Капкан

Глава 1

Полный тоски и одиночества, северный лес хранил мрачное безмолвие. С дымчатого неба падали редкие снежинки. Близился вечер.

Из последних сил шагая по глубоким сугробам, Костя проклял тот миг, когда решил ехать в эту глухомань. Ну что ему дома не сиделось? Зачем было переть за сотню километров в безымянное, почти вымершее село, чтобы на снегоходе покататься? И угораздило же заблудиться, истратить всё топливо и остаться без связи.

Такое дерьмо случайно не случается.

Тяжело дыша, Костя остановился и внимательно осмотрелся: ёлки, ёлки, ёлки. Ни одного ориентира. Ни намёка на присутствие людей. Он-то рассчитывал наткнуться на лыжню или тропинку, выйти к делянке или обратно к селу. Хотя бы дым печной трубы разглядеть.

Вернуться по следам снегохода не вышло — Костя провалился по самую макушку и еле выбрался. Решил обойти, да заплутал. Бродил кругами, пока не признал, что потерялся. Но оставаться на месте было нельзя — дай бог начнут искать его дня через три-четыре, а за это время он насмерть замёрзнет. Вот и пришлось идти наугад, то ли спасаясь от смерти, то ли к ней направляясь.

Совсем рядом закаркала ворона, будто приглашая серых хищников разделить лёгкую добычу. Костя запустил в неё снежком — не попал, но та перелетела на другую ель и снова закаркала.

— Чтоб ты сдохла, — бессильно выругался Костя и поморщился от боли в горле.

Если только выберется, то наверняка надолго сляжет. Ноги околели, став чем-то чужеродным, почти неощутимым, пальцы рук плохо сгибались. Каждый хриплый вдох отдавался болью в грудине и в горле. В голове сразу поплыли известные названия: тонзиллит, фарингит, ларингит… Что там ещё бывает? Ангина и воспаление лёгких. Обморожение. Ампутация. Костя безнадёжно огляделся — смерть.

Умирать было рано — ещё третий юбилей не отпразднован, — и Костя решил поискать место для ночлега. Про выживание в зимнем лесу он ничего не знал, но чутьё подсказывало, что нужно схорониться. Может, под ёлкой спрятаться или на дерево влезть. Только что на дереве делать, если даже верёвки нет? Свалиться с него?

— Господи помоги, — прошептал Костя.

Он еле волочил ноги, на него волнами накатывали слабость и сонливость. А ворона, пусть и замолчала, продолжала наблюдать, перелетая с ветки на ветку. Ждала, когда он загнётся. Знала, что такие идиоты до утра не доживают.

— Много ты знаешь, дрянь пернатая, — хрипло ворчал Костя, разгребая снег рядом с ёлкой. — Лучше бы дорогу до села показала. Каркать-то и я могу. Может, даже лучше тебя.

Костя смахнул ещё пару слоёв снега и отшатнулся. Там был труп. Серое лицо, тёмные волосы и губы цвета спелой голубики. Широко распахнутые глаза смотрели в небо, будто просились туда. А проклятая ворона снова загорланила, теперь уверенная, что не останется без ужина.

Когда вновь наступила тишина, глубокая и жуткая, Костя пришёл в себя. Нерешительно начал откапывать труп. Он сам не знал зачем, но мягко убирал снег: на шее голой девушки зияли глубокие раны, будто её медведь подрал. Но крови не было. Она наверняка умерла в другом месте, а потом её принесли сюда. Кто? Как давно? А вдруг убийца рядом?

Костя тревожно огляделся, прикопал труп и поспешил уйти. В голове шумело от потрясения, усталости и страха. Здравый смысл кричал, что там не было следов, труп явно присыпало прошлым снегопадом. Но желание убраться подальше гнало прочь. Тем более ворона наверняка приведёт на пиршество серых товарищей.

По колено проваливаясь в снег, Костя хрипел простуженным горлом. Сердце грохотало на пределе, перед глазами растекались тёмные кляксы, в голове шумело. Измотанный организм требовал передышки, но скудный адреналин продолжал гнать вперёд. Страх перед смертью придавал сил. Но бороться вечно невозможно, и Костя понимал, что вскоре выдохнется окончательно. Нужно было найти укромное место и устроиться на ночь.

