Камарил

Чайки везде кричат одинаково — нет никакой разницы, на юге они или на севере. Казалось бы, такие разные города, такие непохожие моря, даже небо, кажется, совершенно другое — а звук один и тот же, пронзительный и слегка раздражающий. Благо, к нему, как и к плеску волн, быстро привыкаешь.
Гурд Шоррисон никогда не считал себя дипломатом. Ему и вовсе временами казалось, что он не способен связать двух слов, а лицо его кажется столь отталкивающим и непреклонным, что люди неизменно воспринимают его как минимум с неприязнью. Поэтому сначала он отказался сюда плыть, сочтя предложение владыки Гвойна неудачной шуткой, навеянной мрачным душевным состоянием, которое Торгир испытывал с тех самых пор, как с берегов Талаара пришли дурные вести.
И тогда владыка ясно дал Гурду знать, что его мнения он, собственно, и не спрашивал. Глава свободного острова Гвойна твердо стоял на том, что предоставит зиеконцам только одного посла — и им будет его собственный секретарь, как бы сам секретарь этому не противился.
—Я мало кому доверяю, —Перед отплытием Гурда признался Торгир, —Особенно после того, как пропал Рауд. Так что возражений я не приму.
Тогда Гурд все еще лелеял надежду переубедить владыку Гвойна в целесообразности его плавания в Зиекон, но не смог найти слов, чтобы отказать главе острова. На Торгира и так многое свалилось после того, как пришли вести о поражении Рауда в Талааре — за несколько недель он, кажется, постарел лет на десять, стал угрюмым и немногословным. От прежнего громогласного старого вояки — иногда такого похожего на неугомонного племянника — осталась только искаженная тень. Он, конечно, скрывал свои чувства, но Гурд не был слепым и не был идиотом — сильнее, чем Раудом, Торгир не дорожил ни кем.
Не нужно было хорошо разбираться в политике, чтобы догадаться, ради чего союз с Зиеконом теперь понадобился самому Торгиру и острову Гвойну — ни ради земель, ни ради господства над северными морями. Ради мести. Торгир жаждал всем сердцем, чтобы Кирация поплатилась за гибель лучшего гвойнского корабля и его капитана.
И Гурд хотел того же — поначалу он не признавался в этом даже самому себе, но потом почувствовал, человека ближе, чем Рауд у него, по сути, и не было. Когда ты прожил жизнь, зарывшись в книгах, пергаментах и подсчетах, вряд ли у тебя найдется много друзей. Капитан “Черной змеи” — казалось бы, такой непохожий на него самого — был единственным человеком, кто никогда не забывал о Гурде.
И теперь он просто обязан был отплатить Рауду той же монетой.
Всю дорогу до империи Гурд наблюдал за зиеконцами — можно сказать, он изучал их, словно диковинных животных, подмечая самые необычные повадки, внешность и общее настроение. С каждым днем в потрепанном альбоме гвойнца появлялось все больше записей и зарисовок — вот пару слов о странном зиеконском языке — с одной стороны плавном и певучем, а с другой — излишне заковыристом, в котором имели значение не только звуки, но и интонация произнесенных слов. А вот — иллюстрация главного отличительного знака зиеконского дворянства — силисы (если Гурд правильно записал название) — тонкой цепочки из драгоценного металла, которая представляла собой серьгу, что крепилась к мочке уха и к крылу носа. При каждом движении головы она легонько позвякивала, что по мнению Гурда должно было неимоверно раздражать, но никто из зиеконцев почему-то не жаловался.
Сами имперцы по большей части были невысокими и коренастыми, с загорелой смуглой кожей, темными глазами и волосами. Говорили они громко, да и эмоций не сдерживали. К концу плавания Гурд знал как минимум пару десятков эффектных зиеконских ругательств, и все они ему отчего-то очень нравились.
Он даже поймал себя на мысли, что это путешествие вышло не таким уж и дурным – имперцы оказались не самыми плохими людьми, а их необычные нравы так разительно отличались от привычных Гурду гвойнских, что казались глотком свежего воздуха.
