Как раньше

Часть первая

Если вы захотите найти старые города, стоит поискать возле больших рек. Город Белугинск, впрочем, нельзя было назвать старым, как нельзя было назвать и молодым. Считалось, что ему ровно 199 лет и уже в следующем году городская администрация планировала пышно и с размахом отметить двухсотлетие.

Несмотря на название, в Белугинске нельзя было найти ни одну белугу. Осетровые уже давно не водились у местных берегов, а если и проплывали мимо, то обходили Белугинск по дуге, попадая в сети соседнего городишки Лиманный Яр. Белуга напоминала Арарат в армянском паспорте, ведь пусть рыбы и не было, она гордо красовалась на гербе города в обрамлении пшеничных колосьев. Впрочем, сельским хозяйством Белугинск тоже не славился, и даже заведующая местным музеем Ряшина разводила руками, когда спрашивали о пшенице на гербе.

Крупатов В. И., как гласила табличка на золотом фоне, занимал важную должность начальника муниципальных закупок. Как считал сам Владимир Ильич, мало кто мог занять его место, ведь важной частью своей работы Крупатов считал постоянные пьянки с начальниками, начальничками и разнокалиберными проверяющими ради тишины и спокойствия во всем отделе. Несомненно, это наносило серьезный удар здоровью начальника, но Владимир Ильич был готов закрыть грудью амбразуру, взяв на себя все риски.

Володей его назвал отец в честь вождя революции, и вместе с отчеством по мнению Крупатова-старшего получилось громко и достойно. С развалом Советского Союза исчез не только коммунизм, но и надоедливое прозвище «Ленин». Знакомым Крупатова стало не до вождя революции, и теперь сочетание Владимир Ильич звучало так же обычно, как Валерий Степанович или Николай Петрович.

За годы службы на благо Белугинска лицо Крупатова, некогда совершенно худое, стало круглым. Владимир Ильич наклонился над столом и почувствовал, как пуговицы его дорогого пиджака впиваются в живот. Немного подумав, Крупатов расстегнул их все. Костюм стоило сменить, но он был дорог Владимиру Ильичу во всех смыслах. Его Крупатов купил во время поездки в Москву, и с тех пор надевал лишь по особым случаям.

– Сорокин В. И. Виталий Игоревич, значит. Хорошо, хорошо, – довольно хмыкнул Владимир Ильич.

Сегодня в Белугинск прибывал проверяющий, причем не меньше, чем на неделю, что для непримечательного города на берегу Волги было делом неслыханным. Поставленная цель была столь же огромна, сколь и недостижима – узнать, на что идут государственные деньги. После мэрии проверяющий собирался заглянуть и к Крупатову, а уж во что Владимир Ильич и верил, так это в знаки судьбы. В глазах Крупатова одинаковые инициалы с проверяющим звучали, как почти гарантированное решение вопроса, или, как любил говорить сам Владимир Ильич – «всё на мази».

Кабинет начальника муниципальных закупок был самым простым. Притягивали взгляд длинный книжный шкаф, заслоняющий целую стену, и массивный дубовый стол. Полки шкафа заполняли книги – и ни одну из них Крупатов не то, что не прочитал, но даже не открывал. Нет, это не значило, что Владимир Ильич не читает вовсе, просто в шкафу было место только для книг, полагающихся статусу начальника муниципальных закупок Белугинска – толстых, внушительных и нагоняющих дрему с первых страниц.

Дубовый стол достался от жены начальника ГИБДД, которого посадили два года назад. Как только доходы исчезли, супруга сидельца начала распродавать добро – в том числе и потрясающий стол. Крупатову оставалось только представлять, сколько на этом великом предмете мебели лежало женщин – уж точно больше тех пяти, что видел сам Владимир Ильич. О днях былой славы напоминал лишь тонкий шлейф дорого коньяка, который можно было учуять, если низко нагнуться к столешнице.

Ровно в десять часов дверь кабинета отворилась. Прибыл проверяющий.

Скуластое лицо Сорокина Виталия Игоревича выглядело не просто худым, а даже изможденным. Рука с длинными пальцами, толкнувшая секундой ранее дверную ручку, неестественно медленно опускалась, как в замедленной съемке. От проверяющего можно было услышать едва заметный, ненавязчивый аромат дорогих духов, дополнявший классический темно-синий костюм.