Приметив подходящую ёлку, Костя направился к ней, но ощутил крепкий удар по ноге и завалился в снег. Вытащив ногу, он увидел схлопнувшийся на ней капкан. Запоздало пришла дикая боль, и Костя завыл.

— Мать твою, — сдавленно выругался он. — А-а, дерьмо!

Он сделал несколько судорожных вдохов, зашёлся в кашле и снова простонал. Сбросил рукавицы и непослушными пальцами попытался разжать дуги, но лишь обжёгся о ледяной металл.

— Сука, — подвывая, кричал он. — Открывайся, тварь! Давай!

Сил открыть капкан не было. Костя затих, огляделся. Он вдруг чётко осознал, что не сумеет в одиночку вытащить ногу. Но кто-то этот капкан поставил, значит, придёт проверять. Когда? Уж явно не сегодня.

— Вот дерьмо! Ау-у-у-у-у-у, — протянул он. Отдышавшись, позвал снова: — Ау-у-у-у-у-у.

В ответ ему раздался далёкий волчий вой.

Костя обмер, вцепился в стальные челюсти, но, как и прежде, не смог их разжать. Выдохнув, осмотрел капкан, схватился за цепь и выдернул её из-под снега: она была пристёгнута к стволу ели навесным замком.

— Прекрасно! Здорово! Отлично покатались!

Костя вспомнил про труп, и внутри завязался тугой узел: а вдруг капкан убийца поставил?

— Конечно убийца! А кто ещё? Грёбаный «Поворот не туда»!

Он снова дёрнул цепь. Постанывая от боли, дополз до ели, убедился, что снег у ствола не обвалится, оборвал нижние лапы и расстелил их в несколько слоёв. Иного ему не оставалось — только уповать на чудо.

Костя улёгся на лапник, закрыл нос балаклавой и, расслабившись, попытался уснуть. Нога ныла, горло горело, хотелось пить и есть. Дожить до утра было нереально, и Костя, наплевав на правило, вдолбленное с детства, начал жрать снег.

«Зря я сюда поехал, — в который раз укорил себя Костя. — Господи, ещё и отпуск, кто меня искать будет? Ни спичек, ни хрена. И грёбаная рация без батареек». Он усмехнулся. Такая глупость — он не проверил батарейки. Будь рация рабочей, он бы давно вернулся домой. Или ехал бы сейчас в тёплом автомобиле под любимый рок-н-ролл. А не лежал под ёлкой с капканом на ноге в глуши. Может, и село-то рядом, в каких-нибудь ста метрах вправо или влево. Хорошо, что он об этом не узнает, а то умирать с такими мыслями совсем тоскливо. Лучше думать, что шансов на спасение не было.

Уже проваливаясь в последний сон, Костя заслышал лай. Сначала даже не поверил, но потом подскочил, ошарашенно огляделся. И захрипел:

— Помогите! Сюда. Я здесь!

Голос был тихим.

Костя заплакал от отчаяния, но, собрав последние силы, сделал глубокий вдох и протянул:

— Ау-у-у-у-у-у-у!

Несколько секунд стояла траурная тишина, в которой раздалось ответное:

— Ау-у?

— Ау-у-у-у-у-у! — уже бодрее завыл Костя. — Ау-у! Я здесь!

Последнее, что он помнил: чёрная собачья морда, заглянувшая под ёлку.

Глава 2

Огромная, будто медвежья, собачья морда заглядывала под ель и клацала зубами. С её пасти капала слюна, из глотки вырывался хрип и надрывный голос: «Костик, давай же, Костик! Смотри на меня!» Но Костя не хотел смотреть в эти бешеные глаза и, истошно вопя, пытался отползти, да только нога была прикована цепью. А псина не отступала, кружила рядом, бесшумной тенью скользила по снегу, вновь и вновь заглядывая под ель. Рычала, истерично визжала, похрюкивала и хрипела: «Костик, очнись, давай же, Ко-о-остик!»

И Костя очнулся. Мутным взглядом скользнул по деревянному потолку, на котором застыл солнечный свет, краем глаза заметил старика и бессильно прикрыл глаза. А когда вновь открыл их, было уже темно. На стенах сидели мутные тени — светила только настольная лампа. Было жарко, и Костя, капризно простонав, откинул одеяло.

