К шардоне - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Ладыгин Иван (самиздат)

Посвящение

Эта книга посвящается Анжелике, моей драгоценной супруге. Спасибо, что продолжаешь верить в меня и вдохновлять на новые подвиги. С любовью…

Histoire d’Amour

Судьба до боли многолика…

Как быстро въелась она в суть

Мою… Вела меня бандитом,

А привела на светлый путь…

Я был тогда еще мальчишкой,

Любил корпеть над доброй книжкой:

Скучал в метро, в Москве чопорной,

Учил латынь я и закон,

Философам я слал поклон,

Чтоб знаний ловкие аккорды

Питали голову мою,

Даруя музу соловью…

В те дни была неверной лира…

Строптивая, как Мэри Рид!

Но как ни как, а под «Земфиру»

Я книжку сшил… И как магнит

Тянулся я к друзьям искусства,

Мне нужен был в них Заратустра,

Чтобы сваял мне цепь творений

К моим стихам — такой бук-арт,

Чтоб дивен был, как сам Монмартр.

Для этой цели без сомнений

Я обратился к другу… Тот

Мне в одночасье и помог.

Меня привел он к Анжелике —

Своей сестре. Судьба — лиса!

Она игралась с нами. Дико

Забилось сердце. Вот она:

И шелк волос огнем закручен,

И синий взгляд умом навьючен,

И кожа цвета лунной пыли,

И голос сладок, словно мёд,

А ручки — хрупкий мотылек,

И речь — принцессы древней были —

И Всё в ней — добрый идеал!

«О, вот она, кого искал!»

Так думал я… И мыслю нынче…

А, вот она — любовь из книг…

Явилась к нам во всём величье,

Слагала нас… Ломала вмиг…

Мы пропадали на «Вернадке»,

Сгорали в страсти, лихорадке

Нежнейших чувств. О, вот наука —

Убить всех демонов внутри,

Чтоб вечно греться у любви.

Судьба пророчила разлуку…

Ведь юность — жизни терпкий дар.

Он нас пьянил, как злой нектар.

Когда характер силой дышит

У двух любовников — беда:

Уступок нет, скандал лишь вышит

На счастья алых парусах…

Но все же парус был нетленным,

Об этом мы узнали верно

Спустя года, под звездной песней…

До тех пор судьбы разошлись-

Мы думали: «Так видит жизнь!»

Но как страдал я в этой мессе:

Ревнивец наглый и мужлан

Себя со Света изживал…

Ударом было расставанье…

Держал годами целибат.

Какое горькое отчаянье

Повергло душу мою в ад!

Нырнул я в сплин проникновенный,

Хоть и таил он перемены…

Я сердце запер на засовы,

Зарекся — больше не любить

Да Шардоне по миру пить.

И был я рад таким оковам:

Закрытый в сущности своей,

Я камнем слыл среди людей.

У нас без «нас» всё шло ужасно:

Калейдоскоп бездушных лиц,

Построить счастье лишь напрасно

Пытались мы, играя в блиц…

Нам не везло, и слава Богу!

Судьба смеялась понемногу…

Штурвал любви держался курса:

Меняло время нас с тобой,

Готовя нас к любви большой —

Так Бог ваяет на искусством —

Шлифует души без прикрас,

Чтоб получить живой алмаз.

Прошли года, мы стали лучше —

Так сталь твердеет под водой,

Так воздух чище от удушья,

Так сердце дружит с головой.

Но раньше мы пытались слиться

С людьми не теми, чтоб забыться.

И глас судьбы нам пел сонату,

В итоге свёл нас в абордаж…

Досель пытал нас злой мираж:

Я в брак вступил, как по накату,

А ты уж кольца с женихом

Искала в граде вечерком.

Писал тебе в канун я свадьбы…

Я думал, мы сойдемся вновь.

Но был я груб, как круг на глади —

Как много же сломалось дров…

Но я развёлся, ты — рассталась.

Судьба отныне улыбалась.

И вот, спустя года и лихо,

Пустились мы в любовный раж,

И сердце битве этой — страж.

— Люблю тебя! — Шептал я тихо,

Боясь спугнуть из счастья нить…

Я был рождён — тебя любить.

10.

Мы поняли, что друг без друга

Нам строить счастья не дано.

Судьбы изменчивая вьюга

Сменила гнев свой на добро.

Я помню день, как в летней неге

Ты в платье шла, белее снега —

Богиня дивного искусства:

Любви, желанной красоты…

Сестра сверкающей звезды!

Пусть вечно бьёт чечетка пульса

Над очагом большой любви.

Пылала свадьба до зари!

11.

Я помню, как сияли кольца…

Я помню клятву и зарок —

Любить, пока есть в небе солнце,

Дышать тобой, пока есть Бог.

Вся жизнь вела нас к этой встрече…

И путь наш был судьбой отмечен,

Как путь, объятый цепью терний…

Прошли его мы, как смогли,

Но, главное — себя нашли.

Вселенная под росчерк тени,

Творя сиреневой луной,

Меня слила навек с тобой!

12.

Ты родила мне дочку — Еву…

И Киру ждём день ото дня.

Я их люблю, как Бог — планету,

Как любит снег шаг января,

Как воздух любит всё Живое,

Как любит сердце молодое…

Не знал я счастья больше в жизни!

Моя вселенная, мой рай

В твоих глазах, ты так и знай!

Одна из самых важных истин:

Быть рядом с вами — мой покой…

Мой opus мagnum — жизнь с тобой.

Ключ

Судьба до боли многолика,

Строптивая, как Мэри Рид!

Она игралась с нами! Дико

Слагала нас… Ломала вмиг…

Но все же парус был нетленным…

Хоть и таил он перемены,

Штурвал любви держался курса —

В итоге свёл нас в абордаж.

И сердце битве этой — страж.

Пусть вечно бьёт чечётка пульса,

Творя сиреневой луной

Мой opus мagnum — жизнь с тобой.

БУНТ

Зачин

Привет, читатель полусонный!

Прошу тебя я оценить

Сей труд былинный и объёмный —

По весу с маленький гранит…

Историю немного зная,

Воспеть я Разина решил!

Упрекам критиков внимая,

Я Русь в стихах изобразил!

В основе терпкого сюжета

Лежит Шукшинская строка.

И чтоб умаслить мысли Света,

Избрала ямб моя рука.

Прошу принять бунтарский эпос

С холодной, трезвой головой,

Нырнуть в поэзии нелепость,

Найти в ней мир с самим собой.

Читайте с толком и рассудком,

Я постарался, видит Бог!

И пусть роман Вам станет другом

Средь суеты и злых тревог.

Глава первая

В тот день над Доном пролетала,

Как Феникс пламенный — гроза,

Зевесной молнией сверкала

И обжигала всем глаза.

И, воды в речке колыхая,

Русалки звали рыбаков,

А небо плакало, роняя

Слезинки туч на казаков.

И ветер злобой был наполнен,

Как кубок винною водой!

Под воем глох звон колоколен.

Природа бунт несла с собой.

Огонь небесный, волны Дона

В душе родившейся слились —

Рожден был мальчик не без грома!

И кони в буре затряслись!

Ведь в доме Рази Тимофея —

Вояки крепкого, купца

Воскрес забытый дух борея

В груди у бойкого мальца.

— Донской казак, Великим будет! —

Кричал от счастья Тимофей!

— Отца конечно не забудет!

В бою добудет мне трофей!

Главою станет он над стаей

Своих покорнейших друзей!

А коли, ворог к нам нагрянет…

Того погубит без затей!

Богатство дома приумножит!

Златые горы привезет!

И мощью род он свой обложит!

Эпохи новой ждем черед!

И грянул пир над Доном буйным

И вина с медом потекли!

Плясали все под светом лунным,

Давая дань святой любви!

А после праздника большого

Под хмелем ярким, как звезда

Слагались песни… Счастья много

В тот день давала всем судьба.

Нарек «Степаном» свое чадо

Чуть захмелевший Тимофей!

— Мне славы воинской не надо!

Пусть сын растет мой поскорей!

Сказав все это, старый воин

Во сны мятежные упал!

Горилкой душу успокоил.

Во сне буянил и орал!

А утром ранним пробудившись,

Корнилу в дом он свой привел.

Тот даже толком не умывшись,

Крестить младенца вдруг пошел.

В воде умыл дитя младое

И светлым словом озарил,

Свершил он таинство святое!

Степана он благословил!

И буря, что за домом выла

Внезапно стихла, улеглась.

Судьба младенца полюбила

Звезда на небе вдруг зажглась!

Сие событие вершилось

В извечно пламенной стране.

И власть безропотно бесилась.

Народ же жил на острие.

И время смуты бушевало

Огнем мятежным на Руси,

Страну нещадно прожигало-

Царила сила без любви.

Варяжский род был уничтожен

Со смертью Фёдора — царя.

Конец был Рюрику положен…

Как водится — раскол кремля.

Прошли года, род Годуновых

Державной властью овладел.

Он правил твердо, но оковы

Костлявой он не разглядел.

Затем Романовы окрепли

И власть над Русью обрели!

В соборах земских не ослепли,

А лишь вкусили соль земли.

Но вкус той соли не забылся…

Взошел на трон державный царь.

Собор в мгновенье заострился…

Отныне правил ГОСУДАРЬ.

Советам мудрых он, внимая,

Скорее, в силу добрых лет

Умел сличать и двор от рая.

И знал от лести оберег.

Но ровней был монарху в этом

Политик мудрый — Филарет.

Отец и сын являлись Свету —

Страну вели к чреде побед.

И клирик мудрый, не без стали

В своём золоченном хребте —

Он Михаилу был наставник —

Учил интригам при дворе…

Учил он верить в Бога свято,

По совести вершить суды,

Презреньем жечь любое злато,

Не горячиться без нужды.

Свою науку в пользу царства

Он протянул на всех, как цепь.

Любовь к стяжательству, богатству

Карал он яро, но не честь.

И Михаил — сын Феодора

Учителя достоин был.

Но слеп он был к ярму народа,

Не чуял ропота злой дым.

До очарованья Соломона

Тот путь был долог и тернист.

И тяжкий шлейф от Вавилона

Витал над кремлем, словно бриз…

И в этом сонмище, Тортуге,

Царил лишь хаос и раздор.

Не мудрено, что злые други

На царский трон плели позор.

И к чести воинства Донского

Хотелось мне бы подчеркнуть,

Что Круг стал новым честным Словом,

Что мог царя к уму вернуть.

Цвело казачество шальное!

Москва грозила им мечом!

Угрозы жуткие — пустое,

Не напугать их палачом!

Отец Степана и Корнило

На Волге грабили купцов

И Крым терзали — это было!

Щипали знатных подлецов.

Азову тоже доставалось —

Казак Донской его трепал!

Терпенье власти истончалось!

И царь угрозы посылал!

Ведь был приказ на счет поляков —

Идти с турецкой стороной

На штурм династий гордых ляхов,

Но Дон в те дни любил покой…

Донское войско не терпело

Турецкий слог, приставку «бей»,

А потому и не хотело

Идти на ляхов без друзей.

Москва серчала и бурлила

Не добрым, жарким кипятком.

Приказы слала и твердила,

Что пожалеет Круг потом.

В ответ казачество послало

Донского воина своего

С отказом дерзким… И не стало

Посола храброго сего.

Донское войско не стерпело

Столь жуткой выходки Москвы…

И вместо ляхов, очень смело

Пошло на турок без молвы.

Но государево терпенье,

Как льдина, таяло легко.

И Царь послал в одно мгновенье

Войска на Дон, где полегло

Все войско царское от злобы

И славной силы казаков.

С тех пор и грянули невзгоды

Для русских, вольных степняков.

Цветы мятежные вздыхали

И пахли смутой и войной.

Казацкий дух прочнее стали!

Но гнулся он. Всему виной:

Указы царские, запреты

На сеть торговли, на разбой.

Казалось бы, все песни спеты —

Пора идти всем на покой.

— Царю нам надо покориться!

Пора прощенья попросить!

Не то смешают с кровью лица…

И треснет воли монолит! —

Вещал поломанный Корнило —

Пытался друга убедить!

— И как тебе, казак, не стыдно!?

Донскую честь в себе губить! —

Кричал на это буйный Разя.

В глазах его пылал огонь,

Огонь, направленный на князя —

— Кулак ему, а не ладонь!

10.

Казачья гордость прогорела,

Как ветви в пламенном огне.

Обида, злость, все переспело!

Все стали счастливы вполне.

Ведь царь простил всю шалость Дона,

Торговлю вновь он разрешил.

Раздался звук златого звона —

Царь казакам всем заплатил.

Затем пошел Казак на ляхов,

Литовцев тоже не забыл —

Усыпал землю горьким прахом —

Познала Польша жаркий пыл…

И лишь казачество донское

В бою победу нажило.

И войско, на крови хмельное,

Домой ступало тяжело.

Среди вояк шагал и Разя —

Отец Степана молодой.

Казак простой всё славил князя —

Поход был дерзкий, наживной!

11.

В то время Стеньке было восемь…

Отца он ждал уже давно.

В душе его царила осень.

На сердце было тяжело.

Но вопреки всем опасеньям

Вернулся Разя Тимофей.

Отдал он душу тем сраженьям

И приказал «налить» скорей!

Огня напившись до-упаду,

Казак, однако, устоял

И стал рассказывать Степану,

Как ляхов он на части рвал:

«Мы с пушек всех их промололи!

Затем пехоту им снесли!

Но наших тоже покололи!

И многие к Христу ушли.

Но мы победу одержали,

Врагов без жалости секли.

Те только пятками сверкали,

Да поднимали пыль с земли!»

12.

То время помнилось Степану,

Как время доброй суеты.

Он ощущал в груди усладу.

Работал с батькой от души.

Отец возил его по свету

И по казацким городкам.

Возил в Роздоры, чаще, к лету,

Скакали с батькой по степям.

Степан подводы караулил,

В торговле батьке помогал.

Не знал он в деле детской дури….

Разил умом он наповал.

И казаков он тайно слушал —

Те говорили о войне,

Что град Азов, как бычья туша

Должна сгореть в донском огне!

Ведь турки дерзости напились…

Наглеют, как свободный конь!

К деяньям старым возвратились!

Пора бы дать нечистым бой!

13.

«Азов, как крепость — нерушимый! —

Нарыв турецкий на Руси!

Но ведь и Дон — несокрушимый!

Прогнать бы турок с той земли!

Татары пленными торгуют

И русских в рабство продают!

Давно уж турки там зимуют,

Поправ собою наш уют!

Рабов в Алжир, Стамбул, Египет

Переправляют для монет.

Азов вот-вот весь Дон наш выпьет!

И тьмою нам прикроет свет!» —

Кричали в гневе есаулы,

Трясли пистолями в руках,

И извергали гнев, посулы,

Что весь Азов накроет страх!

«Пора бы турок потревожить

И пленных наших всех вернуть,

Богатство наше приумножить

Вонзить кинжал Визирю в грудь!»

14.

«Прости нас, царь, но мы не стерпим

Турецкой дерзости в Дону!

Ты не серчай за делом этим!

Мы все собрались на войну!» —

Писали с Дона есаулы

И посылали весть в Москву.

Царили мрачные здесь думы,

Ведь много было на кону.

И жены плачущие выли,

Казак без страха уходил.

В тот день над Доном много пыли

Колосс из армий наследил.

Мальчишки в поле выбегали,

Глядели дружно на отцов.

Те на конях в Азов скакали,

Ругали мелких удальцов,

Чтоб не бежали за конями,

Чтоб сохранили жизнь в степи.

Пусть крепко держатся — корнями

За теплый слой родной земли.

15.

Ушел отец Степана тут же —

Привык за жизнь он воевать.

Но без отца всем стало хуже,

И загрустила сильно мать.

Степан же с братом — младшим Фролом

Играли бойко во дворах.

Из дерна строили за домом

Солидный замок второпях.

Игра казачья бушевала,

Азовом замок нарекли!

(И шла казацкая армада!

Крушила турков по пути!)

Степан был храбрым есаулом.

Брат старший войском заправлял,

А Фролка был плененным другом.

Степан его в игре спасал.

Все шли купаться, наигравшись,

На Дон игривый, голубой.

И там — то вдоволь наплескавшись,

Бежали к ужину, домой.

16.

C Азова вести прилетали,

Как птицы счастья и добра:

«Из пушек в стены постреляли

И тут-то грянула война!

Азов мы дружно окружили,

Из сердца зверь полез крушить

И рыть подкопы в старом стиле.

Нам удалось их дух сломить!

Ворвались в город, стали биться

С толпою Турции сынов.

И кровь рекой вдруг стала литься,

Грозясь залить собой Азов.

Свободу пленным мы открыли,

Добром разжились на «Ура!».

Идем домой, что б стол накрыли!

Готовьте пир для Казака!» —

Писали в Дон все грамотеи

С враждебных, пламенных земель.

«Пора домой!» — войска шумели…

«К жене родной, в свою постель».

17.

Азов покрылся пылью едкой,

Засохшей кровью и вином…

Решил Казак восславить предков —

Отстроил город кирпичом.

Добро на Дон все переправив,

В Азов вернулись казаки.

И стены мощные поставив,

Столицей город нарекли.

Приток людей туда нахлынул,

Торговля пламенем зажглась!

Дух нищеты ушел в могилу.

Донская жизнь здесь полилась.

Торговля пленными пестрила.

И царь в обиды не впадал.

Здесь вольность добрая царила.

И что ни день, то карнавал!

Купцы из Кафы и Кавказа

Везли богатый свой товар!

И блеск персидского алмаза

Здесь глаз Российский освещал!

18.

Донское войско ликовало!

И праздник выл во всех дворах!

Донская вольность процветала,

Пылала радость в казаках.

Они гуляли, не тужили…

Гулял и Разя Тимофей.

Никто не рвал тугие жилы.

Жалели жен и матерей.

Степан в великом изумленьи

Смотрел на каменный Азов.

Уйдя в обитель вдохновенья,

Хотелось петь, не зная слов!

Стояли рядом все родные:

Отец шутил и хохотал.

«Все стены мощные, большие!» —

Фрол в удивлении кричал.

Отец не раз еще их сводит

В Азов великий, грозовой.

Гроза войны там часто бродит.

Всего пять лет там жил покой.

19.

Пять лет Азов был сердцем Дона!

Мурад четвертый в гнев упал!

А царь Руси, с помостов трона

В Азов припасы посылал.

При этом, он турецким «ханам»

Писал «невинное» письмо,

Где говорил, что очень надо

Сгубить казачье ремесло.

Просил в письме он и прощенья,

Ведь казаков он не сдержал.

«Пускай не ждут они спасенья!

Прости, Мурад. Я все сказал».

И после писем, извинений

Весь Крым поднялся на дыбы!

Татары шли без опасений…

Все шли к Азову для войны.

Казак Донской готовил порох,

Свинец для пулей запасал.

Ловил он слухов мерзкий шорох,

Врага с усмешкой ожидал.

20.

Проклятьем Дона были войны.

На нем взросла казачья рать.

И дар кровавый, беспокойный

Еще и учит выживать.

Науку смерти постигая

Еще с отроческих годов,

Донское войско, побеждая,

Растило крепких удальцов.

Казак простой хворал без боя…

Спартанский дух в нем жил всегда.

Болел без русского раздолья,

Любил азарт и вкус вина.

Казачья кровь горела лавой —

Душа — наружу, правду в глаз!

Донской народ искрился славой —

В крови сверкающий алмаз!

И вновь война завыла волком,

Вспорхнула стая воронья.

Кровавый пир ведется с толком…

Вкушают плоть и кровь с меча.

21.

Судьба любила поиграться

С народом сильным, волевым!

Вот вновь пришлось с Мурадом драться

Российским соколам степным!

И каждый день звучали крики

Из уст израненных мужей.

В боях смеялись смерти лики.

Она блуждала средь людей.

Хоть пули были на исходе,

Хоть порох весь и прогорел,

А рой врагов был на подходе,

Но наш Казак был сердцем смел!

Он бился с честью, за свободу

И за Азовский теплый край.

Ругал он турок и невзгоды!

«Давайте, братцы, запевай!»

Кричал в бою отец Степана

И песню громко запевал,

И шашка с порохом сверкала,

Круша Османский гордый вал.

22.

Стоял Азов непокоренный —

Сдаваться туркам не желал!

Царил здесь пир! И, опьяненный

Страданьем, дьявол кровь вкушал!

Стена врагов, как слой металла

Была прочна. Сплошным дождем

Орда из турок прибывала.

Царь не желал помочь огнем.

Лишь небо темное смеялось

Над храбрым сердцем казака…

Удачи, сил не прибавлялось.

Росла лишь численность врага.

Царь предал вольности Донские,

И битве той он не мешал.

Азов сковало вдруг бессилье,

Но камень стен его дышал!

И вновь бог войн напился крови,

И вновь хор криков смёл мечты

О лучшем будущем без боли

Под сенью собственной избы…

Отбили город ненадолго

Свирепой воли храбрецы.

Всё поле брани вдруг умолкло.

Пошли со слухами гонцы…

И праздность тихая дышала

В суровом круге казаков.

Война пока не откричала —

На миг лишь скрылась с берегов.

Но вновь напал Мурад на город,

Мне сечи той не описать —

Огромной ратью хлынул ворог,

Желал он крови поклевать!

Турецкий флот в бою нагрянул,

Но дух казацкий не сломил…

Бог брани вновь наполнил чару

И славы пламенной вкусил.

«Они не люди! Это звери!» —

Кричали турки у костров.

Войска их сильно поредели

В клыках отваги казаков.

24.

Азов держался, но недолго!

Великий царь писал приказ —

«Турецкой силы слишком много!

В крови утопит она вас!

Война нам с Турцией — помеха!

Поляки сверху нас теснят.

Не ждите вы в боях успеха!

Для них вы — сборище ягнят!

Нам выход к морю очень нужен,

Но мы не сможем победить!

Наш мир и так уже остужен

Велю я вам всем уходить!

Гордыня терпкая погубит

Великих соколов донских!

Вас Русь потом еще осудит!

Возненавидят вас степных!» —

Сей аргумент был очень ёмким.

