Кардио: от себя к себе

И лишь подняв свои глаза,

Он успокоит сердца стук,

Ведь звезды небо озарят,

Сменяя день и обновляя круг...

Остров Лиса

◇◇◇

Он бежал. Дождь хлестал его по лицу, оставляя следы на коже, но не в душе. Он был спокоен. Ничто не отвлекало его от чувства удовольствия, растекавшегося внутри по венам вместе с кровью. Ему нравилось чувство контроля над собственным сердцебиением — он точно знал, с какой скоростью и как долго он может бежать.

Обычно Энди выходил на пробежку рано утром каждый день. Он вставал задолго до начала рабочего дня, чтобы успеть провести полноценную тренировку. Затем после 12-часовой смены в банке отправлялся домой. И так изо дня в день. Но сегодня ночью нечто резким рывком выбросило его из сна, заставив сесть в кровати и долго унимать откуда-то взявшееся чувство неправильности происходящего. Что-то гложило его, но что именно — он понять не мог. Какая-то мысль ускользала от него, растворяясь вместе с сонливостью.

«Может быть, именно её я сейчас и пытаюсь догнать», — подумал он.

Так что же меня гложет? Что не даёт покоя? Что не отпускает даже во сне?

Он задавал себе эти вопросы, пока краем сознания не отметил, что его бег ускорился. Ноги вдруг стали тяжёлыми, словно он тащил неподъёмный груз. Глаза застилала тёмная пелена. Пульс — на высшей допустимой отметке.

Энди замедлился, чтобы выровнять ритм и дыхание. Если хочешь сделать хорошо — расслабься. Это правило он усвоил ещё тогда, когда только начинал учиться бегать.

С удовольствием отметил, что сердцебиение снова в пределах нормы. Лёгкие расправились, вмещая больше воздуха. Сознание прояснилось, и теперь его зрение расширилось с одной асфальтовой дорожки до бесконечного пространства над землёй.

В этой части города фонари были редкими. Достигнув одного, он оглядывался, рассматривая то немногое, на что падал свет, перед тем как снова погрузиться во тьму. Ему нравилось знать, что, какой бы тёмной ни была ночь, где-то там, впереди будет ещё один фонарь. А за ним следующий. Каждый из них был его целью.

Энди посмотрел вверх, дождь постепенно прекращался. Тучи ещё перекрывали небо, но впереди открылось небольшое окно, сквозь которое была видна одна звезда. «Удивительно красиво», — подумал он. Звёзды всегда напоминали ему о чувстве непоколебимого спокойствия и тепла, безусловного принятия и доверия, о чувстве дома.

«Я обещаю, мама…»

Резко возникшее воспоминание заставило его споткнуться так, что он чуть не упал. Но он продолжил бег, как ни в чём не бывало. Воспоминание из раннего детства. Его очертания были смутными, и он никак не мог ухватиться за главную мысль. Что же он обещал? Казалось, что вспомнить это стало жизненно необходимым, будто от этого зависела вся его дальнейшая судьба. Кажется, тогда ему было шесть или около того. Они с мамой разговаривали о чём-то важном для него.

◇◇◇

— Энди, то, что произошло сегодня… — тихий голос мамы окружал ореолом концентрированной заботы и нежности; от этого чувства хотелось зажмуриться. Малыш крепче прижался к женщине, что сидела перед ним на корточках. — …сильно тебя напугало?

Она неосознанно избегала смотреть сыну в глаза: может быть, потому что не хотела, чтобы он видел беспокойство в её взгляде, а может, потому что видела в них то, что обычно присуще детям — ясность отражённой в них сути зарождающейся личности.

Утром мама, как обычно, отвела его в школу по пути на работу. Ему нравилось проводить там время. Друзей у него особо не было, поэтому он приходил, чтобы смотреть. За одноклассниками — потому что они забавно двигались. За учительницей — потому что она двигалась совершенно иначе. Энди не понимал, что именно создавало такое впечатление, ему просто нравилось наблюдать за плавными, чёткими, выверенными движениями её тела. Ему казалось, что есть в них что-то правильное: он не смог бы предугадать её следующее слово, жест или действие, но в каждом моменте времени чувствовал, что именно это — лучшее, что она могла бы сделать или произнести. Она казалась ему феей, пришедшей из другого — чужого — мира, но одновременно с этим не являющейся чужой для этого.

Тем непривычнее было наблюдать, как в последнее время изменилось её поведение. Она стала тише, медленнее, будто каждое движение давалось ей с трудом. Лёгкая, парящая походка сменилась шаркающим, низким шагом. Однажды он увидел по телевизору человека, ходящего во сне — она напоминала Энди его. Но страшнее всего был взгляд. Он не был пустым, но в нём не было той любви, которую он видел раньше.

Тем утром она подготавливала класс к началу первого урока, перед тем как резко, словно заморозившись во времени, остановиться. Её падение он видел в замедленной съёмке. Казалось, в этот миг он мог ощутить всё: от вибрации пола, соприкасаясь с которым передвигались ученики школы, до вращения Земли вокруг своей оси. Энди бросился к ней ещё до того, как что-либо понял.