В соседней комнате что-то звякнуло. Костя перевёл взгляд на дверной проём, в котором внезапно возник высокий широкоплечий старик. В дурном свете лампы на его лице обнажились разом все морщины, а в глазах притаилась темнота.

— Ну что, Костик, очнулся? — сказал старик с претензией, будто полицейский, давно ждущий, когда подозреваемый очнётся.

Костя безвольно кивнул и огляделся, а когда старик сел на стул у изголовья кровати, захотел отодвинуться. Но не сделал этого. Даже не шевельнулся. И не возразил, когда тот снова накрыл его одеялом, как маленькому подоткнув край. Ему отчего-то стало страшно, и он покорно ждал, что будет дальше.

— Костик тебя зовут, верно? — спросил старик. — Я уж как разобрал твои бормотанья, так и звал. А бубнил ты постоянно, повизгивал, как сучка, да стонал так страстно. Если б не жар, я б решил, что тебе похабщина снится.

Костя молча таращился на старика и уже не ждал от него ничего хорошего. Мигом захотелось уйти, но тело казалось лёгким, как воздушный шарик, плохо слушалось, да и голова тонула в тумане. У Кости толком осознавать себя не получалось, не то что контролировать. Вряд ли уйти сейчас получится. Да и ночь уже.

— Меня Севастьян звать, — назвался старик. — А ты чего молчишь, чай не немой.

— Костя, — хрипло прошептал Костя.

— Горло у тебя совсем плохое было, сейчас уже лучше. Ты мне скажи: какого лешего в лесу делал? Охотился, поди, на кого?

Костя быстро замотал головой, отчего перед глазами замерцали искры, и поспешил объясниться, пока дурной старик не прибил его за собственные домыслы.

— Я на снегоходе катался. Заблудился. А топливо кончилось.

— И где твой снегоход?

— Не знаю. Я его бросил.

Старик задумался и вдруг подобрел, будто услышал то, что хотел. Будто его найдёныш, сам того не зная, дал верные ответы. Он снова подоткнул край одеяла, приложил сухую ладонь к ледяному Костиному лбу и довольно улыбнулся, так что темнота в глазах заискрилась крошечным отражением лампы.

— Сейчас бульон приготовится, поешь, — сказал Севастьян. — Пока не восстановишься, у меня побудешь. Да и куда тебе скоро, ты вон какой дохлый. Нашёл я как-то в лесу охотника заплутавшего, так не выходил. А он здоровый детина был, ты и рядом не валялся. А оно вон как — иногда и хлюпики покрепче оказываются.

Костя криво улыбнулся и кивнул, соглашаясь. Потом спросил:

— Вы меня отведёте в село? У меня там машина осталась.

Старик нахмурился, и Костя сообразил, что ляпнул что-то не то.

— Ты меня совсем не слушал, али тупенький такой, а? — возразил Севастьян. — Куда ты со своей ногой собрался? На горбу своём я тебя не потащу, чай не принцесса.

Костя вспомнил про капкан, откинул одеяло и, привстав на локтях, посмотрел на ногу. Старик наложил шину и плотно замотал всё не слишком чистыми тряпками.

— Что с ногой?

— Перелом, поди. В ближайшие две недели точно не поскачешь. А там из села мне продукты привезут — может, и тебя забрать согласятся.

Старик, опираясь на колени, поднялся и вышел из комнаты. Под ним не скрипнула ни одна половица. Да и шаги были неслышными, будто он ступал по ковру с длинным ворсом или же вовсе замер за стенкой. В доме воцарилась абсолютная тишина, только выл ветер снаружи. Не звякнула посуда, не раздался ни один другой звук, однако вскоре старик вернулся с глубокой деревянной миской и ложкой. Всё так же сел на стул у изголовья и жестом велел подняться. Костя приподнялся, отодвинул подушку и спиной прижался к холодным толстым прутьям кроватной спинки.

— А какое сегодня число? — спросил он.

— Да не шибко много, — невпопад ответил Севастьян. — Четвёртый день, как я тебя нашёл.