Решил Казак идти домой.

Взорвал он склады, шагом бойким

Пошел на Дон, в душе пустой…

В груди у каждого рыдало…

И в легких резалось стекло.

В сердцах сочилось ядом жало —

Сменили меч на плуг с зерном.

Но к чести царской я промолвлю,

Что, как политик он — хитёр…

Стравить Османов с Донской солью —

То было мудро… Как Актёр

Умел менять он ловко маски,

И «государя»почитал.

С интриг он плел витые сказки,

И знал, что нож его — обман.

В лице политики нет чести —

В нем надморальные черты…

В глазах его медок из лести

И яда терпкие следы.

Когда на чаше жизнь народа,

Царю не писана мораль.

Любое средство — дар от Бога,

Коли ведет оно всех в рай.

26.

Царь был не прав, но лишь отчасти —

Он власть свою умел держать.

Народ турецкий крепкой масти

Мог посылать за ратью рать…

А потому пришлось недолго

Плести затейливый обман —

Стряхнуть злых турок, с хладным толком

Устроить трепку казакам!

Домой вернулся буйный Разя —

В боях потрепанный казак.

Плевал теперь он и на князя,

И на всю власть и на кулак.

На стену он повесил саблю

Зарекся в храм святой сходить.

Он заслужил всей славы каплю.

Теперь хотел спокойно жить.

Тот, кто с Азова возвратился —

Того героем Дон нарек!

Турецкой кровью он умылся…

Свою же, к счастью, он сберег.

27.

Прошу прощения, читатель —

Мой критик честный и простой.

Я юный ветреный мечтатель

Вначале все связал войной.

Не мог иначе я, друг милый

История берет свое.

Война тогда была лавиной —

Малейший крик и помело…

Степан был маленьким ребенком

И жизнь его была проста,

А потому в начале ёмком

Не стал описывать мальца.

Отец его был славный воин.

С него и начал я свой сказ.

Надеюсь он того достоин.

Не сладок плод моих проказ.

Но хватит мне тут извиняться

За правду, дерзость, пылкий бред.

Желал понятным показаться,

Но смак в загадке… Так иль нет?!

28.

Отец Степана жил достойно —

Любовь и ненависть познал.

Он жил богато и привольно —

В боях он славу добывал.

Троих наследников оставил

Своей фамилии простой,

Большого дома, честных правил,

Что должен знать народ степной.

Устал от жизни старый воин.

Забылся вечным мирным сном.

И дух его был упокоен.

Но для семьи все было — гром!

Степану было уж за двадцать,

Но слезы рвались из души.

Не стал при всех он горько плакать —

Уединился он в степи,

Где злато колоса сверкало

И дух отцовский проходил.

И лик отца, как вод зерцало

Тоску Степана отразил.

29.

Взрослели дети Тимофея —

Иван уже ходил в поход.

Кровавой жажды не имея,

Имел к всему он свой подход.

Он умный был, неторопливый.

В нем здравый смысл ликовал.

В бою стальной и страшной гидрой

Пред злым врагом он представал.

Особой страсти не имея

К злу расточительства, к войне,

Следил за домом он, не смея

Утратить доблести в себе.

На каждом Круге слушал тихо

Орущих, дерзких казаков.

И как-то твердо, очень лихо

Он подмечал без лишних слов

Удобства, выгоды похода,

Возможность битву проиграть.

Его же слушал воевода —

Умел Иван людей читать.

30.

А Стенька Разин — брат Ивана

Имел в семье горячий нрав.

Он был упорнее барана —

С огня и воли редкий сплав!

Гордыня в нем была безмерной!

И смелость дикая жила

В душе добрейшей, но мятежной.

Он был порочен, но без зла.

И в сердце вольность громко пела!

О славе доброй он мечтал.

Имея силу, ловкость тела —

Их часто в драках применял.

В нем необузданность дышала

Свирепым пламенем… С ним жил.

Никто не мог понять Степана —

Он странным был, но все ж своим.

Таким он парнем уродился —

Был вечно пьяным, молодым.

С ним дух приволья породнился…

И от покоя вился дым…

31.

В походе первом отличился

Степан безумием своим.

С врагом нещадно, ловко бился —

Клинком сражался он кривым.

В горячке боя разум меркнул —

В глазах его таилась смерть.

Кто видел их, то тут же слепнул —

От страха все теряли твердь…

Ведь ноги в ужасе дрожали —

Так колос мерзнет на ветру.

В бою венок из яркой стали —

Таков Степан был по нутру.

Его вояки уважали

За доблесть, честь и прямоту,

За твердый дух и те печали,

Что в сердце нёс. Его ребру

Богатство, власть — всё было чуждо!

Он был ведом своей судьбой.

Клинок и воля — вот что нужно

Натуре дерзкой и хмельной.

32.

А после схваток и сражений

Любил герой мой отдыхать —

По Дону, вверх, без опасений

Ходил Степан, а с ним и рать.

Там люди вольные плясали

И девы красные цвели.

И дни и ночи все мечтали,

И пели песни для души!

Там хмель был в воздухе разлитый,

И солнце пламенем не жгло!

И Дон прекрасный и великий

Сверкал пустыням всем назло.

Любил Степан сидеть на бреге

И думы в звездочках ловить!

Тонул он в этой липкой неге.

Желал по свету походить.

Томился он в Дону любимом.

Желал всю Русь он обозреть!

С настроем дерзким и ретивым

Решил недолго разуметь.

33.

В боях довольно закаленный,

С богатством силы и мечтой,

Умом прекрасным одаренный

Степан отправился домой.

Там встретив батьку — атамана,

Степан поведал некий сказ,

О том, как с батей жаждал храма

Благословенья в светлый спас!

О том, как предок жаждал свечку

Поставить в храме за грехи,

Но сделал он одну осечку —

Ушел он раньше от земли.

А потому завет отцовский

Желал скорей осуществить.

То был обман довольно плоский —

Степан главу смог убедить!

Знал войсковой, что Стенька брешет,

Но казаку мешать не стал.

Пускай тот интерес утешит,

Не зря же так красиво врал!

34.

Степан от воли задыхался!

Он был свободен, одинок.

Он, как младенец, улыбался

И счастья выразить не мог!

Душа искрилась добрым светом

И словно молот бил в груди.

Не тяготился он обетом,

Произнесенным до зари!

Вокруг простор Российский хлынул!

Степан в нем с радостью утоп.

Он Дон родной свой уж покинул

И конь борзой его несет!

Несет по злату милой степи

В даль, в Соловецкий монастырь,

Несет вдоль рек, где чистит сети

Старик — рыбак. Везде лишь ширь…

А по обочине дороги

Все в ряд красавицы стоят —

Березки — в прошлом недотроги,

Давно бродягам греют взгляд.

35.

Путь долгий был, не краткосрочный

От верха Дона до Москвы!

Шагал Степан в пути не точный,

Но точный в ужасах молвы.

Он слушал люд российский, светлый…

И слухам разным он внимал.

Царь Русский был «злодей отпетый» —

Так наш мужик его прозвал.

Несправедливость бушевала

Штормами мощными везде.

И власть друг друга подкупала,

Народ сгибался в нищете…

Стрельцы, бояре развлекались…

Для них крестьянин — жалкий скот!

В несчастьях люда умывались,

Всем затыкали пулей рот.

Невольно жил Мужик Российский,

Кровавый пот с себя сметал…

И в голове Степана мысли

Сливались в дьявольский оскал…

36.

Ему особенно презренным

Казался лишь Московский град!

Разврата, власти был он пленным

Там из жестокости цвел сад.

Там кривда правду побеждала.

Вокруг царил сплошной обман,

Но Русь, однако, процветала,

Забыв про Смуту, тяжесть ран…

Для люда русского, простого

Налоги жгучие велись.

Народ — медведь… Рычит не скоро,

Но как поднимется! Держись!

Вершина лестницы сословий —

Боярский, думный, тертый класс

Душил крестьян без предисловий,

Вбирая жатву про запас…

Дон славен был своим раздольем —

Невольных он всегда спасал,

И там за праздничным застольем

Невольным волю воздавал.

37.

Ах, мой читатель непреклонный!

Многострадален наш народ…

По нам не раз ступали войны —

Три мировых! И разный сброд

Пытался Русь обезобразить,

Развоплотить её сердца,

Но полно им! Такое сладить

Им не позволит длань Творца.

Россия — Родина бореев!

Сурова жизнь тут… Это факт.

Всегда здесь хватит лиходеев,

Что всё вновь сделают не так!

Ошибки правящей элиты

Естественны для многих стран.

Цари всего лишь — сателлиты

В руках народа… И таран

Любого бунта и пожара —

Цепь следствий ломанных полен,

Плодов упрямости Икара

И резких тяглых перемен.

38.

Тем временем, Степан, друг милый,

Уже скакал домой, на Дон.

Вокруг простор необозримый

Лишь издавал невольный стон.

Вернувшись в Родину Донскую,

Своих привычек не менял.

Ходил он в землю верховую —

Там с грустью светлой отдыхал.

Глаголил Дону о крестьянах,

О люде жалком, но родном,

О всех сатрапах и боярах.

И взор пылал его огнем.

Душа болела, разорялась

За люд обиженный, немой.

И грусть сиухой подкреплялась…

Степан ходил весь сам не свой.

Он рад был пить, не просыхая.

Идея дерзкая цвела

В душе его, и он, зевая,

Шагал по Дону в никуда.

39.

Но боль на солнце испарилась

И унеслась ветрами вдаль,

В душе надежда зародилась,

Ведь «сверху» стала брякать сталь.

Народ, как зверь — ощетинился,

И бунты грянули в тиши!

Мятеж не долго, правда, длился,

Но все ж урок преподнесли

Боярам, праздным супостатам,

Дворянам властным и царю.

Люд взволновал всю власть булатом —

Его за это не виню.

Вновь голь невинная бежала

На Дон просторный и шальной…

Цвело тут новое начало

Для чаши бунта роковой.

Степан вещал вновь Дону слухи,

Что он черпал еще в Москве.

За чарой греющей сиухи

Казак внимал его молве.

40.

Как вихрь звездный время длилось —

Бежало бурною волной!

Черт знает, что в стране творилось…

Бог знает, что всему виной.

Царь Михаил ушёл на небо,

За грань миров, за грань живых.

Он долг свой выполнил смиренно —

Сберёг он Русь в боях былых.

Он польский взор отвадил с трона

Могучей каменной Москвы…

И канул в воды Ахерона,

С покоем вкрадчивым луны.

Гениальный царь страны Великой!

Его судить я не могу.

Был ярким солнечным он бликом

И разгонял в округе тьму.

Ему покой достался с боем…

Полякам, Туркам, Казакам —

Не удалось сломить героя —

Теперь он служит небесам!

41.

На смену Кроткому владыке

Пришёл суровый Алексей.

Предпочитал он винам книги,

Здоровьем слыл богатырей!

Рос царь красивым, добродушным,

В законы Родины вникал,

Но был он вспыльчивым и душным,

Когда гневился и страдал.

Любил придворных он неволить

Работой нудной, не простой…

Нередко мог и позлословить

Над родовитой суетой.

Он верил в бога и молился

Часами в церкви иногда.

На каждый пост всегда постился

И избегал затей греха.

Народ при нем жил, как и прежде —

Повсюду веяло войной.

Народ питал еще надежды

На сытый день, закон, покой.

42.

Пожалуй, хватит, критик честный…

Пора немного отдохнуть.

Услышу отзыв ли прелестный

Иль ругань вредную, как ртуть?

Тебе решать, мой друг сердечный,

Судьбу мою, мои труды!

Сия строфа идет конечной

Для завершения главы.

Мне надо в общество скорее

Друзей моих, чудных харит,

Что б все писалось веселее,

Чтоб цвел во мне сильней пиит!

В окне сейчас сияют звезды

И ночь пасхальная царит.

Весна пришла, ушли морозы.

Душа моя в тепле творит!

Христос воскрес! Огонь зажегся!

Пойду поем я куличи!

Пирог давно уже запёкся!

Не угощаю, извини.

Глава вторая

Как Буцефал, бежало время,

Копытца красились в рубин.

В его следах чернело бремя

Из перемен и терпких вин.

Но Русь меняться не желала,

В своем забвении жила!

Она всё также враждовала,

Молила кротко небеса

О днях спокойных, сытых, щедрых,

О мире долгом. Но когда

На этих землях разноцветных

Не щеголяла бы война?

Когда здесь было время дружбы,

Века обыденной глуши,

И звуки смеха, а не пушек,

Когда покой был на Руси?

Молчишь, читатель… Это верно.

Врагов у русских — целый фронт.

Зато в друзьях у нас примерно

Лишь только армия и флот.

Прошло лет двадцать. Стенька Разин

Стал атаманом и вождем.

Его дух воли был заразен,

Как прокаженный под дождем!

Вторым владыкой стал в Черкасске

И властью был он наделен…

И он без трусости, опаски

Персидцев жег стальным огнем!

А меч его, как змей проклятый

Терзал и жалил чужаков!

Он враг у многих был заклятый!

Куда ж без них — злых чудаков.

И войска тыща удалая

Служила Стеньке от души,

Он был единым с этой стаей —

Любили батьку казаки!

Как атаман, он был суровый

И в то же время справедлив…

Везде во всём непокоренный —

Он был, как волн морских прилив!

С морей великих теплым летом

С ватагой крепких казаков

Степан, овеянный успехом,

Явился в Русь, в родимый кров!

В боях персидских было тяжко,

Но кровь со сталью позади.

Он мог сказать всем без натяжки,

Что было худо на Руси…

Но мысли мрачные отбросив,

Степан велел устроить пир —

Бочонки с брагой войску бросив,

Пошел на Волгу лишь один.

С собой взял чару злой сиухи

И, сев на камень, вдруг запел.

Слеза текла, рождались слухи

О том, что Стенька постарел…

Он счастлив был, что вновь вернулся

К исконно русским берегам,

Но в горе люда захлебнулся —

Народ жил туго тут и там…

— Скажи мне, Русь моя родная!

Как мне помочь тебе святой?!

Ведь нет тебе конца и края!

Душа болит за люд простой.

В твоих просторах слышу стоны.

Они, как вой морских сирен.

Ласкают смертью. Словно кроны

Народ мой сохнет. Власти плен…

Он, как оковы с кандалами,

И как змея всех травит — брань!

И дети с мокрыми очами

Грызут каменья, где наш царь?!

Ты дай мне силы богатырской!

В крови утопнет наша власть!

Орды мне верной, исполинской!

Тогда заткну сатрапам пасть!

Ты дай лишь сил, моя родная,

И дети будут сыты вновь!

Тропу пробью к вершинам рая,

Пусть через стоны, плач и кровь!!! —

Степан сидел, волна плескалась.

Безмолвье лишь ему в ответ.

— Привет Степан, мне показалось,

Что с Волги слышен пьяный бред! —

Герой узнал сей голос теплый

И обернулся посмотреть.

Стоял в кустах дед Стырь недобрый,

В руках его сидела плеть.

Стырь был уже не молод, правда,

Владел он саблей, как Перун.

Клинок и конь — его услада.

Но был еще он и болтун.

Любил ругаться, как сапожник

И только он мог говорить,

Что Стенька Разин мол негодник!

Порой он мог и нагрубить.

Степан любил его, как деда.

Он Стыря крепко уважал.

Порой просил его совета.

Ему он грубость всю прощал.

— Чего пришел, старик негожий?

Оставь в покое ты меня!

Мне голову мысля тревожит,

Беги-ка ты возьми коня!

Скачи куда желаешь, старче,

Но душу ты мою не трожь!

— Эх Стенька, Стенька, и не стыдно

Такого молодца, как я

Старым кликать, мне ж обидно!

Круг шумит, как рев коня —

Желают видеть атамана,

Вопросы все хотят решить,

Ведь без тебя нельзя, не надо —

В горячке могут порешить.

Домой пути все перекрыты

И нужен всем лишь твой совет…

Все праздником по горло сыты,

Иди и молви всем ответ!»

Собрался круг на волжском бреге

Под звездным куполом немым.

Здесь каждый думал о побеге —

Скучали здесь все по родным.

Лишь были два пути открыты:

Один — чрез Астрахань — рекой,

Путь, опасностью облитый,

Второй — чрез Терки вел домой.

И там и там их ждали силы,

Что подчинялись лишь деньгам:

Стрельцы, бояре. «Их на вилы!» —

Шептались люди по домам…

Без пошлины Донцов не пустят,

Везде попробуют взять дань!

Свою возможность не упустят.

И в мыслях вилась только брань!

И каждый здесь казак угрюмый

Стал словно тактик и стратег,

Он был объят нелегкой думой —

Как построить свой ковчег?

Пришел Степан немой и гордый

В обитель споров, шума, драк.

Металлом звякнул голос твердый…

И глас его прогнал весь страх.

Глаза его налились мощью,

В них искры пламени зажглись,

И взгляд его светился ночью,

Молва и шум оборвались…

Хоть было худо атаману,

Но слабость он не проявлял,

Служил он нужному обману

И им прекрасно управлял.

Но ложь была лишь милосердьем,

А не корыстью и игрой.

Степан был полон тем усердьем,

Что навевало всем покой.

Надежность, знания и сила —

Из этих навыков слит вождь!

Судьба Степана одарила —

Его ласкал из силы дождь.

— Пойдем мы в Астрахань, родные!

Придется златом отплатить…

Российской власти мы чужие,

Но я там буду говорить.

Добро давать им всё не станем,

А лишь частицу от частиц…

Боярам всем даров надарим

И поутру уйдем с границ.

Теперь же ешьте, отдыхайте

Да набирайтесь чистых сил!

И про вино не забывайте,

Поход Персидский утомил.

Пусть грянет пир и льется хохот,

Да песни русские звучат,

Чтоб всем был слышен пляски топот!

Эх, жалко нет родных девчат… —

Сказав всю речь, Степан увидел,

Как засмеялись казаки,

И никого он не обидел —

Довольны были мужики.

10.

И грянул пир с ухваткой царской:

Вино и брага потекли

С манерой вольной, не гусарской,

Казачью песню завели.

Костры по звездному сверкнули

Услада в души полилась,

Угли затрескали, как пули —

Язычников явилась власть.

Степан завидел друга Фрола,

Негромким криком подозвал…

Допив вино, тот без укора

Спокойно Стеньку повстречал.

— Привет, дружище. Значит Волгой

Пойдем чрез Астрахань домой?

Дорога будет тяжкой, долгой,

Вдруг меч сверкнет над головой?

— Не будет крови, друг сердечный,

Есть человек — за ним должок…

Я не дурак, и не беспечный…

Я пуль не жду себе в висок.

11.

Пора бы грянуть отступленью!

Не правда ли, мой добрый друг?

Пора предаться объясненью,

Откуда взялся тот недуг

И в то же время исцеленье,

Что так пестрило в казаке —

В герое нашем, ведь презренье

Рождается в слепой тоске.

Как я говаривал недавно —

У Стеньки был любимый брат…

Носил он имя в честь Ивана —

Он был умен, как дипломат,

Но красноречие бессильно

Пред смертью явной и судьбой…

Князь Долгоруков, было видно,

Их ненавидел всей душой.

Казнил Ивана он сурово

За дело громкое — разбой.

Казнил он очень, очень много —

В Руси запахло вдруг грозой.

12.

Случилось это при походе

Руси на Польшу и Литву.

И в этом диком хороводе

Ступали братья на войну.

В боях кровавых побеждали

На благо светлое Руси

И кровь свою там проливали.

Уж не было родной степи.

Блуждало войско в чужеземье

И в нем кололо, жгло врагов!

От крови жуткое похмелье

Рождало звон стальных клинков.

Червивый хлеб вкушали братья —

Питались все так казаки.

И грязь хватала их в объятья,

И мерзли русские полки.

Так месяцами продолжалось —

И кровь и грязь и хлад и боль!

Над войском небо низвергалось,

На раны сыпалась всем соль.

13.

А вел войска князь Долгоруков,

Людей своих он не щадил,

И не делил он все те муки,

Что всем поход сей подарил.

Зато в сафьяновых сапожках

Любил он топать сгоряча,

На всех опасненьких дорожках

Шагал и не снимал меча.

Казачье войско удалое

Просило деньги за войну.

— Вы племя вольное, лихое…

Сперва сразитесь за страну! —

Так отвечал им гордый Юрий

И злато им не выдавал,

А это все сулило бури!

Мог грянуть бунта карнавал!

Но был он крепким воеводой,

И как и все он воровал…

И как Кутузов за зевотой,

Он войском лихо управлял.

14.

Роптали Донцы, атаманы…

Явился к ним суровый враг —

Сильней поляков — злые раны:

И глад и боль и едкий страх.

Они от войн уж изнывали,

Князь Юрий их совсем извел!

Почти как волки завывали —

Манил свободы их орел.

В душе уж буря закипала!

— Негоже вольным казакам

Терять той страсти и накала —

Пора на Дон, к родным домам.

Ведь там детишки без защиты,

И жены, матери не спят!

Там могут шествовать бандиты!

Быть может, Южные вредят!

Нет! Хватит с нас военных действий!

Пора бы князю все сказать!

— Кричали Донцы из-за бедствий.

— Плевать на славу, злато, рать!

15.

— Настал момент, пора признаться,

Что мы отходим от войны!

Настал момент нам, князь, расстаться!

Не будь сосудом сатаны.

Не мсти ты нам за вольный выбор —

Имеем право уходить.

Пусть наш поступок мертвой глыбой

Не рвет меж нами дружбы нить.

— Сказал все это брат Степана —

Сказал все князю он в лицо…

И лик великого тирана

Налился пламенным свинцом!

— Когда уйти я вам дозволю,

Тогда ступайте навсегда!

Пока что я вам не дал волю —

Ступайте в лагерь, господа!

А коль узнаю, что уйдете,

Без крови здесь не обойтись!

Вы кару жуткую найдете!

На суд поставлю вашу жизнь!

16.

На день последующий два брата

Подняли бунт средь казаков!

— Довольно ноши нам солдата,

Идем домой, в желанный кров!

— Кричал Степан, хватая саблю!

— Царь нами правит, а не князь!

