Каприз

Каприз

«28 декабря, вторник

Эту запись я хочу посвятить Жене. Сомневаюсь, что она поможет сохранить память о нём, но другого способа я не вижу. Через три дня Женя окончательно уйдёт из моей жизни. Я забуду, как он выглядел, что говорил и что он вообще был…»

Из коридора донеслись голоса, Аня положила шариковую ручку на стол и прислушалась. Родители спорили, мамины слова тонули в громоподобном басе отца. Сердитые возгласы приближались, Аня закрыла блокнот и на мгновение зажмурилась: папа бушевал из-за неё.

— Ты рехнулась?! — крикнул отец, распахнув дверь, — Хочешь бросить университет, значит?

Грудную клетку мгновенно сдавило, дышать стало тяжело, слёзы опасно подступили к глазам.

— Хочу, — отрывисто произнесла Аня и, приободрённая собственным голосом, повернулась. Папино лицо приобрело знакомые черты гнева. Чёрные усы вздыбились, широкие брови почти сошлись на переносице, глаза сощурились; не терпящий неповиновения взгляд жёг насквозь.

— Дура! — бросил отец и, словно задыхаясь от злости, попытался ослабить галстук. Пальцы не слушались. Обозлённый больше прежнего, отец швырнул очередной пригоршней оскорблений: — Бесхребетная. Вся в мать.

Устав бороться с узлом, он с силой дёрнул ворот рубашки, верхняя пуговица отлетела и с бряцаньем ударилась о пол.

— Проклятье… пришёл пообедать, называется.

Как бы Аня ни готовилась к разговору, бешенство отца лишило её дара речи. Всё, что удалось — сохранить видимость спокойствия. По счастью, объясняться не потребовалось: досадливо махнув рукой, отец вышел, и угрожающее «поговорим вечером» долетело уже из коридора.

Мама, державшаяся поодаль, зашла к Ане, только когда в соседней комнате скрипнул стул. Опустилась на колени и принялась выискивать пуговицу дрожащими пальцами. Аня видела застывшие в маминых глазах слёзы, готовые пролиться на впалые щёки, но не могла заставить себя подняться — испуг пришпилил её к стулу, как бабочку к стенду.

Когда пуговица, наконец, отыскалась, мама одарила Аню невесёлой улыбкой и выскользнула в коридор. «Снимай, я пришью», — прошелестел из-за стены слабый голос, и Аня поняла, что вслушиваться дальше не имеет смысла. До вечера буря миновала.

Усилием воли Аня сдержала подкатившее рыдание — не ребёнок, плакать из-за взбучки. Раз решила, что добиваться одобрения не станет,— нечего сырость разводить.

Аня не могла поверить, что ещё недавно стремилась стать папиной копией. Хороша бы она была через несколько лет. Повернувшись к столу, Аня раскрыла блокнот на прежней странице. Настроение писать пропало, и Аня взялась пересматривать записи.

«22 октября, пятница». Дважды подчёркнутая чёрным дата привлекла внимание.

«Звонила Саша, звала кататься на велосипедах. Назавтра обещают сухую погоду. Последний раз в этом году, кстати. Сашу не видела с самого поступления. Так соскучилась!

Мама не против, по её словам, я мало гуляю. Папа сначала предложил отвезти меня в парк, но потом спросил, всё ли готово к понедельнику. Я ещё не бралась за лабораторную по химии и не доделала практикум по математике. Папа сказал, сначала нужно закончить. Он прав.

***

Весь вечер провозилась с химией. Ничего не вышло. Я не успею до завтра, даже если не буду спать всю ночь. Написала Саше, что не смогу. Кажется, она обиделась.

Перед сном заходила мама, сказала, что отказываться от прогулки не стоило, себя нужно любить. Кто бы говорил! Сама только и делает, что выполняет папины распоряжения. Не хочу, как она, быть домохозяйкой и ничего собой не представлять».