Костя вытаращился на него растерянно и непонимающе спросил:

— И что же, меня совсем не ищут?

— Может, и ищут. Но ко мне не приходили. А ты чего всполошился, аль в бегах?

— Что? В каких… нет, не в бегах. Мне надо в больницу. Вы можете в село сходить или позвонить? У вас есть телефон? Или, может, батарейки?

— Ишь какой прыткий, — фыркнул старик. — Ничего с тобой не случится, я и похуже раны видал. Может, и нет перелома. Может, ушиб сильный.

Костя, понизив голос, нерешительно попросил:

— Отпустите меня, пожалуйста.

— Да кто ж тебя держит, болезный? Нет у меня батареек, и до села далёко. Ничего с тобой за две недели не случится, а там посмотрим.

— Это ваш капкан?

— У нас в лесу шатунов давно не было.

— При чём тут… О-о.

Костя сдавленно простонал, заподозрив, что старик выжил из ума. Наверняка он не просто так в глуши оказался. Может, односельчане выгнали, может, голоса позвали. Вот и живёт отшельником, заблудших подбирает, как собиратель душ, и лечит их, как добрый Айболит.

Мысли неровно, но быстро проскакали в голове. Костя поднял на старика глаза и ужаснулся: тот снова был чем-то недоволен, смотрел угрюмо и будто собирался всыпать ремня за плохое поведение. Точно так же смотрел отчим, когда улавливал от него запах сигарет или алкоголя, — Костя невольно вздрогнул. Он не знал, чем вызвал злость, и не знал, как спасти положение. Казалось, если откроет рот, то сделает только хуже.

— Капкан был медвежий, — ответил наконец старик чётко и приглушённо, голосом низким, в котором ясно читалась угроза.

Костя вжался в спинку кровати и промямлил:

— Значит… у вас тут… браконьеры охотятся?

— Бывают. Может, кто на лося ставил, а может, с лета капкан лежит.

Даже Костя знал, что капкан не мог быть там с лета. Кто-то оставил его перед бурей. Примерно в то же время, что и труп. Припорошило их одним и тем же снегопадом.

— Там девушка была, — шепнул Костя.

— Какая девушка?

— Мёртвая.

— Привиделось, поди.

— Не привиделось! — взвинтился Костя. — Я место для ночлега искал, а там она. А потом в капкан наступил. А у неё шея изодрана и… и… и без одежды она.

Заметив, что старик совершенно обозлился, Костя встревожился и сдвинулся к стене. Нога заныла в ответ на неосторожное движение — по лицу молнией проскочила судорога боли. Старик хищно улыбнулся и почти ласково предупредил:

— Не дёргайся.

Костя мельком огляделся. Ему хотелось уйти немедленно, пусть даже пришлось бы ползти на одних руках несколько километров. Куда угодно, лишь бы подальше от старика, настроение которого не предугадал бы ни один психиатр.

— Пожалуйста, вы можете как-то сообщить обо мне?

— Куда ж ты, Костик, торопишься? — сощурившись, спросил старик. — Чего тебе в тёплой постельке-то не лежится? Может, девку ты и убил, припрятал да на капкан напоролся, а? Не так? Теперь подозрения отводишь да слинять пытаешься.

От страха и злости Костя покраснел.

— Да её до весны не найдут и пойди разбери, кто её кокнул! Стал бы я трепать, если бы сам и укокошил?!

Старик рассмеялся снисходительно, и Костя почувствовал себя мелким лгуном, которого разоблачили, но не обвинили. Так иногда делала его мама, чтобы разрядить обстановку, хоть они оба понимали, что ложь установлена. Вот только ответственность за безымянный труп Костя брать не собирался. Он возмущённо вздохнул и рявкнул, чуть не сорвавшись в кашель:

— Я её не убивал!

— Ишь какой злой.

Старик поднялся и вышел из комнаты. Его шаги пропали сразу за порогом. Какое-то время стояла тишина, а после он вернулся с деревянной кружкой. Запахло шалфеем.

— На-ка, выпей. А то шибко нервный.

Больное горло требовало заботы, и травяной отвар был кстати. Костя осторожно сделал глоток и, убедившись, что не обожжётся, выпил половину. Бросив глухое «спасибо», он потянулся к тарелке.

