Карта без маршрута

Холодно. Не просто прохладно — пронизывающе, до костей.

И это странное ощущение… будто не лежишь, не стоишь, а просто есть — без точки отсчёта, без гравитации.

Боль в голове нарастает волнами. Каждая пульсация отрезает кусок мысли, не даёт сосредоточиться. Попытка пошевелиться — тело не слушается. Попытка закричать — горло сжимает невидимая рука.

«Что происходит?» — мысль тонет в хаосе.

Вопросы наплывают друг на друга:
Как я тут оказался?
Почему не могу двигаться?
Кто я такой? Кто вы такие?

Они превращаются в шум — в жуткие взрывы и крики, звучащие то ли снаружи, то ли в голове.

И вдруг — резкий мужской крик, разрывающий звуковую мешанину:
— ИЛАРИОН РЕЙ!

Звук ударяет в сознание, как молния. На мгновение боль отступает, а перед глазами вспыхивает образ — тут же рассыпается на осколки.

Постепенно возвращаются ощущения:

· тяжесть тела;

· стук сердца, отдающийся в висках;

· негромкие завывания ветра, бьющегося о каменные преграды.

«Илари…он Рей… Так меня зовут?» — голос тихий, хриплый, будто чужой.

Тактильные ощущения пробираются сквозь вязкий туман:

Сначала, холод камня под щекой.

Следом резкая боль в плече
Царапающая жёсткость под пальцами — рваная ткань, пропитанная чем‑то липким.

Попытка сдвинуться — и тут же чувство: что‑то крепко держит за ногу, тащит, волочит по острым граням камней.

С трудом приподнимаю голову. В глазах плывёт, очертания размыты, но впереди — тёмный силуэт: нечто с длинными, неестественно изогнутыми конечностями. Не идёт — перетекает между скал, не замедляясь, не оборачиваясь.

«Отпусти…» — попытка выкрикнуть, но из горла вырывается лишь хрип.

Ветер взвывает громче, швыряет в лицо мелкие осколки камня. Зажмуриваюсь; когда открываю глаза, существо остановилось.

Тишина. Даже ветер замер.

Медленный поворот головы. На меня смотрят ярко‑жёлтые глаза, светящиеся в полумраке, как два раскалённых угля. Зрачки — вертикальные, словно у змеи — сужаются, впиваясь немигающим взглядом. Кожа натянута до предела; сквозь неё проступают странные выпуклости, будто под поверхностью шевелится что‑то живое.

Замираю, сдерживая дыхание. Страх сковывает горло.

Существо приоткрывает рот — из глубины горла вырывается скрежещущий звук, непохожий на человеческий язык. Не понимаю слов, но ощущаю их вибрацию кожей, словно воздух стал шершавым.

Хочу ответить — но в этот момент земля дрожит. Скалы отзываются глухим гулом, сверху сыплются камни. Существо резко поворачивает голову к ущелью; вижу, как напрягается тело, мышцы под тонкой кожей вздуваются буграми.

Из темноты доносится низкий, вибрирующий рык — негромкий, но от него зубы ноют, а в груди стучит в унисон. Существо шипит, разжимает пальцы — хватка на ноге ослабевает.

Рухаюсь на камни, едва успевая подставить руки. Поднимаю взгляд: человекоподобная тварь пятится, прижимаясь к скале. Её жёлтые глаза горят не угрозой, а… страхом?

Рык повторяется — ближе, громче. Из тени выступает он.

Огромный, с горбатой спиной и лапами, каждая из которых оканчивается тремя кривыми когтями. Движется бесшумно, несмотря на размеры. Шкура переливается в отблесках лунного света — не шерсть, а чешуйчатые пластины, сросшиеся в броню. Голова вытянутая, с узкой пастью, полной игольчатых зубов. Но страшнее всего глаза: чёрные, без зрачков. Смотрят… узнавая.

Существо с жёлтыми глазами издаёт пронзительный свист и метнётся в сторону, исчезая между валунов. Хищник не преследует. Медленно поворачивает голову ко мне.

Лежу, не в силах пошевелиться. Всё, что могу, — смотреть в эти бездонные чёрные глаза и чувствовать, как бьётся сердце. В такт ударам в голове стучит одно: «Здесь всё и закончится…»

Хищник наклоняет голову, словно принюхиваясь. Ноздри дрожат. Сжимаюсь, ожидая удара, но вместо этого он делает шаг назад.

Тишина растягивается, будто резина. Ветер стихает. Даже камни перестают осыпаться.

И вдруг — вспышка в сознании. Не боль, не образ, а ощущение: будто кто‑то провёл ледяной рукой по краю моего разума.

Хищник замирает. Его глаза на миг вспыхивают — не гневом, а чем‑то похожим на… узнавание?

