией, от которой мёртвые хозяева перевернулись бы в гробах.

— Это джаз! — гордо объявил, повернувшись и заметив всеобщее изумление. — У меня был друг-музыкант, научил паре приёмов.

Оксана, сидевшая у огня, подпитываемого обломками дубовой двери, смотрела с выражением, которое можно было толковать как угодно — от ужаса до восхищения. Фёдор предпочёл видеть второе и, воодушевлённый, с ещё большим энтузиазмом обрушился на несчастный инструмент.

Пот выступил на лбу от усердия, рубашка прилипла к спине. Он вкладывал в "исполнение" всю душу, всё желание произвести впечатление. Закончив и повернувшись к аудитории, был потрясён — Оксана исчезла. Только Илья, Лиза и профессор остались в холле, и по лицам невозможно было понять их мнение о его таланте.

— Где Оксана? — спросил, пытаясь скрыть разочарование.

— Поднялась наверх, — ответил Илья, избегая взгляда. — Сказала, хочет проверить, нет ли чего-то полезного.

Фёдор кивнул, закрыл крышку и направился к лестнице. Неудачи только укрепляли решимость добиться внимания загадочной женщины. В конце концов, не зря он был лучшим следователем в Яхроме — упорство всегда оставалось его сильной стороной.

На втором этаже было холоднее. Фёдор нашёл Оксану в хозяйской спальне, разбирающую шкаф в поисках тёплой одежды.

— Тут ещё один камин, — сказал он, указывая на мраморный очаг в углу. — Могу развести огонь. По законам физики тёплый воздух поднимается вверх, так что здесь всегда теплее, чем внизу.

Оксана обернулась, и на миг в её глазах мелькнула благодарность. Воодушевлённый, он, не дожидаясь ответа, приступил к делу. Набрал дров из поленницы возле камина и принялся укладывать их с тем же энтузиазмом, с каким терзал пианино.

Старание привело к перегрузке очага. Когда огонь разгорелся, стало ясно, что дымоход, долгое время не использовавшийся, забит. Дым хлынул в комнату, наполняя пространство едким облаком. Фёдор закашлялся, пытаясь руками разогнать дым, но только усугублял ситуацию. Вскоре лицо и руки покрылись сажей, а вокруг глаз образовались чёрные круги от попыток унять жжение.

— Надо открыть окна! — крикнул сквозь кашель и бросился к замёрзшим рамам. Они не поддавались, и в отчаянии он просто разбил стекло рукояткой ножа.

Холодный воздух ворвался в помещение, смешиваясь с дымом и создавая причудливые вихри. Фёдор стоял в эпицентре хаоса, чёрный от сажи, растрёпанный, с обезумевшим взглядом, напоминая, как позже отметил профессор, «обугленного Пушкина».

Оксана, закрывшая лицо шарфом, смотрела сквозь пелену, и в её глазах плясали живые огоньки, как в камине. Не синие, не мёртвые, как у осонитов, а искрящиеся, настоящие.

— Фёдор, — сказала она, когда дым рассеялся, и он увидел её лицо, — ты неисправим.

В голосе не звучало ни упрёка, ни насмешки. Только констатация факта и... что-то ещё, неразгаданное тем, кому эти слова предназначались. Но эти простые слова наполнили сердце теплом, которого не могли дать никакие камины.

— Пойдём вниз, — сказала Оксана, направляясь к выходу. — Там теплее.

И она улыбнулась — не широко, не открыто, а едва заметно, уголками губ, как человек, давно разучившийся это делать, но вдруг вспомнивший забытое ощущение.

Фёдор последовал за ней, всё ещё кашляя от дыма, но чувствуя себя победителем. Когда они спускались по лестнице, Денис и Даша, наблюдавшие внизу за клубами дыма из комнаты, обменялись понимающими взглядами.

— Он ей нравится, — шепнула Даша. — Заметил, как смотрит?

— Да, — кивнул Денис. — Только он, кажется, не понимает.

— Мужчины, — вздохнула Даша с притворным разочарованием. — Вечно всё усложняете.

Когда Фёдор с Оксаной присоединились к остальным у огня, профессор окинул Фёдора критическим взглядом:

— Молодой человек, вы удивительно настойчивы в попытках разрушить наше пристанище, — сказал он без упрёка. — Сначала дверь, теперь верхний этаж... Что следующее? Крышу обрушите, чтобы лучше видеть звёзды?

Оксана вдруг тихо рассмеялась — первый настоящий смех с момента встречи. Звук был тихим, хриплым, будто она давно разучилась смеяться правильно. Но в холле он прозвучал как музыка — настоящая, не та какофония из пианино.