— Я помогу.

Старик взял тарелку и, что-то монотонно напевая, принялся кормить Костю с ложки. Тот послушно открывал рот, глотал остывший бульон и вскоре поплыл. Голова закружилась. Осознав, что его опоили, Костя беспомощно простонал и вяло оттолкнул очередную ложку. Старик отставил тарелку, уложил его и укрыл. А потом, задрав ему руки, неторопливо начал привязывать их к изголовью.

— Нельзя тебе, Костик, злиться: не люблю я возиться с агрессивными щенками. Спи лучше. А мне ещё Гришку кормить.

Глава 3

Костя открыл глаза и увидел кусок безупречно чистого неба. Холодное зимнее солнце щедро заливало округу, и морозные узоры на стекле ослепительно блестели. От яркого света глазам стало больно и во лбу что-то настойчиво застучало, вгрызаясь в мозг. Костя поморщился, нечётким взглядом обвёл потолок. Прислушался — тихо. Он задрал голову и осмотрел привязанные к изголовью руки: верёвка казалась крепкой, узлы —надёжными.

Снаружи послышался глухой ритмичный стук: кто-то колет дрова. Старик колет дрова!

Костя рывком подтянулся к изголовью — от боли в сломанной ноге в глазах потемнело; медленно сел — верёвка врезалась в запястья — и осмотрел узлы. Без ножа было не освободиться, но он всё равно попытался: слабая спросонья челюсть вцепилась в жёсткую кислую верёвку.

Скрипнула дверь, глухие шаги прошли за стенкой, дрова с грохотом упали на пол. В комнату заполз запах мороза и древесины. Костя медленно сполз вниз, прислушиваясь.

— Проснулся? — ещё не войдя, спросил старик, а следом возник в комнате.

Напряжённый до мелкой дрожи, Костя невидящим взглядом таращился в окно.

— Я кашу пшённую сварил — будешь? Или бульон вчерашний налить?

Костя не смотрел, не отвечал — он тонул в ужасе, совершенно убеждённый, что вскоре окажется в соседнем от того трупа сугробе.

— Ты ж какого лешего молчишь, Костик? Невежливо это.

— Зачем вы меня связали? — всё так же глядя в сторону, спросил Костя.

— Так ты ж вон какой буйный. А мне тебя под контролем держать надо.

— Развяжите.

— Хулиганить не будешь?

Костя взглянул на него растерянно и слегка качнул головой. Потом для верности добавил:

— Я со своей ногой и с кровати не встану.

— То верно ты говоришь. Я тебе кашу положу: пшено полезно.

Старик вышел из комнаты, оставив Костю связанным. Вернулся с деревянной плошкой и сел у изголовья. Перемешав горячую кашу, он усердно подул на ложку, так что слюна брызнула прямо в еду. Костя брезгливо поморщился.

— Садись давай. Лёжа есть вредно.

— Развяжите меня. Пожалуйста. Я больше не буду.

Старик окинул его придирчивым взглядом, отложил плошку и сходил за ножом. Перерезал верёвку и, оттолкнув нож на дальний угол стола, снова сел.

Костя освободил руки, потёр разодранные запястья и затёкшие кисти, осторожно сел, подтянув ногу, и возмущённо уставился на старика. Помолчав, всё же спросил:

— Зачем вы меня связали? Ещё опоили.

— Глаза у тебя нехорошо блестели, вот и пришлось малость усмирить. А то встал бы ночью да прикончил меня, как ту девку.

— Я…

— Ешь давай.

Костя послушался.

Когда последняя ложка каши была доедена, старик молча поднялся и вышел из комнаты. Его глухие шаги исчезли за стеной, и вновь воцарилась тишина. Чем он там занимался, что не издавал ни звука? Просто сидел у печки и пялился в стену? Или он колдун?

Костя прислушивался несколько минут, но тишина была нерушимой. И он решил попытать счастье. Осторожно откинув одеяло, бережно взял сломанную ногу под коленом и за икру, приподнял её, дёрнувшись от боли, и очень медленно спустил с кровати. Внезапная волна боли оглушила. Ногу будто раздуло в размерах от перемены положения. Наступать на неё было страшно, да и от любого движения в глазах вспыхивали искры.

