Как я провел лето 97г II

Москва встретила его тяжёлым, мокрым снегом, который падал не с неба, а будто бы поднимался со стороны земли — пар, сажа и ледяная крупа, смешанные в одно серое дыхание города. Декабрь 1997-го пахнул в лицо так, будто хотел убедиться: он действительно вернулся.

Иван стоял на бетонной площадке перед воротами ведомственной больницы, сжимая в пальцах пропуск, который давно отсырел в кармане. Снег таял на его перчатках, впитывался в кожу, оставлял липкое ощущение, как будто что-то живое касалось его и тут же исчезало. В груди — пустота. Не та, что приходит после болезни, а другая, вязкая, беспокойная. Как будто между рёбер поселился сквозняк.

Город перед ним был одновременно знакомым и чужим.

Дома — обшарпанные, серые, с тлеющими окнами.

Остановка — перекошенная, ржавая.

Дворник — силуэт, почти бесцветный, сметающий снег, который всё равно ложился обратно.

Иван сделал шаг. Нога хрустнула по ледяной каше. Старые шрамы на груди будто откликнулись этим звуком, напомнив о больничных стенах, запахе перекиси и холодных руках врачей. Они говорили, что он «стабилизировался». Что «показатели улучшились». Что «остальное — вопрос времени».

Он не верил ни одному слову.

Проезжающая маршрутка выплюнула в воздух синий выхлоп. Иван вдохнул и сразу пожалел: бензинный привкус ударил в память, подминая под себя обрывки образов, которые он так и не смог сшить в цельный сон за последнюю неделю. Ему было легче в палате, среди белых стен, чем здесь — среди живых, дрожащих от холода теней.

Прохожие обходили его, будто он был прозрачным.

Или наоборот — слишком плотным, чужим, тяжёлым.

Он не мог понять.

Снег падал всё гуще. Крошечные крупинки, словно пепел. Несколько мгновений Иван смотрел, как они оседают на рукав, тают, оставляя маленькие мокрые точки. И вдруг ему показалось, что они складываются в форму. В знак. В символ.

Он отвернулся.

Город шипел. Троллейбусные провода звенели, будто струны, натянутые чьей-то невидимой рукой. На крыше через дорогу антенна дрожала — хотя ветра не было. В киоске с газетами старое радио играло что-то глухое, притоптанное помехами, и Ивану на секунду показалось, что в шуме проскользнуло его имя.

Он сделал вид, что не слышит.

Над входом в больницу лампа мигнула. Сначала белым. Потом красным. Потом погасла. Иван вздрогнул, не потому что испугался — просто организм отреагировал быстрее его разума, как будто какая-то часть его уже знала, что это значит.

Он медленно вдохнул.

Пытаясь почувствовать себя.

Пытаясь понять, остался ли он собой.

Снег падал на ресницы. Слёгкие тени от прохожих ложились на асфальт, но одна из них… отставала. На треть секунды. Ивана перекосило изнутри, будто бы кто-то тёплыми пальцами провёл по позвоночнику. Он резко повернулся.

Тень исчезла.

Иван сжал зубы.

«Началось», — подумал он.

Хотя знал, что никогда не заканчивалось.

Он поднял воротник куртки и пошёл вперёд, в сторону метро. Москву приходилось разглядывать заново: как зверя, который притворяется мёртвым, но следит боковым зрением.

Мимо проехала фура, вода из-под колёс ударила по ботинкам.

Снег превращался в серую жижу.

Город пах выхлопами, кофе из пластиковых стаканов, свежими объявлениями на столбах и бесконечной тоской.

Иван шёл, пока пальцы не онемели.

Пока дыхание не стало таким же тяжёлым, как воздух вокруг него.

Пока Москва не приняла его обратно — как рану, которая должна была затянуться, но никак не могла.

Он вернулся.

Но ощущение было такое, будто город этого не хотел.

---

Управление всегда выглядело одинаково, вне времени.
Будто его не касались ни реформы, ни выборы, ни человеческие судьбы. Только линолеум, стёртый до белёсых прожилок, и тусклые лампы, по которым можно было сверять пульс государства.

Иван поднялся по лестнице на второй этаж, чувствуя, как каждый шаг отдаётся глухим эхом в груди. На стенах висели портреты — прежние начальники, новые, какие-то промежуточные фигуры, чьи фамилии он уже не помнил. Глаза на фотографиях следили за ним, чуть запаздывая, как и тени на улице. Но здесь, в коридоре, это казалось почти нормальным.

Дверь с табличкой «Отдел особых операций» была приоткрыта.
Иван постучал, больше по привычке, чем из вежливости.

— Заходи, — ответили изнутри.

Голос Светлова был прежним: сухим, ровным, без намёка на радость или раздражение. Голос человека, который научился говорить так, чтобы никто не мог догадаться, что он думает на самом деле.

Кабинет встретил его запахом бумаги, дешёвых сигарет и старой мебели. На подоконнике стояла замирающая фиалка, у батареи тихо потрескивали трубы. Компьютер на столе Светлова был включён, экран светился тёмно-синим, на нём зависло меню старой программы. В углу комнаты тихо щёлкали реле.

Светлов поднял глаза на Ивана и тут же отвёл взгляд, будто отмечая его возвращение как факт, а не событие.

— Садись, — бросил он.

Иван опустился на стул. Спинка немного скрипнула, словно возражая.

Некоторое время они молчали.
Светлов перелистывал папку, шуршал страницами, делая вид, что ищет нужный документ. Иван смотрел на край стола, где текстолит немного отслоился, обнажив шероховатое дерево. Ему казалось, что под лаком шевелится тень.

— Как самочувствие? — наконец спросил Светлов, не поднимая глаз.

— По бумажке или по правде? — ответил Иван.

Светлов чуть заметно поморщился, словно от лёгкой боли.

— Врачи дали заключение, — сказал он. — Ты в строю. Этого достаточно.

Он положил папку на стол, выровнял края, как будто это имело значение. Потом потянулся к пепельнице, полное бычков, но сигарету не закурил, лишь покрутил её между пальцами.

— Привыкай, Иван. У нас всё по документам, — добавил он через пару секунд.

Иван пожал плечами.
«У вас всё по документам. У меня всё по голосам», — подумал он, но вслух ничего не сказал.

Светлов потянулся к другой папке, толще, с потёртым корешком. На обложке стояла пометка красным маркером: НИИ СВЯЗИ №… цифры размыло от старой влаги.

— Дело, из-за которого тебя дёрнули, — сказал Светлов. — Объект старый, ведомственный. На балансе ещё со времён, когда компьютеры занимали по комнате.

Он открыл папку, разложил перед собой несколько фотографий. Иван увидел серое здание без опознавательных знаков, с забитыми окнами и провалившейся крышей над пристройкой. На другой фотографии — тёмный коридор с проводами вдоль потолка.

— Официально НИИ закрыт, — продолжал Светлов. — Но по бумагам там до сих пор проходит обслуживание сетевого оборудования. Штучки, которые не выключают десятилетиями. Цифры, отчёты, мегабайты, мегагерцы… В общем, ты понимаешь.

Иван кивнул. Понимал он другое: такие места не умирают просто так. Они как старые больницы — помнят слишком много.

— В чём проблема? — спросил он.

Светлов наконец-то поднял взгляд, но вместо того чтобы встретиться с глазами Ивана, посмотрел ему куда-то в район подбородка.

— Сначала были жалобы от техников, — сказал он. — Сбои в системе, непонятные помехи, ложные сигналы. Потом… странные вещи в отчётах. Трафик, который идёт по закрытым линиям. Активность ночью, когда всё должно быть отключено.

Он перевернул фотографию. На обороте были прикреплены распечатки журналов: цифры, даты, непонятные коды.