Кто не согласен, так отправлю

Того к богам и мордой в грязь!

— Пошли за мной, степные братья!

Нам Долгоруков — не указ!

Что нам угрозы и проклятия?

Мы не рабы его проказ!

— Иван глаголил эту правду!

И все признали, что он — вождь!

Донцов он вел в Черкаск по праву…

Сомнений острый ржавый гвоздь

Не трогал ум его светлейший,

И он спокойно войско вел,

А князь разгневанный, презлейший

Казнить Ивана нужным счел.

17.

И вот уже, как волки ада,

В погоню кинулись стрельцы

За казаками, ведь награда

Была огромна за труды.

— Пускай на Дон сперва вернутся…

А там схватите бунтарей.

Иван со Стенькой разойдутся —

Еще плените их друзей. —

Довел Иван войска до дома,

И все по хатам разошлись…

У всех в душе зажглась истома,

И песни, пляски начались.

И праздник был насыщен жизнью,

Ее прекрасной стороной:

Любовью, винами и мыслью

О том, что кончен грозный бой.

Ничто беды не предвещало,

Никто не знал, что князь идет.

Он нес из смерти покрывало,

В глазах его не таял лед.

18.

Наутро Стеньку и Ивана,

А также буйных казаков

С плодами скользкого обмана

Стрельцы связали, как ослов.

Затем отправили их к князю,

А тот устроил им допрос —

Их покрывал словесной грязью —

Хлестал и бил он всех вразнос.

— Ну что заткнулся, дьявол гордый?

Где казаки твои, холоп?!

Ведешь себя, как благородный!

Ты для меня противный клоп!

Я раздавлю тебя ботинком!

За ту измену и разбой! —

Кричал под яростным инстинктом

Князь Юрий в гневе грозовой!

Иван без добрых ожиданий

На Долгорукого взирал.

Он был в крови и без стенаний

От князя смерти ожидал.

19.

— Мой приговор — повесить черта!

Пусть будет каждому урок!

Ты для меня — второго сорта!

Взведен возмездия курок!

А вам, глупцам, плетей под двадцать,

Чтоб не гневили вы царя!

Кончай зубами, Стенька, клацать!

Казню я брата ведь не зря?!

— Не плачь, Степан! Мы все там будем!

Привет друзьям ты передай!

Пусть не касается их судеб

И зло и смерть… Пусть ждет их рай!

Степан от горя плакал, рвался —

Ударов всех не замечал.

Иван в ответ лишь улыбался —

На эшафоте уж стоял.

А Стенька зверем начал рыкать!

В глазах его струилась смерть!

Он бога начал громко кликать!

Не вынес мук, упал на твердь.

20.

Придя в себя, увидел тело —

Бледнее мрамора оно!

Коснулся брата он несмело —

На ощупь — лед! Вдруг полотно

Закрыло взгляд Степану жаждой —

Жаждой крови подлеца!

Но месть сейчас была не важной.

— Похоронить бы мертвеца. —

Сказал ему казак смелейший

И тут же в морду получил!

— Он не мертвец! А брат милейший!!! —

Сказал Степан и пал без сил.

В душе его взрывались звезды,

И их огонь его терзал.

В глазах сверкали смерти грозы,

И он тихонько угасал.

Смерть брата грустью исполинской

Навеки в сердце залегла.

Но месть в природе своей низкой

Воскреснуть Стеньке помогла.

21.

Пора закончить отступленье

И перейти к другим строфам!

Пора продолжить представленье —

Вернемся к волжским берегам.

На них сейчас гуляло племя

Уставших русских степняков.

Не знали Донцы, что за семя

Цветет от ярости врагов

В душе печального Степана.

Да он и сам всего не знал.

И в сердце ныла злая рана.

В груди искрился уж металл.

— Скажи, Степан, мне… Что тревожит

Твой разум светлый, но хмельной?

И что за сила думы множит

В душе твоей родной, простой?

— Не знаю, Фрол, но что-то давит —

Теснит в груди — мне не вздохнуть.

Надеюсь, Бог нас не оставит.

Мы завтра же выходим в путь!

22.

Дружил Степан со Фролом долго!

Он знал его, как хитреца.

Порой тот был жестоким волком,

Порой сходил за мудреца.

Бывала дружба эта странной,

Бывала доброй и простой,

А иногда была прохладной —

Средь них был мертв живой покой.

Фрол был советником умелым —

Идеи свежие рождал.

В боях всегда безумно смелым

Врага опасного встречал.

Он верным был, но обижался,

Когда Степан пренебрегал

Его советами. Старался

Скрывать он свой обид оскал.

Но видел все Степан неглупый,

И часто Фролу он внимал.

Он укрощал нрав неподступный —

Сердечно друга обнимал.

23.

Гуляя здесь, по брегу Волги,

Степан и Фрол недалеко

Заслышали не без тревоги

Прекрасный смех. И так легко

Сей смех искрился, словно угли

В печи простого кузнеца!

Для них все мысли вдруг пожухли —

Все это было неспроста.

Друзья услышали плесканье —

Ведь кто-то хлопал по воде!

Вдруг голос дивного созданья

Разлился в воздухе и тьме!

То пела Персии царевна!

И глас ее, как звон звучал!

Она была так совершенна,

Что глас ее сердца пронзал!

— Ах, что за муза и богиня!?

Пойдем посмотрим, друг Степан?»

— Скорей всего, моя рабыня.

Идем, друг Фрол, чрез сей туман.

24.

И вправду мгла на берег пала,

Но небо синью налилось.

Из звезд небесны покрывала

Исчезли, утро занялось.

И редкий теплый луч светила

На кожу нежную, как шелк

Упал невинно… Серебрила

Речушка в солнце. Шум весь смолк.

Царица Персии купалась

Уж обнаженная в реке.

Она игралась и смеялась

Даже в собственной тоске.

И перси нежные греховно,

Водой омытые влекли

Степана, Фрола безусловно…

ЕЕ, как волки стерегли.

Она меж тем лишь вновь запела,

И мыться стала не спеша.

— Ах, что за дивная сирена! —

Промолвил Стенька, не дыша.

25.

А дева страстная не знала,

Что где-то здесь, среди кустов,

Душа Степана изнывала

От страсти томной без оков.

И Фрол тонул в девичьих чарах,

Дивился женской красоте…

Такого чувства в мемуарах

Ни у Казановы нет… Нигде…

И чтобы ссоры не случилось

В казацкой дружбе, наш Степан

К принцессе вышел в гнев, иль в милость —

Пока он этого не знал…

Степан смотрел и улыбался,

Она молчала и тряслась.

Он ею нагло любовался.

Её секунда шла за час.

— Не бойся, дева, мы уходим!

Пошли, друг Фрол, ведь нам пора.

Грехам не дамся я убогим.

Пойдем-ка к пламени костра.

26.

Ушли друзья от обольщенья,

От тайны ярой красоты —

Сего горячего мученья

И от сверкающей звезды.

— А я б навеки с ней остался

И зрел бы дивную мечту!

Быть может даже постарался

До дна испить ее красу.

— А ну-ка хватит, Фрол греховный!

Не смей так больше говорить! —

Сказал ему Степан холодный

И потревожил дружбы нить.

«Влюбился я, как гордый мальчик!

Себя я ревностью томлю.

Сомнений вот уж целый ларчик.

Забуду, боль перетерплю.»

Так думал мой герой мятежный,

Когда свой лагерь обходил.

Царевны голос звонкий, нежный

В нем свет со тьмою пробудил.

27.

Любовь… Любовь — обитель счастья,

Страданий, ревности, мечты,

Души холодного ненастья,

Напитка чувств и простоты.

Что нас сжигает и корежит?

Что нас пытает, холодит?

Что в нас сомнения лишь множит?

О чем всегда кричит пиит?

Биенье сердца, танец страсти!

Похмелье мыслей, боль в груди!

Дай Бог вам всем такой напасти,

Дай Бог вам всем испить любви

Без всяких примесей: измены,

Жестокой ссоры и молвы,

Без слухов гадких, как химеры,

Без чувства горького — вины!

Но я отвлекся, мой читатель…

Пора вернуться к берегам,

Где расстелил нам Хронос скатерть,

Что в миг сей пляшет по листам.

28.

Степан шагал по брегу Волги,

Держал он вахту налегке.

Раздумья были его колки,

Но ступни млели на песке…

Казачье войско уж трезвело

Да похмелялось поутру…

Казак умел трезветь умело —

Вино не било по уму.

Тут крик раздался есаула —

Раздался, словно гром в тиши…

Тревога ветром вдруг задула

И грянул шторм лихой молвы:

«Там струг идет, видать, стрелецкий!

По Волге мчится словно черт!

Возможно, бой нас ждет не детский,

А с ним еще орда когорт.»

И казаки засуетились,

Без приказаний знали всё.

На струги вспышкой погрузились —

Никто не хочет лечь на дно.

29.

Степан на струге очутился,

Донское войско вниз повёл.

В горячке бега он забылся —

Летел, как пламенный орёл.

Вояки все смеялись, пели,

Ругались матом от души,

Ведь хладом странным злой метели

На их подуло корабли.

Ступал на них флот Астраханский.

Он гнал Донцов на море, вдаль…

Вот так и жил народ христианский —

Он воевал и плавил сталь.

В душе у Стеньки все завыло,

Матерым волком заскребло

И сердце тяжко его взныло

— Налягте, братцы, на весло!

Скорей всего, там наш знакомый —

Старейший враг и друг, князь Львов!

Тот все сдерёт, змеюка злобный!

— Кричал Степан средь казаков.

30.

А Львов смотрел на флот казачий

И понимал, что не догнать

Ему Степана. Это значит,

Что не поможет ему рать.

Но поживиться златом, мехом

Желал он, словно грешный раб,

Что жаждет влаги жарким летом

С сухою глоткой. Он был слаб

На звон монет и роскошь моря,

Точней, приморских городков.

Ограбить жаждет он героя,

Как в прошлый раз без злых клинков.

Но вспомнил он царя прощенье

Для атамана — казака

И тут — то вспыхнуло прозренье —

Налило светом дурака.

Достал он грамоту поспешно

С печатью царской — целевой.

И крайне твердо, не потешно

Раскрыл стрельцам он план простой.

31.

Раздался выстрел пушки русской,

И с флота Львова налегке,

С манерой жадной, крайне шустрой,

Стрельцы поплыли в лепестке —

В ладье посольской, с белым флагом,

К Степана мощным кораблям…

Герой наш умным, грозным взглядом

Смотрел во след немым чертям:

«Ладья и выстрел — значит сговор —

Не будет крови, драк, огня.»

Средь казаков прошелся гомон:

«Избегнуть б сечи для себя.»

Так думал Стенька под покровом

Тягучей мглы. — Встаём на час!

— И вновь он жил, как воин гордый!

Огонь побега в нем угас!

На корабли с казачьей волей

Дыханье сует полилось,

И каждый знал здесь свои роли —

Спектакля древо разрослось.

32.

Все казаки оделись в злато,

Хворых отправили в корму.

Встречали ворога богато,

Без тени лести к подлецу.

Все Львова знали, как смутьяна.

Тот был, на редкость, жадный вор!

Он выручал не раз Степана,

Но всё за плату, словно мор

Он опускался на богатство

Великих вольных степняков!

В своих краях вершил он гадство,

Забыл заветы он отцов.

Но вот послы уж поднимались

На струг Степана пребольшой.

Открыто, мерзко улыбались —

Таилась сила за спиной.

Посол Скрипицын начал молвить,

Читая царское письмо.

Степан не стал при нем злословить,

Хоть слушать было нелегко.

33.

«С Каспийских вод на Дон текучий

Ступайте, вольные рабы!

Свой нрав разбойный и летучий

Умерьте, хлопцы, от беды!

Он грешный вас всех опрокинет!

Воздам я вам всем за грехи!

Мой теплый взор к вам всем остынет.

Отдайте злато и мехи!

Отдайте пушки, ружья, шашки!

На Дон идите, не спеша!

Испейте дома жаркой бражки…

Сидите в хатах, не греша.

Тогда и милость обретёте

Моей владыческой души.

И на коне в хмельном полёте

Вы пронесетесь по степи!

И будет вам раздолье Дона!

И жены будут вас бранить!

Любить вас будут все до гроба!

Никто не будет вас винить!»

34.

Писал так царь Великий Донцам,

И хладом веяло с письма.

Огонь и свет родного солнца

Накрыла шалью ночи тьма.

Степан блуждал по стружку нервно

И думку сеял тяжело.

Все было крайне-крайне скверно!

На сердце снегом помело.

Но в голове живой и ясной

Уж зарождался хитрый план —

С изюминкой небезопасной!

Приказы начал слать Степан:

«Мы в десять стругов здесь привстанем,

Другая дюжина уйдет,

И эта дюжина потянет

С собой всё злато мех и мед!

Она пойдет по Волге к Львову!

Вы скажете, что грянул гром!

На струге Стеньки быть раздору!

Степан идет чрез Терки в Дон.»

35.

Степан вздохнул в порыве думы

И речь продолжил горячо:

«А я, не взяв со златом сумы,

Заброшу пушку на плечо,

Не дам обману нас унизить!

Я остров с моря обойду!

И чтобы наших не обидеть,

Зайду-ка к Львову за корму.

Вот там-то с ним я поглаголю

И дам условия свои!

Царь не придушит мою волю!

А коли что — начнем бои!

Пускай Иван — мой друг милейший

Берет двенадцать кораблей.

Лишь Черноярец мой вернейший

Всё дело сдюжит без соплей!

Мне десять стругов подыщите!

Да порезвей, нет мочи ждать!

Послов сих дерзких вы свяжите!

Ну всё, пора уж начинать!»

36.

И вот флотилия Степана,

Как вихрь бурный, разошлась.

Десятка стругов атамана

Злой птицей к морю понеслась.

Лихая дюжина Ивана

Ко Львову волнами пошла.

И не боялась та обмана,

Ведь сила с волей в них жила.

Огни исчезли, испарились

На флоте Стеньки теневом,

Зато кометой заискрились

На флоте дюжинном, лихом!

А князь смотрел и верил взгляду…

Он думал, что к нему идет

Сам Стенька Разин. — Все по плану

— Гутарил Львов, идя вперед.

Вперед к Ивану — есаулу,

К его богатым кораблям.

Желал он жадности акулу

Насытить златом. Глуп смутьян!

37.

Прошу прощения, читатель.

Я повторяюсь, знаю, друг!

Ты тот чудесный обладатель —

Наследник всех моих заслуг:

Моих трудов и впечатлений,

Моих привычек и страстей,

Моих грехов, моих молений,

Моих придуманных ролей!

Забыл сказать, мой друг прилежный,

Что посвящаю мысль тебе!

У всех конец свой неизбежный.

Быть может, вспомнишь обо мне

Тем добрым, русским, дивным словом,

Раз уж читать тебе не лень!

Но я отвлекся за поклоном.

Сижу под древом, зрю на тень…

Пишу роман неидеальный,

Помарок в нем не перечесть!

Смотрю на блеск реки хрустальный,

Пора отдать Степану честь.

38.

Устал в подробностях купаться,

А потому, мой милый друг,

Прошу тебя не ухмыляться!

Все рассказать мне — не досуг!

Герой мой хитрый и везучий

Смог окружить стрелецкий флот,

И там взорвался торг гремучий,

А князь, как жадный черный кот

У Стеньки требовал каменья,

Пистоли, пушки и вино!

А также грамоту прощенья,

А с ней посудное стекло!

Степан лишь дерзко ухмылялся,

Но Львова все ж озолотил!

Сказал, что б тот уже сплавлялся

По Волге в Астрахань. И мил

Степан к нему был в разговоре —

Герой мой знал, когда наврать,

Когда прикрикнуть в общем хоре,

Когда пора уж воевать.!

39.

Умел герой мой лицемерить

На благо войска своего!

Умел и нрав он свой умерить.

Был хладный разум у него.

И шел он в Астрахань за Львовым,

Чтоб там свой замысел свершить.

Он был готов к свершеньям новым!

Он был готов врагов губить!

Пистоли, пушки он не отдал

Тирану Львову в сей же час…

Зато намек он князю подал,

Что будет шелк тому, атлас,

Когда прибудут в град великий,

Когда достигнут берегов,

Когда начнут торг многоликий,

Когда пробьет звон медяков!

Конечно, лгал герой мой грешный.

Он пыль в глаза стрельцам бросал,

А потому и путь успешный

Себе он в Астрахань избрал.

40.

Главу вторую я кончаю

На этом месте, милый друг!

Пора бы выпить чашку чаю

Да отдохнуть от пестрых букв!

А то я чую — муза ходит

Там, где вино и смех друзей,

Там, где злой враг меня заводит

И веселит меня сильней!

Туда спешу, читатель верный,

В стихию праздности, гульбы,

Где праздник пляшет черезмерный,

Где сущность ветреной судьбы!

С хрустальной чарой у Парнаса

Из моря муз и небылиц

Я буду черпать в беге часа

Свет Аполлона, словно принц

Страны алмазной Вдохновенья!

Но хватит здесь мне речи лить.

Дождись, мой друг, ты продолженья!

Пора порвать беседы нить.

Глава третья

Персидская принцесса — портрет, созданный нейросетью «Кандинский 2.1»

Цветы горящие желаний,

Распутства страсти, красоты,

Мотивы ветреных блужданий,

Поэзии, бреда, простоты:

О, степи — музы моей жизни!

Вы, как крепчайшее вино

Моей глухой хмельной Отчизны,

На сердце льете лишь тепло!

А братья дружбы неутечной?

Разбойники! Что тут сказать?

Сыны удачи скоротечной!

Устал я с вами уж плясать,

Устал курить табак зловредный

И вина терпкие вкушать,

И в драках слышать хор победный!

Роман мне надо продолжать…

И пусть «дурак» и «покер» сгинут,

Пусть лень уступит трон труду,

Пусть мысли лишние покинут

Мою кудрявую главу!

Пора марать листы бумаги,

Пора и ручкой запастись.

Простите чувственность салаге.

За мной, читатель! Понеслись!

Тишайший был во гневе твердом,

Когда узнал, что наш герой

Явился в Астрахань не мертвым,

А с войском крепким и живой.

— Сломил татарские учуги,

Пленил персидские суда

И даже Персии потуги

Бунтарь отправил в никуда!

Он грады целые пограбил

И флот персидский потопил,

Терпенья мне он не оставил!

Откуда в чёрте столько сил?

Пишите грамоту, бояре!

Он должен кару понести!

— Кричал царь бедный о смутьяне —

Приказы начал он плести.

— Но, царь великий, вы забыли!

Попомните вы прошлый год!

Тогда вы Разину простили

Плоды его лихих невзгод!

Вы князю Львову отправляли

Ту грамоту-прощенья свет!

На верный путь вы наставляли

Степана — грешника. В ответ

Князь Львов писал, что все уладит

При встрече с хитрым бунтарем,

Его в темницу не посадит,

Не будет спорить он с царем.

— Спокойным голосом, без лести

Царю глаголил Бутурлин.

— Да будь тех грамот даже двести!

Порвать их все! И дело с ним!

Пишите в Астрахань скорее:

«Сковать злодея и казнить!»

— Сказал правитель малость злее,

Чем надо бы всем говорить…

А утром солнечным и добрым

По Русской матушке — реке

Степан со князем ходом бодрым,

Летя по перистой волне

На стругах диких и ретивых,

На птицах, словно пребольших,

Влетали в Астрахань. Обидных

Не наблюдалось среди них.

С кремля палить из пушек стали

Встречали Львова, казаков.

Людей всех дружно зазывали

К приходу гордых степняков!

Герой отправился наш в устье

Реки Болды, привстал он там.

Устроил лагерь в захолустье,

Не отдал он себя делам.

Бочонки с брагой откупорил!

Велел всем жарко отдыхать!

Ведь князь пока что не дозволил

Ввести во град донскую рать!

Базар! Базар! — Обитель торга

И многоликости толпы,

И гул людской, как отзвук грома, —

Алтарь злых сплетен и молвы.

Товар пестрейший, драгоценный,

Как праздник дамский — не простой.

Обман всегда здесь лишь мгновенный!

Здесь не живет слепой покой.

Здесь шубки мягкие, посуда,

Сережки с злата, серебра…

Купец здесь каждый, как Иуда!

Никто не ходит без греха!

Хмельные разинцы открыли

На рынок двери в праздный час!

Про вина редкие забыли,

Плясал здесь выгоды Пегас!

Момент нахлынул долгожданный!

Все муки, битвы за него!

Момент воистину отрадный!

Момент безумия сего!

В кремле, в палате власти высшей

Сидело пятеро князей!

И думу думали под крышей

Без лишних бед и всяких змей…

Князь Прозоровский — Астраханский,

Его брат младший — Михаил,

Митрополит святой христианский —

Властитель всех градских кадил!

А также Львов — нам князь знакомый,

Иван Красулин — брат стрельцов!

Был слышен говор неспокойный

О судьбах хитрых казаков.

— Нехорошо, что эти змеи

К нам в град родимый заползли,

В гадюшник свой открыли двери,

А люди наши к ним пошли!

— Так говорил отец святейший

Своим коллегам и друзьям…

Поклонник власти он вернейший,

Оставил он Господень храм.

— Ты прав отец! Проклятой язвой

Они здесь взбухли неспроста!

Они, не связанные клятвой

Не убоятся и Христа!

Что им стрельцы, все наши братья?!

Они раздавят их легко!

Плоды нелепого проклятия —

Они терзают нас давно!

Одно лишь радует! Богатством

Они поделятся сполна.

Молиться будем с нашим братством,

Ушли чтоб быстро, без следа!

Не в наших силах им условья

В своем порыве выдвигать!

Плюют на знатные сословья!

Нам с ними здесь не совладать!

— Кричал так в гневе князь Красулин.

Митрополит ему внимал.

Степан занозой был их судеб!

Своим присутствием стращал.

Тут их беседу окунули

В молчанье звонкое, ведь к ним

Явилось зло — Степана слуги

С характером своим степным…

Тут Фрол Минаев-друг Степана

И Черноярец — гнев святой!

А с ними Стырь — он та услада

Любой беседы гробовой.