Когда имперские корабли впервые пришли в ка-Гвойн, они показались Гурду причудливыми — вместо узких и длинных гвойнских лодок это были огромные пузатые судна, совершенно не маневренные из-за собственной тяжести и размера, но очень вместительные. Они могли одновременно перевозить как полные трюмы грузов, так и несколько десятков пушек, а экипаж даже самого малого из кораблей составлял целых две команды любого гвойнского судна — той же “Черной змеи”!
Потом Гурд, конечно, понял, почему имперцы могли позволить себе такие корабли — в их теплых водах не встречалось ни острых скал, ни бешеных ветров со штормами — досаждал разве что дождь, но и он не чинил никакого препятствия. Гурд в морском деле смыслил мало, но что-то подсказывало ему, что Рауду вряд ли пришлось бы по душе такое море. Друг слишком любил риск и опасность. Вот только до добра его это не довело…
А Гурду здесь нравилось — нравились и теплые воды, и громогласные люди, и город, что сейчас замаячил на горизонте. Чем ближе они подплывали, чем яснее становились очертания зданий, не похожих ни на что, что когда-либо доводилось видеть гвойнцу.
Он вдруг ощутил укол стыда за свой дикий северный край, где все здания представляли из себя нетесанные каменные глыбы с уродливыми маленькими окошками. Впрочем, Гвойн был свободным островом, а не империей, как Зиекон, поэтому им и не требовалось всех этих дворцов и храмов.
И все же хотя бы один раз в жизни их необходимо было увидеть.
Засмотревшись на пронзающие безоблачное голубое небо башни из светлого камня и круглые стеклянные купола, отражающие яркий солнечный свет, Гурд даже не заметил, как к нему подошел капитан корабля — имперский адмирал Шариат.
Ни разу за все время плавания Гурд не видел адмирала с непокрытой головой — должно быть, этот странный узел из ткани на голове тоже был каким-то знаком отличия, но спрашивать гвойнец пока не решался. Он допускал и тот вариант, что из-за головного убора Шариат просто хочет казаться выше — ростом он не удался даже по меркам зиеконцев, а Гурду и вовсе не доставал до плеча.
—Вид на Дореи с моря — самое прекрасное, что мне доводилось видеть в жизни, —С наслаждением сообщил адмирал, застыв чуть позади гвойнца с заведенными за спину руками. В таком виде он, обернутый в дорогие расшитые тряпки, словно в скатерть, отчаянно напоминал напыщенного индюка, но Гурд упрямо гнал из головы это сравнение, чтобы оно не вызвало на лице непрошенную усмешку.
Они с Гурдом почти сразу договорились общаться на кирацийском — гвойнцу было больно слышать, как зиеконец коверкает его родной язык своим ужасным произношением, поэтому сошлись на языке общего для империи и острова врага.
Отвернувшись от поистине роскошного вида имперской столицы, Гурд с самодовольным видом посмотрел на Шариата:
—Вы не видели гвойнские Северные Скалы. Природные творения завораживают гораздо больше чудес, созданных людскими руками.
Моряки вовсю готовились причаливать — вокруг поднялась суета и шум, громогласные выкрики перебивали даже плеск волн и вопли чаек. Само собой, Гурд даже не услышал, что ответил ему Шариат, а потому спокойно вернулся к созерцанию пейзажа.
Он не знал, что ждало его в Зиеконе. Какие тайны и опасности скрывались на этих тесных улочках, под приземистыми светлыми крышами и в коридорах роскошных дворцов из мрамора и стекла? Гурд допускал даже, что его могут попытаться убить, хотя это казалось совершеннейшим бредом и было бы самым глупым и неосмотрительным поступком со стороны имперцев.
Прибытие гвойнского посла в Зиекон окончательно скрепляло союз двух стран и знаменовало собой полноценное начало войны — не той, что велась лишь на словах и на чужих территориях, а настоящей — смертельной и разрушительной, той, что положит конец и без того расколотой на части, обезглавленной и охваченной мятежом Кирации.