С того дня они с Сашей не общались. Теперь Аня сомневалась, был ли папа прав, как казалось тогда. Вздохнув, она продолжила переворачивать страницы. Наткнулась на нарисованный разноцветными ручками торт, снова остановилась. «31 октября, воскресенье. Мой день рождения!» Читать не стала и так помнила.

В те выходные папа работал дома. Мешать было нельзя, поэтому гостей не приглашали. Мама устроила маленький праздник в семейном кругу. Когда все собрались за столом, мама подняла бокал и начала произносить тост, но зазвонил телефон, и папа, не дослушав, вышел. Аня обиделась. Даже решила объявить бойкот и не разговаривать с отцом до вечера. Потом подумала, что папу не изменишь — дела прежде всего — так какой смысл портить себе настроение?

Аня медленно провела пальцем по огонькам, заштрихованным красными линиями. Задувая свечи на именинном торте, она загадала поехать в Париж. И на следующий день встретила Женю.

— Женя, — беззвучно произнесла Аня, глядя на медленно летящие за окном хлопья снега.

Женя подошёл к их группе перед лекцией по физике. Первокурсники всего потока толпились у дверей большой аудитории. Аня бы не заметила новичка, не заяви он о своём появлении на весь коридор:

— Привет, ребят! Вы «ПИС-120»? Я ваш однокашник. Вернулся из академического отпуска.

Услышав название своей группы, Аня обернулась. Она увидела высокого болезненно-худого парня в затасканном свитере и растянутых на коленях брюках. Всклокоченные волосы и сильно оттопыренное ухо довершали и без того неприглядный вид. Второгодник подошёл к стоявшим у стены парням и протянул руку для знакомства. Многие демонстративно отвернулись. Кто-то назвал его «фриком». Аня не к месту вспомнила, что freak в переводе с английского также означает «каприз».

От неприятной сцены отвлёк щелчок замка. Двери аудитории отворили, и поток первокурсников хлынул в огромной, напоминающий амфитеатр, лекционный зал. Аня заняла парту в первом ряду, вынула из сумки общую тетрадь, ручку и приготовилась писать. Гвалт в аудитории стоял жуткий, но как только пожилой профессор вышел из боковой двери, Аня перестала обращать на шум внимание и полностью сосредоточилась на лекции.

Первая половина прошла как обычно. Сбивчивая речь преподавателя тонула в несмолкающем гуле дальних рядов, Аня торопливо записывала всё, что могла различить, а потом объявили перерыв. Девчонка, что сидела с Аней, вышла, и на её место тут же подсел фрик-второгодник. Он поставил пластиковый стакан с кофе прямо на конспект и замер с широкой улыбкой на губах, всем видом показывая, что желает познакомиться. Аня его настроения не разделяла.

— Ты что делаешь? Убери! — рассердилась она и попыталась высвободить тетрадь.

— Эй, это же я тебе, — фрик подтолкнул стакан к Ане, стакан пошатнулся и упал. Горячая жидкость мигом залила тетрадь, стол, а следом Анино бедро.

Открыв рот в немом крике, Аня вскочила. Какое-то время она не знала, что сделать. Нога горела, на джинсах расплылось большое пятно, а виновник застыл с извиняющейся гримасой и беспомощно разведёнными руками. Аня чувствовала, что ещё чуть-чуть, и раскричится, а то и разрыдается. Топнув, она схватила свои вещи и выбежала из аудитории.

Но горе-ухажёр нагнал Аню уже у перекрёстка. Она шла к остановке размашистым шагом, прокручивая в голове слова, которые хотела бы сказать, но, сдерживаемая воспитанием, произнести не могла. Одногруппник до самого автобуса шагал рядом, сыпал извинениями, заглядывал в глаза, пытался разговорить. Аня притворялась глухой и слепой. Ярость большими пузырями вздувалась внутри, но ни для чего не нужная, лопалась и опадала. Скандалить Ане казалось бессмысленным и некрасивым.

