Карфагенский мореход

КАРФАГЕНСКИЙ МОРЕХОД

Тридцатый роман (тридцать седьмая книга)

цикла «Вечный капитан».

1.Херсон Таврический (Византийский).

2.Морской лорд.

3.Морской лорд. Барон Беркет.

4.Морской лорд. Граф Сантаренский.

5.Князь Путивльский.

6.Князь Путивльский. Вечный капитан.

7.Каталонская компания.

8.Бриганты.

9.Бриганты. Сенешаль Ла-Рошели.

10.Морской волк.

11.Морские гезы.

12.Морские гёзы. Капер.

13.Казачий адмирал.

14.Флибустьер.

15.Флибустьер. Корсар.

16.Под британским флагом.

17.Рейдер.

18.Шумерский лугаль.

19.Народы моря.

20.Скиф-Эллин.

21.Перегрин.

22.Гезат.

23.Вечный воин.

24. Букелларий.

25. Рус.

26. Кетцалькоатль.

27. Намбандзин.

28. Мацзу.

29. Национальность – одессит.

30. Крылатый воин.

31. Бумеранг вернулся.

32. Идеальный воин.

33. Национальность – одессит. Второе дыхание.

34. Любимец богини Иштар.

35. Ассирийский мушаркишу.

36. Ворота богини Иштар

37. КАРФАГЕНСКИЙ МОРЕХОД.

© 2025

1

Новые эпохи у меня теперь начинаются с занятий греблей. Перед отправкой в эту я, конечно, потренировался несколько дней, гоняя на лодке по реке Евфрат возле Вавилона, но этого оказалось мало. Гребу, гребу, а всё понедельник. Впрочем, я точно не знаю, какой сейчас день недели, как и дату. Просто мне чертовски надоело работать веслами. Ладони уже горят, хотя время от времени опускаю их в мутную, коричневатую воду, чтобы охладились. За те несколько секунд, пока делаю это, течение сносит лодку на несколько метров ниже, и приходится наверстывать упущенное.

Оба берега пустые: ни людей, ни отар баранов, ни полей, ни огородов, ни садов… Нет даже каналов, которые раньше отходили от берега реки в обе стороны. Только выжженная земля с редкими зарослями тамариска и солонцов, они же солеросы, и то там, то там сухие, засыпанные, неглубокие канавы и оплывшие холмики на месте развалившихся домов из сырцового кирпича. Сперва думал, что так только на новых землях, образовавшихся из ила, нанесенного рекой, пока я перемещался. Нет, и на старых так же плохо. Одно неверное управленческое решение Навуходоносора Второго, пожелавшего по совету жены-египтянки избавить Вавилон от весенних паводков, привело к экологической катастрофе, погубившей, в том числе, и его империю. Земли засолились, перестали кормить людей и животных, которые ушли туда, где лучше. Видимо, злобная баба таким способом коварно отомстила за захват своей страны.

Наконец-то я обнаружил сохранившийся канал, который отходил от правого берега Евфрата. Я знал, что должен повернуть в него, иначе просто сдохну, выгребая против течения под палящим солнцем. Потратил еще часа два, махая веслами, пока, обернувшись, не увидел город. Это был древний Ур. Я узнал его по высокому зиккурату, возведенному при Набунаиде, последнем правителе Вавилонской империи. Правда, выглядело строение так, будто создано из песка, который сверху полили водой, сгладив углы уровней. Крепостные стены тоже были ветхими, давно не ремонтировавшимися. Зато на подходе к нему росли финиковые сады по обе стороны канала, и я на короткие промежутки времени оказывался в тени. Даже такая малость была за счастье.

На канале возле открытых городских ворот был карман в канале для разгрузки лодок, барж, сейчас пустующий. Я ошвартовался у ближнего к воротам конца его, привязав носовой фал к каменному столбику, вкопанному у края. Из ворот вышел пожилой худой мужчина с наполовину седой и неухоженной бородой, со старой шляпой из ячменной соломы на голове и одетый в мятую тунику из некрашеной шерстяной ткани. В руках держал копье с пятнами ржавчины на листовидном наконечнике. Не знаю, почему, но мне он показался сторожем с провинциальной автостоянки, хотя откуда здесь возьмутся автомобили?!

Я поздоровался на арамейском языке и спросил:

- Можно оставить здесь лодку на время, не помешает?

Поздоровавшись в ответ, он разрешил:

- Оставляй, некому тут мешать. Купцы приплывут, когда финики соберем, - и в свою очередь спросил: - А ты кто такой? Как здесь оказался?

- Служил охранником на торговой галере. Наварх решил срезать напрямую с противоположного берега залива, выиграть время. Посередине нас прихватил шторм. В жизни такого не видал! Большую галеру швыряло, как щепку, и ночью выкинуло на камни, тонуть начала. Все бросились спускать на воду большую лодку, а я свое барахлишко кинул в маленькую и только отплыл, как галера перевернулась, утащив всех на дно, - рассказал я.

- Да, иногда бывает такое. Повезло тебе, - бездушно произнес мужчина с копьем, явно не поверив мне.

Пусть думает, что хочет. От него ничего не зависит.

- Кто-нибудь поплывет в сторону Вавилона или хотя бы Ларсы или Урука в ближайшее время? – поинтересовался я.

- Некому плыть. Наши рыбаки только до реки добираются. Потрусят сети – и назад, - сообщил он.

- То-то я удивился, подплывая к городу, что никто не попался навстречу, - поделился я впечатлением.

- Людей мало осталось в Уре. Молодежь уезжает в Сузы, где есть работа и возможность разбогатеть. Остаются только старики и те, кто хочет, но не может продать финиковые сады. Я бы тоже уехал, но возраст уже не тот. Служу, вот, стражником на воротах днем. На ночь их закрываем, никто не охраняет. Кому мы нужны?! – грустно поведал он.

- А коня или мула никто не продает? – задал я следующий вопрос.

- У Думмука есть старый мерин. Спросить надо, может, продаст, - подсказал он.

- Не позовешь его? – попросил я.

- Позову, - согласился он. – Чего не позвать?!

Пока он ходил, минут двадцать, никто не прошел через ворота. Такое впечатление, что город вымер. Хотя для полудня это нормально. Все приличные люди сейчас отдыхают в домах с толстыми стенами, где чуть прохладнее, чем снаружи.

Думмука оказался ровесником мужика с копьем. Пришел он с древним сивым мерином на поводу. У коня был старческий, философский взгляд и пофигизм в больших выпуклых черных глазах. Только хвост мотылялся резво, отгоняя оводов. Я не был уверен, что довезет до Вавилона, но знал, что куплю его и попробую сделать это. Точнее, обменяю на лодку.

- Да, жить ему осталось пару дней, - сделал я вывод.

- Нет, он выносливый. Еще пару лет протянет, - возразил Думмука.

- Меняем его на лодку? – предложил я. – У нее уключины железные. Металла больше, чем стоит твой конь.

- Покажи-ка их, - попросил он.

Я достал из лодки оба весла.

- Никогда не видел такие, - признался Думмука, полюбовавшись уключинами.

- В Вавилоне изготовили. У вас такие не делают. Можешь проплыть, убедиться, - сказал я.

- И так понятно, что хорошие, - не стал он проверять и сам спросил, будто первым предложил махнуть, не глядя: - Так меняешь лодку на коня?

- Да, - подтвердил я и начал выкидывать из нее свои вещи, включая попону, седло и переметные сумы, которые потом закрепил на спине мерина, получившего громкую кличку Буцефал, став самым буцефалистым из всех, кто когда-либо имел ее.

- Договор составим, - то ли предложил, то ли поинтересовался Думмука.

- Обойдемся. Твой конь может сдохнуть, пока будем писать договор, - отшутился я.

В доспехи облачаться не стал, жарко, приатачил их к седлу рядом с вещмешком с продуктами и нужной мелочевкой, но надел ремень с саблей и кинжалом и перекинул через шею ремень сагайдака с луком с колчаном со стрелами, а пику положил перед седлом поперек туловища коня. Судя по взглядам мужика с копьем и Думмуки, теперь я похож на охранника с торговой галеры.

- Бывайте! – попрощался с ними и неторопливо поехал к деревянному узкому мостику, который был напротив ворот и вел на противоположный берег канала.

Не знаю, почему, но, когда едешь верхом, пусть и медленно, не так жарко, как когда идешь пешком, не говоря уже о гребле. Спрашивал у других, тоже так считают. Наверное, калорий тратишь меньше, не так нагреваешься, а может, лень нашептывает эту мысль. Выехав по дороге между двумя финиковыми садами за пределы их, повернул к реке Евфрат. Возле крайнего остановился. Спутав ноги коню, отпустил пастись между деревьями, а сам прилег в тени. Продолжу движение после захода солнца, когда будет не так жарко и опасно. Ночью уж точно никто не шляется по дорогам между городами.

Всё, в будущем я дальше не читал этот роман, поэтому не знаю, что меня ждет впереди, только, где и когда наступит хэппи-энд.

2

Вавилон я узнал издали. Зиккурат или по-библейски Вавилонская башня все еще стоит и виден за много километров. Другое дело, что, чем ближе подъезжал, тем более незнакомым казался мне этот город. Во-первых, бросалось в глаза резкое уменьшение людей на дороге возле него, а ведь было раннее утро, не жарко. Во-вторых, подъездную дорогу со стороны Ниппура, важного религиозного центра, давно не ремонтировали. В-третьих, исчезла большая часть садов и виноградников, участки просто забросили. В-четвертых, пригородные слободы возле Нового города были разрушены полностью, а возле Старого сохранились только у канала. В-пятых, стража на воротах Эллиля не обратила внимания на меня, потому что не похож на купца, с которого можно что-нибудь стрясти, хотя заметили, что при оружии. Едет на коне с гордым, уверенным видом, как постоянный житель – и пусть себе. В-шестых, улицы Старого города тоже давненько не ремонтировали, и было много пустующих домов, причем некоторые без дверей, ведущих во двор. Наверное, украли на дрова или перепродажу. Город умирал. Если в предыдущую мою эпоху процесс только начинался, то за прошедший век с небольшим набрал обороты.