— Не волнуйтесь, профессор, — сказала она, бросив короткий взгляд на Фёдора. — Я прослежу, чтобы он больше ничего не сломал.

И в том, как она это произнесла, как посмотрела — снизу вверх, с полуулыбкой, прищурив глаза, — было обещание, которое Фёдор не мог облечь в слова, но чувствовал всем существом.

Он сел рядом у огня, не пытаясь произвести впечатление. Просто сидел, греясь, ощущая рядом её присутствие, и в этот момент, несмотря на сумасшедшую историю последних дней, блэкаут, Погашей, осонитов и все опасности чужого мира, был счастлив. По-настоящему, непозволительно счастлив.

Профессор наблюдал, сложив руки на коленях. Морщинки у глаз собрались в сеточку, когда губы дрогнули в улыбке. Он провёл рукой по гладко выбритому подбородку — привычка со времён, когда ещё существовали электробритвы и горячая вода. Сколько историй начиналось на его глазах — и заканчивалось. Но эта была особенной: расцветала среди обломков, как упрямые полевые цветы, пробивающиеся сквозь трещины в асфальте после зимы.

Послеполуденное солнце проникало сквозь высокие окна косыми золотистыми лучами, высвечивая танец пылинок и превращая потёртый ковёр у камина в старинный гобелен. Денис стоял у окна, вглядываясь в заснеженный лес, пытаясь разглядеть завтрашнюю тропу. Его фигура, тёмная на фоне снежного сияния, казалась вырезанной из картона — чёткая, решительная, но хрупкая, как все они в новом мире, где человек стал лишь одним из существ, борющихся за выживание в равнодушной природе.

— Нам всем нужно поговорить, — сказал Денис, отворачиваясь от окна и оглядывая разбредшихся по холлу спутников. — Давайте соберёмся у камина.

В его голосе не звучало приказа, скорее — тихая уверенность человека, берущего ответственность не из желания командовать, а из понимания необходимости. Один за другим они потянулись к очагу, где гудело пламя, питаемое обломками злополучной двери.

Даша присела на край дивана, расстилая на коленях потрёпанную карту, стёршуюся на сгибах. Илья помог Лизе устроиться в кресле, подложив под спину подушку. Девушка уже сидела самостоятельно, но выглядела бледной и истощённой, как после долгой болезни. Синеватый отблеск в глазах проявлялся лишь изредка, словно далёкая зарница, и с каждым часом таял, уступая место естественному блеску.

Фёдор и Оксана устроились на полу плечом к плечу — не касаясь друг друга, но достаточно близко, создавая своё пространство интимности среди общего круга. Профессор, опираясь на трость, подошёл последним, шаги гулко отдавались под высокими потолками. Он опустился в тяжёлое кресло с резными подлокотниками, созданное словно для почтенных старцев, вершащих судьбы домочадцев.

Когда все собрались, Денис встал в центре, сцепив руки за спиной. Пламя отбрасывало на лицо тёплые отблески, смягчая черты, но глаза оставались серьёзными.

— Мы все измотаны, — начал он, обводя взглядом каждого, словно принимая часть общей усталости. — Всем нужен отдых. Но сначала мы должны понять, куда идём и зачем.

Он помолчал, давая словам отозваться в тишине, нарушаемой потрескиванием поленьев. Что-то в его голосе заставило каждого выпрямиться, сосредоточиться.

— Корней в Москве рассказал нам, и некоторые уже знают, — его взгляд скользнул по Даше и профессору, — что у Рогачёвского моста, возле Дмитрова, стоит баржа. Она застряла там в первые дни блэкаута. По слухам, на ней часть груза из столицы — еда, одежда, медикаменты. И энергетические карты.

На последних словах взгляды присутствующих стали острее. Каждый знал цену этих карточек — прямоугольников с золотистыми чипами, дающих от пяти минут до суток энергии, способной оживить мёртвые экраны, заставить петь радиоприёмники и запустить генератор, превращая темноту в подобие прежней жизни. Денис потёр потрёпанную карточку, выменянную на чёрном рынке за последнюю банку тушёнки — настоящую, не подделку с неровными краями и тусклыми чипами, что пытался всучить Нефёндр. Карточка была рабочая. Такие могли быть и на барже.

— И ты веришь, что они настоящие? — спросил профессор, поглаживая бороду жестом, выдающим сомнение. — После подделки от Нефёндра?

Его тон не был насмешливым — в нём, скорее, звучала усталость человека, слишком часто обманутого. Человека, желающего верить, но знающего разницу между желаемым и действительным.

Денис кивнул, признавая обоснованность вопроса.