— Чего пришли, орлы Донские?

— Так Прозоровский их встречал.

— Мы, князь, разбойники речные,

Благодарим вас за причал!

Мы от Степана бьем поклоны!

Он вам сулит дары и мир!

Придет он завтра — чтит законы

Всех казаков, сегодня пир!

— Так Черноярец наш милейший

Князьям всем сразу отвечал.

А Фрол помалкивал умнейший —

Он дух беседы постигал.

— Пришли мы с делом атамана —

Велит он вам его встречать!

Чтоб пушки грохали! Степана

Должны все крепко уважать!

Послушай, Отче, и молебен

Тебе бы надо отслужить

В честь батьки нашего. Безвреден

Сей жест для вашей злой души!

— А это Стырь хмельной и добрый

Так Черноярца перебил.

Митрополит, как старец гордый

С огнем в душе заговорил.

— Молебен, черти, захотели?!

Да вас в Гиену ада гнать!

Совсем уже вы обнаглели!!!

Господь вас жаждет покарать!

— На том беседа прекратилась,

Все есаулы вдруг ушли.

А власть немного побесилась

Да успокоилась в тиши.

10.

Степан сидел — глава застолья!

Он то хмелел, он то трезвел…

Терзали душу его копья

Глубоких дум, но он запел!

И песню рваную подняли

Пятьсот казачьих голосов!

И пить степенно продолжали,

И грусть топили в силе слов!

Весь берег вдруг налился жизнью

Какой-то странной, неземной!

Нетленной пахло, русской мыслью,

Как разрушительной грозой!

Здесь братьев смелых поминали,

Что пали с честью в злом бою.

Сквозь слезы песню продолжали —

Топили в ней печаль свою.

И было в этом общем хоре

Уж что-то светлое, как рай!

Уж кто-то спал при разговоре,

А кто-то звал в святейший край!

11.

— Губи, Степан родной, мой милый,

Звучанье песни волевой!

А то ведь слезы льют лавиной —

Той влагой чистой, дождевой…

Нет нам покоя, батька мудрый,

От слов душевных и святых!

И глас сей ясный, изумрудный

Терзает соколов степных!

— Казак Кондрат кричал сквозь слезы,

С мольбой в глазах на всех смотрел…

Казалось, здесь ночуют грезы.

А Стенька Разин все сидел.

Молчал Степан и ухмылялся,

Но вот решил он говорить.

— Здесь каждый петь за всех старался,

А ты изволишь прекратить?!

Довольны братья моим пиром?!

Кричали — Да! — все казаки.

— Тогда пусть пляска грянет миром!

Танцуйте ж, братья, мужики!!!

12.

Степан вдруг сбросил шапку резко

С мудрейшей, смуглой головы!

И танцевать он начал дерзко

В горячке доброй от души!

И ступни тысячи горячей

Всю землю жутко сотрясли!!!

И страстной пляской, и не зрячей

В безумстве грозном свет зажгли!

Повсюду лютни зазвучали,

И лира в воздухе цвела!

Ослепли в радости, печали!

Вновь брага, пенясь, потекла!

И пьяный хор повсюду грянул

Под топот русских мужиков!

И дух тиши навек отпрянул

От этих праздных берегов!

А Стенька Разин в центре круга

Плясал, смеялся и кричал!

И то была его заслуга!

Он в праздник жизнь свою вселял!

13.

Плясала здесь и персиянка —

Царевна Персии в былом.

Теперь Степана — полонянка

Кружилась в платье золотом.

А казаки хватали пленных

И заставляли тех плясать —

Купцов и принцев всех презренных

Они любили оживлять!

И Черноярец — воин гордый

Вокруг осматривал посты,

И пьяным стражам бил он морды,

Чтоб избежать потом беды.

Степан пресытился весельем —

Решил уйти на брег Болды

За тем неведомым прозреньем,

Что лишь цветет без лиц толпы!

За ним царевна устремилась,

И вот сидят уж на камнях,

Луна вдруг ярче заискрилась,

Частили звезды в небесах.

14.

— Чего пришла, мой лучик нежный?

Иди на струг, ложись ты спать.

Ведь сон, как смерть. Он — неизбежный.

Иди, принцесса, отдыхать.

— С глубоким чувством, крайне добрым…

Так говорил Степан княжне.

И не был он привычно гордым,

А был он в грусти, как в петле.

Княжна с улыбкой засияла

И побежала к кораблям.

Душа Степана обмирала,

Отдался он тиши сетям.

В главе его гроза сверкала,

В нем месть жила и верный суд.

Смотрел на вод родных зерцала

И в них он видел свой же труп.

И думы мрачные терзали

Его печальную главу.

В глазах его метались дали —

О мыслях сих я умолчу…

15.

Тем временем все угасало:

И песнь, и шум, и злая брань.

Все это только предвещало

Похмелья тяжкого всем дань.

Лишь изредка костры сверкали

В ночи затейливым огнем.

У них сидели без печали

И толковали о своем

Те казаки, что пили мало,

Иль те, что были крепыши,

Которые вкушают сало

Да поутру хлебают щи.

Над темной влагой жутким гулом,

Как гром, струился русский храп.

Он шел всегда за злым загулом.

Звучал здесь изредка и мат!

Стихало празднество большое,

Как лишь стихает жизни бег…

Спало все воинство лихое,

Накрыв покой на русский брег.

16.

Но вдруг, раздался крик нежданный

В тиши, как взрыв немых комет.

То крик царевны был прохладный…

Я б постарел на триста лет!

Степан смахнув с себя все думы,

Схватил стальной, кривой клинок…

Он проклинал уж все загулы,

Надел безумия венок!

И побежал на струг царевны

Во тьме глухой, немой тиши!

Раздумья были его скверны…

Они терзали плоть души.

Узрел на струге персианку —

Одежда рванная, испуг!

Бледна как мел. Ведь полонянку

Снасильничал поганый друг!

«То Фрол Минаев» — догадался

Степан свирепый и шальной.

«Он в дружбе мне когда-то клялся!

А тут удар под дых ногой!»

17.

Друзья, друзья! Бывало время…

Они предательством нас жгли…

Из зависти в них жило семя,

Еще из пламенной любви,

Еще из гордости ранимой,

Из власти в обществе тупом,

Еще из жадности пустынной

И из забвенья о живом.

Врага не просто сделать другом,

Но сделать все наоборот

Гораздо проще за досугом,

Купаясь в море из забот!

Я благодарен Богу, право,

Что знал предательства удар!

Он закалил меня, как надо —

Увы, но опыт — горький дар!

Судьбе и Богу благодарен

За трёх друзей, я их люблю!

Я дружбой щедро был одарен,

Но дружба любит тишину.

18.

Ох! Отступленья, отступленья!

Устал читатель мой от них!

Подите прочь без возвращенья!

Пускай прольется новый стих!

И рифма грянет о минувшем:

О дивной, русской старине,

О чем-то, может быть, уснувшем

В измене нравов и молве!

Пишу, друзья, себя не ради,

Пишу для добрых россиян.

Мараю стопками тетради

Для спящих в омуте славян.

Быть может лирой вдохновенной

Смогу в них силу пробудить!

И сон ленивый и надменный

Посмею дланью задушить!

Тогда Россия вновь покажет

Свое величие и мощь!

И век златой наступит даже

Там, где снега и правит ночь!

19.

Любовь к стране и честь — стихии…

Они коррупцию казнят!

Настанет счастье для России!

Они величье возродят…

А тех, кто, сидя в кресле мягком

Считает взятки, пьет вино,

Не знает хлопот в злате тяжком…

Тех мы посадим на гумно!

Предвижу я, народ восстанет

Над ленью, тупостью, молвой!

И каждый первый перестанет

Трясти с похмелья головой.

Хоть дефицит патриотизма

Нам душу травит в данный час.

Но лист младой — без нигилизма

Потянет к свету, жизни нас.

И Русь великая очнется…

Плохие сны умрут во тьме.

Одно лишь только остается —

Шагать по избранной тропе.

20.

Быть может, глупые надежды

Меня терзают. Может быть!

Но мир цикличен и мятежен:

Сегодня — чисто, завтра — пыль.

Наш скептицизм, критичность — мода

Для молодёжи и отцов.

Идей уж нет — и то невзгода!

Нет силы прежней русских слов.

Наш брат сейчас, увы, как мертвый.

Душа ослабла, взор ослеп!

Наш шаг звучит теперь не твёрдо,

Уже не вкусен русский хлеб…

Но веру я свою не брошу

В свой добрый, старый идеал:

В Святую Русь, в березок рощу,

В деревню, сани и Байкал.

Не смог отринуть отступленья —

Хотел я высказаться, друг.

Бывают ласки вдохновенья…

Бывает младости недуг.

21.

Так вот… Герой в искристом гневе

Стал кликать сонных казаков.

Луна сияла красным в небе.

И веял ветер без оков!

И в хаос лагерь превратился

В испуге вспыхнули огни!

И карнавал засуетился. —

То суетились степняки.

Степан кричал на Черноярца!

Тот молвил строго — жегся взор.

«И где теперь искать упрямца?» —

Об этом был их разговор!

— Найди мне Фрола, смерть немую

Ему в клинке преподнесу,

Срублю головушку хмельную,

Предательства я не снесу!

— Степан, не стоит персиянка

Умнейшей братской головы!

Она ж всего лишь полонянка!

Остынь мой друг ты от беды!

24.

— Срублю его я, Черноярец!

Не наводи гнев на себя!

Падет с руки моей, мерзавец!

Не стану слушать я тебя!

Так отвечал Степан упёртый,

И был он демоном в ночи.

Сверкал он бледностью, как мертвый —

Рубаха тлела на груди.

— Ну ладно, Бог с тобой, упрямец!

Но есаулов жалко мне!

Ведь Фрол не ветреный скиталец!

Он с нами был в воде, огне! —

Сказал Иван в порыве диком

И испарился в суете,

Сиял суровым своим ликом

И слал приказы он во тьме.

Степан же шагом твердым, резвым

Направился к себе в шатер…

Он грелся будущим возмездьем —

В душе его горел костер.

25.

Но вот в шатер ход отворился,

Герой напрягся, как змея.

А на пороге очутился

Дед Стырь, одежду теребя.

Он был угрюм, немного злобный,

Но в то же время справедлив.

Так человек серчает добрый,

И был он пьян и малость льстив.

Степан молчал, но догадался,

Кто старика послал к нему.

Друг Черноярец постарался

В последний раз спросить судьбу.

— Здоров, Степан. Не видел Фрола?

Хотел я чару с ним испить. —

Слова звучали без укора.

Дед Стырь уж знал, как говорить.

— Пропал наш Фрол, старик сердечный!

Исчез и сгинул он в глуши!

Конец нашел свой скоротечный… —

Степан знал правила игры.

26.

— Пропал наш Фролка — славный грешник!

Угас воителя венец!

Пропал наш дьявола приспешник!

Он на суде уж средь небес.

Пропал любитель страсти жадный!

Пропал предатель и злодей!

Погиб не в битве грозной, славной

Погиб в злой пьянке наш борей!

А был он верным есаулом…

За ним я промахов не знал.

Теперь сражен большим загулом!

Как низко, низко друг мой пал! —

Степан почти уже смеялся —

На Стыря бледного глядел…

А тот лишь в думах все метался…

Не мог найти словесных стрел.

Но вот, вздохнув с досады тяжко,

Старик решил убить игру.

Он загутарил очень мягко,

Чтоб прекратить словес войну.

27.

— Степан, прошу отринь упрямство!

Меня послушай — старика!

Конечно Фрол свершил нахальство,

Но страсть соблазна велика!

А женщина — раздора семя!

Не раз она друзей секла!

Скажи мне лишь, в какое время

Она б друзей не развела?

Корысть, обман, измена, сплетни —

Таится это в красоте.

Она всегда готовит сети

Для нас — мужчин в незримой тьме.

Неужто ты из-за девчушки

Погубишь брата своего?

Подите вы — скрестите кружки!

Испейте крепкое вино!

Продать уж лучше эту деву

Ее родне и дьявол с ней!

А то пригрели мы химеру —

Принцессу хитрую царей!

28.

— Ты пьян, старик. Пусть сновиденья

Накроют разум твой больной.

Иди в кровать, оставь моленья,

В сей час мне нужен лишь покой. —

Сказал герой мой непреклонный,

Блестя в глазах глухой грозой.

А Стырь обиженный и гордый

Пошел отсель на брег немой.

Степан задумался суровый,

Сомнений в нем зажегся бег.

Был Фрол — подонок неспокойный,

Но друг и свой же человек.

Герой устал от потрясений,

От мук раздумий, хитрой лжи,

От мести пылкой и гонений

И от презренной злой молвы.

Но сон отрадный и целебный

Его коснулся головы.

И он уснул, как мрамор, бледный.

Во снах лишь крепнут все умы.

29.

Но вот рассвет налился кровью!

Хрусталь небес зажег огонь.

И хлынул свет там по предгорью,

Где проходил Илюшин конь.

И россыпь листьев изумрудных

На солнце вспыхнули росой.

Та от свечений мрачных, лунных

Таила свежесть и покой.

Река «Болда» засеребрила

Цепочкой бело-золотой!

Лениво веяли ветрила.

Стоял у брега лес немой.

«Тут русский дух! Тут Русью пахнет!»

Сказал бы Пушкин в данный час.

Поэта слово не зачахло.

В его манере лью рассказ.

Но как хотелось б мне, читатель

С ним обо всём поговорить!

Но помню, помню — я мечтатель.

В своем веку всем надо жить.

30.

Утра прибрежного картину

Марал не даром я, друзья!

Теперь изображу лавину

Из люда дерзкого, как я!

Двенадцать стругов нагрузили

Дарами, тканью и вином!

И паруса на шелк сменили

Донцы опасные, как шторм.

Знамена вольности небесной

Купались в солнечных лучах.

Качались струги в влаге пресной

И наводили нужный страх.

Сия флотилия бежала

По волнам в Астрахань, к князьям.

О неприязни власти знала —

Боялась плыть к ее теням.

Другие струги атамана

Стояли на брегах Болды.

Пятьсот воителей Степана

Их охраняли от беды.

31.

Степан сидел на струге грозном

И взгляд его впивался в даль.

И взор сей был немного слезным.

На нем мерцала мыслей шаль.

О друге думал он беспечном

И о предательстве земном,

О милосердии сердечном,

Еще о чем-то лишь своем.

Он знал, что прячут друга — Фрола.

Донские братья — казаки.

Не знал он нужного заслона

От злобы мощной и тоски.

А потому в нем буря выла.

Ее держал в себе с трудом.

Душа его от боли ныла.

Держал себя в себе немом.

Как трудно сдерживать порою

Горячий нрав, возмездья длань!

Как трудно быть глухой стеною,

Копить в себе мучений дань!

32.

Как трудно с этикой сражаться,

Хранить свой милый идеал!

Инстинкту злому покоряться

Гораздо легче. Но пропал

Тот разум, что порокам мерзким

На блюдечке подал себя!

Тот зверем станет страшным, резким.

Безумцем станет тот! И зря!

Он зря пойдет на это дело!

Душа его сгорит в огне!

Взамен свободы будет тело,

Что жаждет жить в кромешной тьме…

Таких, увы, на свете много,

Но что поделать, господа?

Добро и зло уж бьются долго,

И битва эта навсегда!

Ведь тьма и свет парадоксальны!

Есть равновесие, друзья!

Добро, любовь — они нереальны

Без силы зла, войны, огня.

33.

И вот герой мой сокрушенный

Поднял свой взгляд на казаков.

В нем зверь рычал непокоренный —

Он был свободен от оков.

В нем лев проснулся разъяренный,

Он к есаулам подскочил

И взор его глубинно-черный,

Как у Циклопа, смерть сулил.

— Где верность ваша золотая?!

Укрыли Фрола, казаки?!

И дружба ваша — тень гнилая —

Не стоит камня от земли!

И даже ты, мой Черноярец,

Злой умысел в душе хранил!

Ты тот, кто чести постоялец,

Меня обманом сокрушил!

Вам всем дороже Фрол презренный,

Чем атаман и друг в бою!

Теперь же демона я пленный!

Я здесь вас всех и порублю!

34.

Стальной клинок герой мой вынул,

На солнце пламенем тот рдел!

На воинов всех один нахлынул…

Ворвался с криком в гущу тел —

Таких же ловких и умелых,

Таких же смелых, боевых,

Таких же братьев в бойне спелых,

Таких же сильных, озорных.

Вот одного Степан откинул

Ударом мощным кулака.

Второго в руку сталью двинул!

Другого бросил казака!

Герой, как вихрь нерушимый —

Крутился, бился, побеждал,

Перуном был он охранимый!

Своей улыбкой всех пугал!

В горячке боя он смеялся,

В крови струился лишь азарт!

Он богатырски, други, дрался!

Вокруг трубил взъяренный мат…

35.

Но тут Иван засуетился

И саблю зверю поломал…

Он жарко, набожно крестился —

Не знал досель таких опал!

Степан уж голыми руками

Желал душить всех и терзать,

Но Черноярец с казаками

Готов был батьку охлаждать!

Махнул герой на всех рукою.

Присел на палубе, вздохнул.

И поманил всех за собою.,

Достал он трубку, полыхнул

И закурил табак ядренный —

Слеза скатилась по щеке.

Он, как младенец слабый, голый,

Что ищет взглядом мать в толпе.

Но вот он гадко усмехнулся

И посмотрел на казаков.

Он в думы резко окунулся,

Черпать он начал силу слов!

36.

Впервые видели Степана

Таким свирепым, огневым…

Впервые зрели атамана,

Как сатану с клинком кривым!

Все мужики в недоуменьи

Боялись даже продохнуть…

И это дикое сраженье

Изрядно их спугнуло суть!

— Весь в деда Разин уродился —

Тот был здоровым и шальным!

Во гневе — словно черт резвился!

И нрав его был не простым. —

Шептал дед Стырь с серьезной миной,

Так укрощал он тишину.

Герой курил с отрадой мнимой,

Но презирал сию толпу!

Ведь выбор тяжкий и ужасный

Пред ним стоял. Он выбирал.

Иль ангел светлый и прекрасный,

Иль дружбы пламенный кристалл?

37.

Читатель мой, радушный, милый,

Какой бы выбор сделал ты?

Цветок любви цветущий, дивный —

Сосуд невинной красоты?

Быть может, дружбы свет ярчайший

Ты предпочел бы всем страстям?

Я знаю, выбор не легчайший…

Сулил бы он несчастье Вам.

Сей плод философов ленивых

Оставьте лучше на потом.

На сих листах моих игривых

Польется речь в огне святом.

Герой мой, сломленный в обидах,

Встал молча и пошел к корме…

Один в своих души глубинах,

Один в своей греховной тьме.

Он шел медлительно, но верно,

Как смельчаки идут на смерть.

Его шатало лишь безмерно. —

Была незрима струга твердь.

38.

В бреду он молвил: «Боже правый!

Прости мне этот тяжкий грех!

Народ мой твердый, крайне наглый

Предал меня из-за потех

Глупца великого, больного…

Мне дружба ближе и родней.

Прости меня раба простого!

Что дальше будет? Лишь больней…»

Он шел к царевне — юной деве!

Ей в куклы бы еще играть!

Грозило солнце яро в небе!

Глядела на Степана рать!

В глазах ее читалось пламя

И выжидательный укор,

Еще кусок немого камня

И друг его — безумный Фрол!

И даже время медлить стало —

Оно желало перемен.

— Зачем? Не стоит! Нет, не надо!!! —

Он кричало, молча всем!

39.

Но мой герой уже склонялся

Над молчаливою княжной —

Присел, схватил и приподнялся

И бросил за борт, где волной

Царицу сразу же накрыло…

Она молчала, не плыла.

Вокруг все стихло и застыло,

А дева уж касалась дна!

Она не билась не кричала —

Лишь каплей ринулась слеза,

Она отважно умирала

И не таила в сердце зла.

Так Иисус распятый гибнул,

Прощая всем букет грехов,

И веры свет тогда настигнул

Его покорнейших рабов!

И так погасла жизнь царицы,

Вода дарует ей покой.

Сейчас клюют там рыбу птицы.

У девы гроб там водяной!

40.

Пора, пора на отдых нежный

Пойду пройдусь по Волге я.

Ведь я — сын лени безмятежный…

Прошу прощения, друзья,

За то прекрасное свиданье

С глагольной рифмой, простотой,

В них есть свое очарованье,

Хоть их ругают, жгут молвой.

Богема наша чтит законы,

Но я люблю их нарушать!

А также словом бить колонны

И мненье света сокрушать!

Законы, правила творимы

Для рабских душ и пустоты!

Идеи все всегда гонимы —

Покрыты пленкой клеветы.

Ведь чтоб создать шедевр ясный,

Всегда приходится ломать…

И из обломков храм прекрасный

В своем Парнасе воздвигать!

Глава четвертая

Князь Прозоровский — портрет, созданный нейросетью «Кандинский 2.1»

Толпы народное признанье

Непрочно, как драгой хрусталь!

Все ветрено: рукоплесканье,

Любви порочная эмаль.

Сегодня ты над миром главный —

Король, поэт или пророк!

А завтра раб — ты безымянный,

Что уж привык влачить свой рок.

От сильных требуют поступки

По весу тяжкие, как жизнь!

И не прощают им уступки,

Еще сомнений терпких мысль!

И лидер знатный и могучий

На самом деле — гордый раб —

Им правит люд простой, текучий,

И он решает: «Рай иль ад!»

Народ! Судья — он неподкупный!

Он срок в темнице не дает!

Его молва, как запах трупный,

Героя в смерть лишь закует.

Но вот у брега шум народный

Встречает вольницу людей…

И струг Степана — демон водный

Уж встал на дно. И сын степей,

Пестря оружием богатым,

Как Зевса ворон золотой,

Встает пред людом братом славным,

За ним казачий гордый строй!

И все подобны Святогору,

И каждый здесь — давно герой!

И всё покорно лишь их взору.

Ведь дух роднился их с грозой.

И плач великий обожанья

На них полился из толпы.

Они ж хранители молчанья

Бросают все свои дары!