Я пересек его и выехал с другой стороны через ворота богини Иштар, которые, несмотря на то, что глазурованную плитку еще не ободрали, казались обшарпанными, потускневшими. Возле них все еще был рынок, но заметно уменьшившийся и утихший. Раньше здесь от криков продавцов и покупателей уши закладывало, а сейчас такое впечатление, что и те, и другие говорят шепотом. Приятным исключением был постоялый двор у ворот богини Иштар, недавно перестроенный и оштукатуренный, с более высокой новой стеной и чистым двором. Хозяин был молод и задорен. Короткая черная бороденка завита волнами. Чистая красная туника похожа на греческий хитон. Звали его Икиша. Не семит, не перс и не грек. Говорит на фарси и арамейском без акцента. Сперва обратился ко мне на первом языке, приняв, наверное, за перса, а после моего ответа на втором свободно перешел на него.

- Остановлюсь у тебя, пока не найду купца, который идет на север и нуждается в конном охраннике, - сказал я хозяину постоялого двора.

- У меня сейчас гостит Натан из Дамаска. Скоро отправится домой. Слышал, что ему нужны люди. Многие не хотят идти в ту сторону, - сообщил он.

- Почему? Там война? – полюбопытствовал я.

- Нет, на территории нашей империи после мятежа Куруша Младшего тихо и спокойно, - возразил хозяин постоялого двора.

- Значит, купец платит мало и кормит плохо, - сделал я вывод, что при иудейском имени как бы ни обязательная манера вести дела.

- Не знаю, меня это не касается, - дипломатично произнес Икиша. – Он сейчас на рынке торгует. Как вернется вечером, поговори с ним.

- Хорошо, тогда я платить пока не буду. Может, договорюсь, и он возьмет на довольствие, - согласился я и поменял тему разговора на, как подумал, более приятную для собеседника: - Я впервые в Вавилоне. Мой дед рассказывал, что это самый большой город, что здесь толпы народа, не протолкнешься. Что-то не похоже.

- Мой дед тоже рассказывал, что так было раньше, до персов. После того, как они вывезли наших богов в свою столицу, здесь всё пришло в упадок, - пожаловался он.

- А почему вывезли?! – изобразил я удивленного невежду.

- Мой дед рассказывал, что шахиншах Хашаярша (Ксеркс Первый) отказался становиться шарром Вавилонии, тогда горожане выбрали Шамашэрибу из Сиппара. Пришли персы, осадили город. Пока готовились к штурму, вырубили все сады и виноградники, вытоптали поля и огороды, а потом, когда горожане сдались, перебили всех старших людей и забрали все ценности из храмов, включая богов. Говорят, Ассулхи (прозвище главной статуи Мардука в храме Эсагиле) был из чистого золота и весил сто талантов. Без него город начал умирать.

Персы поступили так же, как в свое время ассирийцы и вавилоняне, когда захватывали мятежные города и увозили в плен статуи местных богов и священные сосуды. Последним перед ними это проделал Навуходоносор Второй. Более того, не найдя у иудеев истукана, изображавшего бога, приказал разрушить храм. И на самом деле Мардук был из дерева, но сверху покрыт золотой фольгой и облачен в одежду из нее и серебряной. Жаль, что его увезли. Я собирался наведаться ночью и отрезать немного фольги на личные нужды. Все равно Мардуку тут же «сшили» бы новые. Храмы раньше были очень богатыми.

- По твоему постоялому двору не скажешь об упадке, - возразил я.

Икиша улыбнулся самодовольно и похвалил сам себя:

- Умею вести дела, и место у меня хорошее, возле главных ворот!

Я сходил на рынок, перекусил под навесом у жаровни, на которой добродушная полная тетка с черными усиками жарила на большой бронзовой сковороде куски свежего евфратского усача, который не исчез вместе с паводками, а затем пополнил на дорогу запасы вяленого мяса и вина. Подожду несколько дней. Если попутного каравана не будет, поеду до Сиппара. Может, там кого поймаю. Если нет, отправлюсь один по ночам.

Натан оказался малого роста, тщедушный, с жидкой, растрепанной и наполовину седой бороденкой, одетый, как мелкий воришка, промышляющий кражей туник с бельевых веревок. Только тяжкая беда или непомерная жадность могли при такой комплекции заставить податься в купцы, отправиться в дальние и опасные странствия. На убитого горем не похож.

Второй вариант он подтвердил сразу, уведомив:

- Конному охраннику плачу шиглу в неделю.

Шиглу – это серебряная монета, введенная Дарайвушем. Как мне рассказали на рынке, сейчас она весит пять целых и шесть десятых грамма и составляет одну двадцатую золотого дарика. В предыдущую мою эпоху столько получал квалифицированный работник, а конный охранник в два-три раза больше, в зависимости от опасности маршрута, В Заречье считались вторыми по сложности после Урарту и плюс инфляция.

- Ты пошутил? – с серьезным выражением лица задал я вопрос.

- Какие шутки?! С деньгами не шутят! – обиженно произнес он.

- Тогда сам охраняй. Мои услуги стоят четыре шиглу в неделю, - отрезал я и повернулся в сторону двери, ведущей в жилье хозяина постоялого двора, чтобы сказать ему, что заплачу сам и, скорее всего, утром уеду.

Раньше на Сиппар каждый день уходили смешанные караваны.

- Хорошо, я дам тебе один с четвертью, - смилостивился купец.

- Засунь их себе в задницу. Там их не найдут, когда будут стягивать одежду с твоего трупа, - посоветовал я и пошел к двери.

- Так и быть, полтора, но не больше! – повысил Натан.

Пока я шел к двери, цена росла со скоростью четверть шиглу за три шага.

Икиша, видимо, услышал наш разговор и понял, зачем я иду, поэтому вышел во двор.

- Заплачу сам и утром уеду, - предупредил я хозяина постоялого двора.

- Ладно, будь по-твоему – два и три четверти! – со слезами в голосе выстрадал купец.

- Три с половиной, - впервые уступил я, но добавил: - и с сегодняшнего дня.

- Ты мне пока не нужен, я послезавтра поеду! – возмутился он.

- Послезавтра я буду в Сиппаре. Там платят больше, - проинформировал его.

Не знаю, как сейчас, а раньше из этого непобедимого города отправлялось много караванов, идущих транзитом с Элама, Мидии. Видимо, с тех пор мало чего изменилось, потому что Натан скривился, выдохнул, как перед прыжком в воду с вышки, и согласился. Значит, я сильно продешевил.

3

В Эсагиле теперь пусто и тихо сутки напролет. После того, как персы увезли статуи богов из девяти главных городских храмов и конфисковали у них земли и мастерские, разбежались жрецы и все остальные бездельники, кормившиеся за счет продажи религиозного опиума для народа. Единственные посетители – местные коты с узкими вытянутыми мордочками и разной масти. Днем спят в тени на ступеньках, каждый на своей, а ночью снуют по своим делам, блымая фосфоресцирующими, зелеными глазами. На меня, вроде бы, не обращают внимания, но четко держат дистанцию метров пять. Я вечером прилег рядом с ними на площадке в начале второго яруса, как бомж, решивший переночевать бесплатно. На самом деле сегодняшняя ночь на постоялом дворе была бы оплачена купцом Натаном, но я сказал ему, а он Икише, что встретил приятеля, с которым сделал несколько ходок, что пойду к нему на ужин и там переночую.

- Утром не опаздывай, а то уйдем без тебя, и не получишь деньги! – грозно предупредил купец.

- Не бойся, догоню на коне, - успокоил я.

Сегодня новолуние, и все кошки кажутся черными. Я похож на них, потому что переоделся в черный комбинезон с длинными рукавами и напялил на голову шапку-маску с прорезями для глаз и рта. Нижняя часть пока подвернута вверх. Опущу, когда начнется маски-шоу. Обычную одежду оставил на зиккурате. С собой только нож в ножнах на поясе и за него засунуты три сюрикена, который, как и черный наряд, привез из предыдущей эпохи. Мог бы взять вместо них больше золота, драгоценных камней и не нуждаться в средствах в этой эпохе, но тогда было бы скучно. Да и женам и детям больше пригодятся. У них ведь нет моих криминальных талантов, боевых навыков, научных знаний и многовекового опыта.

Путь мой во мраке ведет от Эсагилы по пустой главной улице Айбуршабум через Дворцовый канал к стене, по другую сторону которой Южный дворец, резиденция нынешнего сатрапа Вавилонии, имя которого я постеснялся спросить. Ночная стража здесь не ходит. В Эсагилу воры не лазят. Раньше боялись богов, а теперь брать там нечего. У Южного дворца своя охрана, в помощи не нуждается, как все думают. Я опускаю маску на лицо, надеваю на ладони сюко – браслеты с когтями. Теперь уж точно близкий родственник кошачьих. Камни теплые, нагрелись за день. Они мягкие, легко крошатся. Мелкие частички, шурша, скатываются вниз. Подъем на семиметровую стену занимает пару минут. Наверху тихо и пусто. Эти два слова сейчас характеризуют всю Вавилонию, а не только дворец и столицу. Сторожевой ход широкий, колесница проедет, хотя ни разу не видел, чтобы кто-то катался по нему. Зато звучит красиво. Я прохожу по нему ближе к приречной стене и спускаюсь напротив банкетного зала. Точнее, именно в этом корпусе последний раз в жизни пировал Белшаррушур, он же Валтасар, соправитель Набунаида, последнего шарра независимой Вавилонии, когда к нему и не только явился ангел смерти в моем обличье. В Библии изложат свою версию тех событий.