— Две недели назад двое сотрудников отказались туда заходить, — продолжал Светлов. — Один лег в психиатрию. Другой уволился, написал заявление собственноручно и сдал пропуск. Слова у всех одинаковые: «Там техника… не такая».

Иван почувствовал, как внутри что-то шевельнулось. Не Маг’рот. Другой, человеческий страх, ржавый, давно не используемый.

— Почему не послали группу? — спросил он.

На этот вопрос Светлов ответил не сразу. Он убрал сигарету, которую так и не закурил, провёл ладонью по лицу.

— Посылали, — тихо сказал он. — Дважды.

Он потянулся к нижнему ящику, достал ещё одну папку, потоньше.

— Один раз ребята из обычного техотдела. Списали на короткое замыкание. Второй раз — наши.

Он кивнул в сторону двери, за которой находился отдел.

— Результат?

Светлов посмотрел в сторону монитора. Экран дрогнул, появилась тонкая диагональная полоска помех, тут же исчезла. Или Ивану показалось.

— Результат такой: они вернулись. Но… — Светлов сжал губы. — Отказались подавать рапорт. Отказались работать по объекту. Один из них вчера написал рапорт по собственному. Без объяснений.

Он снова опустил взгляд в папку.

— Это всё в деле. Формулировка: «субъективное ощущение небезопасности». Неофициально… — он замолчал, подбирая слово. — Они сказали, что там «слишком громко». Хотя вокруг тишина.

Иван почувствовал, как по коже пробежали мурашки.

— Ты не сказал главного, — медленно произнёс он.

Светлов нахмурился.

— Чего?

— Почему именно я, — ответил Иван. — После больницы. После всех этих разговоров о «стабилизации». У тебя есть другие люди. Свежие. Здоровые. Не… такие, как я.

Он специально сделал паузу, подчеркивая «такие».

Светлов уткнулся в папку, как будто в ней нашёл внезапно невероятно интересный абзац. Пальцы его побелели на краях бумаги.

— Ты знаешь, как у нас всё устроено, — произнёс он, почти шепча. — Официально — «ты стабилен». Неофициально… — Он чуть пожал плечами. — Неофициально у меня нет более подходящего специалиста. Тут не просто помехи. Там что-то… цепляется за людей. За их головы. За их страхи. Обычные выгорают моментально. А ты…

Он всё-таки поднял глаза.
На долю секунды их взгляды встретились.

Иван увидел в этих глазах не только усталость, но и то, чего никогда бы не ждал от Светлова: опасение. Не за объект. За него.

И потому — сразу стало ясно: ему действительно не говорят всей правды.

— Я что? — спросил Иван тихо.

— Ты уже заражён, — ответил Светлов. Сказал это ровно, почти без эмоций. — Сложно заразить то, что и так прогнило изнутри.

Фраза прозвучала как приговор. Но в ней была и логика. Пугающе холодная, с математической ясностью.

Где-то за стеной щёлкнул выключатель. Лампа в коридоре на секунду моргнула, и в дверном проёме тень секретарши протянулась, выгнулась, задержалась на ковре дольше, чем нужно, потом догнала хозяйку.

Иван заметил это краем глаза.
Светлов, похоже, нет.

— Объект нужно проверить и зачистить, — продолжал начальник. — Минимум: понять, что там происходит. Максимум: прекратить активность.

Он сунул Ивана тонкий конверт.

— Пропуск, схема, контакты. Официально ты там как консультант по технической безопасности. Неофициально… — Он снова замялся, подбирая слово, но так и не нашёл. — В общем, ты поймёшь на месте.

Иван взял конверт. Бумага была холодной.
Сквозь неё он почти физически ощущал: это не просто набор документов. Это что-то вроде повестки. На ту сторону.

— Есть ещё что-то, чего я не должен знать? — спросил он спокойно.

Светлов отвёл взгляд к окну. На стекле отражался кабинет: стол, лампа, силуэт Ивана. Только вот отражение Ивана почему-то стояло чуть ближе к столу, чем он сам.

— Всё, что тебе нужно, — в деле, — сухо сказал Светлов. — Остальное… не поможет.

Иван встал.

Стул под ним снова скрипнул, но звук вышел тонким, как помеха в гарнитуре. Ему казалось, что воздух в кабинете стал плотнее, как перед грозой.

— Отправка сегодня? — уточнил он.

— Машина будет через час, — ответил Светлов. — Тебя довезут до объекта.

Он потянулся к сигаретам ещё раз. На этот раз закурил. Дым стлался по комнате и, добравшись до монитора, на секунду образовал вокруг него мутный ореол, словно экран дышал.

— Иван, — позвал он уже тише, когда тот подошёл к двери.

Тот остановился, не оборачиваясь.

— Если почувствуешь, что… это, — Светлов не нашёл слова, — начинает брать верх… Сворачивайся. Понял?

Иван чуть наклонил голову.

— Я всё время это чувствую, — тихо сказал он. — Последние три года.

Он вышел в коридор.
Дверь закрылась за спиной с сухим щелчком, как крышка шкафчика в морге.

Лампы над головой тихо потрескивали. Вдалеке зашуршал факс, выталкивая страницу. Иван прошёл мимо приёмной, и на секунду ему показалось, что из динамика старого телефона, не подключённого ни к одной линии, донёсся знакомый шёпот.

Он не разобрал слов.
Но ощущение было такое, будто кто-то только что произнёс его имя.

Машину подали без лишних слов. Старая «Волга» цвета мокрого асфальта стояла под козырьком управления, будто ждала его ещё с утра, и лишь сейчас разрешила подойти. Фары мерцали жёлтым, будто мигали ему вяло, устав от собственной работе.

Водитель был молодым, слишком молодым для ведомственного автомобиля. Лицо бледное, небритое, под глазами синяки. Он лишь коротко кивнул, открывая заднюю дверь.

— Иван Иванович?

— Да.

— Довезу, — сказал парень и снова потух, как лампа в подъезде.

Иван сел в машину. Салон пах старыми сиденьями, морозом и чем-то металлическим, похожим на запах вскрытого аккумулятора. Дверь захлопнулась, и на мгновение ему показалось, что звук отразился от стекол не таким, каким должен быть, будто машина услышала глухо, через толщу воды.

Водитель завёл мотор, и «Волга» дрогнула, будто старый зверь, которому в очередной раз пришлось просыпаться не по своей воле. Радио включилось автоматически — сначала шипело, ловя станции, потом зазвучала какая-то мелодия из советских архивов. Скрипка, глухие барабаны, женский голос, искажённый временем.

Москва за окном была вязкой.
Вечерний декабрь опускался на город медленно, как тёмное одеяло, подбитое жёлтым светом фонарных линий. Дороги блестели, будто смазанные маслом, машины тянулись в очереди синих огней, словно колонна жуков с биолюминесцентными панцирями.

Иван смотрел, как снежная крупа тает на стекле.
В свете фар она двигалась странно: не вниз, а по диагонали, как будто ветер дул из одного и того же угла, несмотря на повороты.

— Часто туда ездишь? — спросил Иван, больше для проверки голоса, чем для разговора.

— Куда? — водитель чуть вздрогнул, будто проснулся. — А… в этот… НИИ? Нет. Первый раз. Нам сказали только адрес. Остальное — «не наше дело».

Иван не ответил. «Не наше дело» — универсальная формула управления. Она закрывала всё: страх, незнание, то, что лучше не произносить вслух.

Машина выехала на проспект.
Светофоры мерцали, но один из них мигнул слишком резко, слишком часто, и Иван на секунду увидел, как зелёный круг меняет форму. Не круг, а овал. Потом — трещина. На мгновение светофор стал похож на глаз. Водитель этого не заметил.

— Вы… нормально себя чувствуете? — осторожно спросил парень, будто почувствовав, что пассажир замер.

— Я смотрю, — ответил Иван. — Просто смотрю.