Еще несколько месяцев назад Гурд и подумать не мог, что до этого дойдет: он был уверен, что Рауд вернется из Талаара — пусть даже с поражением — и все пойдет своим чередом. Но все полетело к чертям с самого начала — уже когда Рауд, который всегда славился своей самоуверенностью, решил дать Флетчеру бой, не дожидаясь зиеконских кораблей. Это было безумием, и вряд ли у друга были веские причины поступать столь безрассудно.
Рауд поплатился за свою глупость, но последствия затронули не только его. Теперь Гвойн был втянут в крупный союз, а значит, не имел права на проявление слабости.
Как и сам Гурд Шоррисон.
*
Не успел корабль причалить, как Шариат с прежним рвением вцепился в Гурда. Что удивительно, адмирал был одним из немногочисленных имперцев, кто совершенно не вызывал у гвойнца симпатии — с гораздо большим удовольствием Гурд сошел бы на берег в компании простых моряков, с которыми он успел сдружиться за время плавания. Шариат был излишне навязчив, а в поведении помимо истерических выкриков и манерных вздохов выдавал столько жеманства, что воспитанному в суровом мужском обществе северянину часто становилось не по себе.
Но что бы там Гурд не думал, посол свободного государства обязан находиться лишь в соответствующем его статусу обществе, которое в данном случае мог обеспечить лишь Шариат.
Сойдя на землю, они очутились в самом шумном и людном месте из всех, что Груду приходилось видеть. Даже в народные праздники на центральной площади Гвойна едва ли собиралась десятая часть людей, что толпилась здесь. Видимо, император не посчитал нужным — или излишне трудным — очистить пристань от горожан, а потому важному заморскому гостю и его спутникам приходилось пробираться через крикливую толпу грузчиков, торгашей, уличных артистов и куртизанок. Шариат, конечно, со всех сторон окружил себя вооруженными саблями моряками и держался так, словно шел по тронному залу, но Гурд от этого чувствовал себя еще более неуютно.
—Его Величество Император должен прислать за нами встречающих, —Сообщил адмирал, —Уверен, они уже где-то здесь.
Вытягивая шею, он пытался различить в загроможденном мелкими постройками и людьми пейзаже пристани группу всадников с императорскими знаменами. Гурд с высоты своего роста их уже видел — несколько человек на породистых лошадях в странных доспехах и с незнакомым гвойнцу оружием. Он уверенно двинулся к ним сквозь толпу, не переставая при этом скользить взглядом по каждой диковинке, что попадалась на глаза.
Жаль, у него была не слишком хорошая зрительная память. Гурд хотел бы до мелочей запомнить маленькое хвостатое животное с забавной мордочкой, чем-то похожей на человеческую, чтобы потом нарисовать его в своем альбоме, но времени у него было так мало, что он едва успел его разглядеть, не то, что запомнить.
Он заметил, что каким-то образом смог выбраться из кольца вооруженных моряков и теперь шел рядом с ними, а не с Шариатом, чье лицо при виде простонародья скривилось в выражении плохо скрываемой брезгливости.
Несколько раз Гурд чувствовал, как кто-то тянет его за рукав. Он оборачивался и видел перед собой прекрасную южанку с глазами настолько темными, что никакое ночное небо не шло с ними даже в сравнение. Гурд хотел бы последовать за ней, хотел бы постичь и эту сторону здешней жизни, но сейчас у него не было на это времени, да и что подумают о после, неспособном устоять перед портовой шлюхой?
Они упрямо продвигались вперед мимо музыкантов и торговцев. Казалось, толпа здесь была настолько пестрой и разношерстной, что высокий бледный человек просто не способен привлечь чье-то внимание, но Гурд успел поймать на себе не меньше десятка любопытных взглядов. Они смущали его и заставляли скукоживаться — лишь бы казаться меньше и ниже, чем он был на самом деле, чтобы не привлекать к себе внимания.