Собак во дворе нет, хотя персы обожают их. Я уточнил этот вопрос, спросив позавчера днем стражников у ворот Южного дворца, не нужны ли им сторожевые собаки? Меня послали к черту, заодно проинформировав, что в псинах не нуждаются, сами справляются. Наверное, у них нюх и слух лучше. Судя по тому, что меня до сих пор не засекли, хвастуны безбожные.

Под стеной росли кусты с колючками. Что за растение, не определил в темноту. Отцепившись, лег на землю, замер и прислушался. Если меня кто-то заметил, то долго ждать не будет, подойдет ближе, чтобы выяснить, привиделось или нет, или, что скорее, позовет кого-нибудь на помощь.

Минут через десять снял сюко и продолжил движение ползком, пока не добрался до темной стены здания, которая прямо таки излучала теплом. Видимо, облицована какой-нибудь твердой магматической горной породой типа диабаза. Там я встал, потому что на темном фоне еле заметен. Двигаюсь бесшумно и плавно, раскачиваясь, как привидение, а не человек. Если какой-нибудь абориген увидит мой «танец», то, вероятнее всего, зажмурит глаза и помолится своим богам, но подойти побоится.

Двери в здании, внешняя и ведущая в зал для пиршеств, не заперты и в помещении между ними никого. Я бесшумно приотворяю правую створку второй двери, тяжеленную, тихо поскрипывающую. Изнутри просачивается горьковатый запах горелого оливкового масла, которым в богатых домах заправляют лампы, и сладкий до тошноты ванили. Такое впечатление, что внутри кондитерский цех. Я терпеливо жду за приоткрытой створкой. Если внутри есть кто-нибудь бодрствующий, обязан из вредности подойти и закрыть. То ли там никого нет, то ли человек попался хороший. Я ложусь на пол, гладкий, мраморный, заползаю внутрь зала для пиршеств. Запах ванили становится ядренее, перешибает остальные. Внутри настолько тихо, что это сперва настораживает. Я двигаюсь вдоль левой стены. В предыдущий мой визит сюда там были каменные полки типа невысоких трехъярусных этажерок, на которых стояла стопками посуда. Добираюсь до первой, обшариваю ее. На нижней полке глиняная посуда, на средней – лакированная деревянная, на верхней – рога с металлическими деталями. Это мне неинтересно. Переползаю к следующей, которая примерно в полуметре от первой. На ней внизу кувшины, глиняные, стеклянные и из тяжелых, драгоценных металлов, серебро или золото, точнее не могу сказать. Сгодятся, если ничего лучше не найду. На третьей кубки из разных материалов и только на четвертой тарелки разного диаметра и глубины. На верхней полке, судя по тяжести, из золота и серебра. На ощупь различить, из какого металла, не могу. Исхожу из того, что золотые обычно делают тоньше, и выбираю именно такие. Первой беру диаметром сантиметров тридцать и с высокими бортами, вторую поменьше кладу в нее, потом третью еще меньше, четвертую – формирую что-то типа полуматрешки.

В этот момент и слышу шаги и голоса. Говорят на фарси, но слова разобрать не могу. Не меньше двух человек. Как минимум, у одного факел, потому что лучики красноватого света протискиваются в просвет приоткрытой двери. Я приседаю за каменной «этажеркой» и достаю из-за ремня сюрикены. На дистанции метров десять они самое то. Не всякий сможет уклониться.

- Наверное, какой-то раб забыл закрыть, - зайдя в зал, сердито говорит кто-то на фарси.

Свет факела освещает пустое помещение с не накрытыми столами и пуфами возле каждого. У противоположной стены такие же каменные «этажерки» с посудой. Отмечаю, что на расположенной прямо по курсу стоит наверху прислоненное к стене, золотое блюдо диаметром с полметра, а рядом с ним стопка других, поменьше. Поднимаю взгляд вверх и замечаю, что нижняя из отобранных мной тарелок тоже золотая, а на соседней полке наверху кубки с драгоценными камнями на боках.

- Никого, - произносит тот же голос.

- Я же говорил, не надо заходить, вводить себя в искушение! – насмешливо говорит другой.

- Мы ведь ничего не взяли! – обиженно оправдывается первый.

- Пока ничего! – весело бросает его собеседник и советует: - Пошли отсюда, пока что-нибудь не приглянулось!

Они уходят, закрыв за собой обе двери.

Дождавшись, когда стихнут шаги и голоса, складываю заготовленную стопку в кожаный рюкзачок, пошитый по моему заказу в прошлую эпоху. Добавляю к ним пару крайних кубков. Всё, больше не надо, иначе украденное будет сильно выпирать, привлечет внимание. Да и тяжеловата добыча.

Возле входной двери долго жду, слушаю, что там за ней. Пока тихо. Надеваю сюко, чтобы в случае чего метнуться к стене и быстро подняться на нее, плавно приоткрываю дверь. В ноздри бьет свежий воздух, наполненный запахом выжженной солнцем земли. Снаружи ни души. Выхожу на четвереньках, напоминая собаку, плотно закрываю дверь. Встав в полный рост, смещаюсь плавно, раскачиваясь, вдоль стены к углу здания, поворачиваю к крепостной стене. Где-то неподалеку трещит сломанная ветка. Видимо, стражники оказались умнее, чем я предполагал. Приседаю, сжавшись, жду. На темном фоне стены меня можно принять за крупную собаку. Тишина, только где-то вдалеке ухает сова. Их много в Вавилоне, Не знаю, где гнездятся, но часто слышал их голоса и пару раз видел серо-рыжих ушасто-глазастых на пальмах.

Я встаю и, бесшумно и плавно, в раскачку, приближаюсь к стене. Никто на меня не напал. Переоценил я стражников. На таких теплых местах служат не самые ретивые, а те, кто умеет устраиваться по жизни. Стремительно поднимаюсь по внутренней стороне крепостной стены, пересекаю сторожевой ход и немного медленнее спускаюсь по наружной. Иду вдоль Дворцового рва, как называют канал, который пересекает город по кривой от почти северо-западного угла до почти юго-восточного. Неподалеку от моста через него замечаю еще одну проблему: со стороны Эсагилы идет отряд человек пятнадцать с двумя горящими факелами, один спереди, другой сзади. По каменному крутому склону канала спускаюсь под мост, спугнув несколько лягушек, которые звонко плюхаются в воду, которая воняет болотом. Может, мне показалось, но в предыдущую эпоху запах был приятнее. Впрочем, я тогда не лазил под мостами внутри города.

Отряд проходит надо мной, бряцая оружием. Двигаются молча и быстро. Кто-то громко кашляет, а потом харкает в воду. Куда можно спешить ночью, не знаю. Может быть, это тайная полиция, местный вариант сталинского НКВД, который приходил за жертвами по ночам, чтобы меньше было свидетелей. Читал воспоминания, что те, кто имел возможность, спали днем, а ночью ждали решения своей судьбы.

Добравшись до Эсагилы, переодеваюсь, переупаковываю добычу, чтобы не звенела в рюкзаке при ходьбе, и ложусь спать на все еще теплых камнях. Вырубаюсь сразу. Не знаю, почему, но после подобных приключений сплю, как убитый. Ни снов, ни, тем более, кошмаров.

Просыпаюсь с первыми лучами солнца, яркими, горячими. Встаю, разминаюсь, смотрю, что украл. Две тарелки оказались серебряными, но самая нижняя и большая из золота, как и оба кубка, на боковых стенках которых лазуриты. Драгоценные камни компенсируют ошибку с благородными металлами. На том месте, где я лежал, устраивается черно-белый кот. То ли это его постоянное место, то ли перешел на нагретое. Выйдя с территории храма, пристраиваюсь между двумя группами торговцев с корзинами и узлами, направляющихся к рынку у ворот богини Иштар. Стражники, человек двадцать, не обращают на нас внимания. Их интересуют те, кто хочет зайти в город с товарами, чтобы содрать пошлину. Раньше была одна пятидесятая часть. Сколько сейчас, не знаю. По пути тормознулся возле черноусой женщины, продающей горячие пресные лепешки, покупаю одну, после чего продавец финиковой сикеры наполняет из большого, литров на восемь, глиняного кувшина щербатую глиняную чашу емкостью грамм триста, передает мне, получив взамен на двоих кусочек бронзы, которая все еще служит для оплаты мелких покупок. Быстро проглатываю еду и питье, иду к постоялому двору, встретив на входе купца Натана, который выезжает на муле, догруженном позади седла большим кожаным баулом, наверное, с самыми ценными товарами.

- Ты где ходишь, пьяница?! – орет он мне. – Мы уже поехали!

- Не переживай, догоню, - спокойно говорю я и прохожу мимо вереницы из еще одиннадцати мулов, нагруженных поклажей, которыми управляют два пожилых раба-погонщика.

В моих вещах кто-то рылся. Ничего не украли, потому что не додумались, что переметные сумы с двойным дном, а то, что лежало сверху, слишком приметное. Если это сделал не Икиша или кто-то из его рабов, то у меня будет, чем заняться во время перехода. Вора надо найти и наказать безжалостно. Внутривидовой отбор должен быть самым жестоким.

4

По пути до Сиппара я был единственным охранником каравана купца Натана. Смягчало ситуацию то, что с нами шла сотня конных воинов, сопровождавших важного чиновника, направлявшегося туда же. К тому же, рядом с Вавилоном банды грабителей не шляются, а вот дальше… Скорее всего, купец знал об этом, поэтому и не озаботился наймом других охранников, решил сэкономить. Подумал, что если в Сиппаре не присоединимся к большому и хорошо охраняемому каравану, то свалю. Рисковать жизнью за барахло жадного иудея желания не было.