— Да не будь ты такой серьёзной! — взывал одногруппник. — Я же не специально. Просто хотел помочь. Ты любишь кофе, вот я и подумал...

Ответить Аню не могло заставить даже любопытство. Аня не представляла, откуда новичок мог знать, что ей нравится. Или ляпнул наугад?

— Зато благодаря мне ты сегодня отдыхаешь, — крикнул надоедливый знакомый, когда Аня поднималась по ступеням автобуса.

Дневник сохранил этот эпизод:

«… Я ехала в автобусе и ненавидела его. Джинсы мокрые, обожжённую кожу пощипывает, учебный день сорван. Зачем он вообще со мной заговорил?

Я смотрела в окно. Дома, деревья, светофоры сменяли друг друга, и вдруг я дёрнулась — оказывается, задремала. Правда, неплохо бы немного поспать…»

Появившись на пороге в тот день, Аня застала маму в приподнятом настроении. Лицо светилось и казалось моложе, на пальцах следы краски. Выяснилось, что каждое утро, когда никого нет дома, мама училась рисовать по бесплатным видеоурокам. Открытие настолько поразило, что Аня на время забыла о случившемся в университете, но уже на следующий день реальность, а вместе с ней Женя, напомнили о себе.

Женя садился рядом при любой возможности, рассказывал истории, бесконечно о чём-то спрашивал, шутил — из-за его трескотни Аня не слышала преподавателей. И так повторялось изо дня в день. На одном из практических занятий нервы у Ани сдали. С утра она уже получила несколько замечаний от лекторов, и когда Женя опять завёл неуместный разговор, Аня шлёпнула болтуна тетрадкой по голове. Из лаборатории выставили обоих.

Иногда Ане казалось, она ненавидит Женю каждой клеточкой, но встречая его по-детски восторженный взгляд, полный удивительного света, брала себя в руки. Конечно, стремление быть милосердной делало её Жениной заложницей, но пойти против себя она не могла.

Учиться с каждым днём становилось сложнее. Преподаватели удлиняли списки заданий и укорачивали сроки на их выполнение. Снег, как в издёвку, выпал рано, и предчувствие Нового года сбивало с рабочего настроя. Аня превозмогала себя: недосыпала и глубже закапывалась в методички. Когда напряжение накапливалось, оно выливалось слезами или бессмысленным разглядыванием потолка по ночам. Но каждый раз слыша, как папа рассказывает друзьям о своей упорной дочурке, Аня задерживала дыхание и заливалась краской гордости. Всё-таки она умная и сильная. Как папа.

С Женей приходилось общаться. Избавиться от его назойливого присутствия не было никакой возможности. Единственным способом сдержать словесный натиск стали вопросы. Перед каждой лекцией Аня обещала Жене честно ответить на один вопрос. Тогда Женя терпеливо ждал, сохраняя тишину во время занятий. Платой стало то, что Женя вытянул из Ани много личного. Так, узнав о её любви к французскому кино, в ближайшее «окошко» между парами Женя побежал в магазин. Вернувшись, он принялся угощать Аню и всех соседей по ряду круассанами, а на следующий день придумал кое-что ещё.

Явился в красном берете и, усевшись за Аниной партой, начал картавить на французский манер. Аня старалась делать вид, что не замечает хохота и отпускаемых в сторону Жени и её самой острот, но горевшие от стыда уши наверняка выдавали истинное положение дел.

Аню поражало, как легко Женя справляется с подобными ситуациями. Казалось, его ничего не волновало: ни издёвки однокурсников, ни нависшее отчисление, ни Анино безразличие. Он смотрел на Аню влюблённым, полным тепла, взглядом, отшучивался в ответ на подколки сокурсников, с серьёзным видом выслушивал замечания преподавателей и сразу же о них забывал.