Рауд чувствовал бы себя здесь как дома. Он любил и внимание к себе, и шумные толпы, и новые неизведанные места. Он бы без зазрения совести двинулся вслед за прекрасной куртизанкой, наплевав на все возможные последствия. Гурд же был человеком совершенно другого толка…
Наконец, они добрались до встречающих. Вблизи императорские солдаты поразили Гурда еще сильнее. Их странные доспехи бронзой блестели на солнце — литые латы закрывали грудь и спину, но до рук, видимо, зиеконцам не было никакого дела — их опоясывали лишь причудливые кожаные ленты. Головы гвардейцев покрывали такие же, как у Шариата, тканевые узлы, а вооружены они были длинными копьями и странными изогнутыми мечами, совершенно не похожими на привычные Гурду сабли и шпаги.
Лишь один человек из свиты был с непокрытой головой — впрочем, все остальное у него тоже отличалось. Он долгое время гордо восседал на статном рыжем скакуне, но по приближении Гурда с адмиралом все же решил спешиться, чтобы поприветствовать гостей. На нем не было ни доспехов, ни лент, зато от уха к ноздре тянулась тонкая золотая цепочка — силиса.
—Приветствую в Зиеконской Империи, —Почти без акцента выговорил он на гвойне. Лицо его при этом мало что выражало — не было ни улыбки, ни разочарования, только лишь скука. Или Гурду просто так показалось?
—Благодарю Его Величество Императора за приглашение, —Вежливо отозвался гвойнец, слегка склонив голову.
Имперец смерил Гурда очередным бесцветным взглядом. Судя по виду, он был достаточно юн — не старше лет двадцати двух — но взгляд его выражал такую усталость от жизни, какую не встретишь и у многих стариков.
—Это вы скажете ему лично, передо мной можете обойтись без лести, —Юноша вдруг заговорил на кирацийском, —Садитесь в седло и следуйте за мной, мы и без того здесь задержались.
С этими словами он поспешил сесть на своего коня и легонько тронул поводья. На мгновение Гурд даже растерялся, но потом его взгляд все-таки приметил двух запряженных скакунов, которые, очевидно, предназначались для гостей. Гвойнец поспешил забраться в седло, и к тому моменту вся процессия успела тронуться в сторону дворца.
Про Шариата все словно забыли — юноша и вовсе его не замечал, заставив плестись в хвосте их небольшой кавалькады. Один лишь Гурд обернулся, чтобы удостовериться, что адмирал от них не отстал — из-за своего длинного неудобного одеяния он чуть замешкался с лошадью, но уже практически догнал остальных. Сказать по правде, в седле он держался отвратительно — может, для моряка это не такой уж и важный навык, но вот Рауда никак нельзя было назвать плохим наездником.
—Не воспринимайте этого юнца всерьез, —Вдруг шепнул Гурду адмирал, когда им наконец удалось поравняться, —Он слишком избалован и заносчив, и в этом виноват Его Величество Император.
—Так это — сын императора? –Догадался гвойнец.
—Его Высочество принц Афшин, —Небрежно бросил Шариат, —Наследник престола.
Гурд пристально уставился в спину юноше, что с царственным видом вел за собой процессию по широкой улице. Обряженные в шелка прохожие с почтенным видом расходились в разные стороны, пропуская гостей императора. Гурд начал привыкать, что на него смотрят с удивлением — теперь он и сам разглядывал местных жителей в ответ. Большинство из них, несмотря на жару, были облачены в длинные мешковатые одежды, на вид очень неудобные и тяжелые. Женские платья были чуть изящней мужских, но совершенно не подчеркивали фигуру — наверное, для того, чтобы не искушать своим видом случайных прохожих. Многие из них носили на голове узлы, подобные адмиральскому, но силис Гурд не заметил ни у кого.
От широкой улицы ответвлялись более мелкие, узкие и тесные — кое-где на дороге вовсе не разошлись бы двое. Дома из светлой глины стояли вплотную друг к другу, словно книги на библиотечной полке. Гурд при всем желании не успевал разглядеть всего, он метался взглядом из стороны в сторону и, наверное, походил на любопытного ребенка, но жажда узнать про эту диковинную страну как можно больше не позволяла северянину просто смотреть вперед и ждать, когда за спиной захлопнутся двери императорского дворца.