Все оказалось проще или сложнее, смотря с какой стороны посмотреть. В Сиппаре формировался большой караван из верблюдов, мулов, ослов, которым руководил перс по имени Куруш. Это сейчас обычное имя, в отличие от очень популярного Дарайвуш. Персы не шибко ценят первого своего соплеменника, захватившего Мидийскую империю, как и его сына Камбуджию. Это иудеи с помощью Танаха, своего варианта Библии, сделают его Великим Курушем. Впрочем, как я знаю, единого, так сказать, канонического варианта этой книги пока нет. Да и если бы была, персы не читали бы опусы каких-то никчемных вассалов, поэтому основателем Хшассы и великим шахиншахом считают Дарайвуша, который правил долго и счастливо, если не считать игру в догонялки со скифами в степях Северного Причерноморья, которая чуть не закончилась полным разгромом его армии. Впрочем, у каждого великого правителя есть свои скифы. Так вот руководитель формирующегося каравана Куруш потребовал, чтобы на каждых двух верблюдов, четырех мулов и пяти ослов был один конный охранник или два пеших. В Сиппаре первые брали за свои услуги по пять серебряных шиглу в неделю и их хронически не хватало, а вторые по три. То есть, как я и предполагал, Натан сильно сэкономил, наняв меня. Хотя я бы и бесплатно присоединился к каравану. Мне желательно как можно быстрее добраться до берега Средиземного моря.

Куруш был невысок и при этом еще и сутул. Может быть, из-за этого руки казались непропорционально длинными. Лицо жесткое, без обязательной, льстивой, купеческой улыбки. Ему бы на бойне работать. Как мне сказали, не задерживается в конечных пунктах маршрута, сразу сдает товар оптом, зарабатывая именно на быстрой и частой доставке из пункта А в пункт Б.

Ему принадлежат почти три десятка двугорбых верблюдов. У персов это животное имеет название нар, а европейские ученые, судя по непрофессионализму, английские, дадут имя бактриан по месту, где их якобы разводят, хотя таких территорий множество. Если осел везет около восьмидесяти килограмм груза, а мул – сто двадцать, то двугорбый верблюд потянет двести пятьдесят, а очень крупные до трехсот. При этом нары, они же бактрианы, менее прихотливы к еде, жрут все подряд, даже колючки, и подолгу могут обходиться без воды. Грузы на всех этих животных крепят примерно одинаково: легкие в связанных попарно, кожаных мешках, тяжелые на специальных деревянных рамах из двух пар пересекающихся вверху и связанных там накрест брусьев, соединенных внизу досками, образующими что-то типа опорных полок, на которые ставят и/или крепят ящики, корзины, тюки… Варианты загрузки бывают самые невероятные. Любой морской грузовой помощник сошел бы с ума, увидев их.

Куруш лично проверил всех нанятых охранников. Большую часть он знал, поэтому время на них не тратил, а вот всех, нанятых купцом Натаном, осмотрел тщательно. Само собой, мой старый сивый мерин ему не понравился.

- Как бы он не сдох, пересекая пустыню, - предположил Куруш.

- Он крепкий. Еще нассыт на наши с тобой могилы! – отшутился я.

Руководитель каравана юмор не оценил, произнес строго:

- Если собираешься зарабатывать на жизнь охраной, купи хорошего коня.

- Да мне он ни к чему. Я на галерах работаю. После кораблекрушения добираюсь от Парса (Персидского залива) до Западного (Средиземного) моря, - проинформировал его.

- Тогда на один раз сойдет, - решил Куруш и спросил, пощупав и постучав пальцем по моему бронежилету: - Крепкий? Из чего сделан?

- Из вываренной кожи, пропитанной каким-то раствором, который делает ее непробиваемой. Сам понимаешь, секрет не сообщили мне, - сочинил я.

- А где сделали? – поинтересовался он.

- В Иберии. Это на противоположном конце Западного моря, - ответил я. – Отдал за него два с половиной десятка золотых дариков.

- Хороший доспех стоит любых денег, - поделился он жизненным опытом, после чего перешел к другим охранникам, нанятым купцом Натаном.

Один из них, которого руководитель каравана знал, был в кожаном доспехе и на коне гнедой масти и два пеших в тканевых доспехах, набитых хлопком, типа длинной фуфайки, вооружены копьями и кинжалами и с круглыми щитами из кожи на каркасе из лозы. К ним тоже вопросов не было. Мне показалось, что Курушу даже осматривать их было западло, потому что пеший воин для него – никто.

Через день после прибытия в Сиппар я в составе большого каравана из более сотни вьючных животных при почти четырех десятках охранников, конных и пеших, отправился в путь на Дамаск. Первые были разбиты на три группы: одна из десяти всадников под командованием Куруша скакала в авангарде, вторая из восьми – посередине и, пока шли вдоль левого берега реки Евфрат, справа, а третья из шести, в которую попал я – в арьергарде. Пешие шагали возле вьючных животных купца, который нанял их. Переходы короткие, менее тридцати километров в сутки, от одного караван-сарая до другого, рядом с которыми населенные пункты, большие и маленькие. О купцах позаботился Дарайвуш, улучшивший главные купеческие маршруты, благодаря чему в казну потекло больше денег от торговли. Говорят, хорошим оказался управленцем. Постой в караван-сараях бесплатный, но кормежка и фураж стоят дороже, чем на рынках. Есть своя охрана, которая несет службу исправно. По крайне мере, ночью слышал их голоса сквозь сон, а спал я во дворе под открытым небом, где меньше вшей и блох.

5

Город Терка расположен на правом берегу реки Евфрат. Я бывал в нем в предыдущую эпоху, когда отправлялся на войну с Египтом и возвращался с нее, а ранее несколько раз проплывал мимо на торговых галерах по пути из Халеба в Вавилон. Здесь налажена хорошая паромная переправа через Евфрат, которая перевезла весь наш караван с левого берега за треть светового дня. От этого города начинается караванный путь по северной части Сирийской пустыни до Тадмора, который я идентифицировал, как будущую Пальмиру, и дальше на Дамаск, то есть еще почти два раза по столько, но первый участок считался по сложности равным более длинному второму. Он проходил по выжженной рыжеватой земле, плотной, местами в трещинах. Животных и птиц очень мало. Говорят, здесь водятся страусы, онагры и даже львы, но нам не попадались. Может быть, ушли на юг, подальше от людей. Из растительности изредка встречается ежовник солончаковый, который употребляют только верблюды, саксаул, пригодный еще и мулам и ослам, и в вади, высохших руслах рек, попадается тамариск, молодые ветки которого поедают многие животные, но лошади с большой неохотой, поэтому из Терки мы захватили для них большие охапки ячменной соломы, приторочив позади седел вместе с бурдюками с речной водой.

Не сказать, что было очень жарко. По ощущениям температура была всего градусов тридцать. Воздух сухой, поэтому жара переносится легко. Помогал ветерок, дующий с севера, с дальних гор. Правда, у меня доспех высочайшего класса, так сказать, всепогодный. В металлических, наверное, чувствуешь себя, как в разогретой духовке. Самые тяжелые два первых перехода километров по тридцать пять каждый до оазиса Сукхна. Заночевали возле невысокого холма, поросшего саксаулом с раскоряченными стволами. Верблюды погрызли молодые ветки, а мулы и ослы – сохранившиеся и опавшие листочки. Ветки потолще мы наломали для костров. Дым имел приятный аромат. Говорят, саксаул хорош для приготовления шашлыков из баранины. К сожалению, у нас не было с собой свежего мяса. Купец Натан выдал каждому охраннику по две сухие пресные лепешки, купленные в Терке, две пригоршни чечевицы и два маленьких кусочка вяленого мяса. В персидской армии, в которой снабжение сильно уступало вавилонской и ассирийской, и то паек был лучше. Мы порезали мясо на маленькие кусочки и засыпали вместе с чечевицей в мой бронзовый котелок из предыдущей эпохи, залили водой и повесили над костром. Варили, долго, темнеть уже начало, пока содержимое не превратилось в густую кашу, половину которой съели перед сном, зачерпывая ложками по кругу. У меня на этот случай имелась деревянная, чтобы не смущать сослуживцев серебряной, а то правильно решат, что я не из их муравейника, то есть социального слоя. Не хотелось портить отношения с этими простыми парнями. Запивали ячменной сикерой, купленной вскладчину в Терке. Остальное добили утром.

В путь отправились с восходом солнца. Еще один трудный переход, а дальше будет легче. Ехали, как обычно: впереди авангард, за ним верблюды, потом мулы и ослы и замыкает арьергард. Только средний конный отряд переместился на левый фланг. Как говорят опытные охранники, кочевники обычно нападают с юга, из глубины пустыни. Последний раз такое было в прошлом году. На всякий случай перед выездом я натянул тетиву на лук. Сидя в седле, сделать это очень тяжело.

Я ехал в полудреме, потому что ночью не выспался. Снился вертикальный эротический сериал с жестоким финалом в каждой серии, потому что объект страсти, постоянно менявшийся, в самый последний момент по разным причинам исчезал. Доберусь до моря, куплю девицу и первым делом перескажу ей все сюжеты этой ночи.

Рыжевато-коричневый холм, невысокий и с плоской вершиной, на которой старые, как бы оплывшие развалины, был виден издали. В этих краях проблемы с заметными навигационными ориентирами. Я еще не понял, как умудряется наш вожак без компаса приводить караван в нужное место. Обычно на таких холмах строят алтари, чтобы помолиться во время полуденного отдыха. Нам до остановки еще пилить и пилить. Наверное, здесь останавливаются караваны, которые идут в обратную сторону, пережидают самое пекло и добивают последний отрезок, что занимает часа два с небольшим.