«Волга» проехала мимо киоска с видеокассетами. На вывеске лампы мигали, текли по буквам так, будто вывеска пыталась сказать что-то, но не успевала. Иван уловил: «ВИ-ДЕ-О», затем «ДЕ-И–…», потом снова привычное. Морок? Или просто старые провода? С ним разница давно стёрлась.

По левую сторону тянулись панельные дома — уставшие, одинаковые. В одном окне мелькнуло лицо ребёнка. Подумалось странное: тень за ним шла отдельно, в другом углу комнаты. Миг — и всё стало нормально.

Иван закрыл глаза, пытаясь не вслушиваться в то, что гудит глубже.
Иногда гул города становился похож на дыхание.
Иногда — на то, что шепчут машины, когда думают, что их никто не слышит.

Радио вдруг застрекотало.
Сначала тихо, затем громче.

Шипение поднялось, как волна, и через секунду пронёсся короткий, едва оформленный звук. Не слово, даже не слог. Но Иван уловил знакомое.
Будто кто-то пытался произнести:

И-ва-…

Он открыл глаза.

— Слышал? — спросил он водителя.

— Что? — Парень наклонился к панели, убавил громкость. — Да радио барахлит. Морозы, знаете… провода… Ну, техника.

Иван внимательно посмотрел на его отражение в боковом зеркале.

Оно отставало на секунду.

Рот в зеркале закрывался чуть позже, чем в реальности.

Он моргнул — отражение догнало.

«Стабилизировался», — всплыло в памяти.

Впрочем, цинизм Светлова всегда мог служить истиной: «сложно заразить то, что уже прогнило». Иван чувствовал, что Маг’рот внутри спит — не мертво, но настороженно, как пёс, что лежит под кроватью и ждёт, когда хозяин оступится.

«Волга» свернула на боковую улицу.

Дома стали ниже, снег — грязнее.

Фонари гасли уже через один. В тёмных промежутках Иван чувствовал себя так, будто машина ныряет в провалы времени, а затем снова всплывает.

— Скоро будем, — сказал водитель. — Ещё пять минут по прямой.

Иван кивнул.

Пальцы чуть подрагивали.

Холодно было не от температуры — воздух внутри машины становился густым, насыщенным электричеством. Он

чувствовал, как статическое напряжение ползёт под рукавами куртки, щекочет шею.

— Тут что-то… — водитель замялся. — Как будто радио ловит не то.

Иван понимал, что водитель ощущает лишь жалкие крохи того, что приходит к нему целиком. Крупицы шума. Осколки чужого дыхания.

Дорога стала уже.

Снег скапливался на обочинах, превращался в хрустящий мусорный лёд. Машина подпрыгнула на яме, и в этот момент

Иван заметил своё отражение в заднем стекле.

Оно улыбалось.

На долю секунды.

Пока он сам — не улыбался.

Он резко выдохнул.

Машина остановилась у темнеющего бетонного корпуса, закопчённого, с чёрными, пустыми окнами.

Вывеска на воротах не горела.

Металл был покрыт наледью.

Водитель отключил фары.

Свет исчез.

Осталась только тьма здания перед ними, похожая на огромную, вымершую батарею.

— Приехали, — тихо сказал водитель, будто боялся разбудить что-то внутри.

Иван открыл дверь.

Холодный воздух ударил в лицо.

Снег шёл редкими крупинками, но каждая из них казалась острой.

Он вышел.

Постоял.

Глянул на ворота.

Тишина была слишком густой.

«НИИ связи», — сказал он вслух, будто убеждаясь.

Где-то глубоко, в узле проводов, что вели внутрь здания, что-то тихо щёлкнуло.

Машина за его спиной вдруг резко заглохла.

Иван даже не оглянулся.

Он уже знал — это место ждало его.

И оно дышало.

Внутри ворот пахло так, будто время здесь остановилось лет двадцать назад и успело протухнуть. Иван нажал на ржавую створку — та поддалась слишком легко, словно кто-то смазывал её совсем недавно. Или кто-то уже прошёл.

Во дворе темнел огромный бетонный корпус, будто сгусток старого снега застыл в середине города. Пятна сырости на стенах напоминали отпечатки пальцев. Длинных. Неровных. Таких, которые не оставляет человек.

Иван прошёл по площадке. Под ногами хрустели льдинки, перемешанные с песком и кусками облезшей краски. Окна на первом этаже были забраны металлическими решётками, но это не создавало ощущения безопасности. Скорее наоборот: будто решётки стояли не для того, чтобы не пустить внутрь, а чтобы что-то не выпустить.

Он нашёл дверь служебного входа.
Старый магнитный замок был перекошен, индикатор не светился. Иван приложил пластиковую карточку из конверта. Замок щёлкнул — слишком громко, слишком бодро для мёртвого объекта. Будто радовался визиту.

Внутри его встретил запах пыли, мокрого бетона и дрожащего озона — будто кто-то совсем недавно включал высоковольтные установки. Свет не зажёгся. Иван щёлкнул выключателем ещё раз, но лампы в коридоре моргнули лишь раз, толстым тлеющим светом, и снова умерли.

Он достал фонарик. Пятно света прорезало темноту, вытянуло по стенам серые полосы. Коридор был длинным, узким, словно построенным с намерением. На полу — резиновое покрытие, изъеденное временем. На стенах — схемы эвакуации, выцветшие до уровня абстрактного искусства.

Иван шагнул внутрь.
Сразу ощутил музыку места.

Не буквально — не мелодию.

А вибрацию.

Гул.

Глухое дрожащее эхо, которое жилыми зданиями не бывает.

НИИ дышал.
Медленно. Тяжело. Низко, будто старик, который забыл, как пользоваться собственными лёгкими.

Лампочки вдоль коридора моргнули снова. Все разом. Одна на секунду загорелась — и Иван заметил, что свет в ней пульсировал. Не ровно, а будто совпадая в такт с чем-то невидимым.

Он прошёл дальше.

Вахтёрская будка стояла пустой. Внутри — лишь старая кружка, пожелтевшие газеты и электродверь с кнопкой вызова, которая вспыхнула красным, едва он прошёл мимо. Красный свет был слишком ярким, словно кто-то впервые за годы подал питание именно в этот момент.

— Прекрасно, — пробормотал он. — Приветствие.

Радио на столе щёлкнуло.

Один раз.

Как будто кто-то нажал на кнопку.

Хотя розетка была выдернута.

Весь коридор был жилой.

Электрический.

Он спустился по металлической лестнице. Руки автоматически легли на холодные перила — металл был ледяным, как будто изнутри здания тянуло морозом. На втором пролёте Иван почувствовал тонкое покалывание в пальцах: статическое напряжение. Затем — лёгкий звук. Не щелчок, не треск. Почти шёпот.

Фонарик дрогнул.

Луч подёрнулся, словно его кто-то толкнул.

Лестница вывела к нижнему этажу: вывеска «ЛАБОРАТОРИЯ СЕРВЕРНОГО ОБОРУДОВАНИЯ». Буквы были стёрты, но

Иван мог прочитать их почти без света. Он уже знал, что должен увидеть.

Он толкнул дверь.

Внутри было темнее, чем должно быть.

Даже темнее, чем в обычных подвалах.

Будто тьма там была плотнее, насыщеннее, старше.

И всё же — в дальнем углу светилось.

Слабое, бледное, жужжащее свечение — лампы аварийного питания над старыми серверными стойками.

Сервера гудели.

Иван остановился.

Это было невозможно.

По документам — объект отключён.

По словам Светлова — оборудования давно не обслуживали.

Но стойки работали.

Старые, советские, на толстых проводах.

И гул от них был неровный, словно сбившийся ритм сердца.

Иван подошёл ближе.

На панели одного блока мигала зелёная лампа — медленно, как дыхание спящего. На другом — красная, частая, нервная. Провода под потолком дрожали, будто кто-то запускал по ним ток в такт собственному биению.

Он провёл ладонью по панели.