Он не знал, что несколько десятков лет назад она вышла замуж за достойного мужчину и надёжного человека, что единственной великой ценностью и мечтой её было подарить ему детей — их общее продолжение, плод их союза; что после многих лет попыток она узнала о страшном диагнозе, почти приговоре — бесплодии; что, не отчаявшись, они направили свою любовь друг на друга; что некоторое время назад она его похоронила — единственного близкого человека, единственного свидетеля её горя несбывшегося и радости обретшего; что его уход стал катализатором для развития врождённого порока её сердца.

Ребёнок не способен это понять. Он вцепился в её руку, обхватив её всем своим маленьким телом. Всё, что он знал, — это то, что нельзя её отпускать. Так правильно. Пока он держится за неё, пока изо всех сил будет сжимать её руку, пока делает хоть что-нибудь — она будет в порядке. Нужно только не переставать стараться.

«Правда ведь?…»

Он очнулся, когда всё уже было закончено. Энди не помнил, как прибежали другие учителя и директор, как его оттаскивали от тела, как мама уносила его на руках из школы.

Он чувствовал лишь беспокойство женщины, что сидела на корточках перед ним и говорила что-то о страхе, избегая взгляда, и незнакомое до этого момента ощущение… ощущение, которое он не хотел больше испытывать никогда в своей жизни. Ощущение, вызывающее мощный внутренний протест и нежелание ему поддаваться. Ощущение, разрушающее что-то важное внутри. Страх ли?

«Нет. Беспомощность», — мгновенно ответил Энди, глядя на дорожку, по которой бежал.

Он вспомнил, как прижимался к матери в попытке унять это разъедающее изнутри чувство, и как внутренняя борьба с ним вывалилась наружу в виде одной простой фразы, сказанной с нотами страдания человека, испытывающего почти физическую боль:

— Я стану врачом. Я обещаю, мама…

◇◇◇

Энди бежал, почти механически переставляя ноги. Он поразился тем, как он мог это забыть. Но больше не давал покоя вопрос: почему он вспомнил это именно сейчас? И он не находил ответа. Причин для беспокойства, которое, однако, разбудило его этой ночью, не было. Казалось, жизнь шла своим чередом, не печаля, но и особо не радуя Энди, устраивая его своей стабильностью и размеренностью.

«Устраивает ли?» — пронеслась вдруг мысль, заставляя напрячься.

«Зачем ты бежишь? — вспыхнул в памяти строгий голос тренера. — Ты не сдвинешься с места, пока не ответишь на этот вопрос. Думаешь, ты бежишь, если просто переставляешь ноги? На самом деле ты пыхтишь на месте. Потеешь, задыхаешься, вылезаешь из кожи вон, но не приближаешься к цели — и только потому, что не поставил её себе. Найди себе цель. И беги прямо к ней».

Его сердцебиение ускорилось, но вовсе не от бега. Мысль о том, что он тратит свою жизнь на то, чтобы прожить её так, как он делает это сейчас, показалась ему невыносимой. Он думает, что движется по линии жизни, но на самом деле это движение бессмысленно, пока не существует цели. Энди почти отмахнулся от этих рассуждений, не желая погружаться в, казалось бы, бессмысленное самобичевание, но его остановило ни что иное, как само чувство страха, возникшее вместе с ними. Особенной чертой его характера было то, что он отказывался признавать страх своим естественным состоянием.

«Зачем я живу?» — леденящий, почти парализующий вопрос мгновенно встал перед ним, словно преграда для барьериста. Перепрыгнет? Или сойдёт с дистанции?

◇◇◇

У него было непростое детство. Они с мамой жили вдвоём в небольшой комнатке, которую снимали в квартире одной её знакомой. Несмотря на то что его мать работала в несколько смен, денег часто не хватало, так что в конце каждого месяца несколько дней приходилось голодать.

Уже тогда он знал, что собирается это прекратить.

На свою первую подработку он устроился в 12 лет — мойщиком посуды в небольшой забегаловке у дома. Энди хорошо помнил, как после первого дня, стоя в грязном переулке, куда выводила дверь для сотрудников, в темноте морозной ночи он сжимал первые заработанные деньги. Для него это были не просто карманные деньги, которые он мог бы обменять на развлечения, как делало большинство его ровесников, — они стали для него началом нового этапа, доказательством того, что он способен что-то изменить в своей жизни, того, что теперь он способен сам о себе позаботиться. Тогда он впервые позволил себе заплакать, но лишь потому, что это были слёзы не страдания побитого жизнью ребёнка, а слёзы свободного облегчения от того, что теперь всё зависит лишь от него самого, слёзы мальчика, который впервые понял, что значит быть мужчиной.

По окончании школы ему удалось получить грант, покрывший большую часть расходов на учёбу в муниципальном колледже. Но это было лишь начало. Впереди его ждали перевод в местный университет, закрытие долгов и сессий, смерть матери, ночные смены и бессонные ночи. Он боролся, потому что было за что. И это окупилось. Отучившись, он устроился стажёром в банк. За четыре года ему удалось дослужиться до менеджера отделения крупного национального банка, и впереди маячило ещё одно повышение. Он хорошо знал свою работу.