— Поэтому и идём проверить. Если баржа существует, и на ней что-то осталось, это может изменить всё. Для нас. Для других выживших.

— Я не понимаю, о чём вы говорите, — неожиданно подал голос Илья, хмурясь. — Какая баржа? Первый раз слышу.

Он похлопал по карманам куртки, проверяя, не забыл ли чего-то. Движения стали резкими, нервными, будто мысль о возможном упущении вызывала тревогу.

— В Яхроме никто о барже не говорил, — продолжил он, глядя на Дениса с недоумением. — По крайней мере, мне. Я бы запомнил.

— Семь километров зимой, по лесу, где могут быть бандиты, Погаши и чёрт знает что ещё, — задумчиво произнёс Денис, не слушая его. — Звучит как обычный дневной переход, если всё пойдёт хорошо.

— В феврале световой день короток, — заметил профессор, вглядываясь в карту. — Выйти нужно на рассвете. Идти придётся быстро, без долгих привалов.

— А Лиза? — тихо спросил Илья, бросив обеспокоенный взгляд. — Она ещё слаба.

Все обернулись к девушке, молчавшей в кресле с отсутствующим видом, словно собирающей по крупицам расколотое сознание. Теперь она выпрямилась, и в глазах, ещё вчера пустых, появился особый блеск решимости.

— Я пойду, — сказала Лиза слабым, но полным жизни голосом. — Я должна идти.

Собравшись с силами, она продолжила увереннее:

— Если всё о карточках — правда, если они существуют и работают... — Глаза расширились от внезапной мысли, и она подалась вперёд. — Тогда можем вернуться сюда. В этот дом. Здесь электропроводка, приборы, отопление. Если карты настоящие, сможем всё запустить. Дом оживёт.

Слова, произнесённые с такой страстью, заставили всех замереть. Воцарилась тишина, нарушаемая потрескиванием огня, будто каждый осмысливал открывшуюся перспективу.

— В доме будут свет, тепло, настоящая еда, — продолжала Лиза, голос крепнул с каждым словом, словно сама мысль придавала энергии. — Можем жить здесь. По-настоящему жить, не выживать. Без страха замёрзнуть во сне или погибнуть за банку тушёнки. Как раньше... только без лжи.

Последние слова она произнесла тише, опустив глаза. Все поняли — о культе Осона, об иллюзиях Нефёндра, о лжи, чуть не стоившей разума и жизни. Илья накрыл её руку своей, и она благодарно сжала пальцы.

— Говоришь, как рекламный буклет, — заметила Даша с мягкой улыбкой, но в её настороженных глазах теперь светилась та же надежда, что у остальных — хрупкая и необходимая, как подснежник после зимы.

Комната наполнилась чем-то неосязаемым, но реальным — ощущением возможностей, которых уже не ждали. Словно окно распахнулось, впустив свежий воздух. Даже усталость после побега из Яхромы немного отступила.

Только профессор смотрел задумчиво, поглаживая бородку. В его взгляде читался не скептицизм, а иная, глубокая мысль.

— Свет — это не дом, — произнёс он, глядя на огонь. — Люди делают дом домом.

Простая фраза прозвучала как откровение. Денис посмотрел на старика с уважением, понимая, что за словами стоит опыт, которого у него самого может не быть никогда.

— Вы правы, профессор, — кивнул он. — Идём не за богатством. За возможностью снова жить как люди. Вместе.

Он оглядел комнату, задерживаясь на каждом лице, запечатлевая момент единения, хрупкое равновесие надежды и решимости.

— Выходим на рассвете, — сказал он. — А сейчас нужно отдохнуть и подготовиться. Проверьте вещи, одежду, оружие. Никогда не знаешь, что пригодится в дороге.

Остаток дня прошёл в приготовлениях. Денис с Дашей проверяли рюкзаки, считали консервы, делили на порции — часть взять, часть оставить на случай спешного возвращения. Илья разложил найденную верёвку, проверяя прочность — пригодится для переправы через ручьи, связывания узлов и тысячи вещей, о которых в прежней жизни не задумался бы. Лиза отдыхала у камина, иногда задрёмывая спокойным, естественным сном, не похожим на жуткий транс храма осонитов.

Профессор делал пометки в потрёпанном блокноте, временами поднимая голову, глядя в окно, словно что-то подсчитывал. Оксана нашла на втором этаже иголку с ниткой и штопала порванную куртку Фёдора, повредившего рукав при разбивании окна.

Солнце клонилось к закату, окрашивая снег в розоватые тона. Зимний день был скуп на свет, как новый мир — на радости. Денис, закончив с рюкзаками, отправился проверить входы. Ночь несла опасность — не только холод, но и существ, приходящих с темнотой. За время блэкаута все научились бояться ночи сильнее, чем в детстве.

