Карина

Дождь начался утром и к полудню превратил ВДНХ в огромное мокрое зеркало. Лужи, разлившиеся по плитке, отражали серое небо, словно пытались вобрать его в себя. Баранов сидел в своем обычном углу кафе «Солярис», спиной к стене, лицом к выходу.

Перед ним стояла чашка кофе, уже остывшая, с едва заметным отпечатком губ на краешке. Он не пил — просто ждал.

За окном люди спешили к метро, подняв воротники, спотыкаясь о собственные дрожащие отражения в лужах.

Он наблюдал, как капли дождя стекают по стеклу, сливаясь в причудливые узоры. В одном из них ему почудилось лицо — знакомый овал, тень ресниц, ямочки у губ, когда она улыбалась. Карина.

Он провёл пальцем по стеклу, стирая образ. 13:23. Она опаздывала.

***

Карина появилась в его жизни ровно две недели назад, в такой же дождливый день.

Баранов тогда сидел за этим же столом с открытым ноутбуком и пытался писать отчёт. В кафе было шумно — группа туристов, пара студентов, официантки сновали между столиками. Он смотрел в окно и вдруг увидел её – стройную, в коротком сером пальто. Она подошла к окну и заглянула внутрь, словно желая понять, насколько там аншлаг. Глядя на неё, Баранов вдруг начал мечтать о том, как было бы прекрасно, если бы она вошла.

Девушка же зябко поёжилась и исчезла.

Баранов погрузился в работу, как вдруг… Он даже не заметил, как она появилась перед ним.

— Свободно?

Голос заставил его вздрогнуть - не громкий, но выразительный и чёткий, легко пробивающийся сквозь шум зала.

Он поднял голову. Перед ним стояла она. Тёмные вьющиеся волосы скользили по нежному лицу. Капля дождя стекала по щеке, но она, кажется, не замечала. В руках — чашка чая, на пальце — тонкое серебряное кольцо с крошечным синим камешком.

— Я... — Баранов попытался собраться с мыслями. — Да, конечно.

Она села, поставила чашку перед собой, сняла пальто. Под ним был светлый свитер.

— Карина, — сказала она, не протягивая руку.

— Баранов.

— Знаю.

Он нахмурился.

— Вы... работаете в нашем офисе?

Она улыбнулась, и в уголках глаз собрались озорные лучики.

— Третий день. Бухгалтерия. На наш четвёртый этаж мало кто добирается.

***

Они встречались каждый день. Примерно в 13.05 — Баранов проверял часы, когда дверь кафе распахивалась, впуская порыв влажного сентябрьского воздуха.

Карина заказывала чай с бергамотом — без сахара — и круассан, если они еще не закончились. Выпечку она не ела сразу, а методично разламывала на части, крошки падали на тарелку, как опилки.

— Попробуй, — говорила она, протягивая ему кусочек. – Они здесь изумительные.

Баранов был равнодушен к выпечке, но ему хотелось сделать ей приятно. Каждый раз, когда он жевал круассан, она наблюдала за его реакцией, слегка наклонив голову, будто изучая лабораторный образец. Его это забавляло, и он изображал невероятное блаженство.

— Почему логистика? — спросила она как-то, обхватывая чашку руками. Пальцы её были длинные, ровные, с коротко обстриженными ногтями.

— Случайность, — пожал он плечами.

— Ничего не происходит случайно. Каждое событие – звено в цепочке. К чему тебя ведёт это звено, как ты думаешь?

Карина пристально смотрела, пока он не заёрзал под этим взглядом.

— Я… не знаю.

— А знаешь, почему люди боятся одиночества? — внезапно спросила она, вращая чашку в руках. — Не только потому, что некому сказать «спокойной ночи», а ещё и потому что некому солгать.

— Может быть, я стал логистом, чтобы ты кормила меня круассанами?

Он улыбнулся. Она отхлебнула чай, оставив на краешке едва заметный след помады.

— Знаешь, чем тюрьма лучше пустой комнаты? В тюрьме есть надзиратель.

Баранов вдруг почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он хотел что-то ответить, но Карина уже касалась его руки — её пальцы были очень тёплыми, почти горячими.

***

Она повела его в заброшенный цех за территорией ВДНХ, где когда-то активно производили телевизоры, а теперь лишь ржавые конвейеры стояли как застывшие свидетели прошлого. Ветер гулял между разбитыми кинескопами, насвистывая какую-то забытую мелодию.

На пыльной панели управления Карина нарисовала букву «К».

— Здесь собирали "Рекорды", — сказала она. — Каждый шестой был с дефектом. Но люди всё равно любили их.

Она подошла к стене и нажала на тумблер в стене. Неожиданно где-то в глубине цеха что-то вздохнуло. Лампа над ними мигнула, на пару секунд осветив её лицо — тёплое, живое, с едва заметными веснушками у переносицы.

— Бракованные, — прошептала она, беря его руку. — Бракованные телеки. Как мы с тобой.