И медь звенит об камни брега —

Монеты сыпятся рекой!

И дождь серебренный без спеха

Рождает смех над всей толпой.

Закончив с щедростью надменной,

Герой мой в кремль уж входил.

Там властью пахло безмятежной,

Там вилась аура темных сил.

Повсюду роскошь, изобилье —

Плоды коррупции и зла.

Еще над правдой здесь насилье

Витало в воздухе. Добра

Не наблюдалось средь злодеев.

Здесь Герион с обманом жил.

Степан давно знал лицедеев.

Ведь он врагов средь них нажил.

Но сам он был, как Деймос грозный.

Его боялись, стереглись.

Герой мой был, как дух морозный,

Покрытый льдом. В нем била жизнь…

Та жизнь, что смертью всех чарует —

Своей игрою, красотой!

Та жизнь, что каждого волнует,

Ведь в ней мятеж, огонь и бой!

— Каков подлец?! Ты смел явиться

В обитель власти и царя

С войсками острыми, как спица!

Не знал я хуже бунтаря!

Когда ж ты дерзость свою сгонишь

В небытие, в пустой сосуд?

Когда ж мораль в себе пробудишь?

Когда ж тебя настигнет суд?

Как вурдалак, ты — демон темный,

Что Русь волнует, смертью жжет!

Последний пёс ты вероломный!

Час правосудия взойдет!

Настигнет кара твою душу!

В огонь пойдешь ты к Сатане!

Господь навеет в тебя стужу,

Один ты будешь в темноте!

И ад и Рай тебе откажет!

Лишь только мука скажет: «Да!»…

Она тебя страдать обяжет!

Каков подлец?! Ты — есть беда! —

Кричал в безумстве поп продажный

На атамана и вождя!

— Заткнись уже, священник важный!

Ты смерть к себе не кличь зазря!

А то, как баба на базаре —

Ты криком выгоду зовешь!

Вы все давно в страстном угаре!

Ты лицемерием живешь!

А бог для вас, как щит от битвы,

Как кладезь злата и еды!

Плевать на веру вам, молитвы

И на крестьянские труды!

Ты душу продал за богатство

Так что молчи, презренный черт!

В тебе самом суть святотатства!

Ведь ложь твоя ласкает чернь!

Но хватит грозных перепалок!

Я не за тем сюда пришел!

Уж накипело — мир наш жалок…

А черт наполнит свой котел.

Вот вам бунчук мой долгожданный,

А вот знамена и дары!

Я знаю, гость я здесь незванный,

Но будьте вы ко мне добры!

Позвольте в Дон уйти родимый

Без глупых драк и злых интриг!

Позвольте в край уйти строптивый

Без грязных слухов и улик! —

Степан, сказав все это, дерзко

Решил оскалом всех позлить.

Ему всегда с князьями тесно…

Не мог он их за ложь любить.

Так волк, лису вдали почуяв,

Рычит с презреньем на неё,

А сам один, в душе тоскуя,

Из гнева точит острие!

Герой мой бунт носил под кожей —

Тот разрывался, сердце жег.

Он был подобен каре божьей —

Ее не сдержит даже рок.

— Ну что ж, иди, коль пожелаешь,

Но бить купцов в пути не смей,

А то ты нам все обещаешь,

Но слово топишь средь степей.

И где персидская царевна?

Ее не видел я с тобой.

Быть может, в Волге злая скверна

Ее забрала в мир иной?

— Ушла она, князь Прозоровский,

И нет ее средь наших сил!

Что ты услышал — лишь наброски

Безумцев жалких и чудил.

Закроем тему без укора,

Мы всё решили, добрый князь…

Ты мил, радушен, нету спора,

Но мы отчалим восвоясь!

Зачем словами тешить душу?

Ведь все они — одна игра,

Что всех ведет в одну лишь лужу

Из лжи пороков и стыда!

Степан ушел с войсками гордо

От вражьих пешек, той игры,

Что он затеял. Взял за горло

Слепую тень своей судьбы.

Дела! Дела! Как важно помнить

О каждой мелочи всегда!

Как важно план умом заполнить

И силой жечь свои слова!

Порою катится все в пропасть!

Порою что-то бередит.

Ты покоряешь эту область…

В другой — ты дряхлый инвалид!

Мечты, идеи, знают цену

Себе и вам, мой милый друг!

Вы либо бьетесь на арене,

Иль мрёте средь врагов, подруг.

Но путь к заветной высшей цели —

Всегда сражение с собой.

Сломал себя, и менестрели

Тебя попутают с звездой!

И человек, пусть даже слабый,

Пусть даже трус или злодей

Сравняться с богом может, дабы

Быть вестником живых идей!

Ведь мы — творцы, а не игрушки.

Ведь нам подвластно всё и вся!

Но нам мешает тень ловушек:

То страх, то лень, не те друзья!

Мечта, сплоченная с идеей,

С трудом великим и седым

В душе рождает импульс «Гений!»…

И ты властитель над земным!

То мысль моя кричит, читатель,

Пытаясь криком разбудить

Глупцов, бездельников… Приятель,

Не смей ты это позабыть!

Надеюсь я, что ты не станешь

Наивной кликать мою суть,

А все поймешь и вдруг воспрянешь,

И покоришь свой долгий путь!

10.

Довольно длинных наставлений!

Я сам — еще совсем юнец.

Не мне быть главным средь учений,

Не мне срывать для вас венец.

Пора продолжить эту повесть

О русском бунте и петле,

Когда страдали честь и совесть,

Когда сгорало все в войне.

Степан с войсками сыпал злато

За гордых сильных скакунов.

И торг сей длился до заката —

То был завет донских отцов!

Пестрели сделки громким смехом,

Блуждал татарский здесь язык…

И шум людской тяжелым эхом

Скакал над речкой, словно бык!

Вокруг царил усталый хаос:

Купцы, разбойники, весь сброд.

Средь них казак уж пьян был малость…

Такой был праздничный народ!

11.

Но что-то вдруг, в реке землистой

Сверкнуло белым, обожгло —

Летел корабль дивной птицей,

Чьи крылья парусов сукно!

То плыл продажный воевода —

Князь Прозоровский — чёрт скупой.

«Любимчик» бедного народа…

Он жил под царскою пятой.

А потому он был уверен,

Что не найдется смельчака

Дерзнуть ему строптивым зверем —

За ним ведь царские войска!

Но вот на мель корабль рыкнул.

Степан уж ждал своих гостей.

И князь на брег с улыбкой спрыгнул,

Не пожалев своих костей.

Враги оскалом улыбнулись.

Степан пошел к себе в шатер,

И оба в мыслях улыбнулись,

И каждый был средь них хитер.

12.

Шатер был роскошью завален:

Повсюду дивные клинки.

«Такого нет и в царской зале!» —

Шептались часто казаки!

И там и сям сверкало злато,

Как лучик солнца в зеркалах.

Алмазы крупного карата

Гоняли тьму в тупых углах.

Но шуба с соболя ласкала,

Манила даже мудрецов,

Что отказались и от блага

И от порочных злых миров.

Сей дар дается только с кровью,

С пожаром сердца, клеветы.

Цена всегда должна условью…

Цена растет в дождь старины.

Опять, мой друг, меня уносит

Поток раздумий к берегам,

Где Наш философ жизнь поносит

И скачет резво по умам.

13.

Пропустим дерзопись поэта

И рассуждений грозный вал,

Искру избитого совета

И мыслей юных капитал.

— Ну здравствуй, князь. И чем обязан

Великой чести гордый раб?

— К чему формальностью ты связан,

Степан отважный, старый враг?

Пришел к тебе я, не заметив

Былых даров и добрых дел.

Ты хитрость взял к себе на плечи,

Но ведь богатству есть предел!

Ты смог надуть моих собратьев

Блистаньем злата и камней,

Шуршаньем шелка дивных платьев

И звоном пламенных речей!

Но знай, Степан! Я верен трону!

Тебе меня не провести!

Побойся бога чрез икону!

Ты пушки к нам перекати!

14.

— Не угрожай, волк государства!

Мне речь твоя давно ясна!

Ты ждешь подачек и богатства —

История, как мир стара!

Чего желаешь, князь любезный?

Клинков заморских и камней,

Быть может, денег с адской бездны,

Иль безделушек королей?

Ты не красней, бери что хочешь!

Неужто честь в тебе жива?

Ты был всегда без заморочек!

Душа твоя давно мертва!

Мы все в России промышляем

Подобной мерзостью, мой друг…

Науку эту лучше знаем,

Чем свет других простых наук.

Иначе жить на этой пашне

Нам не дано. Наш край суров.

Бери дары, чтоб жить послаще

Средь горькости своих отцов.

15.

— За что тебе дар красноречья

Вручили боги?! Я сражен!

Ты убеждаешь без увечья!

Я, правда, друг мой, восхищен!

Вон та вот шубка взор ласкает…

Ее хочу и горсть монет.

Возьму все это — след растает

Моей персоны, словно снег.

И ты уйдешь себе спокойно

В родную сторону, Степан.

На Дон прибудешь ты достойно —

С войсками гордый атаман!

Ах шубка, шубка! Что за диво?!

Такой второй всем не сыскать!

И мех топорщится игриво!

Она украсит мою стать!

Ну что, добро, казак любимый?!

Я торговаться — не дурак!

Иль черт безумия незримый

В тебя вселился, словно маг?

16.

— За это диво люди пали!

Но так и быть — тебе отдам

Сей дар великий с чуждой дали.

Но верен будь своим словам!

— Не обижай ты князя, Разин!

Во мне пока что честь жива!

Не будет громких разногласий —

Меж нами ляжет лишь цена!

На том они и порешили

Хочу ускорить я свой сказ.

И пусть детали сгинут в пыли.

Пусть дальше кружит танец фраз.

Позволь мне друг пером чернильным

Эскиз событий набросать.

А вы своим умом обильным

Его закрасите. Как знать?

Мне лень, наверное, купаться

В подробностях. Таков закон

Богема вся ленива, братцы,

И ей я шлю скупой поклон.

17.

Культура этого столетья

В стране великой, грозовой

Морально сохнет без бессмертья,

Ссыпаясь пламенной трухой.

Капитализм и денег русло

Смывает вкус и топит честь.

Коль есть купюры — есть искусство,

И то гнилое, словно лесть!

Эстрадный пыл, как Афродита,

Нырнул в интим, в больную страсть…

И эта сфера в сексе взбита.

На публику включает пасть!

Дорогу театр закрывает

Талантам юным и живым!

Актеры отпрысков справляют

По блату к ректорам седым.

План Даллоса цветет, как роза,

Что жжет шипами наш народ.

И наркоманам снится доза.

Из личностей сложился сброд.

18.

Настанет время, пусть не скоро.

Но вновь величие взойдет.

В России это нам не ново.

Оно лишь с грязи варит мед.

Событий тройка удалая

Неслась, как молнии струя…

Ватага Стеньки грозовая

Росла, как боль, день ото дня.

Ушли до срока с Астраханских

Богатых добрых берегов

Под взором братьев христианских

И старых в черствости врагов.

Князь Прозоровский был озлоблен…

Стрельцов направил с казаком.

Он был за шубу опозорен —

Степан любил уйти с душком.

А потому наутро с шубой,

С правдивой песней на устах

Отправил сотню с музой грубой

Чрез Астрахань и рой попах!

19.

В той песни было много грязи,

Но справедливой. Парадокс!

Карал за дело, Стенька Разин,

Врагов спуская под откос.

Таков прощальный был подарок

Свирепой власти и князьям —

Надменный марш средь смеха арок,

Ведь смех опасен для дворян.

В Царицын шел герой суровый

Тяжелой поступью, как Бог.

Он нес в себе гнев нездоровый

И дерзких мыслей целый стог.

«Плевать на княжеское слово…

На Волге множество купцов —

Ограблю всех их поголовно,

Навею страха на послов…

Стрельцам я рот заткну клинками,

Ведь воды внемлют лишь морям.

Пусть только рыкнут. Я руками

Спущу их в бездну к злым теням.»

20.

В Царицын Шел Степан без спеха…

Он власть на Волге закреплял.

Богатых грабил — длань успеха

Его ласкала, как кинжал

Ласкает взор воякам дерзким…

Для них война послаще вин!

И смерть к ним льнет оскалом зверским —

Она в глазах немых мужчин.

В походе этом Фрол нашёлся…

Степан его за все простил.

И гнев суровый тайно стерся,

Как трутся кости средь могил.

Стрельцы робели от поступков

Донского волка — казака,

Что власть ругал под громом кубков,

Тревожа струны кадыка.

Стихийный вихрь настроений

В душе героя — бунтаря

К огню склонялся без сомнений,

Желал идти он царя.

21.

Помимо страсти в сердце жгучем,

Помимо пламенной тоски

В герое смелом и могучем

Ума расплавились пески.

Он чувства в венах успокоил.

Эмоций жар — плохой совет

Вниманье власти удостоил.

Стал осторожным для побед.

Но стены града супостатов

В туманах волги вековой

Убили в нем стиль дипломатов.

Молчал Царицын пред грозой.

Степан почуял запах гнили,

Несправедливой маяты.

Учуял вихри гневной пыли

И монотонность суеты.

В глазах улыбка испарилась

Зрачки расширились от чувств.

Осанка Разина раскрылась —

Стал воплощением безумств!

22.

Но этот гнев прохладой веял,

Как веет хладом крепкий меч.

И взор Степана бурю сеял,

Как сеет смысл в разум речь.

Челны уж к берегу привстали

Казачий рой ворвался в град.

Не зазвучали крики стали,

Народ казачеству был рад.

На первый день все было чудно:

Орлы степные свили пир —

Сиухи, снеди, хлеба судно

Пригнали в свой прекрасный мир.

Но жаль, к рассвету пир забылся…

К обеду вспыхнул первый спор

О том, что пес властей взбесился

И учинил в цене раздор.

Лис-воевода по алтыну

С души казаческой хватал,

Кого-то грабил, но могилу

Себе так рыл скупой нахал.

23.

Степан во мрак упал глубинный,

Напился злобы боевой,

Схватил он саблю и лавиной

Рванул за грешной головой.

На воеводский двор вбежал он.

И закричал на целый град:

— Трясешься, трус, под одеялом?!

Вор, вымогатель, конокрад!!!

Верни сейчас же деньги людям,

Не посмотрю, что ты здесь князь!

На суд тебя небесным судьям

Отправлю, в пытках порезвясь!

Андрей Унковский вдруг затрусил… —

Так звали князя. Он достал

Все деньги, камушки, вязь бусин.

Трясясь, Степану все отдал.

А Разин молвил на прощанье:

«Узнаю, что теснишь людей…

Знай! Никакое покаянье

Тебя не спрячет от смертей!»

24.

Опять казачество донское

Оделось в жалобу и гнев.

Хотел побыть Степан в покое,

Но в нем опять проснулся лев!

Он вновь вбежал на двор злодея,

Но тот уж спрятался в избе…

Достиг гнев Стеньки апогея —

Вломился в дом, но нет нигде

Заблудшей княжеской душонки!

Уполз куда-то гадкий змей…

Рвались ушные перепонки

От злобы хладной, как ручей.

Повсюду рыскал зверь голодный…

Как волк, Степан искал следы —

Желал свершить он суд законный,

Но вдруг услышал гул молвы.

Народ кричал: «Плевать на князя,

Спасли бы пленных от петли.»

И вновь зажегся Стенька Разин

Огнем отчаянной судьбы

25.

Казачий дух сломил Царицын,

Его властителей и змей

Без капли крови. Все темницы

Открылись быстро для людей.

И люд помятый в волю прыгнул,

Избавясь от цепей и слез…

Неволе нож всадили в спину,

Примкнув к казачеству всерьез.

Нашелся князь — Андрей Унковский…

Его избили казаки.

И смысл был в том философский —

Сбивают дурь лишь кулаки

Пусть не всегда, но хоть на время.

Таков обычай и предел…

Накрыло пир донское племя,

Забыв про сон и ворох дел.

Простил герой скупого князя

И тот исчез с рассветом звёзд.

Упал в раздумья Стенька Разин,

И взгляд его был полон гроз.

26.

— Я смог без крови взять Царицын…

Народ меня любовью жжет.

Меня страшатся нечестивцы

И государственный злой сброд.

Мои войска в боях взрослели:

Матерых больше, чем щенков.

В них песнь души, как звон капели,

Ласкает слух седых отцов.

Отныне мне никто не скажет,

Что я разбойник и подлец.

Клинок войну мой здесь развяжет,

Чтоб злу всему настал конец,

Чтоб лихо в градах разгулялось,

Чтоб нищий больше не страдал,

Чтоб в деревнях плескалась радость,

Чтоб засиял идей кристалл!

Пора на Дон идти за силой,

Да поскорее — есть резон…

А то сгнию под слоем глины

И разжирею, аки слон.

27.

Тем временем князь Прозоровский

Стрельцов в Царицын посылал,

А то ведь слухов отголоски

Пронзают быстро, как кинжал.

В округе все гудело лихом —

Степан на Волге пировал:

Царицын взял одним лишь рыком,

И князя ждал большой скандал.

К Степану в двор стрельцы вбежали,

А с ними гневный Видерос —

Полковник мрачный с волжской дали

Желал разбить герою нос.

Служивый начал с речи грозной.

— Охолони, орел донской!

Напьемся влаги смертоносной,

Не смей играть чужой судьбой.

Царь батюшка тебя затравит,

Как травят волка на Руси!

Свинцом тебя стрелец погладит,

Сожжет донской предел земли!

28.

На эту речь Степан ответил:

«Угрозы мне кричишь, чудак?

Еще хоть слово, лютой смерти

Дарить ты будешь четвертак,

Чтоб избежать ее персоны.

Мой гнев суров, но справедлив.

Я суд вершил на честь короны!

Андрей Унковский подл и лжив!

Катись отсюда, черт презренный!

Мое терпенье утекло!

Посеяли вы перемены,

Пожнете то же, видит Бог!

Степан схватил клинок свирепый

Хотел рубить всех и терзать!

Достал пистоль, осатанелый,

С казачеством прогнал всю рать!

Опять без крови вышло дело!

Не ждал такого Видерос —

Он извинился и не смело

Ушел из града жарких гроз!

29.

Октябрь месяц начинался,

А мой герой шагал домой,

Пугнув на Волге власти царство,

И взяв крестьян на Дон с собой.

Летели дни, как стая уток.

Их описать я не берусь,

А то не выдержит рассудок —

Ведь на пере пылает Русь.

Скажу лишь, что, пройдя град Паншин,

В пути испив казацких благ,

Донское войско гордым маршем

Пришло на остров. Он, как мрак,

Пустыней веет средь раздолья

Без страха, боли, лишь покой

Он в душах шьет, как ласки моря,

Повсюду пахло той землей,

Что заставляет биться сердце,

Волнует кровь и плавит мозг.

И в той земле, на каждой дверце

Замков не сыщешь, как и розг.

30.

На этой вольнице пустынной

Степан воздвигнул крепкий стан.

Душа его живой лучиной

Светила ярко казакам.

Никто из них в родные избы

Идти по воле не желал.

Крепили стены, но подлизы

Порою рвались на кинжал.

Куда ж без них? Любое племя

В себе несет добро и зло.

Какое вложишь в землю семя —

Такое будет деревцо.

Злодеи есть среди России,

Среди кавказцев и грузин.

И там и там кричат витии,

Чтоб ссор явился исполин.

На этом слоге мой читатель

Позволь закончить мне главу.

Ты самый верный созерцатель

Моих стихов, в моем веку.

Глава пятая

Осада крепости — изображение, созданное нейросетью «Кандинский 2.1»

Пред тем, как я вернусь к сказанью,

О смуте слово прошепчу,

Что жгла Россию своей дланью,

Как подобает палачу.

В стихии этой мало света,

Но много крови, да густой!

Она полна огня и ветра

И дышит ядом с кислотой.

Но жизнь — арена парадокса.

И смысл шьет она во всем.

Качает воздух мать — березка,

То мокнет грешник под дождем.

Я Пушкину — владыке лиры

Хотел бы с жаром возразить!

Любой злой бунт и ада силы

Живут со смыслом — вразумить!

Бунт беспощаден, кровожаден!

Поспорить с этим не могу!

До душ людских он крайне жаден!

Но смысл бродит и в бреду!

Крепилась сила за Степаном —

Росла орда из душ живых.

Уж тыщи шли за атаманом,

Грозясь сгубить бояр скупых.

Сомнений рой ушел в забвенье

Запахло кровью и враждой,

Над Русью веяло затменье —

Роптала знать. Стращал разбой!

Народ взбивался в злые стаи.

Желал он воли и земли,

Как жаждут солнца Гималаи,

Как жаждут топлива огни!

Взамен на это власть бесилась,

Порола розгами людей!

И с вором русским не резвилась,

Карала жутко без страстей.

Металл горящий лили в глотку

Мошенникам и всем, кто крал.

Народ со смертью шил помолвку,

«И сатана там правил бал!»

И в эти дни убийств и смуты,

Весна цвела, как бы смеясь

Над болью жуткой. Рвала путы

Зимы коварной, точно язь,

Что сети рвет с могучей силой,

Стремясь к свободе и теплу.

Дон жил под каменной эгидой —

То бишь во льдах и их плену.

Он криком сжег свое плененье,

Рванул, как в теплые года!

Весны прекрасное явленье

Природу вывело из сна!

Деревья жизнью наполнялись,

Пчела уж сеяла цветок!

Поля светилом оживлялись,

И родников искрился ток!

Повсюду живность верещала!

А хор из птиц пел про любовь!

И синь небесная ласкала!

Глаза всем зрячим вновь и вновь!

И сей рассвет сулил тревогу,

А с ней и бури перемен,

Не только людям, но и Богу,

Что до сих пор не встал с колен,

Держа на шее прегрешенья,

Пороки, грязь, сплошной обман,

Что породил венец творенья —

Красотка Ева и Адам.

И глупо сваливать на черта

Войну, болезнь и нищету.

Вся эта дрянь второго сорта

Всегда тянула нас ко дну.

И мы боимся всем признаться:

«Во всем виновен человек!»

Мы любим грех, мы любим драться!