– Здравствуйте, здравствуйте, – растекся в улыбке Крупатов, будто увидел старого друга.

– Крупатов Владимир Ильич? Прямо как вождь революции, – сказал Сорокин холодно, и начальник отдела муниципальных закупок почувствовал, как что-то глубоко в груди кольнуло, пробуждая тревоги ушедшей юности.

Не дожидаясь приглашения, проверяющий прошел по кабинету, чтобы пожать протянутую Крупатовым руку.

Хватка Сорокина, цепкая и холодная, заставила спину хозяина кабинета покрыться мурашками. На лице проверяющего не промелькнуло и тени улыбки: с такими людьми Крупатову было тяжелее всего.

Но бывалый начальник отдела муниципальных закупок знал, что нужно делать. Не улыбается – значит, настроен серьезно.

На столе уже лежали все нужные бумаги, и Сорокин, не тратя время зря, уселся в кресло и взял в руки первый попавшийся документ, будто и вправду собираясь его дотошно изучить.

– Как вам наш Белугинск?

– Прекрасный город, – ответил Сорокин, не отрываясь от документа, и бровь Крупатова удивленно поднялась: Белугинск можно было назвать как угодно, но только не прекрасным.

– Вы с дороги, еще и в мэрии были. Может, продолжим разговор в другом месте? Есть прекрасное заведение за городом, «Богатый Улов». Отменная кухня, да и настойки – очень даже.

– Сейчас у меня есть работа, – коротко ответил Сорокин.

– Тогда разрешите вас угостить, – тут же выудил из-под стола бутылку Крупатов. – Держал для особых случаев, да где же такой найдется? В Белугинске ценителей подобной красоты не найти.

– Я не пью на работе, – ответил Сорокин, даже не отрываясь от документов.

Проверяющий казался неприступной крепостью, от которой у Крупатова не осталось ключей. Но был таран, чтобы с размаху ударить им в ворота.

– Это вам, – сказал Крупатов, подсовывая по столу конверт.

– Это что, взятка?

Холодный, как у мертвой рыбы, взгляд проверяющего вцепился в лицо Крупатова. Каждая секунда казалась часом, и Владимир Ильич почувствовал, как на его ладонях бисеринами выступает пот.

– Что вы, Виталий Игоревич? Разве ж я могу давать взятку? – спросил Крупатов нервно. Глаза его бегали по проверяющему, пытаясь уловить хоть какой-нибудь сигнал, но Сорокин оставался совершенно неподвижным. Владимир Ильич даже бросил взгляд на пальцы, будто ожидая, что проверяющий начнет отстукивать сообщение азбукой Морзе, но Сорокин не двигался.

– Всего лишь конверт. Совершенно пустой, – выдохнул Крупатов, возвращая конверт обратно.

– Вот что я вам скажу, Владимир Ильич, – встал со своего места Сорокин. – Все это мне не нужно. Понимаете меня?

– Как же, Виталий Игоревич… Так же принято. Я думал, как раньше…

– Как раньше, – холодно сказал Сорокин. – Уже не будет.

Слова проверяющего огрели Крупатова, как молотом, будто кто-то вылил на начальника отдела муниципальных закупок ведро холодной воды. Владимир Ильич несколько раз моргнул, приходя в себя. Весь мир Крупатова перевернулся, а Сорокин незаметно вышел из кабинета, оставив Владимира Ильича в одиночестве.

Часть вторая

Как он доехал до дома, Крупатов не помнил. Рабочий день прошел будто в тумане, а очнулся Владимир Ильич только тогда, когда услышал громкое:

– Здравствуй, Володя!

Дернув головой, будто его кто-то укусил за шею, Крупатов посмотрел влево и увидел пожилую соседку из тридцать девятой квартиры, Марью Прокофьевну.

– И вам не хворать, – выдал Владимир Ильич.