Впрочем, за это время их процессия уже почти добралась до него — великолепного здания, что возвышалось над остальным городом, окруженное высоким забором из светлого камня. Гурд невольно залюбовался изящными коваными узорами на воротах, что больше походили на картину, нежели на работу обычного кузнеца. Он постарался хотя бы примерно запечатлеть в памяти затейливый орнамент со зверями и птицами, чтобы потом изобразить его в альбоме.
На территории дворца гостей встречал роскошный сад — Гурд, привыкший к елям, соснам и мелким хилым кустам, был поражен тому, какие диковинные растения, оказывается, могла сотворить природа. Тут и цветы всех мыслимых форм и расцветок, и деревья без веток со странными разлапистыми листьями на самой макушке… Гвойнец старался не упускать из виду ничего, но стоило процессии подъехать чуть ближе, как императорский дворец захватил его внимание целиком и полностью.
Это был самый настоящий город в городе! Мимо всадников по засыпанным песком дорожкам проносились многочисленные слуги и придворные, солдаты в доспехах точно таких же, как у охранников принца, стояли на посту по всему периметру двора. Отовсюду доносились голоса, пение птиц и шум города за стенами, а откуда-то — даже музыка. Стеклянные своды крыш, круглые и плавные, отражали яркое солнце и словно сливались с самим небом, чуть поблескивая на его фоне.
Принц спешился первым из всей процессии. К его коню тут же, словно из ниоткуда, подбежал невысокий слуга в кипельно-белых одеждах, оттеняющих загорелое лицо, и ласково взял жеребца за поводья. Наследник престола явно не желал обременять себя ожиданием неторопливых гостей, но когда он с недовольным видом повернулся к Гурду с Шариатом, северянин уже стоял на земле, чем заслужил от принца едва заметную ухмылку.
—Господин адмирал, —Юноша нетерпеливо обратился к Шариату, неуклюже сползающему с коня, —Вас желает видеть советник Таши. Насколько я понял, безотлагательно.
Гурд искренне удивился, что принц сказал это на кирацийском, но виду не подал.
—Но… как же встреча с Его Величеством? —Недоуменно нахмурился адмирал, —Мне нужно сопровождать господина посла…
—Я с удовольствием сделаю это за вас, —Принц буквально оскалился в “любезной” улыбке, —К тому же, это приказ императора.
Взгляд его кипел едва сдерживаемым гневом, и Шариату не оставалось ничего, кроме как подчиниться.
В сопровождении двоих стражников адмирал медленно двинулся в сторону узкой аллеи, что вела к раскидистому правому крылу дворца, окруженному клумбами и аккуратно подстриженными кустами.
—Следуйте за мной, господин посол. Его Величество не терпит промедлений, —Бросил наследник, разворачиваясь на каблуках.
Под журчание фонтанов и пение птиц Гурд, пораженный здешними красотами до глубины души, послушно следовал за принцем к широкому парадному входу, куда вела роскошная мраморная лестница. Что-то подсказывало северянину, что внутреннее убранство императорского жилища ничуть не уступает внешнему.
Резные двери медленно, без единого звука, распахнулись, и процессия вошла во дворец императора, больше похожий на резиденцию кого-то из древних богов.
Длинные коридоры оказались прохладными и светлыми, звук шагов утопал в мягких коврах, что покрывали мраморный пол, а окна, в отличие от привычных Гурду гвойнских, не были закрыты цветными витражами и пропускали солнечный свет, что скользил по полу и стенам, создавая на них причудливые рисунки. Высоченный сводчатый потолок поддерживали изрезанные четкими гранями колонны, в основании которых можно было заметить изображающую зверей и людей лепнину.
Принц Афшин вел Гурда по коридору слишком быстро — северянин просто не мог запомнить все, что видел перед собой, чтобы потом зарисовать это в блокноте. Засматриваться на скульптуры и фрески было бессмысленно, поэтому Гурд перевел взгляд на самого наследника.