Её смех раскатился эхом по цеху, и вдруг — будто в ответ — погасшая лампа над ними мигнула один раз, второй... Карина подошла к рубильнику. Ржавые контакты заскрипели, и в тот же миг из разбитого репродуктора хрипло заиграл вальс

— «Рио-Рита»! – с восторгом сообщила Карина.

Баранов ошарашенно оглянулся. Музыка была такой громкой, словно играла не из старого динамика, а из самого воздуха, из трещин в стенах, из его грудной клетки.

Карина хлопнула в ладоши, привлекая его внимание.

— Танцуем? — спросила она, и в её глазах вспыхнули искорки.

Он нерешительно приобнял её за талию. Её пальцы переплелись с его пальцами, её дыхание было лёгким и тёплым — у самого уха. Баранов закрыл глаза, ощущая, как всё вокруг — и ржавые станки, и разбитые экраны, и пыльные стёкла — всё наполняется каким-то новым смыслом.

Музыка стихла так же внезапно, как и началась. Карина стояла перед ним, улыбаясь и с румянцем на щеках.

— Пойдём, — сказала она, беря его за руку. — Здесь пахнет старыми ошибками. А нам нужно совершать свои – новые.

***

Через три дня в парке Горького, под скрип качелей, раскачиваемых ветром, она впервые поцеловала его. Сама.

Баранов даже не понял, как это произошло. Они сидели на скамейке, обсуждая что-то неважное, и вдруг он почувствовал на своих губах её — лёгкие, как крылья бабочки.

Он замер. Он понял, что сейчас может заплакать и отвернулся.

Карина не отстранилась, не спросила, в чём дело. Просто обняла его за голову и гладила по волосам, пока дрожь не прошла.

— Ты боишься, — сказала она не как вопрос, а как констатацию факта.

— Ты… я… не знаю. Со мной такого давно не было… — он сглотнул ком в горле. Он врал, такого с ним не было никогда.

— И что ты думаешь об этом?

Вместо ответа он обнял её и прижался губами к шее, чтобы она не видела предательскую слезу.

***

А сегодня дождь лил не переставая.

Сидя в кафе, Баранов три раза набирал Карину на мобильном – абонент недоступен.

Официантка протёрла соседний стол.

— Ещё что-то? — спросила она, забирая пустую чашку.

Он поднял на неё глаза:

— Вы... не видели девушку, которая обычно со мной? В сером пальто?

Официантка нахмурилась.

— Нет, не видела.

Она ушла, а Баранову вдруг стало не по себе.

***

В офисе на его вопрос о Карине коллеги переглядывались.

— Какая Карина?

— В бухгалтерии. Невысокая, в светлом свитере, тёмненькая такая...

— У нас в бухгалтерии такой нет, поверь. Там все только «шестьдесят плюс» остались.

«Она что, врала про бухгалтерию?»

Он весь вечер пытался до неё дозвониться – тишина.

Он не знал, где она живёт, но вспомнил, что она вроде говорила что-то про метро «Красные ворота»…

***

Баранов увидел её у выхода из метро через восемь вечеров регулярных дежурств. Она шла в потоке людей, но выделялась — не серым пальто — сегодня на ней была чёрная куртка, а тем, как двигалась. Тот же лёгкий наклон головы вправо, когда поправляла волосы. Та же привычка на секунду замирать перед ступеньками, будто подсчитывая их количество.

Он шёл следом, не сводя глаз с её затылка. На перекрёстке она остановилась, достала телефон.

— Карина, — его пальцы осторожно обхватили её плечо.

Она обернулась. Те же губы, тот же разрез глаз. Но зрачки резко сузились. Она убрала плечо, но Баранов поймал её за руку.

— Я не Карина! Отстаньте! — её крик разрезал толпу. Прохожие замедлили шаг.

— Это я, Баранов, ты что?

— Я вас не знаю! Оставьте меня! — её голос звенел, как будто она увидела маньяка.

Кто-то уже доставал телефон. Кто-то шагнул вперёд. Баранов почувствовал, как его ладонь становится влажной — она дрожала в его руке, как пойманная птица.

Он отпустил. Она сразу же скрылась.

Бежал, не разбирая дороги, пока не споткнулся о порог своего подъезда. В лифте, задыхаясь, заметил на рукаве след от её помады — бледно-розовое пятно – её оттенок.

Побежал по ступенькам, не дожидаясь лифта.

На седьмом этаже его вырвало в мусорный бак.

***

На работе Баранов взял отпуск. Три дня он следил за ней повсюду. Он понял, где она живёт. Он ждал её утром напротив подъезда, незаметно провожал до метро, ехал с ней до её работы – она теперь работала в каком-то НИИ.

На третий день он собрал всё необходимое – марлевые салфетки, перчатки, ремень и… хлороформ.