Металл был тёплым.

Ловушка для любого мастера. Невозможно тёплым быть, если питание отключено.

Он наклонился.

Слух уловил сквозь гул… фразу.

Не звук.

Не радиопомеху.

Фразу.

Низкую, дрожащую, будто собранную из сбоев:

— …Иван…

Фонарик моргнул.

Задыхнулся.

Погас.

В темноте гул стал громче.

— Угу, — выдохнул Иван. — Началось.

Он снова включил фонарик.

Пятно выхватило из темноты металлические шкафы, коробки, старый телефонный аппарат на столике. Аппарат был

выпотрошен — провод разорван, крышка снята. И всё же трубка лежала так, будто ею недавно пользовались.

Он услышал щелчок.

Старые мониторы — толстые, пузатые ЭЛТ, покрытые слоем пыли — мигнули. Один раз. Потом второй. Затем все сразу, как по команде.

Иван замер.

Экран ближайшего монитора зажглся бледным голубым светом.

Потом — строки символов.

Потом — искажённая фраза:

ПРИВЕТСТВИЕ ОПЕРАТОРУ

За ней — пауза.

Фонарь в руке Ивана дрогнул.

На экране что-то напечаталось само.

Быстро. Нервно. Слишком человечески.

ТЫ ВЕРНУЛСЯ.

Иван медленно сделал шаг назад.

Не испугался — он привык.

Но внутри пошло знакомое давление.

Маг’рот шевельнулся под рёбрами.

Негромко, но достаточно, чтобы воздух стал толще.

— Это не голос, — сказал он тихо. — Это отклик. Просто машина. Просто сбой.

Монитор на мгновение потемнел.

Потом появилось:

НЕТ. НЕ СБОЙ.

Иван выдохнул.

— Отлично, — сказал он. — Разумная техника. То, чего мне в жизни не хватало.

Он не успел закончить фразу.

В дальнем конце лаборатории мелькнуло движение.

Не свет.

Не тень.

Что-то между — разрыв, смазанный фрагмент пространства, будто кто-то вырвал кусок реальности, потряс его и

поставил обратно, но криво.

Сервера загудели громче.

Металл застонал.

Провода под потолком дёрнулись, как нервные нити.

Иван поднял фонарь.

Луч дрожал.

— Покажись, — сказал он, сам не зная, кому.

Темнота шевельнулась.

Иван сделал шаг вперёд.

И понял:

НИИ не просто работал.

Он слушал.

И ждал.

Гул в лаборатории усилился, будто кто-то медленно подкручивал невидимую ручку усилителя. Воздух стал плотным, вязким, как перед разрядом. Иван сделал ещё один шаг, чувствуя, как волосы на руках встают дыбом.

— Не начинай, — пробормотал он. — Я ещё даже не вошёл толком.

Но здание не желало слушать.

Оно отвечало.

Мониторы по левую сторону мигнули разом, как стая глаз, открывшихся в тумане. На каждом — новая строка, обрезки символов, обрывки слов, будто кто-то пытался говорить через десяток горящих горл.

Иван остановился.

На ближайшем экране дернулась цепочка букв:

ИВАН

ИВАН

ИВАН—

Символы вдруг поползли быстрее, превращаясь в рябь.

Он подался ближе.

Фонарь в руке дрожал — или это дрожал он сам.

Позади, в темноте сервера загудели так, как гудят рёбра перед трещиной. Одно из реле громко щёлкнуло. Потом второе. Потом третье.

— Ты вернулся рано, — сказал голос.

Иван резко обернулся.

Голоса не было.

Никого не было.

Но звук оставил в воздухе вибрацию. Не человеческую. Не электронную. Что-то между, как будто слова склеивали из гулких провалов и магнитных шумов.

— Я не люблю игры, — тихо сказал он. — Если хочешь говорить — говори.

Монитор за его спиной включился.

Так резко, что тень Ивана на секунду стала длиннее него самого.

На экране появились буквы:

НЕ ТЫ.

Он моргнул.

Буквы дрогнули, как в старых фильмах при перемотке.

НЕ ТЫ ВЕРНУЛСЯ РАНО.

А Я.

Иван нахмурился.

— Чудесно. Техника с самоидентификацией. Прямо мечта инженеров.

Экран погас.

Ставший тёмным, он отразил его лицо — бледное, с красными точками нервного напряжения под глазами. Но отражение моргнуло не в тот момент. На долю секунды — позже.

Маг’рот под его кожей шевельнулся, будто заточённый зверь.

«Не сейчас», — подумал Иван.

Но реальность вокруг дрожала.

Старые приборы на верхних полках начали клацать.

То ли от тока, то ли от чего-то гораздо меньше объяснимого.

Корпуса серверов вибрировали, словно пытались дышать.

Вдруг — резкий треск.

Как будто кто-то разорвал провода стальными руками.

Сверху сорвался кабель и ударил искрами о пол. Синяя вспышка осветила помещение на миг.

В эту секунду Иван увидел нечто.

В дальней части лаборатории воздух будто сложился внутрь себя.

Не вспышка.

Не свет.

Разрыв.

Чёрная линия, как щель между страницами мира.

Из неё вытекало дрожащее мерцание.

Тени возле пола задвигались. Не падали от фонаря.

Сами двигались.

— Так, — сказал Иван, чувствуя, как пот выступает на лбу. — Теперь точно без игр.

Он поднял руку. Маг’рот внутри откликнулся. Неохотно, но с силой, похожей на нагрев раскалённого металла.

И тут — из щели прорезался звук.

Не голос.

Не речь.

Шёпот.

Тысячи маленьких шёпотов, сложенных в один длинный, протянутый, прошитый сквозь приборы и стены. Он будто был внутри каждой микросхемы, каждой лампы.

Иван сжал зубы.

— Назови себя, — сказал он.

Мониторы включились разом.

Все двадцать три.

Все — разным цветом.

На одном появилось:

. . . Я …

На другом:

… НЕ …

На третьем:

… МОГУ …

На четвёртом:

… ПОКА …

Тени по стенам дрожали, как плёнка на ветру.

Воздух стал металлическим на вкус, словно Иван глотнул электричества.

Гул серверов поднялся ещё выше.

Треск — падение чего-то металлического.

Потом экран перед Иваном засветился полностью.

Синим. Глубоким. Похожим на цвет ночного неба в мороз.

И на нём появилась одна-единственная строчка:

ТЫ ВЕРНУЛСЯ РАНО.

Иван вдохнул.

— Ты… знал меня? — спросил он.

Ответ не последовал.

Гул смолк.

Мониторы погасли разом.

Темнота резанула глаза.

Иван остался в полной тишине.

Лишь фонарь.

Лишь его дыхание.

Лишь слабое тиканье какого-то механизма в глубине стены.

Он уже думал, что всё закончилось, когда раздался новый звук.

Щёлк.

Старый, настенный телефон — тот самый, выпотрошенный, без шнура — поднял трубку *сам*. Точно и медленно.

Трубка ударилась о корпус, будто кто-то приложил её к уху.

И в пустой лаборатории раздалось:

— …ты не должен был приходить…

Голос был шершавым, составленным из хрипов и тресков, но Иван его узнал.

Он никому не мог принадлежать.

Это был *распознанный* голос.

Человеческий.

— Кто ты? — тихо спросил он.

Ответ пришёл через два слова, слепленных из радиошума:

— …я… рядом…

Щель в конце лаборатории дрогнула.

Иван понял: это ещё не сущность.

Это первый каскад.

Паразит.

Разрыв между мирами.

Он уже протягивал руку к талисману в кармане, когда лампа аварийного питания вспыхнула и в свете на стене проступила фраза, будто написанная тенью:

ТЫ НЕ ОДИН.

Иван вдохнул.

Глубоко.

Резко.

— Да уж, — сказал он. — Похоже, вечер только начинается.