Первое впечатление о нем северянину не нравилось — обыкновенный самоуверенный юнец, избалованный папашей и искренне верящий, что всё в этом мире принадлежит ему. Но теперь, после странного разговора с адмиралом во дворе, Гурд задумался — мальчишка может оказаться не так прост. При дворе, тем более таком огромном, как этот, непременно ведется немало игр, и Шариат просто мог оказаться не на той стороне. Потому и заслужил от принца такое отношение.
—Ваше Высочество, —Решительно окликнул юношу Гурд.
Тряхнув пышными черными кудрями, принц обернулся.
—Адмирал присоединится к нашим переговорам?
—Полагаю, что да, —Холодно изрек Афшин, —Советник не задержит его надолго.
Гурд удовлетворенно кивнул, и юноша смерил его придирчивым взглядом — оглядел одежду, сапоги, саблю в ножнах. Маска безразличия неожиданно спала с его лица, и Афшин осторожно полюбопытствовал:
—В северных краях все воины вроде вас?
В голосе принца послышалась неуверенность. Неужели Гурд произвел на него такое внушительное впечатление, что смог поцарапать хрупкое юношеское эго? Говоря по правде, Афшин был достаточно высок для зиеконца — то есть, всего на полголовы ниже Гурда — да и сложен просто отлично: широкие плечи, мускулистые руки. Вряд ли он только понаслышке знал, как пользоваться мечом, да и судя по тому, как парень держался в седле, наездник из него тоже был неплохой.
—Вообще-то, я не воин, —Улыбнувшись, покачал головой Гурд, —Я секретарь.
—Нечасто встретишь секретаря с ножнами на поясе, —Ухмыльнулся Афшин.
—На моей родине мужчина, неспособный защитить себя и свою женщину, мужчиной не считается, —Объяснил Гурд.
—Суровые обычаи…
—Но благодаря им в Гвойне нет трусов, —Пожал плечами северянин.
Афшин многозначительно прищурился, но заглядывать Гурду в глаза не спешил:
—Возможно, и так… Думаю, Его Величество сделал правильный выбор, решив заключить с вами союз. Девиз нашего дома “Закаляй смелость, карай трусость”. Мы ценим смелых людей.
Гурд не знал, что ответить, но к счастью, это ему и не понадобилось — череда лестниц и длинных коридоров наконец привела их к массивным двустворчатым дверям из гладкого лакированного дерева. Афшин вяло махнул рукой стражникам, что стояли на посту возле дверей, и те отточенными за годы службы движениями налегли на тяжелые створки, пропуская гостей внутрь.
За порогом Гурд ожидал увидеть что угодно, но не это. Он и вовсе не думал, что кто-то может додуматься построить нечто подобное в императорском дворце. А главное — зачем?
Его взору открылось высокое и светлое круглое помещение. Если бы Гурд не знал, где он находится, то решил бы, что в башне — стеклянный потолок, пропускающий солнечный свет, располагался на высоте в пять или шесть раз выше человеческого роста, и почему-то северянин был уверен, что внизу скрывалась глубина ничуть не меньше — со своего места он плохо видел дыру, огороженную изящными коваными перилами, но она отчего-то казалась ему бездной.
К потолку тянулись мраморные колонны и странного вида небольшие скульптуры. Приглядевшись, Гурд распознал в них мучеников, закованных в цепи и кандалы, с поднятыми к нему глазами и раскрытыми в беззвучном крике ртами. Чтобы не создавать впечатление излишне любопытствующего варвара, северянин поспешил оторвать от них взгляд и перекинулся на императора — благо, тот уже сам шел к нему навстречу.
Владыка Зиекона оказался довольно приятным на вид человеком. Еще совсем не старый, он мог похвастать отличным сложением, широкими плечами и крепкими руками. Одет он был точно так же, как сын — в плотный пурпурный жилет, широкие штаны, издалека напоминающие юбку, и в крепкие невысокие сапоги со слегка загнутыми кверху носами. Его загорелые руки остались обнажены, и сверху донизу были увешаны золотыми браслетами разного вида и толщины. Единственное, что отличало отца от сына — это узел на голове и длина силисы, которая у императора спускалась аж ниже плеча.
