как рождаются дети

Вечно голодная ненасытная юность! К тебе, яростной розе, по кромке архипелага сквозь строй Неожидовых и Бякиных, сквозь тома отложений и эфирные толщи и мощи, не снимая пиджака, стремится, присев на край стула, просвещенный обыватель, чтобы сообщить о невосполнимой утрате – тебя, юность. Бесцветные сжатые губы говорят сами за себя: семнадцать мгновений весны не вернешь. Но и доской не заколотишь. Проступило клеймо на лбу – подкова на счастье. Оголенные провода славы в прошлом.

Дыра в заборе. А ну пролезем! Впереди нас ждут античные времена! Вот и первый артефакт – дырокол. А следом и майка с надписью «Союз – Аполлон», которую принесла Фелицата. Владимир даже расчихался (древние вещи хранили аллергены). «Не спеши, а то поздно будет опаздывать, – усмехалась над ним Фелицата. – Уходи, я тебя не держу. Нет сил терпеть тебя больше. Уходи, но верни альбом с этикетками, он мне дорог как память о дедушке». За стеной буянил сосед, ему в очередной раз привиделось, что его не пустили в рай. На пограничном посту пересчитали пустые бутылки – незачет, не допил. И указали рукой в сторону ада.

Владимир заерзал на стуле.

А за другой стеной вдыхали фимиам, благовония достигали всех пределов. Там решали насущную проблему «кем быть», пусть на время, но с толком. Грибоедов добавил бы: «С чувством, с расстановкой». Фелицата разглядывала Володю в театральный бинокль: «Ты еще здесь?» Это же явное оскорбление личности! Володя за себя не отвечал и двигался пятой точкой к краю стула… А ведь он тоже выставлял ее за дверь, и каждый раз она не уходила. А уйдя, возвращалась, и каждый раз у нее была уважительная причина. Вот и месяц назад была уважительная причина: у нее горе, во дворе потырили бельевые веревки, а с ними и ее кофточки, тринадцать штук. Она тогда дотронулась до Володи, и его ударило током, буквально. Избежавшая кражи мохеровая кофточка била током. И нашлись аргументы ее простить… И вот опять распятие среди белого дня. Голуби целуются на крыше.

Открытый карьер по добыче чувств дышал на ладан. Следующий шаг – кремировать их, не откладывая.

Тоска – это разлука больше разлуки. Им обоим это ведомо. Потому они пока вместе. Решительная минута: или – или! Он сейчас вскочит со стула и за себя не отвечает. Но вечернее платье Фелицаты удерживало на месте. Как уйдешь от него, такого синего, переливчатого, с люрексом. Серебристая чешуя накладного воротника. Грудь, стан! …А у бабушки вместо головы часы с кукушкой. Она в брючной паре, достает из кармашка жилетки часы с гравировкой – «Навеки твой». За окном набухали почки на тополе, в небе громыхало, на душе у Володеньки счастье. «Навеки твой» осталось духовным завещанием от дедушки. А бабушка оставила после себя тоннель, по которому можно всегда пройти к ней и сразу попасть на дачу.Вот так бабушка оказалась реальнее Фелицаты, Фелицата – фон. Живая Фелицата встала в очередь за почившей бабушкой. И как это назвать: игрой ума или играми разума? – «Дорогая, нам нельзя расставаться». Фелицата согласилась, но снова попросила вернуть альбом с этикетками. – «Мы поставим нашу кровать под открытым небом и не сойдем с места, пока не умрем одновременно». Фелицата уточнила, что кровать они поставят под цветущими яблонями. – «Да! – возрадовался Владимир. – И будем смотреть альбом!» Но Фелицата не говорила главного слова «оставайся». Она смотрела на него пристально, а потом произнесла таинственно: «Ой, Володенька, кажется, пришло мое время». Владимир сорвался со стула и повалил ее на кровать. А вечером они объедались шоколадными конфетами под мостом – приспичило. Так у них появилась дочка. Нет, не в тот день, конечно, иносказательно.