В те времена, когда дни были плоскими, а ночи накрывались, как одеялом, миром правил Великий А’Тумин, Бог с руками из звездной пыли и дыханием, пахнущим озоном после грозы.
А мир его стоял на спинах трех исполинских слонов, чья кожа напоминала высохшую кору древних секвой. А слоны, дабы не утомляться, стояли на панцире Великой Черепахи, плывущей в безбрежном молочном океане Небытия.
И всё бы ничего, но был у А’Тумина один изъян: божественное терпение его было тоньше паутины. А слоны, существа мудрые и неторопливые, имели дурную привычку почесываться о край мира. И когда зуд одолевал их особенно сильно, они начинали сползать с панциря Черепахи, чтобы найти удобную точку для почесывания.
В один из таких дней почесался слон Востока. Через час, не выдержав, присоединился к нему слон Запада. Ну а следом, чтобы не нарушать баланс, пополз и слон Севера. И понеслись они, сползая с великого панциря, в молочную пучину.
Диски земель, что покоились на их спинах — с лесами, морями и крошечными городами, — соскользнули со слоновьих спин и принялись плясать в пустоте, сталкиваясь друг с другом с оглушительным грохотом. Горы рушились в океаны, реки текли в небо, а материки складывались в причудливый, бессмысленный пазл.
А’Тумин в это время как раз занимался созерцанием Вечности и сочинением новой симфонии для ветра. Грохот, скрежет и вселенская неразбериха вывели его из медитативного транза. Он посмотрел вниз.
Сначала он не поверил своим глазам. Потом подумал, что это часть какого-то нового, сложного замысла, который он забыл. Потом осознал, что это просто чудовищный, унизительный бардак.
И Бог психанул.
Его божественное спокойствие лопнуло, как мыльный пузырь. Он не стал искать виноватых, читать нотации слонам или пытаться аккуратно всё расставить по местам. Нет. В нём проснулась древняя, прагматичная ярость творца, которому надоела возня с хрупкими конструкциями.
— Ах, так?! — прогремел его голос, от которого задрожали осколки материков. — Не можете аккуратно? Хотите кучу? Получите большую, практичную кучу!
Он протянул руки и схватил всё это месиво: слонов, которые барахтались в молочной пучине, диски земель, осколки гор, выплеснутые океаны, испуганных китов и недоумевающих рыб. Он сгреб это в один гигантский ком, как ребёнок, сгребающий в охапку разбросанные игрушки.
И стал он катать этот ком между ладонями. Слоны, черепаха, моря, континенты — всё смешалось в единое целое. Киты уплыли в подземные пещеры, рыбы оказались вмурованы в скалы, а города стали крошечными искорками в толще глины и камня.
Он катал его, пока тот не стал идеально круглым, твердым и практичным. Не с чего больше сползать. Не с чего соскальзывать. Никакого хаоса. Один большой, надежный шар.
Устало вздохнув, А’Тумин запустил этот шар крутиться вокруг огненной колесницы своего брата-Солнца, сам же отправился на покой, повесив на небо табличку «Не беспокоить».
А на новом, круглом мире установился новый порядок. Горы больше не падали в океан, а материки теперь были прочно пришиты к общему основанию. И лишь иногда, в самых глубоких пещерах, можно услышать, как одинокий слон, замурованный в ядре планеты, тихо почесывается изнутри, вызывая легкую, почти незаметную вибрацию. Люди называют это землетрясением.
И так появилась Земля. Не из возвышенного замысла, а из божественного, прагматичного бешенства. Потому что даже богам иногда надоедает беспорядок.