Наш караван поравнялся с холмом, когда из-за дальнего конца выехали кочевники на одногорбых верблюдах. Было их около сотни. Одеты в свободные балдахины из серовато-белой хлопковой ткани, на голове что-то типа тюрбана и лицо закрыто по самые глаза. Если бы головные уборы были остроконечные, решил бы, что Ку-клукс-клан пересел на верблюдов. Вооружены круглыми кожаными щитами и длинными копьями. Сидят прочно в седлах новой конструкции, которых в предыдущую мою эпоху не было. Первый раз увидел такое в Сиппаре. Спереди и сзади горба уложены мягкие кожаные подушки, набитые сухой травой, которые придавлены деревянными рогатками в виде перевернутой буквы V с ножкой. Одна образует переднюю луку, другая – заднюю со спинкой. Они соединены дощечками, образующими каркас для третьей подушки над горбом, на которой сидит наездник, придерживаясь за переднюю луку и откидываясь на заднюю. Управляют верблюдом с помощью длинных поводьев, которые присоединены с двух сторон к деревянной палочке, пропущенной через отверстие, специально проколотое в носу.

Кочевники скопом направились к передней части каравана, надеясь, наверное, быстро захватить двугорбых верблюдов, которые груза перевозят больше и гнать через пустыню намного легче, чем мулов и ослов. Неслись довольно резво, со скоростью километров двадцать-тридцать в час, как обычная лошадь. Наш арьергард поскакал вдоль каравана на помощь, а я остановился и приготовил лук. У меня два колчана стрел. В одном отменные пластиковые, в другом чуть хуже деревянные каленые. И те, и другие с наконечниками трех типов: шиловидными, листовидными и ромбовидными с рассеченным накрест острием против брони. Предположив, что на разбойниках стеганные матерчатые доспехи, набитые хлопком или шерстью, я решил начать с деревянных стрел с шиловидными наконечниками. Первый раз взял слишком маленькое упреждение и попал не в скакавшего первым, скорее всего, вожака, а в следовавшего немного позади и ближе ко мне. Стрела вошла в незащищенный правый бок. Расстояние было великовато, подробности не разглядел, но наездник выпал из седла. Второй выбил главаря. Третьей – скакавшего сразу за ним. Этот остался в седле, наклонившись к шее верблюда, словно пытался рассмотреть поближе что-то очень маленькое. Четвертая опять попала не в того, в которого целил, потому что он резко повернул, а ушла дальше, в его соратника, который, выронив копье, вскинул правую руку, словно просил, чтобы учитель вызвал его к доске, а потом его потянуло влево, свалился на землю. Последние две стрелы вонзились в спины, удирающим, которые, не добравшись до цели метров сто, вдруг передумали и рванули в обратную сторону. По ним стрелял не только я, поэтому между холмом и обозом осталось десятка три бесхозных верблюдов, и еще кто-то из кочевников увез чужую стрелу в своей спине или заднице.

Мои приметные, не перепутаешь, поэтому никто не позарился на мою добычу. Снимать с кочевников, в общем-то, было нечего. Грязные вонючие балдахины и штаны, подвязанные веревками, меня не интересовали. Только у вожака был широкий серебряный браслет на руке. Видимо, за добычей ходят налегке, все ценное оставляя дома. Я забрал копья, щиты, ремни с короткими кинжалами в кожаных ножнах. Главным призом были шесть верблюдов. Я разрешил двум пешим охранникам купца Натана дальше ехать на них с условием, что каждый будет вести на поводу еще двух, и снять с убитых одежду (обувь отсутствовала). Кстати, мой мерин абсолютно не боялся верблюдов, хотя и недовольно фыркал, отворачивался, старался не приближаться. Наверное, раньше часто встречался с ними. Купец Натан заикнулся было, что, как нанявший меня, имеет право на часть добычи, но я посоветовал ему взять свою долю плевками верблюдов – густыми комками из недопереваренного саксаула, желудочного сока и слюны. Почему-то эти животные очень не любили иудея. Стоило ему задержаться возле верблюда, как животное начинало прижимать уши, раздувать щеки, выпуская пузыри, и урчать, что было предвестником плевка.

6

Оазис Сукхна – это большая деревня или маленький городок, защищенный стенами высотой метра четыре из сырцового кирпича. Дома тоже из этого материала, крытые тростником, который растет, в том числе, и по берегам пруда, расположенного внутри населенного пункта и образованного родником. В некоторых дворах растет по две-три пальмы. Ни полей, ни садов, ни огородов не увидел. Скорее всего, выживают за счет охоты и привозных продуктов.

Когда мы приехали, уровень воды в пруду был высок. Первыми напились лошади, потом мулы и ослы и последними подпустили верблюдов, порядком обмеливших его, остался мутный слой сантиметров десять. После чего мы поселились в караван-сарае, который занимал чуть ли не половину городской территории. Тут же набежали торговцы всякой всячиной по грабительским ценам и покупатели стоящих товаров за гроши. Я обменял два трофейных щита на курицу и пятилитровый кувшин финиковой сикеры, а пешие охранники одежду налетчиков на восемь горячих пресных лепешек. Нам на четырех охранников хватит. Купца Натана, жлоба конченного, мы игнорировали. Он ничего не покупал, давился запасенным в Терке. Натан по пути предложил мне продать всех одногорбых верблюдов по цене одной собаки, причем с расчетом в Дамаске, если дойдут туда. Обозвал его сукиным сыном. Иудей обиделся, будто, подобно верблюду, наплевал ему в душу в благодарность за спасение.

В нашем караване царило веселье. Во-первых, самый трудный этап позади. Во-вторых, взяли хорошие трофеи. Не всем, конечно, достались, но никто не мешал порадоваться за удачливого сослуживца. К нам подвалил пожилой мужик с длинной и наполовину седой бородой в сопровождении двух девчушек лет тринадцати-четырнадцати, худых и страшненьких, предложил их услуги по шиглу за один подход к снаряду. Наверное, рабыни, хотя не удивлюсь, если окажутся незамужними дочерьми. Как-то ведь здесь надо выживать. На девок нашлись желающие. Отдав папаше монету, заходили по одному в коморку, быстро отстреливались и уступали место следующему.

Следующий переход был короче где-то на час с лишним, то есть километров на шесть-семь. Вроде бы, ерунда, но приятно. Это был оазис Араха, поменьше предыдущего. При этом в нем было больше пальм и даже несколько оливковых деревьев. Здесь тоже был пруд, но намного меньше, в который стекала вода из родника, красиво выложенного камнем и с небольшим накопителем, откуда жители черпали воду ведрами из кожи, покрытой снаружи битумом. На этот раз верблюдов к воде не подпускали, напоив только лошадей, мулов и ослов. Я обменял еще один щит на финиковую сикеру и восемь горячих лепешек. Кур на продажу не было.

Еще один переход примерно такой же длины – и мы оказались в Тадморе, будущей Пальмире. Здесь несколько родников и прудов, поэтому поселение больше, много садов. Караван-сараев два. Один работает с идущими на восток, другой – с идущими на запад. Никто не принуждает придерживаться этого правила, но, как утверждают тадморцы, за нарушение накажут боги, которым больше нечего делать, как отслеживать, где какой купеческий караван остановился. Цены здесь ниже, а за одногорбого верблюда предлагали цену двух баранов, искренне удивляясь, почему я не соглашаюсь. Наверное, родственники Натана.

Дальше были девять сравнительно коротких переходов по более приятной местности с островками растительности, которые попадались все чаще и становились все больше и гуще. Один раз попали под дождик, жиденький и короткий. Где-нибудь в средней полосе его бы не заметили, а для нас был за счастье.

Постепенно дорога пошла вверх. Мы двигались по краю горной складки, а на западе видны были заснеженные вершины, такие непривычные в жарком климате. Впрочем, здесь не такое пекло, как в пустыне, а по ночам порой становилось холодно, хотя, уверен, температура не опускалась ниже двадцати градусов. Просто мое тело уже втянулось в местный климат.

По обеим сторонам дороги все чаще рос маквис и выше – деревья. Лучше места для засады не придумаешь, поэтому я постоянно был настороже в отличие от спутников. Они уверены, что в этих краях разбойников нет. Все остались в Сирийской пустыне. Чаще стали попадаться деревни, жители которых выходили к дороге и предлагали самые разные продукты со своих полей, огородов, садов. Мы не останавливались, и продавцы шли рядом с покупателями, рекламировали свой товар, торговались. Говорили на армейском, который все еще язык международного общения, хотя некоторые знали пару нужных слов на фарси. Обычно предлагали дешевле, чем в караван-сараях, поэтому покупали у них часто.

7

Дамаск пока что небольшой, в сравнении с Вавилоном, город необъятной империи Хшасса, столица сатрапии Заречье. Правит в ней Апаракама (Желанный второй сын), один из младших сыновей предыдущего шахиншаха Дарайвуша Второго и брат нынешнего Артахшасса (Владеющий империей). Как мне рассказали, он поддержал старшего брата против самого младшего Куруша, который решил стать правителем и привел в свою страну армию греков. Правда, к генеральному сражению, в котором мятежник погиб, Апаракама опоздал. Наверное, надеялся, что оба претендента на престол погибнут, и тогда сам дорвется до власти. Его действия оценили по достоинству, оставив руководить бедненькой сатрапией на краю Хшассы. Город обнесен каменной стеной высотой метров восемь с одиннадцатиметровыми прямоугольными башнями с деревянными плоскими крышами над верхней площадкой. Недавно их подновляли. Может быть, во время мятежа Куруша Младшего. Ров шириной метров десять, который наполняет река Авана, протекающая вдоль северной стены.

Мы прибыли на постоялый двор в южном предместье. Места для животных в нем под навесом из тростника на высоких деревянных опорах, чтобы верблюды могли держать голову гордо. В остальном ничем не отличается от других, такие же кельи по периметру, большие для товаров и маленькие для людей. Хозяин, пожилой финикиец, одетый скромненько, от раба едва отличается, с радостью предоставил кров мне, Буцефалу и шести одногорбым верблюдам за полшиглу в день с кормежкой для всех. Купец Натан во время перехода уведомил охранников, что по приходу расстаемся. На обратный путь наберет других, более дешевых.