Марью Прокофьевну он не видел уже несколько лет и был убежден, что бабка давно двинула кони. Бывшая главная бухгалтерша белугинского рыбзавода когда-то вызывала трепет у соседей – и это при том, что на Ленина, 8 жили весьма уважаемые люди. Окна дома выходили прямо на городскую площадь, а значит, и на мэрию. В ней Владимир Ильич не хотел работать только по той причине, что на работу можно будет ходить пешком и всякая надобность в хорошей машине сразу отпадет.

– Поздоровался, – удивилась Марья Прокофьевна. – Каждый день с тобой здороваюсь, Володя, а только сегодня и ответил. Прямо как раньше.

По телу Крупатова пробежал ток. Мужчина отшатнулся от пожилой женщины, как от прокаженной, и громко выпалил:

– Как раньше… Как раньше уже не будет!

– Вот что с людьми деньги делают, – покачала головой Марья Прокофьевна, когда Крупатов забежал в подъезд.

На негнущихся ногах Владимир Ильич поднялся на свой пятый этаж, будто спасаясь от гонящейся по пятам расправы. Барсетка предательски выскользнула из руки, но Крупатов успел схватить ее. В свете этажной лампы сверкнул ключ – мужчина выронил и его, не успев поймать.

– Твою мать! – со всей силы рявкнул Владимир Ильич и обернулся, непонятно кого боясь. Отдышавшись пару секунд, Крупатов нагнулся и взял в руку ключ. Вставить в замочную скважину сразу не вышло, но замок наконец-то щелкнул – и мужчина оказался в квартире, сразу запираясь изнутри.

– Володь, поздно ты сегодня. Прямо до пяти работал, как все? – протягивая гласные, спросила откуда-то из спальни жена. Ее «как все» звучало уничижительно, будто сравнивала она не с обычными работниками отдела муниципальных закупок, а с маргинальными личностями, которые каждый вечер отирались у аптеки, которую отлично было видно из окна четы Крупатовых.

Владимир Ильич не ответил. Его спешка сменилась невероятной медлительностью: шнурки никак не хотели развязываться, а пиджак намертво прирос к спине.

– Володь, есть хороший турчик, – сказала жена, не дождавшись ответа. Она всегда так говорила, «турчик», будто очередная поездка на Гоа не могла громко называться «туром». Иногда Владимир Ильич задумывался о том, для какого путешествия жена сохранила такое громкое название – возможно, на подобное мог претендовать только полет на МКС или хотя бы визит в Кремль.

В коридор вплыла Светлана Юрьевна. С кровати Крупатова встала не так давно и даже не успела переодеться: короткая ночная сорочка насыщенно синего цвета приятно для взгляда облегала тело Светланы Юрьевны. В любой другой день Крупатов усмехнулся бы и отпустил пару комментариев, но сейчас он посмотрел куда-то сквозь жену и продолжил теребить шнурки туфли.

Жизнь Крупатовой была безоблачной. Она уже давно нигде не работала и главной своей целью в жизни считала максимально эффектно расходовать деньги мужа. Делала это Светлана Юрьевна столь виртуозно, что не хватало ни зарплаты, ни прочих денег, появляющихся в черном пакете у кровати. Если бы трата заработанных мужем денег была работой, Светлана Юрьевна получила бы шестой разряд с доплатой за выслугу лет.

– Что случилось? – спросила Светлана Юрьевна, когда увидела лицо мужа.

– Все, – ответил ей Крупатов, подняв голову. В его глазах читалась такая обреченность, что Светлана Юрьевна пошатнулась и села на пуфик.

– Володя…

– Приехал проверяющий. Со столицы, – выдавил из себя Крупатов.

– И что? Ну, дал бы ему, как всегда, – выдохнула жена, вставая с пуфика. – Пугаешь меня.

– Давал. Не берет.

– Ну, тогда…

– Вообще не берет, Света! И не возьмет! – рявкнул Крупатов, отчего жена снова села. – Знаешь, что он мне сказал?! Знаешь? «Как раньше уже не будет»!

– Ох! – только и сказала жена, закрывая рот ладонями.

Владимир Ильич шагнул вперед и замер, не зная куда идти в собственной квартире. Резко повернувшись, он широкими шагами зашагал на кухню.

– Володя! Что не будет, как раньше? – засеменила за мужем Светлана Юрьевна.