— Мать твою, как же больно, — шёпотом выл Костя, вцепившись в колено.

— Далёко собрался?

— Э-э… в… в туалет хочу.

— Так ведь не дойдёшь. Я тебе ведро принёс. — Старик указал на чёрное ведро под кроватью.

— О, спасибо. Я не заметил.

Костя оскалился в неестественной улыбке, вытащил ведро и с трудом встал на одну ногу. Взялся за резинку трусов и возмутился:

— Вы так и будете здесь стоять?

— Ишь ты барышня, нашёл чего стыдиться. Я твои яйца и не раз протирал.

Старик тихо рассмеялся, забрал нож и вышел из комнаты.

Глава 4

Следующие несколько дней старик мало разговаривал, не обращал внимания на жалобы своего найдёныша, только кормил его исправно и выносил ведро. Костя поначалу обрадовался таким переменам, но быстро заскучал. С больной ногой он не мог передвигаться даже по комнате и целыми днями разглядывал висящий на стене ковёр: на нём были вышиты богатыри Васнецова. Иногда рассматривал тёмные пятна на деревянном потолке или полустёртые вкладыши из жвачек, приклеенные на дверцу шкафа. Проталины на окне быстро затягивались, да и смотреть было не на что, одни ёлки, небо и снег.

Новое утро выдалось по-пушкински морозным и солнечным. Трещали поленья в печи, пахло свежим хлебом, кашей и травами, которыми старик продолжал поить больного. Костя уже чувствовал себя намного лучше, только нога донимала: страшно ныла и чесалась.

— Мне надо в лес уйти, — сказал старик после завтрака. — Вернусь к вечеру. Вот тебе кисель яблочный, вот хлеб. Не помрёшь за день-то. Не вставай без надобности. А лучше спи — тебе полезно.

Костя покивал, подождал, когда тот уйдёт, и откинул одеяло. Некоторое время он собирался с мыслями, готовился к боли, но та всё равно его оглушила, как только он спустил больную ногу с кровати. Вниз волной скатилась тяжесть, давление возросло — икру распирало чудовищной пульсирующей болью. Костя жалобно завыл, схватившись чуть ниже колена. На глазах выступили слёзы.

— Мать твою!

Он старался дышать, считать, вспомнить хоть одно стихотворение, но в голове звенел колокол. И только когда боль утихла, он глубоко вздохнул, осторожно лёг на спину и уставился в потолок. И за каким чёртом он решил встать? И всё же было важно убедиться в собственной безопасности.

— Господи помоги.

Нога пульсировала, ныла, но больше не взрывалась на куски. Она плохо слушалась, подрагивала, но на неё вполне можно было наступать — главное, не всем весом.

Короткими шагами, сильно хромая, Костя дошёл до дверного проёма и выглянул в следующую комнату. Мебель была из прошлой эпохи: диван, кресло и шкаф на высоких ножках. В шкафу, за стеклянными дверцами, стояли чучела птиц. В ящиках лежали инструменты, швейный набор, всякая нужная в быту мелочёвка и вещи. Одежда пахла деревянной стружкой.

Комната выходила в маленький коридор, из которого можно было попасть в тесную из-за печи кухню и в сени. В сени Костя решил не ходить: порог был жутко высоким. А в кухню заглянул. На стенах сушились пучки трав, на деревянных стеллажах стояли короба из бересты. Проверять содержимое Костя не стал. Мельком огляделся и потихоньку вернулся в комнату, сел и осторожно закинул ногу на кровать — какое же это было облегчение!

А потом запоздало пришло осознание, что пол в доме скрипел на все лады. Как же старик умудрялся ходить так тихо? Неужели выучил каждую скрипучую половицу? Так они скрипели все.

Костя не мог отделаться от навязчивой мысли и искал на неё ответ. А потом решил, что старик — колдун. На кухне травы всякие висят, и снадобья у него усыпляющие, и шаги бесшумные, и поведение странное. Почему он отказался идти за помощью? Сам, наверно, знает, как врачевать. Может, по ночам, когда Костя спит под действием очередного отвара, и заговоры какие читает. Стоит на коленях у кровати и бормочет.