Договорившись с хозяином постоялого двора, я подошел к купцу, чтобы получить расчет. Он руководил разгрузкой мулов рабами. Рядом стояли три других охранника, тоже пожелавшие получить заработанное.

- У меня сейчас нет денег. Расплачусь, когда продам товар. Клянусь Мардуком! – заверял их Натан.

- Поклянись Иеговой, - предложил я.

- Какая разница?! – попытался он включить дурака.

- Клянись Иеговой! – потребовали охранники.

- Хорошо, клянусь, - неохотно произнес купец.

- Делаем, - приказал я охранникам.

Зная, с кем имею дело, подговорил их во время перехода получить деньги проверенным одесским способом. Они колебались сперва, но я добавил пункт о клятве Иеговой, после чего согласились. С клятвопреступниками сейчас не церемонятся. Натана, взяв за руки и ноги, подняли вниз головой и потрясли. Из-за пазухи на утрамбованную, серовато-коричневую землю постоялого двора шлепнулся, звякнув монетами, потертый коричневый кожаный кошель. Внутри были золотые дарики и серебряные шиглу.

- А ты клялся богом Иеговой, что денег нет, - напомнил я, поднимая кошель.

- Это не мои! – жалобно крикнул он.

- Если не твои, тогда мы их забираем, - насмешливо произнес я.

- Они не совсем не мои! – возразил иудей.

- Так они твои или нет? – продолжил я стебаться под хохот других охранников, купцов и погонщиков, которые окружили нас, наблюдая забавное зрелище.

- Они не только мои, - выдал Натан уже не очень уверенно.

- Значит, твои, - сделал я вывод и произвел расчеты: – Мне положено за тридцать два дня. По три с половиной шиглу в неделю это шестнадцать. Второму конному охраннику по пять в неделю за тридцать дней положено двадцать один с половиной и двум пешим по три в неделю выйдет по пятнадцать. Всего с тебя шестьдесят семь с половиной или три дарика и семь с половиной шиглу.

- Нет, меньше! – возмутился иудей, лицо которого сильно покраснело от прилива крови.

Охранники тряхнули его, чтобы помалкивал.

- Я лучше тебя умею считать, - возразил ему, после чего забрал из потертого кожаного кошеля три золотые монеты и восемь серебряных, показал их собравшимся зевакам, чтобы нас потом не обвинили, что взяли не свое. – Полшиклу вернем, когда разменяем.

Охранники перевернули Натана, поставив ногами на землю, но он сразу осел на задницу. Я кинул ему на натянутый между коленями подол грязной туники кожаный кошель, в котором еще осталось с десяток монет, золотых и серебряных. Схватив и спрятав его за пазуху, иудей вытер грязной тыльной стороной левой ладони слезы на щеках, испачкав их пылью, из-за чего стал выглядеть еще смешнее.

- Молодцы, парни! Только так с ним и надо поступать, иначе не увидишь своих денег! – похвалили нас другие охранники, как догадываюсь, ставшие в свое время жертвами хитрозадого иудея.

За ужином во дворе за четырьмя длинными столами, за которыми сидели те, кто остался на этом постоялом дворе, руководитель каравана Куруш предложил мне занять место рядом с ним. Ели мы баранину, тушеную с нутом, запивая кисловатым виноградным вином. Возле Дамаска сейчас много виноградников, и вино делают вполне приличное.

- Через четыре дня я пойду обратно. Могу взять тебя охранником, если коня купишь получше. Ты воюешь хорошо. Буду платить по шиглу в день, - предложил Куруш и добавил усмехнувшись: - И без задержек!

Чтобы не сильно огорчить его, я сказал:

- Предложение хорошее, но мне надо побывать дома, рассказать, что все погибли, повидаться со своими. Если устраиваться к тебе, то надо и семью перевозить.

- Я не требую вот прямо сейчас. Если надумаешь, приезжай сюда, дождись меня. Я буду здесь через два месяца после первого дня месяца фарвардин, а потом еще два раза через каждые четыре, - сообщил он.

С месяца фарвардин начинается год у нынешних персов, а его первый день – это весеннее равноденствие. Все месяцы у них по тридцать дней. После окончания двенадцатого по названию сфанда вставляют пять дней, которые называются «благой пятеркой». В эти дни, по верованию зороастрийцев, фраваши (души) умерших спускаются с небес проведать живых родственников. Представил такую встречу – и вздрогнул.

8

Базар в Дамаске настоящий восточный. Продают всё, что душе угодно. Рекламируют и торгуются с южным темпераментом. Крик стоит, будто произошло что-то невероятное. Эмоции хлещут отовсюду в непомерных количествах. Если бы они превращались в капли воды, то весь Левант затопило бы.

Я стою с шестью одногорбыми верблюдами на самом краю, рядом с продавцами такого же товара. По соседству реализуют других вьючных животных. Продавцов больше, чем покупателей, поэтому у нас намного тише. Прошло уже часа два. Ко мне подошли по очереди три иудея, спросили цену. Я каждому называл восемь дариков, хотя, как мне сказали, одногорбых верблюдов вместе с седлом и попоной продают здесь за десять. Первый предложил шесть, второй – пять с половиной, третий – ровно пять. Одинаковый шаг в сбавлении цены навел меня на мысль, что действуют сообща. Теперь должен появиться четвертый и предложить пять и после торга забрать за пять с половиной. Или узнаю какой-нибудь новый способ сбавления цены. Я бы уступил первому, если бы руководитель каравана Куруш не предложил мне такую же цену. Я решил поторговать пару дней, пока он еще здесь. Если не получится получить больше, уступлю караванщику.

На этого типа лет двадцати пяти я сперва не обратил внимания. Не глянулся он мне солидным покупателем, которому по карману хотя бы один верблюд. Одет, как те, кто нападал на нас, только ткань тоньше и беленая, головную накидку придавливает тонкий золотой обруч и на ногах новые кожаные шлепанцы, которые громко щелкали по подошвам темных ног. Отставая шага на три, за ним шли еще два кочевника, одетые похоже, но беднее. Только догадавшись, что они вместе, я понял, что это серьезный покупатель.

Он прошел мимо верблюдов, остановился возле последнего, спросил на арамейском с сильным акцентом, похожим на арабский:

- Все верблюды твои?

- Да, - подтвердил я.

- Где ты их взял? – поинтересовался он, внимательно глядя мне в глаза своими немного выпуклыми, темно-карими с миндалевидным разрезом под густыми черными бровями, сросшимися на переносице.

- Добыл в бою, - признался я.

- Ты хороший воин? – задал он вопрос, вроде бы, серьезно.

- Спроси у выживших врагов моих, - посоветовал я.

- Хороший ответ, - улыбнувшись краешками темных губ, которые почти сливались по цвету с густыми широкими усами и небольшой бородкой, оценил он и спросил: - Сколько ты хочешь получить за верблюдов?

- По восемь лучников за каждого, - ответил я, употребив второе название персидской золотой монеты.

- Заберу всех и дам по семь, - предложил богатый кочевник.

- Сойдемся посередине, ни тебе, ни мне – по семь с половиной, - выдвинул я свое условие.

Он опять раздвинул губы в подобие улыбки и кивнул, после чего, не оборачиваясь, подозвал жестом свою свиту и произнес на языке, очень похожем на арабский:

- Дай ему сорок пять лучников.

Надо же, умеет умножать в уме. Вот уж чего не ожидал от кочевника. Многие его соплеменники и в двадцать первом веке смогли бы перемножить эти цифры без ошибок только с помощью калькулятора в навороченном айфоне с золотым корпусом.

- Ты понимаешь наш язык? – поинтересовался вдруг покупатель, пока его помощник отсчитывал монеты.

- Немного, - ответил я.

- Где научился? – задал он следующий вопрос.

- Воевал с вами и против вас, - признался я.

- Пойдешь ко мне на службу? – спросил богатый кочевник.

Хороший воин – самый востребованный сейчас специалист.

- Нет, - отказался я и объяснил причину: – Теперь другие будут на меня работать.

- Да, так быстрее разбогатеешь, - согласился он.

Монеты были хорошие, если не считать надрезы-зазубринки на гурте. Это один из способов проверки, что монета не из свинца, покрытого золотом. Второй, самый простой – попробовать на зуб, потому что свинец мягче, вдавливается. Третий – кинуть монету на каменную поверхность. Золотая или серебряная звонче, но не каждый услышит разницу. Поделка монет началась почти сразу с их появлением. Свинцовую заготовку покрывали золотой или серебряной фольгой, нагревали и чеканили. Давление после нагрева создавало надежную спайку металлов. Позже этот метод назовут плакированием. Подумал, что можно и мне будет заняться изготовлением монет более прогрессивным методом гальванопластики с помощью покрытой графитом матрицы, помещенной в электролит. Простенький ветрогенератор я собрать смогу. Правда, за подобное развлечение во все времена наказывают строго. Сейчас в греческих полисах своих лишают гражданства, высылают из города, а чужим, как и в соседних странах с диктаторским режимом, заливают в рот расплавленный свинец. Напьешься от души. Вавилоняне тоже занимались этим еще до введения монет, но внутри слитка помещали серебро более низкой пробы, поэтому надо было проверять, чтобы сбоку не было «спайки».

Покупатели уже уводили верблюдов, когда появился иудей, спрашивавший их цену первым, который, проводив взглядом упущенный товар, спросил:

- За сколько продал?

- За сорок пять, - ответил я, потряс новым кожаным кошелем, в котором красиво зазвенели золотые монеты, и насыпал соли на свежую рану: – Надо было не устраивать представление, а забирать по восемь. Заработал бы не меньше десяти дариков на перепродаже.