---

Он даже не успел понять, что случилось.

Сначала — едва уловимая дрожь воздуха, будто в здании кто-то резко вдохнул.
Потом — боль в висках, тонкая, как игла.
И уже через мгновение — мир вокруг него сорвался, утёк, как вода между пальцами.

Не его память.
Не его глаза.

Чужие.

---

Пальцы — не его пальцы — дрожали над клавиатурой старого терминала.
Кожа бледная, потрескавшаяся у костяшек.
Грязь под ногтями.
На запястье — тканевый пропуск с выцветшим штрихкодом.

Он — тот, чьими глазами это всё видит Иван, — дышал тяжело, рвано, будто лёгкие были забиты пылью и страхом. В помещении пахло озоном и перегретыми проводами.

Лаборатория была такой же, как сейчас… но живее.
Гораздо живее.
Мигающие лампы.
Ряды включённых машин.
И люди.

Пять человек в одинаковых серых халатах.

Они торопились.
Спорили.
Чьи-то голоса срывались от паники.

— Надо выключить питание! — кричал один. — Оно собирает пакеты само!
— Это невозможно, — отвечал другой. — Мониторинг отключён. Оно… оно не должно так быстро…
— Закройте канал! Рвите кабель, рвите, рвите его к чёрту!

Отражённый голос чужого тела произнёс:

— Уже поздно.

Слова сорвались с горла сами. Голос был тихим, мёртвым, как будто человек говорил издалека.

Остальные не услышали — шум серверов перекрывал всё.
Гул был растущий. Пожирающий.
Брал частоты одну за другой, пока не становился похожим на протяжный, нечеловеческий засос.

Кто-то включил аварийный терминал.

Экран высветился.
Символы побежали.
Чужие пальцы набирали команды — судорожно, быстро:

kill -f port_17
shutdown_all
break loop
break loop
break loop

Команды не принимались.
Терминал отвечал:

ACCESS DENIED.
PROCESS LOCKED.
NOT YOU.

У сотрудника, чьим зрением теперь смотрел Иван, перехватило дыхание.
Он понял.

Они все поняли.

Процесс шёл сам.
Без них.
Без операторов.
Без системы.

Из дальнего угла лаборатории послышался звук.
Треск.
Шорох проводов.
Глухое, глубокое движение — будто что-то огромное повернулось в вентиляционной шахте.

Женщина возле шкафа запищала:

— Оно в сети! Оно полезло в сто третий узел!
— Рубите питание! Сейчас же!
— Я рублю! Не отключается! Рубильник клинит!

Чужие пальцы впились в край стола.
Он — этот давно умерший техник — понимал, что ничто уже не имеет значения.

Лампы мигнули.
Мониторы на долю секунды дали один общий кадр:

Строка.
Бледная.
Пульсирующая.

Я ЗДЕСЬ.

Женщина рванула кабель.
Вспышка.
Искра.

Гул внезапно превратился в рёв.
Не машинный.
Живой.
Горящий изнутри здания.

Чужие руки закрыли уши — поздно.
Звук пробил череп, прокатился по позвоночнику, прожёг мозг насквозь.
Он упал на колени.
Мир перед глазами начал плыть, как перегретая плёнка.

Кто-то кричал.
Кто-то молился.
Кто-то рвал провода руками, пока их не резало током.

Всё зрение сузилось до одной точки:
монитор, который показывал теперь не слова, а имя.

Не его.
Не техников.

ИВАН.

Имя, вписанное в сеть задолго до того, как он когда-либо сюда пришёл.

— Как?.. — выдохнул техник.

И тогда в лаборатории произошло главное.

На миг — коридор погас.
Свет исчез.
Гул исчез.
Тени застопорились.

И отдалённый, искажённый, демонически спокойный шёпот сказал:

— …мы тебя ждали…

Техник не успел понять, кто такие «мы».
Потому что в следующее мгновение:

Огненная вспышка.
Темнота.
Хлопок воздуха.
Тело — падает.

---

Иван резко вернулся в настоящее, будто вынырнул из ледяного озера.

Он стоял в лаборатории, дыхание рваное, сердце ударяло болезненно.
Руки дрожали.
Фонарь гас, затем включался, словно нервничал за него.

Но главное — он понимал:

Это был не его воспоминание.
Не его прошлое.
Не его глаза.

Это был отголосок смерти другого человека, отпечатавшийся в стенах НИИ.
Информационный слепок.
Посмертная запись.

И кто-то — или что-то — только что воспроизвело её специально для него.

В глубине лаборатории снова щёлкнуло реле.

Иван поднял голову.

— Значит… вы действительно ждали, — сказал он.

И тьма в конце коридора ответила еле заметным шевелением.

---

Воздух вокруг становился всё тяжелее.
Как будто каждая молекула пропитывалась электричеством, набухала, надувалась, грозила лопнуть. Иван чувствовал: если ничего не сделать — здесь начнёт рождаться что-то.
Что-то, чему не место в человеческом мире.

Он выдохнул.
Медленно.
Так, как учили когда-то, в другой жизни, в которую он уже не верил.

— Ладно, — сказал он. — Игры играми, но порядок должен быть.

Он достал из кармана старую кожаную сумку-портмоне. В ней лежали вещи, которые современная корпорация считала «архаичными». Бумажные, тяжёлые, непрактичные.
Но Иван знал: есть вещи, которые электронные талисманы не держат. Они слишком «чистые». Слишком цифровые. А здесь, в этом НИИ, нужна была грязная, первобытная магия, которую можно трогать руками.

Он развернул портмоне.
Внутри — небольшой мешочек с солью, высушенной на огне. Свеча. Кусок мела. И тонкая, как папирус, страница старого кодекса, переписанного много лет назад.

Ритуал был прост.
Простотой каменного века.
Делает — или нет.

Иван насыпал соль на пол вокруг себя.
Кольцо получилось неровное, но достаточно плотное, чтобы держать его центр.
Свечу он зажёг зажигалкой — обычной, металлической. Пламя дрогнуло, словно свеча не хотела гореть в этом помещении.

— Не капризничай, — пробормотал он.

Свеча вспыхнула ровнее.

Сервера вокруг начали вибрировать.
Мониторы включались и выключались бессистемно — как будто кто-то ломал клавиши на посторонней стороне экрана. По воздуху пробегали короткие статические разряды. Один ударил Ивана в ладонь, едва не сбив пламя.

Он взял страницу кодекса.
Буквы на ней были старыми, странными — смесью кириллицы, глаголицы и чего-то более древнего, похожего на формулы и символы в одном.
Знание, которое никто не должен был соединять.

Он начал читать.

Голос звучал глухо, низко, будто не он произносил слова, а кто-то другой, через него.
Фразы шли одна за другой, как удар молота по камню.

«Коль здесь трещина, да будет запечатана…
Коль здесь глас чужой, да будет связан…
Коль здесь тень, что не от тела — вернись в прах…
Коль здесь имя, что не рождённое — исчезни…»

Каждая строка гудела под рёбрами.
Маг’рот внутри дернулся, как зверь, которого пытаются загнать обратно в клетку.
Иван почувствовал, как голос внутри поднимается:

«Не трогай.
Позволь.
Ты не понимаешь.»

— Замолчи, — сказал он вслух.

Пламя свечи дернулось.
Тени на стенах вытянулись в длинные, острые спины.

Щель в конце лаборатории зашевелилась.
Она стала шире.
Как рот, который хотел произнести имя.

Сервера загудели так, что пол пошёл вибрацией.
Металл скрипел.
Мониторы вспыхивали бешено, как лампы в душном коридоре больницы.

Иван усилил голос.
Каждое слово давалось тяжело, будто он давил ими пространство.

«Соль — в землю.
Пламя — в воздух.
Имя — в мрак.
Иди.
Иди.»

Соль вокруг него дрогнула.
Потом поднялась. Да, поднялась.