Приоткрывает пасть; жду рыка, клыков, конца. Но — тишина. Лишь едва уловимое движение губ, будто произносит беззвучное слово.

А потом — исчезает. Растворяется в тени, как будто его и не было.

Остаюсь один.

Дрожащими руками приподнимаюсь, опираюсь на валун. Ноги подкашиваются, в голове гудит. Оглядываюсь: ни следов схватки, ни царапин на камнях, ни запаха крови. Только тишина и холодный ветер, снова шепчущий между скал.

Что это было?
Почему он не убил?
И самое главное — почему в тот миг, когда его глаза встретились с моими, мне показалось, что он знает, кто я?

Вопросы повисают в воздухе. Ответов нет. Только ночь, камни и далёкий крик птицы, похожий на смех.

Прихожу в себя. Нужно уходить. Немедленно. Это существо может вернуться — а я не знаю, будет ли в следующий раз столь же «вежливым» его сородич.

Медленно, покачиваясь, двигаюсь вперёд. Каждый шаг отдаётся пульсацией в висках, ноги подгибаются, но иду, цепляясь взглядом за извилистые горные тропы. Камни скользят под подошвами; ветер свистит в ушах, будто подгоняет.

«Нужно найти еду и безопасное место», — произношу вслух, пытаясь закрепить мысль.

Голос звучит хрипло, почти незнакомо. Прислушиваюсь к нему, будто к чужому. Так я говорю? Так звучит мой голос?

Остановился, прислонился к выступу скалы. Холод камня пробирается сквозь одежду — и тут ощущаю всю меру своего бедственного положения.

Одежда превратилась в жалкие лохмотья. Грубая ткань на плечах и груди разодрана в клочья, словно её терзали когтями. По краям рваных прорех — засохшие бурые пятна. Моя кровь?

Провожу рукой по боку — пальцы натыкаются на стянувшиеся коркой царапины. Значит, не только одежда пострадала. Тело тоже. Но боли почти нет — лишь глухая, тупая усталость, будто каждая мышца кричит от перенапряжения.

Оглядываюсь. Кругом — серые глыбы, острые гребни, пропасти, затянутые туманной дымкой. Ни деревьев, ни кустов, ни признаков жилья. Лишь ветер, камни и тишина, в которой всё ещё звучит тот скрежещущий шёпот.

«Еда… убежище…» — мысленно повторяю, пытаясь собраться. Но как найти их здесь, в этом безжизненном лабиринте?

Делаю несколько шагов, наклоняюсь, разглядываю трещины в скале. В одной — крохотный пучок травы, сухой и ломкий. Не еда, но знак: если есть трава, значит, где‑то есть вода.

Двигаюсь дальше, следуя за едва заметными следами влаги на камнях. Мысли мечутся:
Кто я?
Почему я здесь?
Что за существа обитают в этих горах?
Сколько ещё протяну в этих лохмотьях, без еды, без укрытия?

Ответов нет. Только усталость, голод и холодный ветер, шепчущий в спину: «Ты не знаешь этого места. Ты здесь — чужой».

Стискиваю кулаки — рваная ткань на запястье хрустит под пальцами.
— Я выживу, — произношу тихо, почти беззвучно. — Даже если не знаю, кто я. Даже если не понимаю, где я.

И иду вперёд.

Вдали показался горный ручей. Течение стремительное — сразу понимаю: моих нынешних сил не хватит, чтобы его перейти.

Медленно приближаюсь, опускаюсь на колени у берега. Вода манит прохладой. Наклоняюсь, зачерпываю обеими руками живительную влагу и жадно пью. На зубах хрустят мелкие камешки, но это неважно. Вода слегка горьковата, однако приятна на вкус — будто впитала терпкость горных пород и свежесть высокогорного воздуха.

Вдруг неподалёку раздаётся глухой стук — словно упал камень. Резко выпрямляюсь, напряжённо вслушиваюсь. Тишина. Но чувство опасности заставляет метнуться в сторону и спрятаться за массивными валунами. Прижимаюсь к холодному камню, осторожно выглядываю.

К берегу ручья подходит небольшой зверёк. Его белоснежный, словно облако, мех ярко выделяется на фоне серых скал. У него вытянутая пасть, длинные вислые уши и пушистый хвост, поднятый трубой. Существо опускается у воды и замирает в ожидании.

В голове вспыхивает мысль: наброситься, убить, добыть еду… Но тело предательски ослабло. Урчание в животе кажется оглушительным — боюсь, зверь его услышит. К счастью, шум бурлящего ручья заглушает все звуки.

Наблюдаю, гадая, почему зверь так неподвижно сидит у воды. Не знаю, сколько проходит времени — минуты или часы. Всё моё существо сосредоточено на этой молчаливой сцене.