Когда вернулся на постоялый двор, хозяин-финикиец, которому я сказал, что подыскиваю место охранника в караване до Сора, как сейчас называют будущий Тир, сообщил, что мне надо сходить на противоположную, западную, городскую окраину. Там сейчас формируется караван на побережье. Обычно идут через нужный мне город.

- Я поручился за тебя, сказал, что ты убил шестерых кочевников по пути сюда, - добавил он.

Мы бы по-любому расстались, да и без шести верблюдов я не очень интересен, как постоялец, так почему бы не помочь мне и своим землякам?! Я расплатился с ним за жилье персидскими и греческими серебряными монетами, вырученными за продажу трофейного оружия. Чеканкой сейчас занимаются все, кому не лень. В империи Хшасса золотые монеты чеканит только шахиншах, а серебряные – каждый сатрап. Единственное условие – одинаковый вес. К ним добавляются греческие золотые или из электрума – сплава золота (тридцать-пятьдесят процентов) и серебра, которые принято называть статерами, и серебряные драхмы. Были и серебряные статеры, равные двум драхмам. Последние делятся на два основных вида: по эгинскому стандарту весом шесть целых и одна десятая грамма и аттическому – четыре целых и три шесть сотых, но бывают самые разные варианты от менее трех грамм до более одиннадцати. Выпускались в разных номиналах от одной шестой части драхмы (обол) до пятидесяти (пентеконтадрахма). Были еще литры, которых десять в одном статере. Монеты теперь намного красивее, чем в мою предыдущую эпоху. Раньше были выпуклые на аверсе, а на реверсе след от штамповки. Теперь на обеих сторонах невысокие барельефы с разными животными, растениями, буквами, символами… Каждый полис исхитряется, как может. Давненько я не имел дело с греческими монетами, поэтому пока путаюсь. Впрочем, многие греки разбираются в них не лучше меня. Хорошо для себя это делают менялы, которых теперь множество на каждом базаре.

9

Караван из полусотни мулов и ослов движется вдоль горной цепи. В одном месте она высотой под три километра. Там все еще лежит снег, хотя лето в полном разгаре. Дорога идет то вверх, то вниз. Склоны поросли маквисом и невысокими тонкоствольными деревьями. Лучшего места для засады не придумаешь. Я всё жду нападения разбойников, а его всё нет. Понравилось мне продавать трофеи. Понимаю, что в этих краях не только верблюды, но и лошади большая редкость, что разбойники будут пешими оборванцами, но хочется если не добычи, то хотя бы развлечения. Уж больно скучно ехать. Утешают короткие переходы, двадцати пяти километров в день, и здесь не жарко, а по ночам даже холодновато.

На четвертый день проехали мимо большого озера Маром. Берега поросли высоким тростником. Много птиц. Когда они взлетели, вспугнутые кем-то, показалось, что закрыли все небо. На ночь расположились в деревушке километрах в трех от него, и я смотался верхом, искупался сам и помыл коня. Нам обоим вода показалась холодной. Заодно подстрелил пару селезней с красивыми зеленоватыми перьями на голове и шее. Подумал, что здесь, наверное, хорошая рыбалка. Рядом на небольших ровных участках и террасах поля, огороды и сады. Если бы у меня было желание спокойно провести годы, которые отведены в этой эпохе, лучшего места не найдешь.

Вернувшись, поделился добычей с коллегами и хозяином каравана из шестнадцати ослов, который нанял меня за три серебряных сорских шекеля, которые весят по семь целых и семь десятых грамма. На аверсе изображен Мелькарт, бог-покровитель Сора, на реверсе четыре квадратные вмятины. По весу это больше, чем платил мне Натан, и кормежка лучше. Вдобавок купец выдает каждому на день грамм по четыреста белого вина, кисловатого, прошлогоднего. Я разбавляю его водой в небольшом кожаном бурдюке один к одному и цежу целый день. Настроение поднимает, и в жару чувствуешь себя лучше. После каждого приложения к бурдюку почему-то вспоминаю Францию начала двадцатого века. Наверное, кислое вино, хорошее настроение и эта пока не существующая страна ассоциативно как-то связаны в моем мозге, или просто хочется вернуться туда, где был счастлив.

На западном склоне горной цепи климат тоже жаркий, но очень влажный. Из-за этого сильно потеешь. Я нашел маленький гладкий камешек, который гоняю по рту, чтобы не хотелось пить. Если приложишься к бурдюку, через пару минут всё выпитое появится на коже в виде ядреных капель пота. Начинаешь понимать выражение «в собственном соку». Здесь чаще выпадают дожди, и по ночам обильно оседает роса на камнях, поэтому много ручьев и речушек, стекающих в море. Дорога всё больше шла вниз. Впереди было видно бирюзовое море, бесконечное и пустое, ни одного суденышка. Может быть, плавают вдоль берега, но нам пока не видны.

Город Сор, расположенный на островке возле берега, не изменился с момента моего предыдущего посещения. Да и куда ему меняться, если места нет на маленьком клочке суши?! Немного разросся пригород, расположенный напротив на материке. По мере приближения к Сору начали попадаться оливковые сады и виноградники, расположенные на пологих склонах. Ягоды еще зеленые, что за сорт не поймешь. Обычно принадлежат грекам, которые вместе с собой везут по всему миру виноград и оливки. Где растет хотя бы одно из этих растений, там растут и греки.

Постоялый двор, на котором разместился наш караван, находился рядом с берегом моря в поселении под названием Усу. Большая часть привезенного будет переправлена на остров. Со мной рассчитались сразу. Видимо, знали, как мы тряхнули купца Натана. Эта история пару дней гуляла по Дамаску. Некоторые горожане даже приходили посмотреть на жадного купца. Самое забавное, что Натана это внимание льстило. У каждого свои минуты славы.

Поскольку собирался задержаться в Соре на несколько месяцев, хозяин каравана свел меня с аборигеном, который сдал мне в пригородной слободе небольшой домик с комнатой, кухонькой, кладовой и отхожим местом, ограждавший с четырех сторон маленький дворик, в котором с трудом помещался еще кто-нибудь вдобавок к Буцефалу. Мебели никакой, если не считать сложенные из камня два широких ложа у противоположных стен, застеленных старой ячменной соломой, между которыми проход лишь немного шире, чем в купе поезда. В отличие от вавилонского жилья, низкая арочная входная дверь в высоком дувале вела с улицы сразу во двор. Сдавалось помещение за пять шиглу в месяц вместе со служанкой-рабыней, одной из трех на выбор. Они все были далеко не красавицами, поэтому я выбрал самую молодую по имени Уммала. Оплатил я бартером, сбагрив коня за пятьдесят шиглу. Ездить тут все равно некуда. Финикийцы, как и скандинавы, предпочитают путешествовать по морю, потому что дороги по горным склонам здесь такие же паршивые. Договорились, что окончательный расчет произведем, когда буду съезжать. Уммала, которая, как догадываюсь, оказалась самой болтливой из трех, предложенных мне, через пару дней поделилась новостью, что Буцефал был перепродан за шестьдесят два шиглу и забит на мясо, кожу, конский волос и даже копыта, из которых сварили клей. Рабыня по несколько раз в день ходила с глиняным кувшином за водой к небольшому бассейну, куда стекал ручей с гор, и возвращалась с полной пазухой сплетен и слухов. Как предполагаю, компенсировала ими маленькие сиськи. В постели была хороша. В темном помещении, где лицо не разглядишь, представлял, что со мной одна из бывших красивых женщин – и получал удивительное удовлетворение.

10

Хозяином свободного стапеля для постройки «круглых» судов и корабелом был Абиэла – пожилой мужчина с выпирающим животом, как у беременной женщины. Нос имел длинный и мясистый. Совал его везде и, если что-то было не так, хватался левой рукой за длинную густую бороду, черную с сединой, и начинал дергать ее и орать цветисто, но недолго. Почему борода до сих пор цела, загадка для меня и не только. Носил Абиэла греческий хитон из шерстяной ткани, скажем так, среднего ценового диапазона. Эта одежда, как я заметил, все больше входит в моду на побережье Средиземного моря. Местным отличием был широкий пояс из ткани, за который засовывали всякую ерунду, чтобы руки были свободны. Волосы на голове подстрижены средне и перехвачены ленточкой из красной льняной ткани, сильно вылинявшей. Как догадываюсь, на нее пошли остатки отреза, из которого жена сшила платье. Она однажды пришла в сопровождении рабыни посмотреть на то чудо-чудное (в уничижительном смысле этого выражения), что строили по моим чертежам. На голове у нее была черная сетчатая шапочка с мелкими тусклыми жемчужинками. Нижняя туника с длинными рукавами из белой прозрачной египетской ткани с золотой канвой понизу, а сверху вторая из красной льняной с вышивкой желтыми нитками в виде растительных узоров, широкая, собранная складками и перехваченная широким кушаком золотого цвета, вышитого красными нитками, на котором по центру на двух золотых цепочках висела маленькая черная кожаная сумочка. Обута в коричневые кожаные сандалии, завязанные над косточками. В ушах массивные золотые сережки, на шее три переплетенные золотые цепочки, на запястьях по тонкому золотому браслету, на указательных пальцах обеих рук по перстню с египетской бирюзой. От жены корабела сильно разило корицей. Если рядом с ней закрыть глаза, появляется впечатление, что находишься в кондитерской. Жена обошла остов судна, а в то время только начали устанавливать шпангоуты, поглядела высокомерно и презрительно на меня, что-то сказала своей рабыне, пожилой затюканной женщине, которая льстиво заулыбалась и закивала головой мелко, как курица, клюющая пшено, и величаво удалилась, не уделив ни толики внимания мужу. Мне показалось, что это обрадовало его. Старая супружеская пара – это особый вид изощренного садомазохизма.