Такое любит каждый век.

А потому не скоро Рай нам

Откроет светлые врата…

Должны пройти в земных окраинах,

Сквозь лимб, великие сердца…

Степан был чужд всем заблужденьям…

Он верил в силу и в себя.

Он отвечал за прегрешенья…

Он был достоин сил вождя.

Отрекся он от прошлой жизни.

Идея в нем уж расцвела —

Она коснется всей Отчизны.

Она утопит силы зла!

И пусть погибнет он в мученьях!

Идея будет жить всегда.

Она — основа для творенья…

Ее не трогают года.

Свобода жить должна в народе,

В его словах, в его судьбе.

Фемиде должно быть на троне,

Как Богу в небе и в душе!

В таких условьях Правда будет!

Воскреснет равенство и честь!

Никто о главном не забудет —

Любовь и дружба всё же есть.

Герой мой времени не тратил.

Семью тайком всю перевез

К себе на остров, без заклятий,

Простой смекалкой, тайной звезд.

Теперь кров Стеньки был овеян

Семейным счастьем, добротой.

Он был улыбками засеян,

Любовью светлой и густой.

Жена Алена лаской грела

Его постель, его покой.

В сынке — Афоньке сила пела.

Малец рос дерзкий и лихой.

Родной брат Фрол о приключеньях

Степана спрашивал, смеясь.

Бледнел с историй о сраженьях

И закипал от слова «князь».

Но в этой неге Стенька помнил

О государстве и царе,

Что о казачестве злословил,

Пытал свободу на огне.

И рядом с островом был город —

Черкаск — обитель казаков!

Там жил Степана тайный ворог —

Глава сильнейших степняков.

Он другом был отцу Степана

«Корней — разумнейший хитрец!»

Так звали батьку атамана,

Что жил, как лис среди овец.

Он перед властью унижался.

Царя за Бога почитал!

Перед стрельцами пресмыкался,

В душе его угас пожар.

Его раздуть он не стремился,

Лишь брюхо снедью набивал…

Огня и смерти он напился,

Когда в глазах горел оскал

Бодрящей юности и силы…

Теперь же стар свирепый волк…

От страха слышит зов могилы,

Забыв про честь и светлый долг.

Сейчас Сидел он с другом Стеньки —

Минаев Фрол с ним мед делил.

Так меж собой шьют сплетни змейки,

Таясь от пламени кадил.

— Степан задумал бунт кровавый!

Скопил уж силу в тишине!

Он хоть и друг, но друг поганый!

Такой не надо дружбы мне!

Он выступать намерен скоро,

Но я не глуп, с ним не пойду.

Служил ему я верно, долго!

За бунт гореть ему в аду!

Но раз подвел его, я помню —

На персиянку грех навел!

И совесть кормит меня солью —

Мне тяжко с тех далеких пор…

Его идеи, мысли, тянут

Людей на смерть и грозный бой!

Из-за безумца все полягут.

Сейчас затишье пред грозой! —

Вещал уныло Фрол Минаев,

Глотая крепкий, жгучий мед,

Себя в душе давно облаяв

За то, что в дружбе он — урод!

Как ни крути — любил Степана,

Но бунт вершить он не хотел.

Петли боялся, как дурмана,

Как лось страшится грозных стрел.

— То, что поведал мне — не ново…

Мой крестник — сильный атаман.

Его не свяжешь — нету спора.

Он нас отправит к праотцам!

Попробуй речью урезонить

Его горячий, бурный нрав!

Попробуй друга упокоить!

Ведь как-никак, но ты же прав!

Нельзя на власть идти химерой.

Она не стерпит мятежа!

От Стеньки пахнет адской серой,

Как от подземного пажа! —

10.

Ответ держал Старик коварный,

Терзаясь думой о царе:

«Что скажет тот, ведь бунт кровавый

С Черкаска веет — быть беде!»

А Фрол уж вечером глаголил

Степану другу о резне,

Что не подарит людям воли,

А только боль и смерть в войне…

— Я не пойду с тобой в могилу,

Я не начну вершить разбой.

И ты остынь. Убавь ту силу,

Что в бой пойдет лишь за тобой!

— Пошел ты прочь, мерзавец грязный!

Ты тайно предал друга вновь!

Отныне враг — ты мне опасный!

Беги, а то прольется кровь!

И Фрол ушел, он знал Степана.

Тот мог убить его в сей миг!

Но и жалел он атамана:

«Убьют тебя средь стрел и пик!»

11.

А мой герой, до этой стычки

Людей с округи собирал.

Он к их сердцам искал отмычки.

Замок сей с легкостью ломал.

К нему примкнули атаманы —

Средь них сильнейший — Васька Ус.

Желали все набить карманы,

Расшевелить клинком всю Русь!

Степан на утро, после ссоры,

С Иудой — Фролом был суров.

В душе тревожные аккорды

Рождали бури важных слов.

Настал тот день, когда отмщенье

Вросло в Степана на века

За русский люд, его плененье,

Поднял на бунт он казака.

И рать донская, словно море

Забушевала в гневе злом.

Она познала труд и горе

Крестьян простых в краю родном.

12.

И первый град, что предстояло

От супостатов очищать

Царицын был. Стрельцы там вяло

Несли вес службы. Надо брать

Сей город быстро и без спора

Гутарил Стырь — хмельной старик.

Ему внимал Степан. Укора

Не выражал геройский лик

За пьянство другу. И осада

С игривым смехом началась…

Отпора не было. Услада

В казачьи души пролилась.

Стрельцов свои же били крепко.

Врата открыли казакам.

А те врага хватали цепко,

Кололи всех и по волнам

Пускали трупы — корм для рыбы.

Средь них бояре и князья

Покой нашли на дне пучины —

Погибли с честью! За Царя!!!

13.

Но Разин знал, что подкрепленье

Давно идет к его врагам,

В душе вдруг вскрикнуло смятенье,

Он посмотрел в глаза богам.

И в их очах он видел гибель,

Своей запятнанной души.

Он видел смерть, он видел ливень,

Что кровью смыл его мечты.

Но человек, в чьем сердце — пламя

Идеи грозной, как гроза,

Несет божественное знамя —

Пред ним склоняется судьба…

Пред ним склоняются и боги,

Их взгляд не тронет его жизнь,

Он сам найдет свои дороги,

Очистит их от мерзкой лжи…

Отбросив хмурую тревогу,

И всколыхнув огонь души,

Степан стал сам подобен Богу,

Что держит в длани все миры…

14.

Все те сраженья, мой читатель

Я не берусь вам показать…

Там крови много, мой приятель…

Мне слов не хватит — описать.

И рифма с образом — туманны,

Не втянут резкости в строку.

Есть шанс один — открыть все раны

И кровью мазать по листу.

Тогда и грянет сила в слове,

И вы увидите всю боль,

И весь тот ад, что жил в народе

И в мятеже. Но сыпать соль

С пыльцой металла вперемешку

В роман свой сильно не хочу.

Ведь сердце высохнет. И пешку

В Игре я двигать не смогу…

А потому, пером нетленным

Я опишу лишь вязь побед

Бунтовщиков. И постепенно

Закончу казнью свой сюжет.

15.

Отбросив силы подкрепленья,

И потеряв в бою друзей,

Степан сгорал от сожаленья

К тому, кто пал среди камней…

Погиб дед Стырь — старик лукавый.

И эта мысль, как злой огонь

Сжигала сердце, брызжа лавой —

Гнев издавал протяжный вой…

Степан решил поминки справить.

И другу милость оказать —

Отпор дать собственной печали

И гнев свирепейший унять…

Сыграли реквием из крови —

Камышин в пламени рыдал…

Он сжал сей град в своей ладони

И в пепел черный искромсал…

Вся знать была убита в муках,

А пепел града смыт рекой…

Была довольна смерть — старуха

Своим трудом… своей жатвой.

16.

А после этой грозной тризны

Познала Астрахань весь гнев

Своей простой, больной Отчизны —

Терзал змею голодный лев!

Сей град был взят под крики стали…

Князь Прозоровский был в плену.

И казаки расправы ждали

Над тем, кто сплел сию вражду…

— Несите, братцы шубу нашу!

Ведь князь любезный весь продрог!

Возьмите мне сиухи чашу,

Вина для тех, кто из острог! —

Кричал хмельной от крови Разин.

В его глазах сверкали льды…

И хлад сей был, как бред опасен —

Опустошал моря души…

Лишенный царственной эгиды,

Князь Прозоровский был одет

Для униженья в шубу… Жилы

Его рвались от этих бед…

17.

Степан повел на колокольню

Врага ослабшего. И там,

Сверкнув глазами по раздолью,

Он бросил князя к казакам.

Упал безжизненной тряпицей

Боярин жалкий, как Пьеро,

Покрыл кровавой черепицей

Землицы горсть, сломав нутро…

В тот день Степан отправил многих

И в ад и в Рай. Кого куда!

Ушли в забвенье все тревоги…

Гремела пьянка до утра!

В Саратов взгляд глядел свирепо —

Туда направился герой…

Град сдался сразу — без банкета

То бишь без крови проливной…

Самару тоже взял мятежник.

Там погулял он от души.

Как демон праздности, как грешник,

Творил он жаркие пиры…

18.

Весь центр Волги был под дланью

Слепого в гневе мятежа!

И Русь была покрыта бранью,

Как крыты кровью черепа,

Которых в русском, щедром доле

Полным полно. Ведь глас врагов

Звучал на нашем чистом поле,

В лесах суровых, средь ветров…

Наш царь Тишайший громко молвил

Своим дворянам и стрельцам:

«Пусть сгинет черт средь алых молний!

Пусть сляжет в землю к мертвецам!

В Симбирск идет бунтарь проклятый!

Под ним его и надо взять!

Пусть пострадает виноватый

За всех купцов и нашу знать!

Пусть Долгорукий и Урусов

Выходят в путь, да поскорей!!!

Ведь честь страны Великорусской

Должна карать злых бунтарей!»

19.

Мятеж в Симбирск переместился.

Князь Борятинский подоспел…

С Казани к бунту он явился

И бой свирепый уж взревел…

И началась презлая сеча:

Толпа с толпой слилась в огонь…

Была кровавой эта встреча…

Все пили кровь и ели боль!

В итоге битва надломилась…

Степан теснил шальных стрельцов.

Удача в бунт в сей час влюбилась,

И дрогнул строй седых полков:

Князь Борятинский шел к Тетюшам,

Остатки войска вел с собой.

Он проиграл крестьянским душам —

То было принято судьбой.

В тот день там жизнь жила со смертью…

У града много полегло

Людей, что жили волей, честью…

Легли до ночи все на дно…

20.

С мерцаньем звезд, под лунной пылью

Пожаром вспыхнул ярый штурм…

Давно порос он ржавой былью…

Предсмертных криков вился шум…

Стена Симбирская трещала,

Но град хранила от убийц.

Огнем и камнем поливала

Казачий вал, оскалы лиц…

Степан, как вихрь всемогущий,

Врывался в битву и крушил

Стрельцов, дворян, что сбились в тучи…

Они секли Донских громил…

И битва равной оставалась…

Но в спину вышли к казакам

Посланцы царские. Им жалость

Была не писана. К богам

Князь Долгорукий и Урусов

Крестьян справляли без затей…

И били Русы своих Русов…

Бежал кровавый там ручей…

21.

Разбили армию Степана

В одно мгновенье, в тяжкий миг,

Печаль съедала атамана.

Покрылся грустью твердый лик.

Бежал герой мой от сраженья,

Бежал, как зверь с ножом в груди.

Он слезы лил от сожаленья…

Не находил себе судьи,

Который мог бы наказанье

Придумать за свершенный грех!

За пораженье покаянья

Не просит будущий успех!

Погибли тысячи храбрейших

Напрасной смертью у стены

Симбирска грозного, средь злейших

Противников донской глуши.

Вся Волга с бунтом породнилась!

И там и тут пылал мятеж.

Там сила в пламени резвилась,

Рождая ворохи надежд.

22.

На Дон бежал бунтарь безликий.

Он думал — сила в казаках…

Но мощь обрел народ великий,

Что долго мучился в руках,

Испачканных в слюне и сале,

Покрытых кровью и вином —

В руках бояр, в тупом угаре…

Народный взор искрился льдом.

На Волге сердце бунта билось…

Лишь там Степан мог изменить

Ход мятежа и выжечь лживость —

Порвать отчаяния нить!

Но пренебрег народом Стенька,

Ушел на Дон — сзывать войска…

Сломалась хрупкая ступенька

Решений правильных. Война

Ошибок мелких не терпела —

Любая мелочь в ней важна.

Измена в доме долго спела —

Вот-вот начнется там жатва.

23.

Корней желал Степана ввергнуть

В темницу царскую давно.

Ведь крестник смел его отвергнуть —

Его совет, его добро!

Он знал, что царь весь Дон накажет

За бунт и дерзость Казака.

Корней — подлец с великим стажем

Заждался блудного сынка

Когда есть выбор между братом

И процветанием страны —

Ее спасеньем, общим благом,

Вам Флорентиец скажет: «Жги!».

Так поступает верный лидер,

Даруя жертву небесам

За шаткий мир в жестоком мире,

За мощь Державы. Стенька сам

Повинен был во многих жертвах.

Теперь же дом был западней.

И грустной стала песня ветра…

Запахло в воздухе петлей…

24.

Бросали Стеньку есаулы…

Бросал его казачий цвет.

Вокруг него скалились зубы

Улыбок тайных, как секрет.

И слаб был глас его могучий…

Его посулы — грязь и пыль.

И взгляд его до боли жгучий

Погас, упавши в тьму и быль.

Живой мертвец явился к дому.

Его там ждал Корней и Фрол —

Отец по церкви, друг по Дону…

Для них накрыт был праздный стол.

Вокруг сгрудились, словно волки

Хмельные вражьи казаки.

Пистоль под стол легла… -Подонки!

Забыли честь, закон степи! —

Так думал Стенька, улыбаясь…

Жену позвал — просил налить

Гостям, себе. Он, усмехаясь

Готовился врагов сгубить.

25.

— Привет, мой крестный! Как дела-то?

Давно не виделись, друг Фрол!

— Живу прекрасно и богато,

Как сам живешь — покажет стол?

Степан велел жене сготовить

Вкуснейших яств и терпких вин…

Он знал — пришли его неволить.

Польется на пол злой рубин…

Степан готов был к этой встрече…

— Давайте выпьем за любовь,

За честь и Дон, чтоб был он вечен!

И за младую нашу кровь!

За то, чтоб не было предавших…

На нашей вольнице святой!

Почтим же память в войнах павших…

Глотнем вина за их покой! —

Сказал Степан и глянул остро

На бывших братьев и друзей…

Их лица были крыты воском —

В глазах лишь страх и вой степей…

26.

Замешкались иуды в страхе…

У всех пистоли под столом.

Сидят, как пленники на плахе

Перед суровым палачом.

Ведь православные пьют водку,

Держа лишь правою рукой

Стакан, иль рюмку. Дабы богу

Виднелись вера и чужой.

— Ну что застыли братцы? Пейте!

Давайте выложу пистоль,

Раз так боитесь. Пожалейте

Погибших в битвах. За их боль!!! —

Степан смотрел, как есаулы,

А с ними Фрол, отец — Корней

Пистоли клали без халтуры

На стол дубовый без затей.

Когда все разом потянулись

За тем напитком, что горит,

Степана губы растянулись

В усмешке хитрой, как гамбит…

27.

Мятежник грозный вынул шашку —

Срубил кого-то, взял пистоль…

И зашагала б смерть вразмашку

Да только женская ладонь

Плечо сдавила атамана.

Жена Степана отвлекла.

Свалили хитрого смутьяна

И в том была его беда…

Пинали Стеньку в гневе яро,

Пока не вырубился тот.

Корней сказал с пугливым жаром:

«Связать сынка. Ждет эшафот!

Такому дьяволу на свете

Нельзя не жить, не пить, не есть!

Он за грехи свои ответит!

А их — то нам не перечесть!»

И в это время сон небесный

Прокрался в Стенькину главу…

Во сне горел огонь чудесный

И падал с неба, на траву…

28.

Земля трещала, воды бились

Об скалы вечные, как Бог.

Внизу потоки крови лились —

То плакал сказочный народ!

Степан стоял на той вершине,

Куда стихия не могла

Прорваться с боем. На равнине

Он зрел народные уста,

Что грязью, кровью все покрылись.

Они глаголили: «Степан!!!

Мы за тобой в войну пустились,

А ты надежд не оправдал!!!

Погибли тысячи невинных!!!

Свободу нам ты не принес!

И взгляд очей твоих орлиных

Не видел наших горьких слез…»

Слеза кровавая скатилась

С щеки Степана на рукав.

В нем жизнь об смерть в сей час разбилась…

И на колени он упал.

29.

«Прости меня, народ мой бедный!!!

Повинен я во всем… во всем…

Для воли я хотел победы!

Гореть мне адовым огнем!!!

Рождаться дети будут в рабстве,

А мужики лизать сапог

Господ богатых в государстве.

Я делал то, что только мог.

Но даже я не смог исправить

Судьбу грядущих темных дней.

И человек лишь будет править,

А не закон для всех людей…

Я верил в то, в что должен верить

Любой идейный патриот!

В свободу, честь, закон и древний

Свод правил божий. Кровь и пот

Я проливал ручьями, правда,

За гром идеи и народ!

И ваши слезы, как отрава,

Терзает сердца уголек!

30.

И вера та, что в сердце бьется

Со мной в могилу не уйдет!

Великий дух в Руси проснется,

И затрещит небесный свод!

Я — лишь искра грядущей силы!

Мы рождены на той земле,

Где злой клинок и ваши вилы

Не раз сойдутся в тишине.

И Русь была, и есть, и будет!!!

Кровь предков свергнет чужаков,

Коль те затронут наши судьбы…

Порвутся цепи злых оков…

Я верю в это! Верьте тоже!

Гордитесь собственной страной!

Не царским ликом! Ведь не гоже

Гордиться пастырем. Больной…

Больной у нас пастух, собратья!

Он сам, как волк — терзает нас.

И в этом наше есть проклятье!

Но я устал… Пришел мой час.»

Эпилог

Степан Разин — портрет, созданный нейросетью «Кандинский 2.1»

Позволь, читатель благородный,

Мне повесть казнью завершить…

Москва, как рой неугомонный,

На площадь стала выходить.

На красной улице сверкали

Глаза детей и стариков.

Все бунтаря здесь ожидали,

В тени таился эшафот…

Степан спокойствием был полон.

Он знал, что смерть — всего лишь сон.

И в небе каркал грозный ворон.

Степан шагал, как царь на трон!

За ним влачился брат разбитый…

Фрол Разин знал — ему не жить…

Степан хромал, в себе забытый.

Он смог свой страх в душе убить.

Одна лишь мысль его терзала:

«Что будет дальше? За чертой?

Конец ли это? Часть финала?»

Все было решено судьбой.

Помост под ним скрипел и плакал.

Он взглядом жег кремлевский двор…

Не слышал он дыханья брата…

Не слушал длинный приговор.

Лишь посмотрел на башню грозно,

Вложив во взгляд всю боль и мощь…

Отвел взор царь от силы звездной,

Что нес в себе казацкий вождь.

Степан три раза поклонился,

Избегнув кремль и царя.

С усмешкой вдруг перекрестился,

Заговорил, себя казня:

«Прости люд русский! Пораженье

Свобода ваша понесла…»

Палач вскочил в одно мгновенье —

Свалил Степана без труда.

Четвертованье вышло тихим…

Степан ни стона не издал.

И головы взор страшный, дикий

В последний раз толпу сковал…

19.11.2012.

Г. Краснознаменск.

СЕМЬ

Бог и Люцифер — изображение, созданное нейросетью «Кандинский 2.1»

«Все думающие люди — атеисты.»

Эрнест Миллер Хемингуэй.

Предупреждение

Для тех, кто в Бога верит яро,

Для тех, кто верит в судный рок,

Кого пугает гордый дьявол,

Кто лицемерит про порок,

Кто не устал купаться в неге

Законов глупой новизны,

Кто — просто пешка в грязном небе,

Кто — раб проказницы судьбы,

Для тех, кто сердце превозносит

Над думой дерзкой и живой

И мысли борзые поносит,

Как возгордившийся король,

Для вас — не тронутых рукою

Прохладой жизни и греха

Моя превенция с тоскою

Не даст листнуть вам и листа!

Действие первое.

Представь себе, мой друг — читатель,

То место, где нет звезд, планет,

Где бесконечность рвет создатель,

И где вселенной больше нет!

Пусть это место будет светом,

Что перемешан с пустотой

И с атомарным слабым ветром,

Со злой абстрактной густотой.

Вот в этом месте быть беседе

Двух легендарных игроков,

Что восседают не на небе,

А что живут в «конце концов.»

Люцифер

Фемида вынесла вердикт —

Ты проиграл, соперник вечный!

Твое творение — реликт!

Окончен бой наш скоротечный.

Извел я праведников, Бог!

Средь Человека нет святого!

Отныне правит «там» порок,

И люд теперь покрыт позором!

Сломался план твой — «человек»!

Предвижу свет его заката!

Отныне в каждом бродит грех!

И Ты средь «них» лицо Нон Грата!

Бог

Ты как всегда самоуверен,

Не видишь сути, старый враг.

Прогресс цветет! По крайней мере,

Твои слова — хороший знак.

Люцифер

В своем разгроме ты ослеп!

Открой глаза! Взгляни на Землю!

Все семь грехов терзают свет!

Мои творения не дремлют!

Действие второе.

Позволь, читатель, мой любезный,

Изобразить мне юный мир,

Что сотворил Творец небесный —

Мой самый ревностный кумир.

Здесь океаны льдом обуты,

А где-то босиком бегут.

Здесь Немцы, Персы, Алеуты

И тьма народностей живут.

Повсюду зелень вперемешку

С отходами бывалых лет.

Река здесь гонит яро спешку,

Затем чтобы пробиться в свет.

Вот в этом мире, мой приятель,

Мы травим живность и себя,

Как всякий ветреный мечтатель,

Что на земле крушит, творя!