– Все не будет! Ничего не будет! – ответил ей Крупатов, падая на кухонный диванчик. – Конец, Света. Понимаешь? Забудь обо всем. Может, и меня последний раз видишь.

На глазах жены проступили слезы. Не прошло и пары секунд, как Света громко заревела.

– Уймись. Уймись, тебе говорю, и без того тошно. Дай лучше поесть.

Есть Крупатову совсем не хотелось. Жена его не ждала, поэтому положила на тарелку все, что нашла в холодильнике – запеченное в рукаве мясо, буженину ломтиками, резанные овощи и хлеб, в котором семечек было больше, чем самого хлеба.

Света села напротив, глядя в стол. Крупатов взял вилку, наколол кусочек буженины на нее – и в дверь позвонили.

– Кто это? – вскочила Светлана Юрьевна и схватилась за сердце. – Неужели за тобой пришли?

– Может, и пришли, – мрачно ответил Крупатов и отложил вилку в сторону.

– Володенька… – сказала жена вслед мужу, который неуверенными, шаткими шагами направился обратно к двери.

Замерев у входа, Крупатов ждал, надеясь, что кто-то ошибся дверью. Раздался стук – громкий, настойчивый, и Владимир Ильич открыл дверь, совсем забыв о глазке.

– Чего не открываешь?

На пороге стоял бритый налысо мужчина в кожаной куртке, дорогих левистрауссах и видавших виды кроссовках. Свой стиль Кожемякин Сергей Брониславович принес из девяностых, когда занимался рэкетом, с тех пор бывал в спортзале не реже трех раз в неделю. Могло показаться, что Кожемякин готов идти на стрелку хоть сейчас, но все это осталось в прошлом, и сейчас он работал на престижной должности главного архитектора Белугинска. На работу он ходил в такой же одежде, отличие было лишь одно – если в свободное время Сергей Брониславович позволял себе кроссовки, то статус среди подчиненных позволяли поддерживать лакированные кожаные туфли.

– Серега? – оторопело спросил Крупатов.

– А кто еще? Договаривались же, – пожал плечами Кожемякин.

Выставив голову в дверной проход, Владимир Ильич заглянул другу за спину, а потом быстро шагнул назад, жестом давая понять, что нужно зайти и побыстрее.

– Что случилось, Крупа? – спросил Кожемякин, пока Крупатов запирал дверь на оба замка и цепочку в довесок.

– Пойдем на кухню, – мрачно ответил хозяин квартиры.

На лице Кожемякина появилась легкая ухмылка. Происходящее его веселило. Жена успела накинуть на себя махровый халат, чтобы бойцы ОМОНа не клали ее на пол в одной только короткой ночной сорочке. Когда все трое вошли на кухню, Кожемякин уверенно уселся на диван и подхватил кусочек буженины с тарелки.

– Ну?

Крупатов бросил взгляд на кран – невольно закралась мысль открыть его, «чтобы не подслушали».

– Пришел ко мне проверяющий со столицы, – начал Владимир Ильич медленно.

– Ну? Проблемы какие-то, что ли? Свет, налей нам чего-то для разогревчику.

Жена не пошевелилась, будто не слыша слов гостя. Светлана Юрьевна смотрела вперед, на кафель, старательно пытаясь разглядеть на нем спасительное сообщение.

– Он не взял, Серый. Вообще. И не возьмет. Сказал, что как раньше уже не будет.

– И что это значит? – хмыкнул Кожемякин.

– А ты как думаешь, а?! – разозлился Крупатов.

Улыбка медленно сползла с лица Кожемякина, как в те дни, когда он замечал вмятины на своей машине, которую любил даже больше третьей уже по счету жены.

– Да ну…

– Все, Серый, – шумно выдохнул Крупатов, а жена тихо расплакалась, хороня прошлую жизнь.

Кожемякин постучал пальцами по столу.

– Есть пара контактиков, сейчас обкашляем, – сказал главный архитектор Белугинска.

– Да о чем ты, Серый? – вспылил Крупатов. – Ты думаешь, все так просто? Думаю, без толку, все порешали там.