—Приятно видеть гостя из такого далекого края в моем доме, —Заговорил император на кирацийском. Странно было слышать из уст зиеконца речь его врага — тем более, такую чистую.
Гурд уважительно поклонился, принимая в свою ладонь унизанную кольцами императорскую руку. На мгновение прильнув к ней губами, северянин выпрямился и смерил взглядом императорского спутника — невысокого толстого человека, с ног до головы обернутого в дорогие шелка.
—Как вам моя империя, господин посол? —С самодовольной улыбкой поинтересовался император.
—Зиекон поразил мое воображение, Ваше Величество, —Без доли лукавства ответил Гурд.
—Не устали с дороги? Путь из Гвойна выдержит не каждый, —Вмешался в разговор толстяк.
Глядя на эту хитрую щекастую рожу, Гурд, сам того не ведая, начал искать в его словах подвох. Поэтому ответить решил не менее витиевато:
—У нас на родине очень любят фразу “Легок путь, если тот дом дороги стоит”.
Толстяк довольно прищурился:
—Я так и знал, что северяне мудрый народ.
—Вы можете не сомневаться — этот дом стоит дороги, —Довольно улыбнулся император.
—Мы относимся к союзу с Гвойном со всей серьезностью, —Подхватил толстяк, поглаживая клиновидную бородку.
Заглядывая в его хитрые глазенки, Гурд собирался с мыслями и искал в себе смелость сказать именно то, зачем он сюда приехал:
—Адмирал Шариат убеждал нас в том же самом. И не явился на бой при Талааре. Мне нужны гарантии.
Император встретил его слова улыбкой провидца, предсказавшего будущее на сотню лет вперед. Гурд ощутил себя открытой книгой, которую так досконально изучили, что уже успели потерять к ней интерес.
—Гарантии у вас будут. Прямо сейчас.
Северянин и сам не заметил, как нахмурился и позволил толстяку взять себя под локоть. Тот мелкими шажками подвел его к перилам, за которыми и вправду простиралась бездна — самая глубокая из всех ям, которые Гурду только приходилось видеть. Он пытался прикинуть, сколько нужно лететь до самого низа, а главное — что останется от человека, если он свалится туда с такой высоты. Мокрое пятно, не более того.
Окованная камнем, круглая и почти бездонная яма оканчивалась торчащими железными пиками, вбитыми в землю, словно колья. Выглядели они не просто угрожающе — они приводили в ужас. Гурд никак не мог связать в голове те два факта, что даже они, гвойнцы — истинные варвары для всего мира — прибегали к казням весьма заурядным, в то время как цивилизованные имперцы сбрасывали своих приговоренных с огромной высоты на железные пики.
Вдоволь насладившись “изысканным” орудием казни, Гурд обернулся на императора, добродушно говорящего о чем-то с сыном. Чувство смутной тревоги неприятно кольнуло северянина, и в этот момент двери в зал снова распахнулись, чтобы впустить жутковатого на вид человека со шрамом на губе в компании Шариата, отчего-то переодетого в длинную, почти до пола, белую рубаху. Следом за ними вошли еще два гвардейца, вооруженных копьями и изогнутыми мечами.
Гурд разозлился на самого себя за глупость — почему только сейчас, увидев на руках Шариата кандалы, он понял, что на самом деле происходит?
Не успели за их спинами захлопнуться двери, как Шариат, напуганный до чертиков, бросился в ноги императору:
—Yaaribbe! Arkham!
Первое слово Гурд опознал — оно обозначало что-то вроде “господин” или “владыка”. Впрочем, желание Шариата было понятно безо всякого перевода — он явно умолял о помиловании, а император явно не собирался внимать его мольбам. Лицо его лишь искривилось в усмешке, а взгляд обратился к стоящему в стороне человеку со шрамом:
—Советник Таши, поприветствуйте нашего гостя, посланника владыки Гвойна.