Аня перелистнула ещё несколько страниц:

«10 декабря, пятница

Я завалила коллоквиум. Вчера Женя притащил тайские фрукты и уговорил меня попробовать. Что-то вроде красных ёжиков. Вечером у меня высыпала аллергия. Всю ночь спасалась от зуда прохладным душем и заснула только под утро. Голова совершенно не работала. Придётся пересдавать математику перед Новым годом. Папа очень разозлился, уверен, что я опять провалюсь. И на коллоквиуме, и по жизни».

За той пятницей последовали кошмарные две недели. Мама развернула подготовку к празднику и постоянно дёргала Аню с беготнёй по магазинам и помощью по дому. Папа каждый день спрашивал, как дела в университете, и недовольно сопел, услышав ответ. Одиночество накрыло Аню с головой. Из-за странного знакомого её сторонились; другие девчонки собирались в коридорах, шушукались о любовных делах, а Ане обсуждать было нечего. И не с кем. Женя всегда находился поблизости и не давал ей никакой свободы. Всё чаще Аня ловила себя на мысли, что Женина увлечённость ею больше напоминает расстройство психики. Но что было с этим делать?

«24 декабря, пятница

Сегодня пересдавала коллоквиум. Забыла отключить звук у телефона. Когда нам объясняли задание, телефон зазвонил. Все смотрели на меня, как на дуру, пока я рылась в сумке. Я так разнервничалась, что никак не могла его найти, а он всё звенел и звенел. Математик меня выгнал. Сказал, что давно заметил моё несерьёзное отношение к учёбе.

Уже из коридора я перезвонила: что-то ведь должно было случиться! Ответил Женя. Почему опять он?! Я накричала на него, а ему, как всегда, без разницы. Надо было бросить трубку и больше никогда не брать.

Женя попросил встретиться с ним во вторник в сквере возле дома. Я отказалась. Он сказал, что эта встреча всё изменит и что это последний шанс увидеться, потом его не станет. Чушь, не пойду.

***

Ненавижу Женю! Папа рвал и метал, когда узнал, что у меня остался единственный шанс закрыть хвосты к сессии. Назвал меня “финтифлюшкой” с красивыми глазами и кашей вместо мозгов. Сказал, чтобы я не показывалась ему на глаза в ближайшие дни».

Аня содрогнулась от воспоминаний. Тогда она прорыдала всю ночь. Несколько раз хваталась за телефон, чтобы написать лучшей подруге, но вспоминала, сколько они с Сашей уже не разговаривают, и снова выключала экран.

В те дни во всех бедах Аня винила исключительно Женю. Наверное, потому решила пойти на встречу. Выговорится, а потом пусть Женя делает что хочет. Хоть вешается. Ей всё равно.

Из воспоминаний выдернул хлопок двери: папа ушёл на работу. Теперь можно было выйти из комнаты и помочь маме по дому, она и так взяла разговор с папой на себя, вряд ли её сейчас волнуют бытовые вопросы.

Когда Аня вернулась за стол, на улице было темно. Дневник лежал на прежнем месте, Аня перевернула последнюю исписанную страницу, взяла ручку и продолжила:

«Когда я шла на встречу, дорожки в сквере были засыпаны свежим снегом. Вокруг так тихо и красиво, ни одного следа не видно.

Женя стоял в середине аллеи — там, откуда тропинки расходятся в форме звезды. Я смотрела на бережно укутанные в снег деревья, летящие мимо пушистые хлопья, и моё раздражение таяло. Женя встречал меня такой знакомой мягкой улыбкой, лучистым взглядом. Будто я единственная в мире, на кого стоит смотреть. Каким бы странным он ни был, как я могу обвинять его, если сама не справилась?

— Здравствуй, Аня, — сказал он неожиданно серьёзно, голос его звучал трогательно и глубоко. — Я верил, что ты придёшь.

Я решила быть честной и уже собралась высказать всё, что думаю о последних двух месяцах моей жизни, которые Женя превратил в ад. Предупредить, что собираюсь написать заявление в полицию, если он ещё раз сядет или заговорит со мной. Но не успела раскрыть рта, как Женя приложил палец к губам и произнёс:

— Я не тот, кем ты меня считаешь.