Его целью было выйти на стабильный доход, чтобы никогда больше не возвращаться к той прошлой жизни с её голодными вечерами, холодными стенами и дырявыми ботинками.

Но цель достигнута уже давно. И что теперь? Теперь Энди живёт, чередуя рабочие смены со сном и тренировками.

О мечте стать врачом за все эти годы он так ни разу и не вспомнил. До сегодняшней ночи.

Энди усмехнулся. «Неужели я всерьёз брошу всё, что так долго строил, из-за детской мечты? Я не оставлю карьеру ради призрачной возможности исполнить глупое обещание, данное в детстве. Я не променяю стабильность на возможность стать…»

Его охватил ужас. Ужас от того, какую фразу он хотел произнести, но так и не смог: «…на возможность стать счастливым».

◇◇◇

Он вернулся в реальность: в город, который укрывает тьма; на улицу с редкими фонарями; в тело, которое, как оказалось, двигалось уже не на удовольствии, а на пике своих возможностей.

Дождь зарядил с новой силой, превратившись в сплошную водяную стену. Энди не видел перед собой ни следующий фонарь, ни дорожку, по которой бежал. Тело охватила боль, ему казалось, что он упадёт без сил, если сделает следующий шаг. «Не могу больше…» — подумал он.

— Когда почувствуешь, что больше не можешь, а тело охватила агония — не останавливайся, — слова, сказанные тренером, прозвучали в его голове, заглушая все остальные мысли. — Засеки ещё 30 секунд и продолжай бежать. Вскоре ты почувствуешь, как откроется второе дыхание. Ноги станут невесомыми, а лёгкие вместят столько воздуха, что тебе покажется, будто ты сам стал воздухом. Ты взлетишь. И тогда ты поймёшь, что всё это время бежал именно ради этого — чувства свободы делать то, что хочешь, не позволяя собственным сдерживающим рамкам определять твои возможности…

Он посмотрел на время.

— Нельзя останавливаться, — сказал он себе, едва переставляя ноги. С каждым шагом, с каждой секундой он приближался к облегчению. Впереди не было фонаря. Но он был уже не нужен.

Хочет ли он позволять старым установкам и страху диктовать, что ему делать?

Так ли он хочет прожить свою жизнь?

Какова его новая цель?

Он не был готов ответить на эти вопросы. Единственное, что он знал наверняка: я хочу сам решать, каким человеком быть; я хочу движения, наполненного смыслом; я хочу сжимать в руках способность менять жизнь к лучшему, как когда-то сжимал первые деньги.

Я хочу выбирать быть счастливым.

«Выбор — свобода, дающая человеку крылья», — сказал он себе.

— Каждый бегун в той или иной степени чувствует разочарование, если останавливается в тот момент, когда думает, что больше не может. Он неизбежно испытывает ощущение бессмысленности своего страдания. Многие начинают бегать, ожидая быстрых результатов, и поэтому так рано сдаются. Ты быстрее полюбишь бег, если для каждой тренировки найдёшь свою причину.

«Это — моя причина».

◇◇◇

Когда тренировка подошла к концу, дождь полностью прекратился. Тучи успели разойтись, открывая светлеющее небо. Энди шёл домой, и в душе его было легко и спокойно. Он вновь доказал себе, что предела возможного не существует. И сегодня об этом свидетельствовали не только цифры часов, но и полный решительных намерений дух.

Как только дверь квартиры была заперта, Энди, снимая на ходу мокрую ветровку и небрежно бросая куда-то в сторону, уселся за стол. С тёмных волос капала вода, но ему было всё равно.

Он достал листок и карандаш и начал считать.

На достижение этой цели ему придётся потратить восемь лет своей жизни, на подготовку уйдёт примерно столько же; к тому моменту ему будет под сорок. Но его это ничуть не пугало. «Мне в любом случае исполнится сорок лет, вопрос в том, на что я потрачу это время», — подумал он.

Скорее всего, до ординатуры он не сможет совмещать учёбу с работой, а значит, ему нужно заранее отложить определённую сумму. Обучение в ближайшей медицинской школе стоит двадцать тысяч долларов за семестр. Она находится в другом городе, а значит, ему придётся снимать жильё. С учётом всех дополнительных и обязательных расходов выходит примерно двести сорок тысяч долларов за четыре года. Плюс подготовительные курсы. Ему придётся работать на своём нынешнем месте ещё по меньшей мере семь лет, чтобы накопить всю сумму, если не брать в расчёт кредиты.

— Что ж, у меня ещё много времени, — сказал он в пустоту комнаты. — Будет возможность передумать.

Но он хорошо знал это чувство — чувство возбуждения, сопровождающееся уже принятым решением.

Энди откинулся на спинку кресла и тяжело вздохнул. Он понял, что как раньше уже не будет. И это вызывало улыбку.