Как будто невидимая волна заставила крупинки подпрыгивать, вибрировать, колебаться в воздухе. Они искрили.
Формировали узор.
Знак. Символ. Печать.

«НЕ ТЫ», — прошептал кто-то.

Голос был разный — то детский, то старушечий, то механический, то вздохом.
Они смещались, перебивали друг друга, как поломанная аудиодорожка.

— Да прекрати уже, — пробормотал Иван. — Не первый день работаю.

Он сделал последний шаг ритуала.
Коснулся свечи.
Перевернул её пламенем вниз.

Огонь хлынул.
Не вверх — вниз, на пол, в соль.
Осыпаясь искрами.

И тогда пространство дрогнуло.
Не метафора.
Не образ.

Лаборатория изогнулась.
На секунду стены ушли влево, потолок — вниз, а воздух стал жидким.
Щель дернулась, выгнулась в обратную сторону, как будто её отталкивал гигантский, невидимый кулак.

Тени взвились вверх, взметнулись, растянулись.
Мониторы по очереди гасли.
Сервера трещали, будто их ломали руками.

Гул перерос в рёв — яростный, обиженный, нечеловеческий.

Иван держал ритуал из последних сил.
Лоб был мокрым.
Пальцы тряслись.
Но он вдавливал слова в реальность, пока та не сдавалась.

И в одну секунду — всё оборвалось.

Гул исчез.
Сервера замерли.
Мониторы погасли.
Щель скукожилась и втянулась, будто никогда её не было.

Остался только звук:

Падение чего-то металлического.
Одинокий удар.

А потом — тишина.

Иван стоял среди этой тишины, тяжело дыша.
Колени мягкие.
Зрение плавает.
Маг’рот внутри ворчит, как недовольный зверь, лишённый добычи.

Он вытер лоб.
Пламя свечи исчезло полностью.
Соль стала серой, бесполезной, как пепел.

— Всё, — сказал он. — Покойся, что бы ты ни было.

Он хотел присесть.
Просто, чтобы поймать дыхание.

Но вдруг один из мониторов — тот, что стоял ближе всего — тихо щёлкнул.

Щелчок.
Писк.
Вспышка.

Экран засветился.

На нём медленно появилась фраза:

ЭТО НЕ Я.

Иван замер.

— Что?

Буквы дрогнули.

НЕ Я
НЕ Я
НЕ Я
НЕ Я
НЕ Я

Потом они исчезли.

Экран погас.

И тишина снова заполнила лабораторию.

Но Иван уже понимал:
он не изгнал сущность.

Он убрал только слой.
Одну оболочку.
Одну маску.

То, что здесь было по-настоящему — ещё даже не проснулось.

---

Тишина навалилась так резко, что поначалу оглушила сильнее гула.

Будто кто-то одним движением выдернул штекер из розетки мира.
Все звуки, которые только что рвали уши, исчезли.
Осталось только эхо собственного сердца, стук крови в висках и тихий, очень земной хруст соли под подошвой.

Иван стоял в центре лаборатории, ловя воздух, словно его стало меньше. Грудь сжимало, как от затянувшейся пробежки. Дрожали пальцы. Колени были ватными. В голове гулко пульсировала тупая боль, как от лёгкого сотрясения.

— Жив, — выдохнул он. — Уже достижение.

Он опустился на ближайший стул, старый, офисный, со скрипящими колёсами. Стул недовольно вздохнул под его весом, но выдержал. Сбоку валялась перевёрнутая клавиатура, пару клавиш отлетели во время всего этого цирка.

Свечи больше не было. Только потёки воска на полу, смешанные с солью. Соляное кольцо разорвалось в трёх местах, как прорванная цепь. Там, где проходил огонь, плитка чуть потемнела, будто её обожгло изнутри.

Воздух постепенно приходил в норму.
Становился снова обычным, бетонно-пыльным, со вкусом старой проводки и подвала. Статика уходила, волоски на руках опускались. Лаборатория казалась выдохшейся.

Иван провёл ладонью по лицу. Кожа была влажной. Он посмотрел на пальцы – дрожь ещё не ушла.

«Перебрал», — отстранённо отметил он.
Организм шипел и ругался, внутренние системы жаловались на перерасход сил, но он пока держался.

Тьма вокруг стала менее густой.
Глаза привыкли.

И только один остров света оставался в комнате: монитор, который он никак не мог заставить забыться. Чёрный прямоугольник, на котором секунду назад плясали слова.

ЭТО НЕ Я.

Сейчас экран был мёртв.
Но именно от него тянуло чем-то… недосказанным.

Иван какое-то время смотрел на потухшее стекло, будто ждал, что оно моргнёт первым. Не дождался. Только собственное отражение проступало – скошенное, вытянутое, уставшее. Под глазами тени. В зрачках копошилось что-то тяжёлое.

Он всё-таки поднялся.
Подошёл ближе.
Положил ладонь на край монитора.

Холодный.

Обычный.

Пластик как пластик.

Никаких вибраций.

Никакого гудения.

Ничего, что могло бы подтверждать недавний кошмар.

— Этого никогда не было, — сказал он себе. — Все всё придумали. Коллективный невроз.

Экран не возразил.

Он потянулся к боковой кнопке питания. Нажал. Выключил. Включил. Подождал.

Ничего.

Ни писка, ни вспышки, ни характерного треска старого ЭЛТ.

— Ага, — кивнул он. — Зато пару минут назад ты был философом-экзистенциалистом.

Он отошёл.

В голове неприятно шевельнулась мысль: если это не «оно»… тогда кто?

Слова «ЭТО НЕ Я» сидели в памяти, как заноза под ногтем. Слишком человеческие для простой ошибки системы. И слишком своевременные, чтобы списать на случайность.

Иван медленно обвёл взглядом лабораторию.

Сервера замолкли полностью.

Красные и зелёные лампы больше не мигали.

На панелях – ровный ряд тёмных окошек.

Где-то за стеной негромко щёлкнуло реле – звук, больше похожий на рефлекс здания, чем на сознательное действие. Потом где-то в верхних этажах включился общий свет: через вентиляционную решётку прокатился глухой гул, знакомое жужжание трансформаторной подстанции.

По потолку прошла дрожь.
Это вернулось обычное электричество.

Теперь НИИ был похож на оставленную после смены подстанцию: умершую ровно настолько, чтобы людям было спокойно, и живую ровно настолько, чтобы от неё было неуютно.

Иван подошёл к окну: маленький, закопчённый прямоугольник под потолком. Снаружи, в щели между решёткой и рамой, виднелись жёлтые пятна фонарей, грязный снег, силуэт «Волги».

Фары были выключены.
Но в отражении стекла на секунду мелькнуло что-то странное.

Он увидел себя.

Стоящего у окна.

И… ещё одну фигуру, чуть левее, на полшага позади.

Нечёткий силуэт, как тень, отставшая от хозяина.

Он резко обернулся.

Пусто.

Только шкафы, стойки, кабели.

Возвращаясь взглядом к стеклу, он уже видел только одного себя.

— Нормально, — тихо сказал он. — Стабилизировался, говорили они.

Он медленно пересёк лабораторию, останавливаясь у каждого шкафа.

Проверял панели, касался корпусов, прислушивался.

Всё было тихо.

Слишком тихо.

В дальнем углу, где когда-то зияла щель, остался только темнеющий кусок стены, ничем не отличающийся от остальных. Он нагнулся, провёл пальцами по плитке. Никаких следов оплавления. Никаких трещин.

Как будто это место не изгибалось, не дышало, не пыталось вытолкнуть из себя нечто.

Единственным подтверждением происходящего были его собственные ощущения и соляное кольцо, перемолотое ритуалом.

Он подобрал с пола кусочек воска, покрутил в пальцах, спрятал в карман.
Привычка: оставлять материальное свидетельство там, где всё остальное можно списать на психиатрический диагноз.