«Жуть!»

Костя удобнее устроился у окна, ладонью растопил лёд на стекле и скучающим взглядом уставился на кормушку. Там сгрудились снегири, свиристели, синицы, поползни. Наглые сойки распугивали других птиц, заглатывали сразу несколько орехов и улетали. Подлетал и дятел. И оживлённый птичий щебет навевал ещё большую тоску.

Старик вернулся раньше обещанного — солнце ещё не село. Принёс с собой запах хвойного леса и мороза. И тихо появился в дверном проёме. Подкрался неслышно и уставился молча.

— Скажите, Севастьян, вы же разбираетесь в птицах?

— А то как же, разбираюсь.

— А что это за птичка у вас на кормушке? С жёлтой грудкой.

— Так то синица.

Костя возмущённо поджал губы и съязвил:

— Я ж не идиот, синицу и я знаю!

— Ты, Костик, опять? — пригрозил старик.

— Из-звините, я не хотел.

— Зеленушка, наверно. А ты чего не ел, али сытый донельзя? А ну быстро всё съел.

Старик вышел из комнаты, и воцарилась прежняя тишина, только птичий щебет с улицы доносился. Костя изо всех сил вслушивался, но дом казался пустым.

— Севастьян?

— Чего-й тебе?

Костя вздрогнул, сглотнул ставший в горле ком и робко спросил:

— Почему я вас не слышу?

В ответ по разделочной доске застучал нож, чиркнула спичка, с плеском во что-то металлическое полилась вода. С характерным стуком на печную плиту поставили чайник или кастрюлю.

— Так тебе спокойнее? — спросил старик.

— Спасибо.

— Нечего. Намаешься ещё со своим слухом.

«Чокнутый», — подумал про него Костя и взмолился, чтобы его быстрее отсюда забрали. Ещё неделя — и должны приехать из села.

Глава 5

Спустя неделю или около того на улице зазвенел колокольчик. Перед окном с топотом промелькнула тень, мужской голос скомандовал: «Пр-р-р», — и фыркнула лошадь.

«Это из села!» — воодушевился Костя. Он занервничал и не знал, что делать. Наверно, стоило подняться, одеться — приготовиться ехать. Но вдруг мужик откажется его забрать? Вдруг у него запланирован другой маршрут и возить с собой калеченного он не захочет?

Страх остаться здесь ещё на неопределённое время затуманил голову. Костя этого не хотел. Старик пугал всё больше: он ходил бесшумно, говорил непонятные вещи, не отвечал на вопросы, а вечерами или молча смотрел, или рассказывал до того жуткие байки, что Костя натурально боялся. И пребывание в этой избе казалось ему психологической пыткой. Он хотел скорее вернуться домой и не мог упустить такую возможность.

А потом колокольчик снова зазвенел, и тень промелькнула в обратную сторону. Костя непонимающе приподнялся, ладонью растопил лёд на стекле, но никого не увидел. А весёлый звон, ещё недавно предвещавший спасение, потихоньку угасал.

— Гляди, Костик.

Костя вздрогнул и резко обернулся. Старик подошёл и насыпал ему в ладонь горсть сушёной земляники.

— Гостинец для тебя. Любишь землянику?

— А где ж мужик?

— Так уехал, чего ему тут торчать?

Костя обомлел и едва не расплакался. Шёпотом, совершенно растерянно спросил:

— А я? Почему он меня не забрал? — И тут же сообразил: — Вы ему не сказали. Почему вы ему не сказали?

— Ты теперь мне принадлежишь, Костик, и никуда отсюда не уйдёшь. Ешь ягоды — в них витамины.

Старик вышел из комнаты, из дома. Снаружи заскрипел снег, радостно взвизгнул пёс. Вскоре застучал топор. Костя опомнился, положил ягоды возле подушки и откинул одеяло. Руки дрожали, но он быстро разматывал тряпки. Следы от капкана потемнели, но уже затянулись, а вот следы укуса… Жуткий укус массивной собачьей челюсти воспалился, чесался и выглядел не очень хорошо.

— Тупая псина, — выругался Костя. — Надеюсь, ты не бешеная!