“Ты — маньяк”, — мелькнуло в голове.

— Я не человек. Я твоё желание.

Тишина сквера вдруг показалась пугающей. Она будто отрезала нас двоих от остального мира. Я смотрела в карие, почти как мои, глаза и не видела в них прежней игривости, только негасимый внутренний свет. Я чувствовала, что Женя безошибочно улавливает моё настроение, но молчит, оставляя мне право заговорить.

Затянувшееся безмолвие пугало. Так ничего и не сказав, я развернулась и зашагала обратно — пусть думает что хочет.

— Аня, не уходи. Я знаю, ты злишься, но по-другому было нельзя. Ты ведь сама об этом просила.

Большего бреда я не могла вообразить. Я ускорила шаг, но ноги будто не шли. Женя нагнал меня, схватил за локоть, притянул к себе и прошептал в самое ухо моим голосом: “Хочу однажды поехать в Париж”, — и изобразил, как задувает свечи. Я окаменела. Это было моё желание на день рождения.

— Ты загадала — я исполняю, — разворачивая меня, вкрадчиво произнёс Женя. — Я — твоё желание. Но времени мало, и я боюсь не успеть. Присядем, — Женя подвёл меня к ближайшей скамье, сбросил с неё снег и помог сесть. В сквер снова вернулись звуки: поскрипывали на ветру деревья, с мягкими шлепками падали в сугробы сброшенные с ветвей снеговые намёты.

— Ты замечала, как иногда сбываются некоторые мечты? — продолжил Женя. — Как будто сами собой. Все обстоятельства вдруг складываются как надо: появляются нужные знакомые, деньги, возможности. Когда вы, люди, загадываете желания, мы материализуемся. Чаще под Новый год или в дни рождений — тогда вы загадываете больше и от души. К первому января мы исчезаем, и вы забываете о нас, считая произошедшее чудом. И так из года в год.

Я старалась не слушать. Понимала, вслушаюсь — и поверю. Поверю, что чудо возможно и однажды оно приведёт меня в Париж, уже почти похороненный под слоями отчаяния последних месяцев. Вместо этого я с тревогой отмечала, как уверенно Женины пальцы сжимают мой локоть, и прикидывала, как сбежать от этого непонятного человека, за один миг ставшего совершенно другим.

— Ты хочешь в Париж, но, кажется, в планах твоего отца такого пункта нет, — говорил между тем Женя. — И не появится. Потому я здесь. Спросить тебя, кем ты хочешь быть на самом деле, что любишь и почему именно Париж?

Он широко по-доброму улыбнулся, но эта улыбка принадлежала вовсе не тому нескладному Жене, которого я знала, эта улыбка принадлежала человеку зрелому, уравновешенному. От очередной перемены мне сделалось страшно. Я выдернула руку и опрометью побежала по своим следам.

— Прощай, Аня. Большего я сделать не могу. Прости, — крикнул мне вслед Женя, в его голосе звучало сожаление.

Через два десятка шагов я поняла, что Женя не пытается меня догнать. Замедлилась. И остановилась. Так что он хотел знать? Что я люблю? Ответ пришёл сам…»

Дописать Аня не успела, в прихожей хлопнула дверь. Аня взглянула на часы — папа. Она сидела и ждала, когда он войдёт в комнату. Теперь разговора не миновать.

На улице под восторженные визги детей запустили фейерверк. Аня оттолкнулась от пола и подъехала на стуле к окну. Похожий вечер был год назад, когда Аня с Сашей шли из кинотеатра и строили планы. Они тогда купили билеты на все сеансы недели французского кино, чтобы смотреть фильмы в оригинале. Возвращаясь после первой картины, обсуждали по-французски, как через несколько лет обязательно встретят Новый год в Париже и непременно вместе. А, может, вовсе останутся там жить. Саша оказалась мудрее, и когда пришло время принимать решение о вузе, выбрала ин. яз., а Аня пошла по папиным стопам, испугавшись, что иного выбора он не примет. Похоже, тогда она и свернула не туда.