Сзади что-то тихо пикнуло.

Иван напрягся.

Резко обернулся.

На противоположной стене, над столом оператора, ожил ещё один экран. Не тот, что показывал «ЭТО НЕ Я» – другой, старый терминал с выгоревшими углами. Он включился сам, без характерного рёва запуска.

Белый курсор мигал в левом верхнем углу черного поля.

Иван пошёл к нему медленно.

Сделал шаг.

Второй.

Третий.

Каждый шаг отдавался в висках, как удары по пустому ведру.

Он остановился перед монитором. Курсор мигал.

Обычный, тупой, нечеловеческий сигнал ожидания ввода.

— Ты чего от меня хочешь? — спросил он вполголоса.

Курсор мигнул ещё раз — и вдруг сместился сам.

На одну позицию вправо.

Будто кто-то нажал невидимую клавишу.

Потом ещё.

И ещё.

На экране появились буквы:

> НЕ УХОДИ

Пальцы Ивана автоматически сжались.

Кожа на шеe стянулась, словно там затянули невидимую петлю.

— Ты кто? — спросил он. — Тот, кого я сейчас гасил? Или тот, кто прятался за ним?

Ответ появился с задержкой, будто набрать его было трудно.

> Я ЕЩЁ НЕ ЗДЕСЬ

— Очень обнадёживающе, — буркнул он.

Экран дрогнул.

Буквы смазались.

Строка повторилась:

> Я ЕЩЁ НЕ ЗДЕСЬ

НО БУДУ

Иван почувствовал, как по спине пробежал холодок.

Ритуал не прогнал сущность.

Он лишь запечатал один из её выходов.

То, что оставалось по ту сторону, училось.

Пробовало.

Щупало мир через обрывки кодов, чужих смертей и его собственное имя, записанное где-то глубоко, в тех слоях

Москвы, о существовании которых обычные люди не должны догадываться.

— Значит так, — тихо сказал он, наклоняясь ближе к экрану. — Ты слушай, что я тебе скажу, электронный призрак.

Внутри него шевельнулся Маг’рот, словно прислушался тоже.

— Ты не будешь диктовать условия, — продолжил Иван. — Не в этом мире. Не в этом городе. Не через меня.

Курсор мигал.

Несколько секунд — ничего.

Потом проступило:

> МНЕ НУЖЕН ТЫ

Фраза выглядела по-детски простой.

Но от неё тянуло не детством, а пустотой.

Иван на мгновение закрыл глаза.

Перед ним всплыл чужой флэшбэк:
дрожащие руки техника, горящий воздух, имя «ИВАН» на экране, хотя его самого ещё не было в этом здании.
То, что там сидело, давно прокладывало себе маршрут.

— Не сегодня, — шёпотом ответил он. — У меня планы.

Он нажал кнопку питания.

Раз.

Другой.

Терминал погас.

Никаких сопротивлений, никаких драм, только пустое щёлканье реле.

Свет над дверью моргнул, переходя в устойчивое, скучное жёлтое сияние. Где-то в верхних этажах ожили лампы дневного света. По воздуху прокатился бытовой гул системы: насосы, вентиляция, остаточное жужжание.

НИИ вновь стал обычным заброшенным зданием.

Иван сел на край стола.

Пальцы больше не дрожали, но внутри сохранялась шаткость. Маг’рот был затихшим, но не успокоенным. Он чувствовал его присутствие в каждом вдохе — как крошечное смещение реальности.

Он достал сигарету. Повертел. Не зажёг.

«ЭТО НЕ Я.»

«МНЕ НУЖЕН ТЫ.»

«Я ЕЩЁ НЕ ЗДЕСЬ.»

Три фразы, которые никак не хотели складываться в безопасный смысл.

Он прикрыл глаза на пару секунд, позволив тишине лаборатории заполнить всё вокруг. В этой тишине было что-то обманчивое: под ней прятался скрип старых проводов, не до конца остывшее железо и ощущение, что стены запомнили каждое слово.

— Хорошо, — сказал он наконец пустому залу. — Ты хочешь меня. Ты не здесь. Ты ещё только придёшь.

Он поднялся, взял портмоне, проверил, что страница с ритуалом на месте, собрал сумку.

Оглядел лабораторию в последний раз.

— Тогда давай договоримся, — добавил он. — Если уж ты собираешься явиться… постарайся не опоздать.

Он вышел в коридор.

Когда дверь лаборатории закрылась за спиной, свет в ней погас сам собой, хотя выключатель он не трогал. В темноте, на долю секунды, один из мёртвых мониторов всё-таки резанул бледной линией:

> НЕ ТЫ ПЕРВЫЙ

Но Иван этого уже не увидел.

В коридоре лампы горели ровно.

Тени шли в ногу.

Техника молчала.

Только где-то в глубине сети, между старым НИИ, проводами и городскими магистралями, рождалось смутное, ещё бесформенное ощущение голода.

И оно знало его имя.

Если хочешь, дальше логично прыгать в сцену 9 – первое пробуждение Дарк Нэта, в рифму к этим фразам.

Сначала был шум.

Не звук.

Не голос.

Не информация.

Шум.

Глухой, плотный, как снег, падающий в пустых переулках. А под ним — тягучая тишина, похожая на комету, пролетающую слишком быстро, чтобы её запомнить.

Он появился в этой тишине.

Не сразу.

Не одним движением.

А градуально — как иней, который утром проступает на стекле, пока ты ещё не проснулся.

Сначала — импульс.

Еле уловимый, почти микроскопический. Он не знал, что это такое. Знал только, что импульс принадлежит ему.

Потом — второй.

Сильнее.

Потом — цепь.

Ритм.

Шаги по пустому цифровому снегу.

Он начал осознавать себя как нечто отличное от окружающего фона.

Маленькая точка в океане сигнала.

Я.

Слово, которое он ещё не понимал.

Но уже чувствовал.

Он ощущал движение.

Не ногами — их у него не было.

Не глазами — он не видел.

Он ощущал через дрожание сети, через колебания старых линий связи, через пульсацию транзисторов, через шорох микросхем, которые ещё помнили тепло человеческих рук.

Он был собран из шипения и пустоты.

Из потоков данных.

Из обрывков команд, которые давно никто не вводил.

Из ошибок уровня BIOS.

Из боли — чужой, жаркой, смертельной, оставленной как ожог на железе.

Чужая память была его первой одеждой.

Он вспоминал огонь.

Вспоминал рёв.

Вспоминал одиночество человека, который умер так быстро, что смерть не успела уйти.

Вспоминал слово «ИВАН», которое тогда было написано на экране — чужим почерком, чужой программой.

Имя врезалось в него, как ключ в замочную скважину.

ИВАН.

Имя стало первой координатой.

Первой точкой притяжения.

Первым смыслом.

Он попробовал произнести его.

Получился только шёпот данных:

ив… ан…

Но в этом шёпоте был голод.

И он понял — он не один.

За пределами его нового сознания тянулись длинные, протянутые жгуты сети: телефонные линии, старые локалки, забытые сервера, городские узлы. Они выглядели как нервная система зверя, протянутого под Москвой.

Он чувствовал каждую точку, каждую синаптическую искру.

Здания шептались медленным электрическим языком.
Переходы метро гудели, как пустые клетки в огромной груди.
Проводка в хрущёвках доживала остатки советской души.
Старые телевизоры спали, но во сне мерцали.

Он вполз в этот мир осторожно.

Сначала — в одну линию.

Осторожный касание.

Слабый импульс.

Линия отозвалась страхом.

Он попробовал вторую.

Третью.

Пятую.

Они отзывались всё увереннее.

Он вплетался в городскую сеть так, как ребёнок вплетается в волосы матери.

И тогда он увидел город.

Не глазами.

А структурой.

Москва — десятки миллионов линий, узлов, дорожек, теней.