Вернувшись в зал, Денис обнаружил Фёдора за странным занятием. Бывший полицейский, пыхтя и ругаясь, тащил из соседней комнаты массивный шкаф, явно тяжелее его самого. Ножки скрипели по мрамору, оставляя царапины, но Фёдор, сосредоточенный на задаче, не замечал.

— Что делаешь? — спросил Денис с недоумением.

— Баррикадирую вход, — выдохнул Фёдор, продолжая толкать мебель. — На ночь. Мало ли кто... придёт.

Денис хотел возразить, что входы проверены и двери на засовах, но не стал спорить. У каждого свои способы справляться со страхом, и, если Фёдору помогало двигать мебель — пусть.

К моменту установки шкафа поперёк входной двери все собрались у огня. Фёдор, вспотевший и раскрасневшийся, выпрямился с видом человека, выполнившего важную миссию.

— Вот, — сказал он, отряхивая руки. — Теперь мы в безопасности.

— Уверен? — спросила Даша с сомнением, разглядывая творение. — Нельзя просто запереть дверь?

— Это не просто физическая защита, — ответил Фёдор с неожиданной серьёзностью. — Это психологический барьер. Когда злоумышленник сталкивается с таким препятствием, он переоценивает шансы. Даже если может преодолеть физически, на подсознательном уровне возникает сомнение, страх перед неизвестностью. Что ждёт за шкафом? Какие ловушки? Кто охраняет место? Базовая психология преступника. Изучал в академии.

Он говорил с таким самозабвением, так увлечённо жестикулировал, что никто не решился перебить. На лицах присутствующих появились улыбки — сначала неуверенные, затем явные. Фёдор, увлечённый лекцией, не замечал.

— А ещё, — продолжил он, указывая на ножки, — я расположил под таким углом, что попытка сдвинуть вызовет громкий скрип. Естественный сигнал тревоги, понимаете? Даже во сне услышим. У нас будет семь-восемь секунд для реакции. Этого достаточно, чтобы...

— Чтобы духи испугались и убежали в лес, — внезапно закончила Оксана, с едва сдерживаемым смехом.

Фёдор замер, удивлённо глядя на неё. Оксана улыбалась — по-настоящему, широко, открыто, как давно не улыбалась. Улыбка преобразила лицо, стерла следы усталости и пережитого кошмара, вернула молодость и красоту, делая шрам почти незаметным. Фёдор смотрел, забыв свою речь, на лице проступала ответная улыбка — неуверенная, недоумевающая, но искренняя.

Илья фыркнул первым. За ним тихо засмеялась Лиза, прикрывая рот. Даша уже не сдерживалась, её смех звенел заразительно. Даже профессор позволил себе сдержанное хмыканье, похожее на кашель, но с ноткой веселья.

Фёдор, осознав всеобщее веселье, сначала нахмурился, но затем губы дрогнули, и он сам расхохотался — глубоким, раскатистым смехом, в котором было больше облегчения, чем обиды. Он смеялся над собой, над серьёзностью, над шкафом, который остался стоять — молчаливым стражем убежища.

Смех наполнил холл особняка — настоящий, искренний, без натянутости. Отражался от высоких потолков, заполнял пустоту комнат, слишком долго стоявших безмолвными, пробуждал эхо прежних праздников. В этом смехе было всё — горечь пережитого, надежда на будущее, человеческое тепло, которого так не хватало после блэкаута.

Фёдор встретился взглядом с Оксаной, и между ними что-то промелькнуло — искра понимания, признания, обещания. Она благодарно кивнула, и он ответил так же, словно заключили негласный договор.

Постепенно смех утих, оставив лёгкую, умиротворённую тишину. Камин потрескивал, отбрасывая блики на стены. За окнами царила ночь, но не такая угрожающая, как обычно.

Дом, утром бывший просто заброшенным особняком, стал чем-то большим. Временным пристанищем. Возможным будущим жилищем. Местом, где впервые за долгое время прозвучал настоящий смех — первый признак того, что, несмотря на тьму, холод и опасности, жизнь продолжается. Впервые за долгое время появился шанс не просто выжить, а жить по-настоящему.

В эту ночь они уснули под треск огня, думая о барже у Рогачёвского моста. О том, что могло ждать там. О свете, который, возможно, существовал где-то в этом тёмном мире. Каждый знал, что утром предстоит трудный путь, полный опасностей. Но сейчас, в тепле и безопасности, под защитой нелепого шкафа у двери, они позволили себе роскошь надежды — самого опасного и необходимого чувства после катастрофы.