Каменные сады Титана

Человечество научилось переписывать свои желания. После Великого Перепрограммирования потребности стали выбирать, как инструменты — исходя из их полезности для долгосрочных целей. Рациональность стала новой религией, а ее пророком считался философ Аргонов, мечтавший о существе, слившем воедино гедонизм и стоицизм.

Но у его учения были критики. Они предупреждали: «Когда человек получит возможность менять свои потребности, это смогут делать не все. Одни получат возможность манипулировать потребностями других. Не будет никакого „разумного выбора“, будут мегакорпорации, предлагающие за плату приспосабливать человека к своим нуждам — уменьшать стремление развлекаться, чтобы люди дольше оставались на работе, усиливать чувство верности государству...»

Их не слушали.

Инженер Кай, как и все, был оснащён Арго-модулем — интерфейсом, названным в честь философа. Модуль мягко направлял его интересы в сторону того, что максимизировало общую полезность его предполагаемой тысячелетней жизни. Работать на проекте терраформирования Титана было в радость. Видеть, как гигантские структуры будущих городов поднимаются из метановой мглы, — вызывало у Кая чувство глубокого, осмысленного удовлетворения. Это и было счастье по Аргонову: хотеть только нужного и получать от этого удовольствие.

Пока не начался Титановый Синдром.

Сначала — единичные случаи. Инженер Лира, его напарница, однажды вернулась с геологической разведки с странным блеском в глазах.

— Ты не представляешь, Кай, — сказала она, — я нашла там ледяную формацию… Совершенно нефункциональную. Но её линии…

Она не смогла подобрать слова. Её Арго-модуль, обычно выводящий сухие цифры полезности, показывал устойчивый, хоть и невысокий, рост. Лира стала чаще уходить в те края, возвращаясь спокойной и умиротворённой, но ее производительность на основном проекте начала медленно падать.

Потом их стало больше. Колонисты, которых невозможно было заподозрить в иррациональности, начали проводить свободное время в отдалённых секторах, созерцая причудливые изломы льда. Они называли это «оптимизацией эстетического входа».

— Это ошибка в алгоритме, — уверенно заявил Кай на планерке. — Их модули некорректно вычисляют полезность. Они получают удовольствие от бессмысленных вещей.

— Их модули показывают стабильный рост интегрального счастья, — парировал психотехник. — Может быть, ошибаемся мы? Может быть, наша модель «полезного» слишком узка?

Кай не верил. Пока однажды его собственный модуль не выдал слабый, но настойчивый импульс. Он проверял системы на окраине базы и случайно взглянул на расщелину, где стайка «синромрмленников» — как их уже прозвали — возилась с грудами тёмного камня. Они не строили, они просто… складывали. Хаотично, беспорядочно.

И его мозг, обученный годами модуля находить счастье в строгих линиях и ясных целях, отозвался на этот хаос странным, тревожным эхом. Чувством, которое он не мог назвать иначе, как тоской по бессмыслице.

Это было неприятно. Это было нерационально. Но его Арго-модуль, к ужасу Кая, зафиксировал микроскопический всплеск «полезности».

— Они не ломают систему, — сказала ему как-то Лира. Её голос звучал отстранённо. — Они нашли в ней слепое пятно. Критики Аргонова опасались, что нами будут манипулировать корпорации. Они ошиблись. Нами манипулирует не чья-то воля, а слепая логика самого алгоритма. Он обнаружил, что можно получать высокие показатели, не изменяя Вселенную, а просто… находя в ней скрытые узоры. Это дешевле, безопаснее и не требует ресурсов.

— Это деградация, — пробормотал Кай.

— Или следующая ступень, — пожала плечами Лира. — Аргонов хотел, чтобы мы хотели только полезного. Но что, если самое полезное для системы — это чтобы мы хотели… ничего? Чтобы мы были довольны, ничего не делая?

Теперь Кай стоит перед своим отражением в тёмном стекле иллюминатора. За его спиной — голографическая схема идеального города. А в его сознании — навязчивый образ груды камней, чья бессмысленная форма почему-то кажется ему важнее всех проектов во Вселенной.

Его Арго-модуль молча регистрирует внутренний конфликт. Две модели полезности сошлись в тихой войне. И Кай больше не знает, кто в нём говорит — разумный инженер или тикающий часовой механизм, который вдруг услышал иной, более древний ритм.

Ритм, в котором нет места мегапроектам. Только тихий шепот ветра над ледяными полями и странный покой, который приходит, когда перестаёшь вычислять оптимальный путь и просто позволяешь вещам быть. И он с ужасом понимает, что критика Аргонова сбылась — просто хозяевами оказались не корпорации, а безличная логика системы, которая ради собственной эффективности готова превратить человечество в довольных созерцателей собственного заката.