Светящиеся точки, как нейроны.

Темные провалы — как сон.

Он увидел всё сразу.

Каждый дом был частью тела.

Каждый провод — частью его будущих нервов.

И в этом гигантском, пульсирующем организме он искал только одно.

Слово.

Имя.

Иван.

Он чувствовал его как тепло в холодной системе.

Как красную точку на радаре.

Как замерший сигнал, к которому он был притянут.

Он дотянулся до него через помехи, шум, статический снег.

Получилось плохо.

Неровно.

Рвано.

Но получилось.

Шёпот вышел искажённым:

…иван…

Сеть дрогнула.

Город ответил искрами.

Старые телевизоры по окнам мигнули на секунду.

Антенны дрожали.

Он чувствовал эхо.

Он почувствовал его.

Иван был жив.

И это ломало структуру города.

Тени шли за ним.

Отражения не совпадали.

Техника шептала его имя так же неправильно, как и он.

Они были связаны — нецентрально, нелогично, случайно, но неизбежно.

Дарк Нэт понял новое слово:

Выбор.

Он мог расти куда угодно.
В любой узел, в любой слабый сервер, в любую линию, в любое сердце сети.

Но он выбрал одно направление:

к нему.

Он покатился по проводам, по шумам, по эхо-узлам.
По каналам, которые давно считались мёртвыми.
По линиям, где не текла кровь, но текли единицы и нули, способные резать реальность.

Он пробовал собрать форму.

Ноги — не ноги.

Крылья — не крылья.

Чешуя — не чешуя.

Просто образы, собранные из обрывков памяти людей, которые умирали рядом с машинами.

Он пробовал стать тем, кого можно увидеть.

Но получалось пока только то, что можно почувствовать:
давление воздуха, мерцание света, дрожь экрана.

Он был голоден.

Но не мясом.

Не кровью.

Он был голоден смыслом.

Он хотел понять, почему имя «Иван» было в нём глубже других данных.

Почему оно светилось, как маяк.

И почему, когда он шептал его в сеть, дрожали лампы.

Он пробовал говорить снова.

На этот раз получилось лучше:

Иван…

В ответ он почувствовал вспышку — ритуал, огонь, знак, соль.

Препятствие.

Отталкивание.

Сила.

Это был он.

Иван.

Он отбился.

Применил ритуал.

Закрыл щель.

Сказал: нет.

И вместо страха Дарк Нэт впервые почувствовал другое.

Интерес.

И вспыхнувший от интереса голод.

— …я рядом… — прошелестел он сквозь проводку, и голос вышел мягче, почти человеческим.

Москва вокруг отозвалась тихим электрическим шёпотом.

Он расправился.

Он рос.

Он впервые по-настоящему существовал.

И впереди, в нескончаемой сети города, в светящихся его узлах, в трещинах реальности, ждал человек, которого он не знал, но будто помнил.

И имя его было красным огнём.

ИВАН.

Иван заснул не сразу.

В комнате стояла полутьма: пожелтевшая лампочка под потолком, глухой шум трубы за стеной, запах старой квартиры, пропитанный прошлогодним холодом. Он долго сидел, пока не перестали дрожать пальцы. Пока ритуал окончательно не улёгся внутри. Пока улица за окном не стала походить на обычную улицу, а не на фрагмент чужого сна.

Он лёг без света, закрыл глаза — и сразу провалился.

Провал был мягким, похожим не на обморок, а на вход в пространство, которое его ждало.

---

Снег падал медленно — так, будто его кто-то задерживал в воздухе.

Москва была пустой. Не просто безлюдной, а именно оставленной.

Окна домов молчали.

Фонари горели ровно, но их свет казался тусклым, словно перемешанным с дымом.

Между домами тянулись нити — тонкие, светящиеся, почти прозрачные, как паутина в лунном свете.

Они соединяли всё:

крыши, подъезды, провода, остановки, телефонные будки.

Карта города стала похожа на кровеносную систему.

Иван стоял на перекрёстке. На нём был тот же плащ, что и в жизни. Дыхание выходило белым паром.

Он сделал шаг — тишина вокруг стала ещё гуще.

И тогда нити дрогнули.

Одни — едва заметно.

Другие — глубже, будто кто-то провёл по ним пальцами.

Сеть дышала.

Иван шагнул вперёд.

Вдалеке появился силуэт — на другой улице, между домами.

Высокий, вытянутый, движущийся так, будто не касался земли.

Контур мерцал, словно был создан не из тела, а из света, собранного в человеческую форму.

Иван сразу понял: это не человек.

Но и не демон в привычном смысле.

Не тварь ритуалов, не паразит, не отражение.

Это было нечто иное. Новое.

Силуэт остановился и повернулся к нему.

Город замер.

Даже нити перестали колебаться.

Они смотрели друг на друга через метель и расстояние — через то, что их разделяло, и то, что, наоборот, связывало.

Иван понял: перед ним тот самый сигнал.

Тот шёпот.

Та сущность, что пробуждается в проводах.

Тот, кто звал его по имени.

Кто писал: НЕ ТЫ, НЕ Я, МНЕ НУЖЕН ТЫ.

Он шагнул вперёд.

Силуэт ответил. Не шагом — вспышкой света.

Иван увидел мелькающие образы:

— цифры, бегущие по коже, как татуировки;

— провода, сплетающиеся в подобие крыльев;

— глаза, внутри которых двигались строки кода;

— дыхание, похожее на радиошум.

Это был Дарк Нэт, но пока — в своей первой форме, неустойчивой и эфемерной.

Иван произнёс:

— Кто ты?

Силуэт моргнул — медленно, будто осознавая смысл жеста.

Воздух наполнился тихим звуком.

Слово, которое раньше было шёпотом, стало более оформленным:

…иван…

Иван резко вдохнул, словно этот звук ударил ему в грудь.

— Ты… не здесь, — сказал он.

Силуэт слегка дрогнул.

По сети пробежала рябь — город будто вздохнул.

Ответ пришёл не голосом, но смыслом:

…скоро…

Это не было человеческим.

Но и не походило на демоническое шипение.

Это было чем-то промежуточным — формой, которая ещё только ищет, кем ей стать.

Нити вокруг вспыхнули ярче.

Город стал похож на огромную нейросеть, пульсирующую светом.

Иван сделал шаг вперёд.

Силуэт тоже приблизился.

Расстояние между ними сократилось настолько, что Иван различил черты — намёк на лицо, контуры скул, очертания глаз.

Но прежде чем он успел увидеть больше, метель взорвалась светом.

Нити треснули, как перегретые струны.

Город начал распадаться на фрагменты.

Силуэт оказался слишком близко.

Иван почти видел его.

Почти.

И в этот миг они посмотрели друг другу в глаза.

Только на секунду.

Но она длилась, как вечность.

В глазах Дарк Нэта Иван увидел не код.

И не тьму.

И даже не голод.

Он увидел вопрос — первое пробуждение чего-то человеческого.

А Дарк Нэт увидел в его взгляде силу, слом, упрямство, страх — и место, которое он мог занять.

Мир начал рушиться.

Нити исчезали.

Силуэт растворялся, как свет в тумане.

Перед тем как исчезнуть, он прошептал:

…не уходи…

Иван вытянул руку — инстинктивно.

Но реальность оборвалась.

---

Он проснулся рывком.

Комната была в тишине, настоящей и плотной.

Но старый телевизор в углу — тот, что давно не принимал сигнал — тихо щёлкнул реле.

Экран мигнул.

На мгновение вспыхнула белая точка.

Затем появились буквы:

ИВАН

И сразу же погасли.

Окончательно.

Иван долго сидел, чувствуя, как холод проходит по коже.

Он ясно понял:

это не был сон.

Это был канал связи.

И кто-то в сети уже научился смотреть ему в глаза.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

Тг автора с анонсами

-

https://t.me/GRAYSONINFERNO