И вдруг хвост зверя приподнимается, напрягается. Замираю, весь обратившись в зрение. Спустя миг зверёк молниеносно метёт морду в воду — и вытаскивает крупную рыбину.

От неожиданности невольно опираюсь на валун, сбивая лежащий на нём камень. Тот с грохотом катится вниз.

Звук спугивает зверька. Он рвётся в сторону, оставляя добычу на берегу.

Рыба бьётся у кромки воды — крупная, размером от кончиков пальцев до локтя, с тёмными пятнами на спине. Прижимаюсь к камню, оценивая расстояние: три метра. Ветер слева. Угол броска — сорок пять градусов.

Мысли возникают сами, без моего участия — будто тело помнит то, что разум утратил. Рука нащупывает острый обломок. Вес? Достаточно. Замах — и камень летит точно в цель. В последний момент улавливаю странную закономерность: траектория, сопротивление воздуха, точка удара — всё складывается в единый импульс, словно кто‑то подсказывает верное движение. Рыба вздрагивает, замирает.

«Как я это делаю?» — думаю, поднимая её. Пальцы скользят по чешуе, нащупывают слабые места. Разрез — быстрый, точный. Движения выходят словно из глубин памяти: острый камень в руке, угол лезвия, давление на хребет. Не думаю — действую. Но кто научил меня этому?

Мясо жёсткое, с привкусом тины. Жую, чувствуя, как силы возвращаются — не радость, а холодный расчёт: ещё один шаг. Ещё один день.

Когда последний кусок исчезает, замираю, прислонившись к валуну. Дыхание всё ещё срывается, но внутри разливается странное тепло — не сытости, нет, а скорее надежды. Словно организм, получив хоть крупицу сил, шепчет: «Ещё немного. Ты сможешь ещё немного».

Оглядываю остатки рыбы — обглоданные кости, чешуя, клочья плоти на камнях. Странно, но даже это зрелище не вызывает отвращения. Наоборот — гордость. Я добыл. Я выжил.

Один из костей рыбы достаточно острый у основания головы — беру его с собой.

Приходит трезвость.
Это была одна рыба. Один миг насыщения. А впереди — ночь, холод, незнакомые горы и те существа, что бродят в их тенях.

Поднимаюсь, пошатываясь. Нужно двигаться. Найти укрытие. Согреть тело. Сохранить те крохи сил, что дала мне эта добыча.

Оглядываюсь.
Солнце давно скрылось. Небо, ещё недавно багровое, теперь почернело, усыпанное ледяными точками звёзд. Воздух резкий, пронзительно холодный — каждый вдох обжигает лёгкие. Ночь вступила в свои права, окутав горы непроглядной тьмой. Лишь ручей продолжает свой неумолчный шёпот, будто насмехаясь над моей беспомощностью.

Бреду вдоль берега, нащупывая путь в кромешной тьме. Камни скользят под ногами, ветер пронизывает до костей сквозь рваную одежду. Каждый шаг даётся с трудом, но иду вперёд — остановиться означает замёрзнуть.

Время тянется бесконечно. Теряю счёт часам. Звёзды медленно плывут по небу, меняя узоры, а я всё бреду, упираясь взглядом в невидимую цель. Холод пробирается под кожу, сковывает мышцы, но заставляю себя двигаться — шаг, ещё шаг, ещё…

И вдруг — едва уловимая перемена. Воздух чуть теплеет. Ветер стихает. Где‑то вдали, сквозь мрак, проступает бледный свет.

Останавливаюсь, вглядываюсь. Это не звёзды. Не огонь. Скорее — рассеянное сияние, будто небо на востоке начинает светлеть.

Среди этого робкого света мелькает нечто странное: тонкий, изогнутый силуэт на гребне скалы — не зверь, не человек. Он замирает, словно наблюдая, а затем тает в предрассветной дымке.

Рассвет?
Да. Тонкая полоса бледно‑розового света раздвигает черноту горизонта. Она растёт, разливается, окрашивая вершины гор в нежные оттенки утра. Ночь отступает, оставляя после себя росистую прохладу и тишину, которую нарушает лишь плеск ручья.

Опускаюсь на камни, не в силах идти дальше. Тело дрожит от усталости, но в груди теплится что‑то новое. Не надежда — слишком рано. Но возможность.

В этой тишине вдруг слышу другой звук — едва уловимый, как шелест сухих листьев: «Иларион…»
Слово повисает в воздухе, не имея источника, а потом исчезает, будто его и не было.

Первый луч солнца касается моего лица. Он холодный, но всё же — свет.

Я выжил эту ночь.
Теперь нужно выжить день.