На четвёртый день, он понял, что пора действовать. Он видел, как вечером после работы она вышла из метро и быстро пошла к дому. Идти было чуть больше трёхсот метров. Баранов точно знал, что скоро будет безлюдный отрезок, где всё и случится.

Переулок. Она торопится. Как обычно.

— Карина...

Она обернулась не сразу. В глазах — не страх, а усталое узнавание, будто снова перечитывала эту сцену в книге, которую держала в руках.

Марля уже щедро пропитанная хлороформом…

Он уже знал, что только в кино хлороформ действует в течение секунд. В реальности всё дольше и он был готов к этому – оттащил её с дорожки в кусты и там терпеливо ждал, когда она перестанет вырываться. Вот её тело в последний дернулось и обмякло — последний аккорд в симфонии сопротивления.

Он подхватил её на руки, ощущая запах её парфюма и волос.

Когда машина завелась, её рука упала на пол. Он поднялся с водительского сиденья, открыл заднюю дверцу и аккуратно поправил её. Не выдержал и погладил нежную кожу на запястье.

Дорога до дачи заняла сорок минут – ровно столько, сколько нужно, чтобы дождь смыл все следы.

***

Старый дом втянул их в себя, как легкие втягивают дым. Пахло сырой штукатуркой и той особенной пылью, что оседает только в домах, где давно перестали жить.

Карина очнулась резко — не постепенно, а сразу, будто кто-то щёлкнул выключателем. Её глаза метались по комнате, цепляясь то за выцветшие обои, то за старую мебель и, наконец, остановились на Баранове, который сидел в кресле напротив.

— Где я? — голос сорвался на хрип. Она закашлялась. – Развяжи меня.

Баранов протянул ей воду в чашке, она проигнорировала, пытаясь освободить связанные руки.

— Послушай, Карина…

— Я не Карина! Меня зовут Лера, ты понимаешь это?!

Баранов с грустью посмотрел на неё.

— Ты почему-то всё забыла, но я помогу тебе вспомнить. Я верну тебя. Слышишь?

— О чем ты говоришь? Кто ты такой?!

Баранов подался вперёд.

— Что с тобой случилось? Авария? У тебя амнезия?

— У меня не было никакой аварии! Чего ты хочешь от меня?!

Внутри неприятно заныло. Баранов встал и подошёл к ней – она инстинктивно сжалась. Но он лишь рассматривал её лицо. Да, это было именно то лицо.

— Я помогу тебе вспомнить.

Он достал мобильник и нашёл в нём их совместную фотографию. Показал ей.

— Видишь? Это мы.

Девушка посмотрела на фото и глаза её округлились.

— Здесь только ты! Здесь больше никого нет!

Баранов взглянул на экран и почувствовал, как по телу пробежала дрожь – на фото был он один. Он стал смотреть другие совместные фото, и всюду он был один, но фото были сделаны так, как будто с ним сидел кто-то ещё.

Боль пронзила всё его тело. Баранов пошатнулся и сел в кресло.

- Ты – псих, понял? Развяжи меня!

Несколько секунд Баранов смотрел на девушку и перед его глазами проносились моменты, которые он пережил вместе с ней. Лучшие моменты его бесцветной жизни.

— Тебя никогда не было, — сказал он вслух, и слова повисли в воздухе, как пыль в луче света.

За окном прокричала сорока. В старом радиоприемнике что-то щелкнуло.

Он молча развязал верёвки.

Дверь захлопнулась за ней глухо и безысходно. Когда она выбежала, он даже не стал смотреть вслед. Просто поднял с пола её сережку, серебряную, в форме капли, и сжимал в кулаке, чувствуя, как металл впивается в кожу.

***

Баранов лежал на полу, с силой нажимая пальцами на глазные яблоки, но слёзы уже давно перестали течь.

Время потеряло смысл. Оно текло и текло - бесцельно и бесшумно.

Тени на потолке удлинялись, сливались, превращались в знакомые очертания. Он не шевелился. Даже когда за окном стемнело, даже когда первые капли дождя забарабанили по крыше.

А потом он услышал шаги.

Легкие, едва слышные. Знакомые.

Он не открыл глаз, когда дверь скрипнула. Когда в комнате запахло бергамотом. Когда пальцы коснулись его виска.

Её губы коснулись уха, рука легла на грудь. Он не сопротивлялся, когда она притянула его к себе, как ребёнка. Голова утонула в знакомом запахе — парфюм, дождь, что-то ещё родное, что он никогда не мог определить.

— Я тебя не оставлю, — говорила она, гладя его по волосам. – Ты никогда больше не будешь один.

Он не ответил. Только вдохнул глубже, как будто пытался вобрать её в себя и раствориться.

***

Почтальон пришёл через два месяца, чтобы вручить какое-то никому не нужное письмо. Дверь была не заперта.

В гостиной, на диване, лежал Баранов.

Он был уже холодным . Почтальон охнул, но всё же подошёл поближе… . На мёртвом лице застыла счастливая улыбка, будто в последний миг он видел то, что так долго искал.