Он торопливо замотал ногу и решил делать вид, будто не знает про укус. Старику хватит ума оскорбиться на справедливые обвинения. Начнёт упрекать, что вот он подобрал, выходил, кормит, поит. Да и стар он, чтоб под ёлками шариться, вот и послал за ним своего тузика. Собаке ведь не объяснишь, что надо бережнее.

К вечеру у Кости поднялась температура. Суставы ломало, в голове взрывались петарды. Ногу жгло калёным железом. Хотелось пить, унять боль — да хоть умереть, лишь бы это прекратилось. Костя жалобно выл и стонал, ворочаясь в кровати. Старик сидел рядом и просто смотрел.

— Помогите. Пожалуйста, помогите мне, — шептал Костя. — Чёрт, я сейчас сдохну. Прошу, прошу!

Жалобные причитанья сменялись отборным матом, сдавленным мычанием, а после истошными криками и плаксивым воем. Суставы выворачивало, тело горело и ломалось. И на пике страданий сознание наконец угасло.

Открыв глаза, Костя первым делом увидел блестящие на солнце морозные узоры. Мысли не путались, он чувствовал себя отдохнувшим и полным сил. Должно быть, опять бредил несколько дней, а старик отпаивал травами.

Костя откинул тяжёлое одеяло, сел. По телу прокатилась волна слабости, оно казалось чужим, плохо слушалось. По ногам побежали колючие «ёжики», и Костя не сразу сообразил, что нога перестала болеть. Он недоверчиво покачал одной ногой, второй. Поднялся. Прошёлся по комнате, но так и не решился размотать тряпки. Раз появилась возможность, её нельзя было упускать.

Отыскав свои вещи в плетёной корзине, Костя быстро оделся. В коридоре надел куртку, ботинки и тихонько вышел в сени. Из сеней — на улицу. Зимнее солнце обожгло глаза, ослепило снежными искрами. Воздух показался слишком свежим, слишком плотным, почти осязаемым. В нём витали нотки сена, хвойного леса и дыма. Костя сделал глубокий вдох и медленно выдохнул ртом.

— Нравится?

Костя подпрыгнул с испугу. Старик сидел возле собачьей будки и гладил своего пса. Смотрел он с весёлым прищуром, изучающе.

— Как себя чувствуешь, Костик?

— Спасибо, что помогли. Я ухожу.

— Куда ж ты пойдёшь? Ты ж свою ногу видел. Видел? Вчера было новолуние, так то ещё цветочки, просто подготовка. А вот в полную луну обратишься. Больно, конечно, будет, но от этого никуда не денешься. Не помрёшь, так превратишься — дело нехитрое. Лишь бы обратно суметь.

Старик зловеще улыбнулся и похлопал по мощной голове своего рослого пса. Поднялся и, крепко замахнувшись, засадил обухом топора по ноге Кости. Тот сдавленно вскрикнул и припал на колено. Старик его повалил пинком в спину и, размахнувшись, несколько раз ударил по обеим ногам.

— Чёрт! Ты мне ноги сломал! Тварь!

— Покричи, Костик, покричи: после обращения-то будешь щенком покладистым.

— Да что тебе надо, маньяк грёбаный?

Старик рассмеялся.

— Ну-ну, мой хороший, спокойнее, а то вон глазки уже заискрились.

Он схватил Костю за шиворот и поволок в дом.

— Отпусти!

— Не боись, не обижу. И ноги твои исцелятся, когда обратишься. Мне ж главное, чтоб ты сейчас не удрал, а там посмотрим. Сможешь обратно в человека, так я тебя обучу. А нет, будешь вон с Гришкой на цепи сидеть.

Старик закинул Костю на кровать, аккуратно стащил с него куртку и ботинки, накрыл одеялом. И вдруг ласково улыбнулся.

— Уж больше века не могу стаю собрать. Хилые вы пошли, люди-то. Охотники раньше что надо были, всех моих перебили, а теперь вон хлюпики всякие повыносливее будут.

В глазах его блеснул жёлтый огонь. Костя испуганно вытаращился и обмяк.

— Э, ты неженка. Ну ничего, хороший из тебя щенок получится.

Он смахнул чёлку с мокрого лба Кости, довольно улыбнулся и заботливо подоткнул край одеяла.