—Нечасто увидишь северянина в наших краях, —Поклонился мужчина. Голос его походил на шипение змеи, а загорелое лицо напоминало сгнившее сморщенное яблоко, —Надеюсь, империя придется вам по душе.
Нервно взглотнув, Гурд вновь перевел взгляд на ползающего в ногах у императора скованного кандалами Шариата. Говоря по правде, теперь назойливый адмирал производил собой крайне жалкое зрелище. Впрочем, кто будет не жалок перед лицом смерти, тем более, такой жестокой?
—Это мои гарантии, —Не стал медлить император, —Зиекон карает трусов не менее решительно, чем Гвойн. Ailtaqataha!
Шариат вопил каким-то чужим голосом, пока подошедшие гвардейцы хватали его за локти и поднимали на ноги. Взгляд его метался от одного лица к другому, пока не замер на Гурде, пораженном таким скорым развитием событий.
Какой-то слабый шепот в голове просил северянина вмешаться. В его силах было если не остановить это, то хотя бы отложить на потом, но глядя на стенания и унижения Шариата он ощущал лишь какое-то странное чувство раздражения, словно под ухом жужжала назойливая муха.
Из-за трусости это человека Рауд отправился в бой против Флетчера один. Если бы не Шариат, не явившийся в Талаар, “Черная змея” могла бы остаться в целости, а его друг давно бы вернулся домой живым. Адмирал заслужил это.
—Этот старинный вид казни изобрел визирь императора Кафмуда Шестого, —Вроде бы Гурду, но по виду словно самому себе сказал император, —Он был великим философом и как-то сказал: “Только пред лицом бездны открывается душа истинная — хоть смельчака, хоть труса, хоть праведника, хоть грешника”.
—Поэтому мы дарим им возможность узреть свою душу, —Присоединился к рассказу принц Афшин.
Тем временем стражники подвели Шариата к перилам, пока тот, извиваясь в их руках, все еще пытался вырваться на свободу, словно это могло спасти его от смерти. Воистину, таких трусов нужно еще поискать! Любой другой на месте адмирала уже принял бы неизбежное и оставил нелепые попытки выскользнуть из лап своих палачей, но Шариату явно было невдомек, что своим видом он вызывает лишь смех.
Советник Таши достал из складок своего длинного одеяния увесистую связку ключей и, выбрав среди них изящный серебряный ключик, вставил его в крохотную замочную скважину на перилах. Одна из створок легко отворилась, открывая дорогу к бездне, и стражники подвели белого от страха Шариата к самому краю.
—За трусость и предательство своего владыки и союза по его приказу заключенного, я, император Зиекона Даллар Третий Бахонар, приговариваю разжалованного адмирала Фарбуда Шариата к смерти! —Громогласно провозгласил император, —Приговор будет приведен в действие без промедлений и возражений.
Из уст Шариата полилось что-то совсем невнятное. Гурд готов был поручиться, что даже зиеконцы не разбирали, что он пытался лопотать, стоя “пред лицом бездны”.
Дождавшись ленивого взмаха руки императора, стражники отточенным движением столкнули адмирала вниз. В каменном помещении эхо от его крика казалось жутким и величественным, хотя смерть его таковой не была. Гурд услышал лишь склизский влажный звук, с которым тело Шариата приземлилось на заточенные пики.
Император и его свита тотчас прильнули к перилам. Выражение полного безразличия отражалось только на лице принца Афшина, что стоял в стороне и даже не взглянул на тело казненного внизу.
А Гурд посмотрел. Впрочем, он увидел там именно то, что ожидал — железные острия, залитые кровью и вышедшие из обмякшего тела, нанизанного на них, словно кусок мяса на вертел. Белая рубашка окрасилась красным, по каменному полу расползалась багровая лужа. Бесчестная смерть бесчестного человека.
—Теперь вы мне верите? —Обратился к Гурду император, —Я уничтожу всех трусов в своей империи, если понадобится, но Кирация будет нашей.