Хозяин показал пальцем вверх, и Кожемякин не задумываясь поднял голову, будто там можно было увидеть хоть что-то, кроме натяжного потолка, который стоило поменять на что-то посовременнее. «Там» Крупатов произнес с придыханием, говоря, как о Царстве Небесном, но подразумевая совсем другое. И для него это было куда страшнее. Есть или нет Царство Небесное – вопрос открытый, а вот «там»…

– Володенька! – громко проголосила жена и бросилась к мужу.

– Да успокойся ты! Иди в спальню! – рявкнул Крупатов, отрывая супругу от себя. – Нам поговорить надо.

Рыдая, жена ушла. Кожемякин поднял голову и мрачным, заговорческим тоном сказал:

– Драпать надо.

– Куда? – уныло ответил Крупатов.

– За границу, ясен красен, – хмыкнул Кожемякин. – У меня есть знакомый на таможне, в девяностые бензопилы возили. Выберемся.

– Мы уже под колпаком, Серый. Поздно дергаться, раз прямо сказали – значит, следят. Хорошо, если до Волгограда доедем. Хотя у тебя, может, получится…

– Брось. Если тебя в оборот взяли, то и мне драть когти поздно, – ответил Кожемякин, все быстрее стуча пальцами по столу.

Воцарилось молчание.

Вздохнув, Крупатов встал с диванчика и подошел к окну. Памятник Ильича направлял руку прямо на квартиру Крупатовых, показывая на буржуев, которых нужно взять за шкирку и отправить вниз, к побеленной стенке соседнего дома.

– Если бы хотели разобраться – так и сделали бы, – сказал Крупатов неожиданно твердым голосом.

– Объясни.

– Это предупреждение. Нас предупредили, Серый, жестко предупредили. А зачем?

– Зачем?

– Чтобы мы поменялись! И завтра мне нужно будет это показать! – почти что радостно заявил Крупатов. По его улыбке казалось, что его повысили в должности, да еще и назначили в такое место, где контроля никого, а добра – хоть руку протяни. Таким же радостным был Крупатов семь лет назад, когда занял должность начальника муниципальных закупок Белугинска.

– Крупа, я что-то не догоняю. Давай ближе к делу.

– Скромнее себя нужно вести, Серый. Показать, что все поняли и усвоили.

– Как в школе после выговора? – хмыкнул Кожемякин.

– Да, да! – закивал Крупатов. – Света!

На кухню забежала перепуганная жена.

– Света, принеси нам выпить!

– В серванте есть коньяк, сейчас…

– Какой коньяк?! – взревел Крупатов. – Какой коньяк, что ты несешь? Как раньше уже не будет, Света! Сходи за водкой! Нет… За самогоном! К Тимоховым.

В махровом халате и розовых тапочках с большими бантами Светлана Юрьевна спустилась на третий этаж, где уже много лет жили Тимоховы. Звонок раздался пронзительной трелью прямиком из девяностых, послышалось хриплое женское «иду», а потом ключ тяжело провернулся в замке, открывая дверь нараспашку.

Лицо выглядело сонным, а закрученные еще вчера бордовые волосы напоминали гнездо. С годами лицо Аллы Тимоховой немного осунулось, но на нем по-прежнему оставались признаки красоты одной из первых красавиц Белугинска. Квартира досталась Алле от ее скоропостижно скончавшегося отца, известного бизнесмена, который еще в советские годы привез в Белугинск первый западный компьютер. Но, как и у многих, карьера отца Тимоховой оборвалась во все те же девяностые на дне Волги.

– О, Светка. Чего тебе? – спросила Алла невозмутимо, будто Крупатова приходила к ней каждый день. На самом деле Света не звонила в эту дверь десять, а то и пятнадцать лет.

– Поллитру. Сколько?

– Двести, – хмыкнула Алла.

– А картой можно?

– Да, топографической. Какая карта, Света?

От налички Крупатова давно отвыкла, но в кошельке нашлись две сторублевых купюры, которые Света не трогала года два.

– Сейчас принесу, – сказала Тимохова, забрав деньги.

Стоять на площадке в халате и ждать, когда принесут бутылку самогонки, было настоящим унижением для Крупатовой. Свете казалось, что если появится кто-то из соседей – не таких, как Тимоховы – она провалится вниз, прямо в квартиру Марьи Прокофьевны.