— Я заберу документы, — начала Аня, как только папа вошёл в комнату. — На следующий год пойду учиться на переводчика, пройду стажировку во Франции, а пока поработаю фрилансером. Ты же знаешь, у меня хорошо с языками.

Папа молчал. Аня собиралась с духом, готовилась с достоинством выдержать громогласную тираду, но её не последовало.

— Что, так быстро сдалась? — буркнул отец.

— Нет. Просто это было твоё, а не моё желание.

Комната вновь погрузилась в молчание. Папа постукивал пальцами по косяку, тёр веки, будто стирал с них усталость, несколько раз прочищал горло и, наконец, заговорил:

— Дочь, я буду тобой гордиться?

— Не знаю. Я буду собой гордиться.

Папа с силой провёл по лбу пальцами, отчего на коже остались красные полосы.

— Пусть так, — и вышел.

Когда папа прикрывал дверь, Аня остановила его. Теперь, высказав решение вслух, она ощущала небывалую уверенность. Заметив, как в свете люстры блеснуло на руке золотое кольцо, Аня спросила:

— Пап, ты любишь маму?

— Глупый вопрос, — угрюмо отозвался отец из-за двери.

— Ты спрашивал, что ей подарить. Купи ей курс по живописи на Новый год, сама она не попросит.

— Подумаю, — прозвучал ответ, и дверь закрылась.

Аня довольно улыбнулась. Как бы папа ни старался скрыть малейшие признаки сентиментальности, подарок он выберет что надо. Всегда так поступает. Может, потому мама его и прощает: кто лучше неё может знать, какой он на самом деле?

Аня вернулась к дневнику.

«Я обернулась:

— Так ты специально?

— Мешал тебе? А как ещё я мог заставить тебя передумать?

Женя встал и пошёл навстречу с раскинутыми руками, готовый заключить меня в объятья. Я шла медленно, сомневаясь, что происходящее реально. Приблизившись, ещё раз вгляделась в такие знакомые и в то же время чужие черты Жениного лица, а потом тихонько ткнулась лбом в заснеженный воротник его куртки. И Жени не стало. Только пушистые снежинки витали в воздухе плотным белым роем, оседали на шапке, ресницах, воротнике; слышался тихий перезвон колокольчиков и далёкое “ты справишься”.

Я справлюсь, Женя. Ради тебя. И ради себя.

Спасибо тебе, мой “Каприз”».

Благодарности

Благодарю редакторов издательства ЭКСМО. Когда я училась на курсе Академии, они составили непростое задание для выпускников, и этим помогли моим идеям оформиться и раскрыться в полной мере. Результат — этот рассказ.

Благодарю студию Racool за замечательную фотографию, которая стала обложкой книги, и иллюстратора Юлию Тютюник за довершение волшебного образа.

И, конечно, я благодарю тебя, мой читатель, за то, что дал Ане и Жене место в своей жизни.

Если тебе есть что сказать в ответ, напиши отзыв. Я обязательно его прочитаю.

А если встретились ошибки или опечатки — направь мне их личным сообщением в социальной сети или на адрес answer.kitova@list.ru, и я сделаю правки.

Последнее, что хочу сказать, приходи в мою группу во ВКонтакте «Фэнтези дом Карины Китовой». Там ты найдёшь другие рассказы, обсуждения, игры, полезные материалы — да что угодно. Я часто творю вместе с читателями, и мне хотелось бы видеть тебя среди друзей.

В серии «Чудесные рассказы»

Каприз

новогодняя история о любви к себе и загаданных желаниях

Швейцар

сборник волшебных рассказов о том, как переиграть судьбу

Твой ход

книга-игра, в которой за героя решения принимает читатель