Уверен, что такая жена была дана Абиэле в наказание за его грехи, особенно передо мной. Я сразу предупредил, что делать будем так, как надо мне, а не как правильно по его мнению. Кораблестроитель снисходительно улыбнулся и согласился: любое корыто за ваши деньги! Первая перепалка случилась при выборе дерева для киля и других элементов подводной части судна. Я остановился на тисе. Это дерево часто встречается в окрестностях Сора. Древесина не гниет, очень твердая и ядовитая, не по вкусу самым разным древоточцам и не годится на дрова, а мебель сейчас изготавливают редко, поэтому рубят по большей части на продажу в Египет, где из тиса делают саркофаги. Готовых тисовых балок и досок не было, пришлось заготавливать и ускоренно сушить в специальных длинных помещениях, отапливаемых печами с двух коротких торцов, благо здесь такие имелись. Это сразу удорожило работы, но сдавать назад я не собирался, только немного подзакатал губу: хотел построить двухмачтовое судно грузоподъемностью тонн восемьдесят, а в итоге остановился на одномачтовом на пятьдесят. Точнее, у меня в уме было несколько проектов, в том числе и еще меньше. На что денег хватает, то и строю.

Выбрал небольшой фолкстонский тендер, которые в восемнадцатом веке использовали английские контрабандисты в проливе Ла-Манш для перевозки запрещенных грузов на материк и обратно. Исторический вариант отличался от шлюпа более широким корпусом (два с половиной против трех с половиной к одному), короткой мачтой, пригодной для постановки прямого паруса, горизонтальным бушпритом для поднятия не одного, а двух и более кливеров, и низким надводным бортом. Я спроектировал гибрид этих двух типов: вариант длиной четырнадцать метров и шириной три с половиной, то есть соотношение четыре к одному, увеличив скоростные качества за счет живучести, и подняв борт, чтобы труднее было забраться с галеры. Средиземное море – не Северная Атлантика, здесь жутких штормов с высоченными волнами не бывает. Зато хорошая скорость и высокий надводный борт могут спасти жизнь. Корпус разделил на четыре водонепроницаемых отсека, из которых два средних были грузовыми трюмами, изнутри обшитыми досками из ливанского кедра. Такие же, только толще, пошли на надводный борт и палубу. На полубаке сделали кабестан, а к мачте присоединили с носа и кормы по грузовой стреле, чтобы одновременно работать на два трюма. В двойном дне поместили тяжелый балласт и провели туда деревянные трубки, соединенные кожаными рукавами и покрытые битумом, для откачки воды с помощью ручного насоса, который все еще не изобрели. В очередной раз покажу его предкам. Не уверен, что приживется, не доросли технически. На полуюте, подвесив к заваливающимся, деревянным шлюпбалкам и установив на кильблоки, закрепили четырехвесельную лодку для поездок на берег. Руль сделали навесной, поворачиваемый с помощью простого шеста-румпеля, проходящего над палубой полуюта. Перед местом рулевого установили деревянный нактоуз, в котором будет магнитный компас.

Изготовил навигационный прибор сам. У литейщика бронзы заказал чашу и крепления. Местное стекло было мутным, поэтому пришел к мастеру с уже готовой смесью, состоявшей из одной части буры (тетраборат натрия), двух оксида свинца и одной шестой оксида кобальта. Набрал компоненты по пути в Сор. Засыпал его в тигель, сформировав в виде конуса, вершина которого была на уровне середины емкости. Поставили в разогретую печь. Обычное стекло при добавке соды делают при температуре полторы тысячи градусов, а для моего хватило девятисот. Как только из спекшейся смеси перестали выделяться пузырьки, вылил ее из тигля тонким слоем на стальную пластину. После чего вернул в начавшую остывать печь для отжига – медленного охлаждения, которое делает стекло тверже. Стекольщик внимательно наблюдал за мной, а когда увидел результат, ахнул и предложил продать ему секрет или создать совместное производство. Я пообещал подумать. На самом деле секрет продавать, конечно же, не собирался. Решил, если не получится с флотом, осяду где-нибудь, где есть хороший кварцевый песок, и заведу в очередной раз мастерскую по производству прозрачной разноцветной тонкостенной стекольной продукции высокого качества методом дутья. Пока что отливают в формы и делают толстым, мутным и зеленым или красновато-коричневым.

Пока собирали и обшивали корпус, я заказал паруса из трехслойной толстой шерстяной ткани. Затем их пропитали смесью из смальца (половина), пчелиного воска (две пятые) и живицы из ливанского кедра (одна десятая). Так дольше прослужат. После чего их еще и покрасили в серый цвет с более темными пятнами, чтобы сливались с морем и небом, были менее заметными днем и ночью. Параллельно накупил пеньковые лини с длиной окружности до двадцати пяти миллиметров, перлини от ста до ста пятидесяти, кабельтовы от ста пятидесяти до трехсот пятидесяти. Есть еще каната от трехсот пятидесяти, но мне такие не нужны. Для якорей я заказал три кабельтова длиной метров сорок и диаметром сто восемьдесят миллиметров. Все были просмолены, чтобы не гнили. Три якоря изготовили из твердых тяжелых камней. Их обтесали на манер якорей Холла, чтобы лапы лучше цеплялись за грунт, и сделали отверстие в центре, через которые продели штоки из тиса, способные отклоняться, чтобы под водой торчали верхним концом под углом к дну. Восемь длинных весел для маневров на рейде и в порту сделали из белого ясеня. Это дерево очень легкое и гибкое

Прошло четыре месяца. Тендер был достроен, основательно покрыт битумом в подводной части снаружи и внутри и вдобавок покрашен в серый цвет с более темными пятнами в надводной, включая мачту. Всевидящее око на носовой части – обязательный атрибут финикийских кораблей – я рисовать не стал. Толку от него никакого. Отказался и от традиции окропить судно кровью красивой рабыни. Девушке перерезали горло, сливали кровь в чашу и потом обрызгивали корпус. Финикийцы уверены, что жертва будет охранять судно. Наверное, из чувства благодарности, что ей была оказана такая честь – сдохнуть раньше времени.

На начальном этапе жители города приходили, чтобы посмеяться над чужеземцем, который ни черта не понимает в кораблестроении. По мере продвижения работ критиков становилось все меньше. Судно обретало красивые обводы, становилось похожим на быстроходные галеры. Кто действительно был в теме, понимали, что тендер быстроходнее и при этом, благодаря незнакомому им, судовому набору, крепче, чем финикийские «круглые» корабли. Даже вечно недовольный Абиэла перестал вякать и начал спрашивать, что и зачем нужно? Я отвечал подробно. Что-то, может быть, поймет и использует, но вряд ли многое, потому что через несколько десятков лет, когда окажусь здесь, ничего рассказанного и продемонстрированного не увижу.

Когда строительство и оснащение тендера, получившего традиционное название «Альбатрос», подходило к концу, я занялся подбором и обучением экипажа. Объявил, что нужны кормчий и шесть матросов, что платить буду выше рынка: первому четыре финикийских серебряных шекеля в месяц, а вторым по три. «Круглые» финикийские суда работают круглогодично, хотя кое-кто предпочитает пересидеть в порту два-три зимних месяца, а вот галеры, как и греческие, бороздят моря в лучшем случае с середины марта до середины ноября. Так что сейчас много моряков сидело на биче, проедая и пропивая заработанное за теплый сезон. Ко мне потянулись желающие разузнать, что надо будет делать, потому что никогда не работали на таких судах, как мое. Я объяснял, что большая часть обязанностей будет, как на «круглом», но иногда надо будет посидеть на веслах, как на галере. Первыми попросился полный экипаж из семи человек под предводительством резкого мужика с мордой отмороженного бандита. Я сразу отшил их, предположив, что хотят перед первым портом захода грохнуть меня и захватить и продать тендер, так сказать, на запчасти. После чего вернуться домой богатыми и счастливыми. Отбирал по одному и только безынициативных и работящих, причем разных национальностей: трое были финикийцами, двое греками и по одному египтянину и филистимлянину. Разбил их на две вахты. В свою взял двух финикийцев и грека, а во вторую под командованием кормчего-финикийца Элулая отдал остальных. Со временем, когда появятся деньги, заменю матросов рабами. Я помню по старым добрым временам, что для финикийцев и греков грохнуть и ограбить чужака – это святое. Вот если бы я был из их города, тогда опасались бы мести родственников.

Выбор, куда и что везти, был легким. Никто из местных купцов не решался доверить мне свой груз, а у меня после закупки запасов продовольствия осталось денег только на тисовые и кедровые доски с большим преобладанием первых, более дешевых. Их закинули в трюм и на следующее утро с северо-восточным ветром силой балла четыре отправились в первый рейс. Перед этим возле тендера вертелась пара человек из компании резкого мужика. Может, просто здоровое любопытство удовлетворяли, может, с другой целью приходили. Поскольку идти нам надо было на юго-запад, я решил сперва рвануть на запад, пока не удалимся от берега на приличное расстояние, а потом повернуть на юг, к дельте Нила. В обоих случаях ветер будет попутным. Если нас собираются захватить, то нападут на галере, которые ходят, касаясь берега веслами одного борта.

Зевак на берегу собралось много. Наверное, интересно посмотреть, как бы будем тонуть. Глядишь, что-нибудь выплывет, прикарманят, точнее, унесут на плече. К их разочарованию, мои матросы, прошедшие недельную тренировку, подняли паруса, и мы без проблем отошли от пирса, а потом, быстро набирая скорость, рванули на запад. Волна была высотой с полметра, поэтому шли легко, медленно покачиваясь с борта на борт. Я стоял на полуюте, любуясь четырехугольными гафельным триселем и гаф-топселем над ним и треугольными стакселем, кливером и кливер-топселем. Пропитанный солью ветер наполнял их и заодно залетал мне в ноздри как бы плотными комками. Я опять был морским волком, нет, волчарой-мореманищем, и прямо таки чувствовал, как моя грудь покрывается водорослями, а задница – ракушками.