– Светка, ты что ли?

Голос вывел Крупатову из транса. В коридоре квартиры Тимоховых стоял муж Аллы – Иван Тимохов. Если и можно было отыскать в биографии Аллы красную черту, после которой жизнь пошла под откос, то этой чертой стал муж Иван. Тимохов оказался запойным пьяницей, а за собой он потянул и Аллу, которая от большой любви не стали выгонять мужа взашей.

– Бывает же, – сказал Тимохов, не дождавшись ответа.

– Ага, – вторила ему Алла. В стеклянной бутылке из-под лимонада она несла мутную сивуху.

Товар Тимохова протянула Свете и с улыбкой сказала:

– Ну, прямо как раньше.

Своей худой ладонью Крупатова быстро схватила бутылку и прижала к груди, как ценность, на которую мог покуситься весь подъезд.

– Как раньше уже не будет! – срывающимся голосом прокричала она и побежала наверх.

Часть третья

Крупатов расхаживал взад-вперед по кухне, выдавая идеи одну за другой.

– Одеться надо скромнее. Часы дома оставить. Кабинет подчистить, убрать все лишнее. Я покажу, что исправился, а тебе даже лучше – сразу за скромного сойдешь.

– Ты мой кабинет видел, Крупа? Мне его полностью вынести надо.

– Ну так вынеси! Принеси, не знаю, мебель зама.

– Да там и зам заряжен по самые помидоры, – хмыкнул Кожемякин. – Ладно, придумаем, соберем с миру по нитке.

В квартиру вбежала жена. Крупатов резко повернулся, а Кожемякин поднялся с места.

– Вот, – сказала Света, протягивая бутылку.

– Ну тебя, – махнул рукой Кожемякин и уселся обратно.

Обернувшись, Крупатова проверила, закрыта ли дверь, а потом спряталась в спальне. Тем временем ее муж разлил самогон по бокалам, и Крупатов с сожалением вспомнил о граненых стаканах, которые выбросил много лет назад.

– Редкостная дрянь, – сказал Кожемякин, сделав пару жадных глотков.

– Точно, – выдохнул Крупатов, закусывая долькой помидора. – Слушай, нам ведь нельзя на наших машинах.

– Нельзя, – согласился Кожемякин.

– Может… Автобус?

Товарищ посмотрел на хозяина квартиры, как на сумасшедшего.

– Крупа, ты не переигрывай, не поверят.

– И правда. Тогда что?

Кожемякин задумался, а потом резко вспомнив что-то, хлопнул себя по лысине.

– Слушай, у моего отца покойного «Волга» была, двадцать четвертая. Помнишь?

– Конечно, сколько в той «Волге»… – улыбнулся Крупатов.

– Ты потише, у тебя жена в соседней комнате. Так вот, она в гараже стоит.

– Возьму, – кивнул Крупатов. – Возьму, если дашь. Можешь мою забрать.

– Шутить, Крупа? Мне бы свою куда-то деть до завтра.

План грядущего дня Крупатов и Кожемякин обсуждали до позднего вечера. С каждым часом Света становилась спокойнее, ведь голос мужа переменился –и жена Крупатова снова стала планировать поездки, только уже как планы на далекое будущее.

На утро в доме по Ленина, 8 можно было увидеть странную картину. Владимир Ильич Крупатов вышел их квартиры на час раньше обычного, а жена поцеловала его на прощание, хотя все знали, что в такое время она обычно спит. Одет Крупатов был в простенький, слегка потертый костюм, а у подъезда дожидалась белая «Волга», в то время как машина Владимира Ильича бесследно исчезла. Ловким движением руки Крупатов достал ключи из нагрудного кармана, отпер дверь во вмятинах и сел в машину. С улыбкой Владимир Ильич слушал, как шумит двигатель Волги, и, простояв минут пять, выехал на работу.

За всем этим с балкона наблюдала Марья Прокофьевна. Автомобиль, старый костюм, улыбчивый сосед – все это навевало воспоминания почти тридцатилетней давности. Когда «Волга», громко шумя, выехала через арку со двора, Марья Прокофьевна широко улыбнулась и сказала:

– Как раньше.