Но речь прольется не об этом…

Хочу представить вам кабак —

Обитель грешности, поэта,

Порочной радуги — бардак!

Гордыня в лице захмелевшего поэта

Я — есть великое творенье.

Моя глава — сосуд идей!

Не нужно мне и вдохновенья,

И добродетельных страстей!

Я — Бог и гений в одном виде!

Что мне законы и мораль?

Плюю в лицо я злой Фемиде

И не боюсь немую сталь!

Я сотворил немало пользы

Своим пером и пеньем строк!

Мои творенья — это звезды,

И всем наследникам — урок!

Зависть в лице другого менее удачливого поэта

Судьба Сальери мне понятна!

Как надоел мне этот пес!

Его стихи, как грязи пятна!

Его читают все до слез!

В чем уникальность этой пешки?

Он должен, право, умереть!

Бог одарил его по спешке!

Ошибке этой только смерть!!!

Душа моя горит обидой!

На свете нет ужасней мук,

Чем пресмыкаться под эгидой

Бездарности! О… мой недуг!

Чревоугодие в лице разжиревшего депутата

Люблю я это заведенье!

Здесь кормят, поят на убой!

А официантки — загляденье!

Пощупать б их своей рукой.

Здесь отдыхаю я от дела!

Сидеть на кресле в думе — боль!

Уж лучше так, где пьет богема —

Средь едоков я — Бог, король!

Люблю я стейки кровяные,

Вина прекрасный аромат

И блюда вкусные, речные,

А с ними сладкий шоколад!

Сонм ресторанов — вот отрада!

Цель жизни — жрать вот этот мир!

Наесться вволю — вот награда

Для тех, кто славит третий Рим!

Блуд в лице ветреной особы

Распутства сеть — моя стихия,

А совращение — стезя!

По ласкам жжется ностальгия!

Зачем мне принц, коль есть князья?

Вон в том углу поэт красивый!

Его мне надо совратить,

Чтоб ночь была не молчаливой.

Чтоб криков, стонов вилась нить!

Мне Афродита дар послала —

Всю неземную красоту!

Я — женщина и суть начала.

Сердца любовников сожгу!

Гнев в лице патриота

Ну до чего же мне противно

Смотреть на этот пошлый сброд!

И это вся страна! Обидно!

Перестрелял бы весь народ!

В висках пульсация лютует,

Глаза краснеют, видят гнев.

Средь этих мутных, терпких сует

Рычу я словно, грозный лев!

Я жажду крови, песни плача.

Возмездие — мой первый друг!

Терзать виновных — вот удача!

Жестокой силе я — супруг!

Прощать людей я разучился.

И милосердие… Всё — тлен!

Я есть палач. Всего добился.

А жалость — это только плен!

Алчность в лице бизнесмена

В богатстве власть. В купюрах сила —

На них купить возможно все!

Уже распродана Россия.

Над ней властители — жулье.

И слава черту! Нет закона

Для тех, кто черпает в казне

Златые слитки без укола

Ментальной совести. В стране

Лишь олигархи правят ныне.

Они имеют глас и мощь.

И я средь них в преступном мире.

И я средь всех — магнат и вождь!

Уныние в лице наркомана

Я проклят небом и землею.

Я одинок и духом слаб.

Живу печальною судьбою.

Мозги мне выел аромат

Чудесных зелий, сладкой пыли.

Я уколюсь еще не раз.

Зачем кричать в огне усилий,

Коль все решает Божий глас!?

Судьба моя в руках Великих.

Я — пешка в шахматной игре.

Я — невидимка средь безликих.

Я будто «ангел» на игле!

Действие третье

Люцифер

Узрел плоды моих страстей?

Тысячелетий спор проигран.

Отныне люди всех мастей

В грехе купаются бесстыдно!

Им ближе я! Признай, Господь!

Пора низвергнуть свою кару!

Давай сожжем всю эту плоть

И над людьми сошьем расправу!

Пусть ангелы с небес сойдут.

Пусть гневом праведным подышат!

Пора бы всех свести на суд!

Пусть рухнет звезд и неба крыша!

Бог

Уверен ли, что ты наброском

Своих эмоций, тайных сил

Создал гордыню крайне броской?

Ты сам в ловушку угодил!

Лишь я — Создатель самомненья!

Лишь я — Создатель всех страстей!

Ты — плод Великого мышленья,

Моих продуманных идей!

Ты — мой наместник в этом мире!

Ты — стимулятор для добра!

Ты проиграл в моем турнире!

Я думал ты — венец ума!

Уныние судьбу творило!

Зачем мне глупый идеал?

Не доброта — людей мерило,

А интеллекта с сердцем бал!

И библия — источник правил!

Но чтоб возвыситься, порой,

Нарушить надо весь сценарий

И непременно выдать свой!

Есть люди — куклы. Это бесит!

Есть люди — черти. Это жжет.

А есть страстное равновесье,

Что лишь к прогрессу всех ведет.

Древней меня Любовь святая!

Всему на свете есть конец.

И человек — наследник Рая.

Он — мой преемник. Он — творец!

Любовь — начало всех творений.

Она бессмертнее всего!

Устал я, друг, от откровений,

И дел еще полным-полно!

Эпилог

Вот так закончилась беседа

Двух сил вселенских, не земных.

Цени читатель стройность бреда

И дерзость мыслей молодых.

Надеюсь, понял ты все верно,

А если нет, то промах мой.

Коль все прочел, я счастлив. Нервно

Я шлю конец вам запятой,…

20.02.2012 06:11

Философское

Как важно быть кому-то нужным,

Не сеять ссор, слезливых драм,

И не болеть, когда простужен,

Когда душа кипит от ран…

Как важно в грусти улыбаться,

Забыть обиды, лживый смех,

Не стать злой жертвой провокаций

Остаться чистым, зная грех.

Как важно вовремя исчезнуть

Из чьей-то жизни и души,

Не причиняя боли сердцу,

Что так расслабилось в любви…

Как трудно в слабости бороться

С вселенской мощью, суетой…

И средь толпы, как в небе солнце —

Остаться вдруг самим собой…

Бесстрастный гроб… с забитой крышкой…

На ней царапины и вязь

Ярчайших букв, как фото-вспышка,

Но цвета темного, как грязь:

«КАК ВАЖНО БЫТЬ КОМУ-ТО НУЖНЫМ

И, УХОДЯ, ОСТАВИТЬ СЛЕД…

И КОЛЬ СМЕРТЕЛЬНЫМ СНОМ ОСТУЖЕН,

ЖИТЬ ДАЛЬШЕ В КОМ-ТО МНОГО ЛЕТ.»

Хочу

Распять неоновые звуки

Наэлектризованной Москвы,

Недели срезать до минутки,

При встрече выключить часы.

Укутать душу твою в сердце,

Стереть всю память о земле,

Как стер бы бред прозаик Герцен…

Воздвигнуть рай на пустыре.

Разбить фундамент прочной грусти,

Построить вечность в тишине.

Касаться нежно твоей сути —

Купать любовь в сухом вине…

Растаять облаком в тумане,

Лишиться разом головы…

И слиться в целое губами

Средь улиц каменной Москвы.

Привет из прошлого

Привет тебе, мой взрослый «Я».

Ты стал другим, циничней что ли?

Не вижу юности огня

И сердца громкой колокольни…

Не знающий дает совет…

Ты старше стал. Тебе лет сорок.

В тебе закат сменил рассвет…

Пожиже стал твой жаркий порох…

Возможно, ты уже женат.

И пашешь днями и ночами,

Чтоб прокормить своих «дитят»,

И ныне брезгуешь стихами…

Возможно, ты давно богат,

С женой красавицей гуляешь…

И все признали твой талант,

Да только больше не мечтаешь.

Быть может, ты сейчас один…

Друзья расклеились по миру.

Вокруг не те… И нету сил

Себя вмещать в свою квартиру.

Скажу тебе, мой взрослый «Я»:

«Не кисни в жизненном кефире,

Пылай, живи день ото дня!

И побывай-ка в Аргентине!

Я юность крашу в цвет любви,

Прекрасных дней, ночей стыдливых.

Цвета рассеянной тоски

Гублю в закатах молчаливых.

Ты полон сил, мой взрослый «Я»!

Мне молодость, тебе всю зрелость.

Не убивай в себе огня —

Добро и сказочную нежность.

Жизнь не кончается в летах…

Твори, как раньше! Будь мужчиной.

Ты стал постарше лишь в годах…

Делюсь с тобой их половиной!»

«Пока» тебе, мой взрослый «Я».

Ты стал другим, счастливей что ли?

Я вижу буйство, жизнь огня!

И слышу сердца колокольню!

Исповедь к женщине…

Ты знаешь?

Ты все, конечно, знаешь…

Как я молюсь, распятый на стихах.

Мои молитвы ты в памяти листаешь.

Я, как апостол, да только весь в грехах…

Ты помнишь?

Ты все, конечно, помнишь…

Весь мир стоял на сумрачных китах.

И одного пленил друг Шостакович,

А мне здесь душно — на шарике в сетях.

Ты веришь?

Нельзя поэтам верить…

Они, как хор для чаянья богов.

Они за правду не встанут на колени,

Но с удовольствием пойдут на эшафот.

Ты любишь?

Конечно, я уверен.

Ведь много всякого осталось за спиной…

А это чувство сильнее всякой веры

И выше счастья с человеческой душой.

Все ссоры,

Скандалы между нами

Из-за того, что игры алых звезд

Легко и быстро меж нашими домами

Разбили множество огромных русских вёрст.

Надеюсь…

Надеюсь в этой жизни

У нас получится построить дивный рай.

Твоя любовь и есть моя Отчизна.

Твой поцелуй на вкус, как нежный май.

И эти строки

Без ритма, но со смыслом

Катком постелены в терзаниях души.

Твой разум — келья для исповеди чистой,

Что так легко ложится на стихи.

Ты знаешь?

Ты все, конечно, знаешь…

Любовь, увы, не делится на два.

Один из двух… Сильнее… Понимаешь?

Сильнее любит, и так было всегда.

***

Благодаря тебе, я все еще пою…

Поэт во мне не умер в безнадёге.

С тобой прошли мы пепелище; и в раю

Нет смеха нам, но слышится о Боге.

Благодаря тебе, я верую в судьбу…

Она жестока, и юмор её — черный.

Но шутка в том, что обычно поутру

Она простит всё, как утекающие годы.

Благодаря тебе, я знаю жизнь моя

Пройдет не скучно, в сиянии Авроры.

И будут ссоры, и трудности житья…

Любовь всё стерпит — и наш ларец Пандоры.

Благодаря тебе, я понял, что живой.

С тобой всегда могу быть откровенным.

Обычно я упрям, но, кажется, порой,

Что я могу быть отчаянно смиренным.

Вопреки всему, в беге краденных часов

Ты через боль и память мною дышишь.

А я живу через тебя. Других нет слов,

«Любовь» -лишь термин о сносе «крыши».

Благодаря тебе, я все еще пою…

И голос мой охрипший, но счастливый.

Сказать приятно мне: «Я тебя люблю!»

Любовь я докажу стократной вирой.

Благодаря тебе, я все еще пою…

Поэт во мне не умер в безнадёге.

Стихи и жизнь тебе я посвящу…

И в них тебе послышится о Боге…

Я люблю тебя

«Я люблю тебя» —

Как много в этой фразе

Немолвленных стихов и песен…

Как в самом крупном из алмазов —

Так много граней в каратном перевесе…

Я люблю тебя,

Мне, посланная небом —

Богиня квазарного сиянья…

Я лишь касаюсь тебя пеплом,

Так как сгораю в твоем очарованьи…

Я люблю тебя

Сквозь «вопреки» и время,

Сквозь все прошлые личины,

Когда был в первой жизни зверем,

И в последующих, будучи мужчиной.

Мне без тебя,

Как Дали — без доброй кисти,

Как Пушкину — без чернил и перьев.

Как вору — без пламенной корысти

И как барду — без струн и пенья.

…

«Я люблю тебя» —

Как много в этих трех словах

Немолвленных стихов и песен,

Как души моей — в твоих глазах,

И как тебя — на стыке в моем сердце…

Я люблю тебя…

Акцент

Занавесь шторы,

Завари кофе,

Добавь в него рому,

Корицы — по вкусу.

Выключи свет

И подумай о море

О запахе лета,

О соке арбуза.

Возьми в руки книгу

Со смыслом и стилем.

Понюхай страницы

В начале, в конце…

Ты чувствуешь память

В надгробьях могилы —

В идеях Великих,

В их слове… Везде?

Открой в доме окна,

Вдохни ветер жизни.

Пусть шторы сплетаются

В яркий узор.

Подумай о воле,

Настрой свои мысли

И вспомни мустангов

Средь пастбищ и гор.

Нарисуй себе звезды

В окнах соседей.

Почувствуй рассвет

В касании губ.

Послушай же песню

Средь птиц и деревьев,

Почувствуй же легкость

Средь веса разлук.

Не слушай ты Бродского —

Из комнаты выйди…

Так много людей!

И так много миров!

Твое счастье, как солнце —

Витамины для жизни.

В твоем сердце всегда

Есть акцент на любовь…

***

Бутылка виски и несмолкающий гомон,

Касание дыма с легкой руки.

Разряжен мобильник, заряженный город

И сладость меда — твои духи.

Мерещился мне этот сладкий оттенок,

Размытый в запястьях, на шее, груди…

Слишком уж сладок, как отблеск подделок

И слишком далек от красивой любви.

Не нравился мне твой взгляд высшей меры,

Типичная хитрость, надменность речей.

Не нравилось мне отсутствие веры

«В себя ненаглядную» под тяжестью дней.

И не был я рад твоим дикостям пылким,

Скандалам и грому средь ясных вершин.

Твой пафос проклятый бил по затылку,

Капризы твои убивали мужчин.

Но стоит сказать, что я не жалею

О времени вместе в порочном кругу.

Мне было приятно, как и каждому зверю

Прирученным быть через пряник… Табу…

Бутылка виски и каминное пламя.

Мне остается только лишь пить…

Глотаю ртом сумрак, смакую я память —

Не выбираю, кого мне любить.

Миниатюрка

Остывший чай — без сахара, со скукой —

Гипноз от городских помех.

Так много ссор меж кобелем и сукой.

Так мало счастья и гаденьких потех…

Я тебе не враг

Я тебе ни друг, ни враг,

Не Бог полночный.

Твоих чертей мне не сдержать…

Я мертв, безумен и порочен.

Я лишь хочу тебя… Вдыхать.

Я тебе ни брат, ни муж,

Не клирик сонный.

Твоя мне исповедь — лишь звук…

Прошли те дни, тот миг влюбленных…

Слиянья тел и ловкость рук.

Оставь мне сердце,

Душу, раны.

Ты свой кусок отрезала давно.

К чему ты вновь расставила капканы?

К чему снотворное, вино?

Опять игрой

И нежной лаской

Ты хочешь усыпить мой взор —

Разрезать все под белой маской,

Сломать хребет и кинуть вон…

Я знаю, вкусно…

Жарко, страстно —

Такое делать не впервой…

Но знай одно — теперь напрасно.

Я — горд и дружен с головой.

Любой мужик

Всегда желает

Быть тем единственным ключом

От сердца той, о ком мечтает…

И этот диагноз, как закон.

Но я тебе

Ни Бог полночный,

Не тот, кто любит без огня.

Я бывший сон, недуг порочный,

Что просто хочет съесть тебя!

Нет тебя

Я помню…

Я помню шорохи твоих романов;

Туманность бликов огненных волос.

В страницах кровь и отблески кошмаров,

А на обложках

Незыблемый вопрос.

Ты странная,

Разбитая и собранная в дикость,

Как жрица древних голодающих богов.

Такая же гордыня, все та же многоликость —

Глаза же — чаша

Фиалковых грехов.

Ты страстная…

В вине нежнейших губ сокрылась жажда —

Кроваво-красная, далекая мечта

Убитым быть тобой в постели — это важно!

И от ласки

Не заметить блеск клинка.

Желанная…

Как смерть в объятьях изощренных пыток.

Опустошительна, как ярость без границ.

Непонята средь множества попыток.

И не забыта

В огнях бесчисленных зарниц.

Я помню…

Ведь только эта память и осталась.

Мужская гордость в ранах, но все еще жива.

Я, правда, рад, что мы когда-то повстречались…

Теперь моя дорога там,

Где нет тебя…

И это больно…

Зверь

Ночь. Москва…

Бетона давление.

Прерывистый шорох

Запоздалых гуляк.

Бег часов,

Повязанных временем

Тихо скользит

В немых фонарях.

Все идут,

Полируя брусчатку.

Спешно вдыхают

Убийственный смог,

Открывая

Созвездий сетчатку —

Взгляд того,

Что под именем «Бог.»

Я бреду

В этом стаде на равных,

Вбивая в асфальт

Остатки себя.

Общество — змей,

Что жалит упрямо —

Бросает

На «первый» календаря.

Мягко и вкусно

В этих чертогах —

Многое кинул,

Многих забыл.

Пленник в трех кольцах —

Гладких дорогах

С болью мечты,

Но падший без сил.

Грустно и гадко

В сытости мнимой —

Много существ,

Но мало людей.

За оболочкой,

Часто, красивой

Лыбится в ширь

Узаконенный зверь.

Ночь. Москва…

Бетона давление.

Тихо открылась

Автобуса дверь.

Я вхожу

Со странным смятением;

Ведь я и есть

Узаконенный зверь…

***

Эта жизнь похожа

На Питерский ливень.

Слезливые окна

Отрезают мечты.

Пабы напротив

Касаются штилем,

Даруя на миг

И солнце, и сны.

Это чувство похоже

На развязанный узел —

Свободны концы

Друг от друга навек.

Это гордость и сила

Наполненных русел

Двух старых и быстрых

Не сливающихся рек.

Это чувство похоже

На падение капель,

Сминаемых громом,

Асфальтным ковром.

В каждой из них

Свой скептик, мечтатель.

И помятый Адам

С прибитым ребром.

Сливается дождь

В единую морось.

Так люди сливаются

В дружбе, любви.

Но все-таки капли

Разбиваются порознь,

Вдыхая посмертно

Жизнь в сад и цветы.

Эта жизнь похожа

На Питерский ливень.

Слезливые окна

Отрезают мечты.

Пабы напротив

Касаются штилем,

Даруя на миг

И солнце, и сны.

Синеглазкам…

Синеглазка… Фиалковый цветочек.

Как много неба и звезд в твоих глазах.

Цветенье сакуры и цитрусовых росчерк,

Магнит сердец и мед в твоих духах…

Улыбка ангела, кокетство искушений,

Волшебный взгляд и пламя твоих губ…

Покой и буря — так много воплощений!

В таких глазах потонет и Колумб…

Увы, не знаю, есть ли в мире сказки

О водах дивных фиалковых морей.

Но во вселенной для каждой синеглазки

Рожден был стих из нежности моей…

Нежное

Открой глаза,

Мое желанное распятье.

Не прячь лицо от утренних лучей.

Мои — нежнее цепкие объятья,

Чем слой перин и ворох сладостных теней.

Открой всю синь —

Тот космос, что в ресницах.

Дай утонуть в нем, затеряться, как звезде.

Твое лицо — не на глянцевой странице…

Твое лицо, как идеал, сокрытый в мираже…

Давай вставай,

И пора бы улыбнуться.

Не знаю, как я жил без линий твоих губ…

Пора бы нам давно с тобой проснуться,

Но мы замкнули порочный в грезах круг.

Открой глаза,

И потянись, как ласковая кошка.

Подставь лицо под крепкий поцелуй…

В моей руке твоя дюймовая ладошка.

В моем мозгу — ДОФАМИН и царство бурь…

Открой глаза,

Вдохни в себя кофейный запах силы.

Смотри, как веют шторы на ветру.

Исчез приятный сон, где ты была счастливой

С тем, кто давно зарос в осеннюю листву…

Мужское

Бесконечный бензин и блок сигарет,

Как ласкающий сны — индийский покой,

Я заправлю, возьму. И скоростью лет

Понесет меня вдаль металлический конь.

………………………………………………

Повстречаю людей на обочине грез —

Одинаковых, разных. С бутылкой вина

Я пройду много миль под вуалью из звезд

И вручу ее тем, кто поверил в меня.

Я налью себе пива в темную ночь,

И устроюсь в гостинице чествовать сон.

Я открою окно и высунусь в дождь,

Подставляя лицо объятьям из волн.

…………………………………………………

Покорю целый мир, отдам его той,

Кто сердце мое разобрал по частям.

При любой непогоде буду собой —

Не кланяясь Богу, ни темным чертям.

Бесконечный бензин и блок сигарет,

Как ласкающий сны — индийский покой,

Я заправлю, возьму. И скоростью лет

Понесет меня «к ней» металлический конь.

Дзен или Имя Ветра

Я выйду из комы повседневного быта,

В отсутствие чая налью себе кофе.

Моя песня с любовью еще не допита,

Мой ветер стихов оживает в Голгофе.

………………………………………………………………….

Дороги, как воды, сливаются в реку.

И времени лодка закуталась в ветер.

Для счастья достаточно быть Человеком.

Достаточно также знать Имя рассвета.

Никто не следит и не видит так ясно,

Как холодом жгучим ласкают нас звезды.

Никто не осмыслит, что это напрасно —

Гоняться за жизнью, что рушит все грезы.

Вся суть в именах — это ключ от Эдема.

Они — это праздник в ненастные ночи.

Мое имя — Огонь, что лукавит в поэмах.

Моя жизнь — это ветер пламенных строчек.

…………………………………………………………………….

Я выйду из комы повседневного быта,

В отсутствие чая налью себе кофе.

Моя песня с любовью еще не допита,

Мой ветер стихов оживает в Голгофе.

Детское-детское

К прошлому тянет

От серости дней.

В прошлом не знал я

Бессонных ночей.

Помню я кашу

И помню морковь,

Девочку с сада

И нашу любовь.

Как было просто

Без курса рубля.

Без интернета,

Календаря.

Самой великой

Было бедой —

Не прийти вовремя

К маме домой.

Сейчас же вокруг

Один толстый «песец»,

Но грех — унывать,

Ведь я — молодец.

Миниатюрка 2

Бьется сердце. На душе тревожно.

На плечах ни Бога, ни чертей.

В этом мире полюбить несложно…

Разлюбить — значительно трудней.

Оглянись

Посмотри в глаза и не спрячь улыбки…

Зимний рай вокруг. Замерзаю я.

По — Есенински делаю ошибки,

Прожигая жизнь на закате дня.

Оглянись назад с ласковой тоскою…

Летний сон вокруг. Влажная трава.

Словно Ницше, я расстался с головою,

Полюбив когда-то чудо и тебя.

Не печалься долго. Это вредно. Правда!

Господин Лавкрафт — половинка Грин.

Мы расстались молча. Боль — моя расплата.

Я лишь раз солгал, что не любил.

Посмотри в глаза и не спрячь улыбки…

Зимний рай вокруг. Замерзаю я.

По — Есенински делаю ошибки,

Не пройдя свой путь на закате дня.

Лекарство

Время смеется над физикой жизни…

Стрелки часов повернуты вспять.

В винах, увы, я нашел много истин,

Но не уверен — смогу ль их понять.

Трудно найти неделимое счастье.

Гораздо сложнее его создавать.

Руки в крови — но пока до запястий.

Совесть жива, но она любит спать.

Путаность мыслей — синдром одиночки.

Клетка сети и бетонных вершин

Рвет мое сердце давно на кусочки.

Вроде бы молод, но куча морщин.

Каждому грешнику нужен свой ангел,

Увы, дефицит никто не сменял.

Медленно, верно тикает таймер —

Сердце «лишь пашет», не зная финал.

Мудрость приходит со сломанной граблей…

Главное, после — желание жить.

С этим проблемы. Отсюда — печали.

Лекарство одно — нужно просто любить.

Миниатюрка 3

Умным — горе…

Безумным — счастье.

Нормальным — черно-белое кино.

Жизнь прекрасна в одночасье,

Но в одновечность — полное дерьмо.

Разлюбовь

У нас с тобою «РАЗЛЮБОВЬ».

Мой вывод четкий. Я уверен.

Ты, удивляясь, вскинешь бровь…

Да только я тебе не верю.

Ты помнишь зимние лучи

И ресторанчик на Вернадке?

Без одиночества в сети…

И в неге нежной лихорадки?

Ты помнишь бег безумных чувств?

Как много было совпадений:

«Любители больших искусств

И много общих увлечений…»

Сломалось что-то… Тонкость уз.

И встречи стали покороче…

Забыл я губ медовых вкус

А с пустотой на сердце проще…

Ты редко пишешь… Я не злюсь.

Друзей заводишь… Я в сторонке.

Скорей всего, я лишь напьюсь,

Чтобы забыть все эти строки…

Балкон… Нетронутый закат.

Горсть мыслей с кофе, горьким дымом

И этот нервный листопад —

Уносит чувства мои мимо…

У нас с тобою «РАЗЛЮБОВЬ».

У каждого из нас свой берег.

Построить мост — пролить всю кровь…

Да только я тебе не верю.

Хотел бы я начать все вновь…

Мосты настроить на удачу.

У нас с тобою «РАЗЛЮБОВЬ»…

Приставку «Раз» уже не спрячешь…

Осень

Неоновый город, не спящий ночами —

Такой же трудяга, как ловкий Бальзак

Наполнился хмурью осенней печали,

А с нею послаще стал горький табак…

Затяжка за вздох, а ухмылка за выдох…

Живучие туши несорванных «крыш»

Стоят у метро и питаются дымом,

С которого мрет даже толстая мышь…

Красивые улицы с ярким фасоном,

Как хакеры — взломом терзают мой код.

И сердце трещит за гранитным заслоном…

Хандра отрывает кусок за куском…

Совсем я глухой — ведь наушники в уши.

Мелодия льется отчаянных душ…

Московская осень в итоге задушит

Рассеянный лад и веселую чушь.

Неоновый город, не спящий ночами —

Такой же трудяга, как ловкий Бальзак,

Наполнился хмурью осенней печали,

А с нею послаще стал горький табак…

Это лето не пахнет клубникой

Это лето не пахнет клубникой.

И в листве наблюдается проседь…

Я живу недописанной книгой —

На губах и в глазах только осень.

Это лето отлично от прошлых —

Не такое живое, как в детстве…

Стало много безликих прохожих —

Стало мало таких, кто был в сердце.

Это лето темнее асфальта —

И в его гамме попутались чувства…

И любовью лишен был я скальпа —

И оставлен страдать от безумства…

Это лето не пахнет клубникой.

И в листве наблюдается проседь…

Я живу недописанной книгой —

На губах и в глазах только осень.

Мост

В беспамятстве, в холодных цепких пальцах,

Сжимая нить столетий и судьбы,

Идя под ритм трагического вальса,

Я вышел на дорогу пустоты:

Быть может, жил, считая, что бессмертен…

Быть может, страху в битвах уступал…

Вся жизнь берет начало на рассвете,

В его лучах ломаясь пополам…

В беспамятстве, в холодных цепких пальцах,

Сжимая пустоту, как белый холст,

Идя под ритм трагического вальса,

Я буду рисовать сожженный мост…

Случайные люди

В случайное время случайные люди

Просеются в сите глухой суеты,

Оставив на память счастливые будни,

Иль холод голодный и твердые льды.

В случайное время случайные братья

Порвут ослабевшие цепи родства…

Предательством выжгут живые объятья

И встанут за спину седьмого врага…

В случайное время случайные сестры

Подставят… конечно, увы, не плечо…

Прольются на грудь фальшивые слезы,

Что в будущем станут слепым палачом…

В случайное время случайные дамы,

Что голову вскружат и сердце взорвут,

С улыбкой в устах поднимут бокалы

И ядом плеснут в беззащитную грудь…

В случайное время случайные мысли

Заставят меняться любого из вас,

Ломая фундамент и камни той жизни,

Что вам лишь мозолила душу и глаз…

В случайное время случайные люди

Просеются в сите глухой суеты,

Оставив на память счастливые будни,

Иль холод голодный и твердые льды.

Пазлы

Вся жизнь разбросана на пазлы,

Что пропитались тем вином,

Которое ласкало разум

Своим неправедным огнем…

Картины рвутся и стареют —

Так рвутся мысли и мечты…

И с каждым годом день тускнеет…

Зато с ним гибнут миражи…

Возможно, просто мы взрослеем —

Сменились ценности и быт:

Вино вдруг стало терпким элем…

Над чем смеялись — гонит в стыд.

В любовь не верится все больше —

В людей не верится — вдвойне…

Мы отнеслись к всему попроще —

И стали жить, как на войне.

И вроде так оно и надо…

Но что — то тяжко на душе.

Прожечь бы все это злым матом —

Прожить бы в сладком мираже…

Вся жизнь разбросана на пазлы…

И часть из них я потерял…

А с ними — юности проказы

И детства добрый карнавал.

Маски

Кутанный вечер в звездную ткань

Улыбчиво смотрит на толпы гуляк.

Лунная твердь, накинув вуаль,

Пытается спрятать себя в фонарях.

Также и мы — кутаны в бремя,

Пробиты гвоздями больной суеты…

Прячем души в злостное время

За маски — в чуланы фальшивой игры…

Кто-то смеется, шутит с тобой…

А сам за спиной наточил уж кинжал.

Кто-то кричит, что он тот герой,

Но от схватки бежит, как подлый шакал.

Все мы плетем свои нити лжи…

И кривдой красимся мы не напрасно…

Правдой жить трудно, мы — миражи…

И НАС больше нет — лицо слито с маской…

Кутанный вечер в звездную ткань

Улыбчиво смотрит на толпы гуляк.

Лунная твердь, накинув вуаль,

Пытается спрятать себя в фонарях.

Мы пьяные от молодости

Мы — пьяные от молодости…

И сердце не слушает мозг.

В руках по пачке гордости…

За спинами не вспыхнет мост.

Мы — дети злых мегаполисов —

Обителей боли, греха.

Мы — пленники праздной бодрости,

Что тонут в болотах стыда…

Мы куда-то бежим, торопимся,

Напиваемся вдрызг и в хлам…

На кумиров с улыбкой молимся,

Но с рожденья не ходим в храм.

Мы такие доверчиво-милые,

Не познали в жизни всего!

От того — мы такие ранимые…

От того мы — сверхсущество!

Мы — пьяные от молодости…

И каждый из нас режиссер!

Снимаем кино без склонности

К занудству, что любит суфлер.

Мы — дети злых мегаполисов…

Мы — лучики солнца средь слез.

Давайте ловить возможности

Для жизни счастливой без гроз!

Скука

Скука, сочная серость…

Разбитые стекла сердец…

Сука — пьяная трезвость.

И вены терзает свинец.

Скука, грязные будни…

Сожженные стопки газет.

Плохо… Призраки — люди

Рисуют мой автопортрет…

Скука… едкие стены

Мешают мне жить и дышать.

Тошно… в ржавчине нервы…

Они сожгли в доме кровать.

Скука, сочная серость…

Пустуют вагоны для душ.

Сука — пьяная трезвость.

Забудьте, мой друг, эту чушь…

Меланхолия

Над костной мукой истерзанных душ,

Глотая в привычке пламя луны,

Я с болью узнал, что век этот чужд

Сердечной мышце и взлету мечты…

Над прахом любви, над смыслом греха,

В конвульсиях страха, в лунной тоске…

Я взял плод жизни с чужого стола,

Да с жадностью ел, как эти… как все…

Под вкусом фальшивости пламенных уст,

В объятьях девиц, скупых на любовь,

Я стал понимать земную власть чувств,

Что в злой суете пускали мне кровь…

Над хрупкой тенью изломанной лжи,

Бродя в кричащей, густой тишине,

Я выход искал, рисуя мечты,

Но больше их нет — печать на душе…

Над костной мукой истерзанных душ,

В конвульсиях страха, в лунной тоске…

Я стал понимать земную власть чувств…

Но больше их нет — печать на душе…

Седьмой километр

Звездной кровью покрытый асфальт

Фонарной рукой касается ног…

Где — то давно живой Оскар Уальд

Танцует на прахе собственных строк.

Сзади меня, с бокалом в руках

Нетленным голосом — рожью во мгле

Точит Есенин воду в стихах,

Бросая перчи в лицо тишине.

В небо смотрит забытый Ван Гог

И ухом рисует вспышки комет…

Где — то вдали терновый венок

Сплетает с усмешкой римский префект.

Сердце бежит седьмой километр,

Давая отпор убийцам мечты…

Время отстало… Ветер сдул ветер…

Ничто не мешает бегу судьбы!

Звездной кровью покрытый асфальт

Фонарной рукой касается ног…

Где — то сквозь радость и злую печаль

Мне в спину глядит безухий Ван Гог…

Мажор

Он взрос на западной культуре —

Мажорный мальчик и педант.

Любил Hip-Hop и запах дури…

При этом был столичный франт!

«Dior» и «Prado», вкус «Armani» —

Повсюду брендовый фасон.

И баксы папочки в кармане

Ему давали власть и тон.

Из сигарет — всегда «Parlament»

Из вискаря — дружище Джек.

В нем жил нестойкий темперамент,

Пороков дьявольских бюджет.

Он лицемерьем и деньгами

Друзей «надежных» заводил.

Сидел в «контакте» он часами,

Иль в клубах VIP всю ночь тусил.

Он вместо книг любил журналы,

И в детстве комиксы листал.

С одной улыбки шил романы,

А, наигравшись, плел финал.

Им лень по жизни управляла,

Имел оплаченный диплом,

Да с красной корочкой, как надо!

Орех нельзя назвать умом…

Настал момент — лишился денег.

«Отец и мать — всему виной!»

Так думал он в тени аллеи,

Сраженный яростной Москвой.

Друзья исчезли постепенно…

Он стал никем. Так жаждал бог!

Романы кончились мгновенно…

Он (был) никем! Таков урок!

Бабушке

Ты ждешь меня, терзаясь дымом

Дешевых крепких сигарет.

Сжигаешь дни с подругой-книгой,

И будишь память прошлых лет.

Ты каждый день готовишь яства,

В надежде, что придет твой внук…

Мои глаза — твои лекарства,

Что лечат старость — злой недуг.

При каждой встрече, ты сияешь

Счастливым светом дальних звезд.

А при разлуке вновь скучаешь,

Запрятав в душу капли слез.

Ты ждешь меня в большой надежде…

Ее оправдывать я рад!

Взрослеет внук — приходит реже…

Пред ним растет злой ком преград.

Ты ждешь меня, терзаясь дымом

Дешевых крепких сигарет.

Сжигаешь дни с подругой-книгой,

И будишь память прошлых лет.

ИГРА

На этом поле нет единства —

Лишь одиночество и спесь,

Что перемешаны со свинством…

Добро и зло здесь тоже есть.

На этом поле нет виновных,

Как нет невинных и святых.

Здесь нет той силы в узах кровных,

Какую мы таим для них…

На этом поле нет коварства —

Лишь выживание, азарт…

И все построенные царства —

Пыль декораций… Пестрый ад.

На этой пашне нет той скуки,

Какую мы ей придаем.

Не все здесь женщины, как суки…

Не каждый парень здесь козел…

На этом поле есть фигуры,

Что заставляют нас страдать.

На этом поле есть натуры,

Что вынуждают нас летать.

Из всех фигур, что есть на карте

Непобедимой будет та,

Что ощутит еще на старте —

Игра есть жизнь. А жизнь — игра!

О главном

Оскал, разрезанный ветрами,

Злой взгляд, смотрящий в никуда

И мозг, расплавленный стихами,

Вкушают жизни чудеса…

Что пронеслось, а что сгорело

Под тяжестью лихой судьбы?

Сгорело то, что и не тлело —

Мечты закованы в гробы…

Уж за спиной не мало жизней,

Ролей, спектаклей, гневных ссор,

А также женские капризы

И расставаний приговор.

Не так все виделось в начале…

Не так хотелось мне любить…

Любовь ослабла в буре реалий,

Как слабнет с веком жизни нить.

Я лишь могу смотреть в былое

И в нем черпать избыток чувств…

И не в прошедшем наше горе.

Да и не в будущем вся суть…

Жить настоящим? Нет, не стоит…

Такая жизнь сродни огню,

Что вспыхнув быстро и без боли,

Погас в бессмысленном бреду…

Я пробовал такую сладость…

И горькость пробовал не раз.

На послевкусье — в жилах слабость

И нет того огня из глаз.

И сердце как-то тихо бьется,

Боясь спугнуть счастливый бег.

Одно лишь только остается —

Взять счастье в плен на целый век…

Оскал, разрезанный ветрами,

Злой взгляд, вонзенный в серый край

И мозг, расплавленный стихами

Пробьют дорогу в дивный Рай…

Философское

Бывают дни размером с вечность,

И есть века размером с час.

Бывает в звере человечность.

И бродят «звери» среди нас.

Бывает тьма подобна свету.

Бывает свет подобным тьме.

И есть вопрос, что льстит ответу,

Как люди льстят самим себе.

Наш мир — арена парадокса.

Наш ум — загадка для души.

Любовь — товар большого спроса…

Но мало кто им дорожит.

Есть стих, подобный честной прозе.

Есть проза — пламенный сонет!

Есть жар, рожденный на морозе.

И есть прощанье, как привет.

И в этом хаосе беспечном

Своя живая красота…

Мы часто думаем о вечном,

Забыв про дни, часы, года.

Наш мир — арена парадокса.

А сердце — цель для стрел любви.

Наш мир — товар скупого спроса,

И мало кто им дорожит!

Философское

Мы любим тех, кто нас не любит…

Мы грезим тем, что нас не ждет.

Нас ценят те, кого мы губим,

Вокруг души скрепляя лед…

Мы курим, пьем и убиваем,

Чтоб не мертветь и не страдать…

Мы дорожим проклятым раем,

Как дорожит холопом знать.

Мы прожигаем нашу юность

В огне забав и суеты…

Ошибками возводим мудрость,

Что губит страсть и пыл мечты…

Мы тратим время на «пустое»

И на пустых. Нам все равно —

Кого настигнет рок и горе.

Ведь не прибавят нам часов…

А жизнь течет и высыхает,

И надо многое успеть…

А что успеть? Никто не знает…

Все знает, помнит только смерть…

Мы любим тех, кто нас не любит…

Мы грезим тем, что нас не ждет.

Нас ценят те, кого мы губим,

Вокруг души скрепляя лед…

Городу

Что Вавилон, что Рим прекрасный? —

Они не ровня тебе, друг!

И Амстердам — напиток страстный

Не скрасит мой хмельной досуг!

Что Петербург? Париж сердечный?

Венецианская земля?

Зачем мне Лондон мокрый, грешный?

Все хмуро, серо без тебя.

Ты пахнешь медом и стихами.

Слезам ты веришь и мечтам!

Здесь каждый день — за облаками!

Здесь рад дождю я и ветрам!

Твои огни, как взрыв салюта.

Твои дома просты, как смех.

Познал я прелести уюта

Среди твоих чудных потех.

Здесь первый раз за честь я дрался

Здесь первый раз учился лгать.

И в первый раз я здесь влюблялся.

Здесь в первый раз я стал страдать.

Ты, как Парнас, сияешь музой!

И твой фонтан, как млечный путь.

Я дорожу твоим союзом,

Ведь ты мне — Родина и суть.

Что Вавилон, что Рим прекрасный? —

Они не ровня тебе друг!

И Амстердам — напиток страстный

Не скрасит мой хмельной досуг!

ДЕД

Дед уселся на крыльце.

Баньку топит и поет.

Смех сияет на лице.

Внука мелкого он ждет.

Бабка дома кашеварит

«Можно выпить, закусить» —

Мысль у деда пролетает.

Он спешит себе налить.

Дед пошел скорей на грядку,

Огурец сорвал, налил.

Произвел вокруг оглядку.

Выпил, быстро закусил.

Посмотрел на Волгу зорко.

Серебром та обожгла.

Внук там плавает так ловко,

Что аж гордость пробрала.

Солнце летнее сияет,

Абрикос шумит листвой.

Детвора кричит, гуляет.

Дед смеется уж хмельной.

Дед уселся на крыльце.

Баньку топит и поет.

Смех сияет на лице.

Внука мелкого он ждет.

Полосы

В жизни множество полос.

Черных много, я не спорю.

На работе мучит босс:

«Не так сделал, ух! Уволю!»

В жизни множество полос.

Денег нет, друзья не рядом.

Наорал, уволил босс.

Крик жены — по мне как ядом.

В жизни множество полос.

Белых нет, а черных много.

И плевать — уволил босс!

Жить осталось мне не долго.

В жизни множество полос.

Ем я жиденькую кашу.

Хоть побелки с гулькин нос,

Все тут в белый перекрашу!!!

РУСЬ

Русь. Роща. Солнце в поле.

Крынка с квасом. Пламя зари.

Степь. Водка. Запах хвои.

Волга. Щука. Святость земли.

Лес. Зелень. Мальчик пляшет.

Девки. Песни. Хмель и село.

Труд. Сено. Парень пашет.

Печки. Пламя. Хлеб и гумно.

Русь. Роща. Солнце в поле.

Крынка с квасом. Пламя зари.

Степь. Водка. Запах хвои.

Волга. Щука. Святость земли.

Пушкину

Пророк! Наместник Аполлона!

Ты на земле себе воздвиг

Чертоги славы не без трона

За краткий жизненный свой миг!

Твои уста ковали слово!

Твоя рука сшивала сеть,

Что крайне дерзко и сурово

Порок пытала, словно медь,

Каленная под злым покровом,

В огне святом, средь звезд немых.

И тьма бежала под напором,

Ведь твой прекрасен слог и стих!

Ты памятник себе воздвигнул,

Повыше гор, за небеса!

Ты невозможного достигнул!

Те две звезды — твои глаза!

Сейчас сидишь ты в Петербурге

И бронзой дышишь, милый друг.

А я с цигаркой в переулке

С Друзьями крашу свой досуг.

Но знай, Великий! Придет время!

И будем вместе мы дышать

Прекрасной бронзой. Наше племя

Нас будет вместе привечать!

И мы в глуши Парнасской выпьем

За Русь великую и мир,

О прежнем с грустью тайно всхлипнем

И будем вместе славить пир.

Женщина

В тебе и лед осенний, хрупкий,

Что растопить почти нельзя.

В тебе и жар по страсти жуткий,

Что жжет любовников не зря.

Ты как стена Великой Трои

До боли в сердце холодна,

И словно даль из русской хвои

Открыта нам. И нам чужда.

В тебе и гордость Люцифера,

Что придает тебе греха,

А рядом с ней слепая вера

В ту силу слабости без зла.

Ты горьковата, как душистый

Бельгийский темный шоколад.

Но вместе с тем, как мед лучистый

Сладка на вкус моих баллад.

В твоих глазах скупая хищность,

Немного ада, часть небес.

И пляшет в них своя лиричность,

А с ней танцует добрый бес.

Понять нам вас, увы, не светит,

Ведь мы — мужчины так просты.

Не разгадаем вас до смерти,

И сфинкс поставит нам кресты…

Анжелике

Я родился раньше тебя…

Мои слезы и детский каприз,

Мои бденья ночные и голод —

Все по тебе! Как и жизнь!

И первый табак без ментола…

Я родился раньше тебя…

Первый бой, первый гол и закат,

Первый ливень и снег по-крутому,

Первый звук, слова — невпопад…

Без тебя я дышал по-иному.

Ты возникла позже меня…

Мое сердце вбивало рубцы —

Я обманут был, бит на потеху,

Разъярен, разозлен… Подлецы

Получали по морде без смеха…

Ты возникла позже меня…

Но мой путь хулиганский к тебе

Сквозь ошибки и патоку люда

Протянулся на радость судьбе…

Как желали мы… Боже! Друг-друга!

Я родился раньше тебя…

Но любовь между нами жила

За столетия в космосе древнем…

Как сказочный сад, она цвела

И светила нам солнышком верным.

Я родился раньше тебя…

Мои слезы и детский каприз,

Мои бденья ночные и голод —

Все по тебе! Как и жизнь!

И первый табак без ментола…

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги