карта печалей

Глава 1. Август.

Чёрный мотылёк по имени Август был соткан из темноты первых прохладных ночей. Его бархатно-матовые крылья при движении сливались в вибрирующую сферу и издавали волшебный, похожий на мурлыкание, звук. Август гордо, но скромно летел над засыпающим городом и высматривал в окнах огоньки бессонниц. Их было не много. Их было чуть-чуть. Яркий свет не манил мотылька. Он искал тихий взгляд над книгой или просто, созерцающую течение времени, мысль. Он хотел аккуратно, почти незаметно сесть на чью-то люстру или портьеру и в своём задумчивом капюшоне молча делить одиночество пополам. Чувствовать пространство комнаты редкими полётами, чертя узоры под потолком, скользить вдоль щелей с тусклым светом.

Чёрный мотылёк по имени Август увидел такое окно – оно было приоткрыто. Вместе со свежим ветром, что кружился в гуще листвы волнующими спиралями и мерно что-то шептал, Август проник в комнату и сел на портьеру, сложив плащ.

Глава 2. Бессонница.

У Бессонницы были большие и добрые, чуть грустные глаза. Они переливались от изумрудного до ежевичного. Август вежливо поклонился, чуть тряхнув своим пушистым капюшоном, и троекратно взмахнул крыльями, от чего на Бессонницу повеяло бодрящим, ночным воздухом. Она плавно моргнула, уловив настроение Августа - настроение гаснущего лета с нотами еле слышной печали и спросила своим, закрадывающимся в самую душу, голосом:

- Тебе нравится моё платье из чаинок?

Август опустился на кремовые, чуть шероховатые страницы раскрытой книги и, найдя сначала букву «д», а потом и «а», коснулся их своими сяжками.

- Ты не любишь разговаривать? – несколько печально спросила Бессонница.

Август поднялся над страницами и, превратившись в мерцающую сферу, завис в пространстве, как маленькое божество. От его полёта на месте к Бессоннице устремились потоки вибраций, волнующих и убаюкивающих, как пение дождя или шелест листьев.

В каждой такой волне, что рождалась от биения крыльев Августа, Бессонница с восторгом обнаруживала головокружительное количество не просто информации, но знания, что по желанию Бессонницы могло восприниматься то как плавный, нежный и глубокий голос, льющийся, подобно песне, то как песня, ненавязчиво напеваемая колыбельная, тем же голосом. Или же вибрация теряла логический смысл и вовсе становилась музыкой, абстрактным смыслом, рождающим загадочные, увлекающие за собой образы, незаметно выводя их на первый план, и, в итоге сливалась в самый настоящий сон без прерывания нити сознания. Яркий, полный переживаний, интриги и тайны, сон. Бессонница, как заколдованная, радостно внимала этому потоку откровений и понимала, что с ней происходит то, что она всю жизнь искала и любила больше всего на свете: она исчезала, засыпая.

Так Август показывал, что для того, чтобы общаться, ему не придётся ползать по страницам. Что он любит красивые жесты. Он сбавил напор, Бессонница пришла в себя и смогла в стремящемся к ней вихре информации различить вполне отчётливые слова, что мотылёк, будто круги на воде, выпускал из-под тёмных сводов капюшона. Смысл их был примерно такой.

«Восхитительная, чарующая Бессонница! Меня зовут Август и тебе я готов подарить все прекрасные слова, что я только знаю. Я люблю разговаривать, но считаю, что молчание, порой, куда красноречивее. А ещё я люблю говорить с помощью необычных действий. Мне очень нравится твоё платье и, осмелюсь догадаться, ты сделала его сама».

Бессонница довольно захлопала в ладоши и сказала:

- Ты прав. Я сделала его сама. Из чаинок, мёда и небольшого количества доброй тоски – так прочнее.

И в подтверждение своих слов она закружилась, как прекрасная, миниатюрная юла. Узоры на её платье сливались в концентрические, опоясывающие круги. Август уловил еле слышный звук, напоминающий ветер над крышами, и в лёгких колебаниях воздуха, исходящих от полы платья Бессонницы, нашёл своё любимое настроение: решительности, помноженной на умиротворение. Он заметил, что сон, что уже начал одолевать его, пока он летел сюда - рассеивается под действием танца Бессонницы, становившегося всё стремительнее и замысловатее. Август почувствовал, что готов вибрировать и мерцать, летя хоть на край города, радуя всех своими песнями, рассказами и загадками. Ему даже показалось, что он только что отведал своего любимого угощения – чашечку чёрного чая с ложкой кипрейного мёда. Но самое удивительное, главное и волшебное было в том, что Август вдруг совершенно отчётливо, ясно и всем своим существом вспомнил то, что так любил вспоминать: что всё – сон! Сон, в котором возможно всё. Август смотрел этот сон и одновременно проснулся в нём до невероятного, невозможного, критически-яркого состояния, отчего мог бы направить этот сон в любом ключе, но предпочитал мужественно встречать те повороты, что предлагал сам мир.

Бессонница остановилась и звонко, с лёгкой хитрецой рассмеялась, отчего Августу показалось, что его нежно гладят по ушам.

- Скажи ведь – здорово!

Август снова сел на страницы и долго разгуливал по развороту, но так и не показал ни одной буквы. Бессонница улыбнулась уголками губ и смущённо заморгала, от чего мрак комнаты стал переливаться цветными искорками. Она догадалась – у мотылька нет слов.

Вдруг в воздухе повисла тишина, скрашенная настроением знакомства. Когда это послевкусие стало исчезать, Август, осмотрев комнату с обоями в золотой цветок, деревянный стол в углу, заваленный туго распухшими от чернил тетрадями, некоторые из которых были открыты или заложены чёрной ручкой, посмотрев на пляшущий мелкий почерк, на книги на полках, словно сросшиеся в один мудрый организм чьего-то сформировавшегося вкуса, на предметы не совсем понятного, но, похоже, несколько ритуального назначения, такие как: перо, ивовую веточку в отслаивающейся коре, глиняную вазочку, до краёв наполненную чёрными трупиками целиком сгоревших спичек, хоть свечи Август и не заметил, на, явно используемый не по назначению, камертон и другие мелочи, аккуратно разложенные в определённом порядке, например, сухие букетики полевых цветов, так вот, оглядев всё это, Август наконец серьёзно спросил Бессонницу:

- А что ты тут делаешь?

- Эх, - вздохнула Бессонница, - недолго мы беспечно флиртовали. Человек, - произнесла она задумчиво и указала на лежащего на кровати в углу комнаты человека. - Я сижу с человеком. Просто тихо сижу на краю его постели, иногда глажу по ногам или по голове. Но, кажется, он мало мне рад, хотя, порой, и очень благодарен.

Август стал разглядывать человека. Тот был слегка небрежен в стрижке и лежал, приподнявшись, на нескольких подушках. Странно, подумал Август, что я даже не заметил его. Но человек лежал так неподвижно… Казалось, почти не моргая и не двигая глазами, смотрел в никуда.

- А что с ним? – спросил Август.

Бессонница задумалась.

- Не знаю. Как можно назвать то состояние, когда ты одновременно болен, одинок и несчастен?

Теперь задумался Август. Бессонница продолжила размышления.

- Но я думаю, тут всё сложнее. Как будто это что-то между всем этим, что на самом деле вырастает на скрытом загадочном недуге, как злые цветы. Ты видишь этот взгляд?

- Да… он как будто заворожён чем-то.

Оба замолчали, не зная, что сказать. Наконец, Бессонница, набравшись сил, сурово произнесла:

- Я не могу уйти, понимаешь?

Август кивнул:

- Что ж, значит, и я теперь не могу улететь.

Глава 3. Дым.

- Какие идеи? – спросила Бессонница. Многозначительная пауза показалась ей напыщенной.

Мотылёк провёл лапками по капюшону, дёрнув его за края, и ответил:

- Надо понять, куда он смотрит.

Бессонница с сердитой улыбкой посмотрела на Августа:

- Когда я спрашиваю, какие идеи, я не прошу мне озвучить мои, но имею в виду, какие у собеседника есть идеи по поводу моих идей!

И собиралась сказать ещё что-то такое, от чего Август мог бы невзначай подумать, что перед ним плохо воспитанная девица, как что-то серое и огромное с молниеносной скоростью пронеслось перед носом мотылька и ударило по странице, отчего Августу пришлось спешно пересесть на краешек оранжевой люстры, как он мечтал в начале, хоть и не при таких обстоятельствах. И, если бы не Бессонница, позвавшая из окна порыв ветра, с которым была на короткой ноге – неизвестно, чем бы всё кончилось. Август возмущённо, но с достоинством поправил свой бархатный костюм, отливавший от чёрного до пепельного, и крикнул вниз, скорее чтобы спустить пар:

- Эй, там, с когтями, полегче! Вы чуть не поцарапали мой сотканный из ночи последней трети лета галстук, а лето, знаете ли, не имеет четвёртой трети!

- Это так, но не совсем, - раздался снизу какой-то насмешливый и нагло-тягучий голос, - разве не сгодится за четвёртую треть так называемое, кхм, женское лето?

Он хотел продолжить, но, потеряв нить, вернулся к предыдущей:

- И послушайте: Ваше возмущение можно понять, но я плохо контролирую свои инстинкты, вернее, не контролирую совсем… Так что если Вас не затруднит держаться на почтительном и безопасном расстоянии, мы сможем почти адекватно поговорить.

- Почему почти? – удивился Август.

- Потому что я иногда залипаю. Ну, в стены например. Или муха почудится. Кстати, зачем вы врёте? У Вас нет галстука.

- Для красного словца, но…

Но тут вмешалась бессонница:

- Хватит молоть чепуху! Август, извини, забыла предупредить: держись повыше – тут живёт Дым.

Дым был молодым тёмно-серым котом с жёлтыми глазами, выражавшими недоумение. Он спрыгнул с кровати и, вроде как, собирался куда-то пойти, но неожиданно плюхнулся вдоль стены и потянулся, закрыв глаза.

Август подождал немного, но, убедившись, что Дым вполне может так уснуть, если уже не спит, решил напомнить о себе:

- Ты, кажется, что-то хотел сказать? – Август решил, что Дым – не тот персонаж, к которому стоит обращаться на «Вы».

Дым открыл один глаз:

- Сам ты не тот персонаж…

Август чуть с люстры не упал.

- Ты мысли читаешь?

Дым лишь зевнул в ответ.

- Читает, читает, - подтвердила Бессонница.

- Но я теперь обиделся и не буду помогать, - заявил кот.

Бессонница всплеснула руками. Август проявил такт и смекалку:

- И что же Вы, уважаемый, хотите, чтобы разобидеться обратно?

- А что у вас есть? – оживился Дым и открыл второй глаз.

Август задумался.

- Если Вы не дао-кот, то, боюсь, мой ответ Вас не восхитит. Но, помимо того бесконечного количества того, чего у меня нет, могу предложить Вам свою дружбу.

- Верную и крепкую?

- Безусловно, - поклонился с люстры мотылёк.

- И даже если я вам не смогу предложить того же в ответ? Понимаете ли, я падок на соблазны, и…

С показавшимся Бессоннице чрезмерным пафосом, Август произнёс:

- Моя верность бесценна.

Учитывая, что он сказал это, стоя на люстре, выходило почти что смешно, и Бессонница подумала, что и сам Август не может этого не осознавать. Но мотылёк держал лицо, и лишь лёгкое шевеление сяжек отдавало иронией, ведь он только что сторговался за помощь человеку.

Тут они заметили, что кот блуждает взглядом в окне и явно думает о другом.

- Дым! – строго окрикнула его Бессонница.

- А? Что такое? Простите, я всё забыл, - и Дым невинно зевнул.

- Ты обещал нам помочь с человеком и чашку чая с мёдом, - сказал Август.

Бессонница во все бессонные глаза уставилась на Августа, но вместо того, чтобы выдать его, сказала:

- И ещё ты обещал Августу попробовать быть хорошим другом, несмотря на то, что плохо себя контролируешь.

- И ничего не попросил взамен? – недоверчиво спросил кот.

- Попросил, - ответил Август. – Но я это тебе уже дал, но потом ты всё забыл.

- И что же это?

- Об этом ты узнаешь когда-нибудь потом, в правильной ситуации. Что толку говорить об этом сейчас, если ты снова всё забудешь?

- Логично, - ответил Дым и прыгнул на подоконник. – А давно мы на «ты»?

- Ровно с того момента, как я дал тебе то, о чём мы говорим.

Бессонница хихикнула, Август подмигнул ей.

Глава 4. Человек.

Но тут, прервав сцену, человек встал с постели и подошёл к стеллажу в углу комнаты, к той полке, где были разложены, подмеченные Августом, предметы. Человек вытянулся по струнке, поставил вместе стопы и сложил руки в намастэ. Затем поджёг спичку и, внимательно глядя на пламя неподвижным взглядом, пропел, или, скорее, прогудел короткую мелодию из малых секунд. Потом человек смочил пальцы языком и, перехватившись, дожёг спичку до конца, хрупкий и скрючившийся трупик которой аккуратно положил к остальным, таким же, в глиняную вазочку. После чего он взял камертон, которым звонко ударил об угол полки, и стал крутить камертон вокруг головы, пока звук полностью не затих. И всё время человек напевал свою скромную мелодию. Потом он взял перо и провёл им по мышцам шеи, будто стряхивая невидимую пыль.

Ещё на полке лежал деревянный предмет, напоминающий крест. Наш, не сказать, что главный герой – пора описать его: молодой человек лет тридцати с редкой рыжей бородкой и бесформенной стрижкой тёмно-русых волос, худой, но с тяжёлыми манерами, отчего напоминающий состарившегося ребёнка с потерянным взглядом – поднёс этот предмет к губам, что-то нашёптывая, а затем шумно понюхал. Видимо, дерево было чем-то пропитано. По завершении этих таинственных действий молодой человек вернулся на кровать, лёг в ту же позу и уставился в пустоту, будто и не было этой небольшой вспышки деятельности. К тому же делал он всё это с жутковатой роботичностью, будто бы малейшее отклонение в ритме и манере нарушали какие-то незримые правила.

- Чего это он? – протянул Август. – Даже кота не погладил…

Дым помялся с лапы на лапу.

Бессонница развела руками:

- Делает так периодически. Как я понял, наблюдая за ним, это всё, на что его хватает. Ну, или всё, чего он хочет.

- Ни то, ни другое, - вдруг довольно здраво и оживлённо заговорил кот по имени Дым. – Хоть этот человек и отверг меня, смотрите. Только держитесь крепче.

Кот моргнул, и по комнате побежали волны от вспышки жёлтого света. От этой вспышки зрение Бессонницы и Августа вдруг стало странно ясным, проникающим в суть вещей.

Они увидели, что при сосредоточении внимания на каком-нибудь одном месте или предмете, внимание это не натыкалось на внешние оболочки, а погружалось в глубины, содержащие всю информацию об этих вещах, в их память, настроение и характер. Всё в комнате стало волшебно-живым, будто готовым поговорить. Все детали, раньше отдельные, влились своими краями друг в друга, как пятна акварели, и тонкими, тлеющими нитями стали видны взаимосвязи всего со всем. Всё излучало сияние разной интенсивности и оттенка и, если поддаться лёгкой волнообразности этого сияния, можно было раствориться в нём и узнать, что именно вот этот свет – основа и начало всего, что Август и Бессонница видели обычным зрением, что все предметы, явления и существа – были тенями, созданными этим светом.

Бессонница начала понимать, почему Дым всё время залипает, теряя нить разговора: такой способ видеть мир напоминал постоянное балансирование на границе между миром предметов и царством процессов.

- Ты всё время так видишь? – спросила она.

- Нет. Когда поем – попускает… - признался кот.

- А почему ты сказал – «держитесь»? – спросил Август. – Вроде всё мило и спокойно.

- А вы посмотрите туда, куда он, - сказал Дым и почему-то прижался поближе к стене.

Август не успел перевести взгляд, а лишь подумал о том месте, куда уставился человек, как дикий порыв ветра сдул его с люстры. Он кое-как успел ухватиться за край полки и крикнул:

- Бессонница!

Бессонница ухватилась за край кровати, а сама висела в воздухе, лёжа на потоке ветра. Платье и волосы её трепетали, и она была похожа на зацепившийся за веточку кусочек ткани.

Август было спрятался за полку, но оказалось, что ветер не дует сзади – он засасывает спереди. Наконец он закричал:

- А как выключить этот пылесос?

- Подумайте о Бездне сознательно, - раздался голос Дыма прямо в головах у Августа и Бессонницы.

И, хотя они понятия не имели, о какой бездне речь, ветер вмиг утих, хотя осталось крайне дискомфортное ощущение тяготения в ту сторону, куда смотрел человек. Они перевели дух и взгляд и увидели Бездну. На том месте, где в обычном варианте зрения было окно и грифельные шторы, теперь находилась огромная, чёрная воронка. Явного затягивания больше не было, но Август всем своим хоть и крохотным, но очень крепким телом почувствовал странное напряжение, будто из него хотели вытянуть душу.

- Самое странное то, - сказала Бессонница, с трудом произнося слова, - что не понятно то качество усилия, что надо совершать, чтобы оставаться на месте. Всё так тяжело!

Август пытался осознать, что в центре воронки, но от этих попыток ощущение затягивания становилось невыносимым. Вскоре он понял, что о тайне Бездны нельзя даже думать. Он придумал только одну формулировку:

- Бессонница, отведи не только взгляд, но и мысли.

Бессонница последовала его совету и только и смогла сказать:

- Фух!

- Да уж, - подтвердил Август. – Уважаемый, объяснения будут? И кто-нибудь вернёт нам привычное зрение?

Но Дым спал.

Глава 5. Дым-2.

- Ох уж и странный этот человек! – вдруг услышали наши герои голос кота, что продолжал спать. – Ну кто так главы называет? Мы что, в каком-нибудь реалити?

Ни Бессонница, ни Август не поняли шутки, так как судьба милостиво избавила их от понимания подобных отсылок. Правда Август о чём-то начал задумываться после этой фразы, но так пытался понять, откуда идёт голос, что оставил свои загадочные мысли. К тому же тут произошло и вовсе странное. В комнату вошёл… кот? Не совсем. Это существо напоминало смесь огромного прямоходящего кота и волосатого, немного жутковатого ребёнка. Но правильнее всего назвать его «персонажем», потому что оно было олицетворением внутреннего мира, суммой впечатлений, как будто нарисованных на воздухе нелепой голограммой. Субстанцию, из которой был сделан этот второй кот, проще всего назвать «призраком», но это не совсем точно: не было ощущения присутствия, а лишь - выглядывания. Но, тем не менее, его можно было видеть и слышать.

- Да я это, я. Только в тонком тут и терпимо, рядом с этой шт… , - хотел что-то сказать призрак Дыма, начиная указывать то ли рукой, то ли лапой в сторону Бездны, как вдруг превратился в облачко, которое мгновенно засосала Бездна. Как языком слизнула.

- Ой, - только и сказала Бессонница.

- Кажется, он хотел сказать: «с этой штукой», - произнёс Август, отчего ему пришлось уцепиться за край полки. – Да что такое!

Но тут Дым в своём тонком обличье снова вошёл через дверь:

- Да, да, я хотел сказать рядом с…

- Не продолжай! – крикнула Бессонница.

Дым что-то смекнул и сказал:

- Да, пожалуй не стоит.

Затем он подошёл к своему спящему телу и сел на него, как в мягкое кресло. После чего достал, как из кармана, а на самом деле – из ниоткуда – трубку, спички и задымил. В воздухе запахло жжёной полынью. Как только этот запах распространился по комнате, напряжение от присутствия рядом с Бездной стало поменьше.

- Итаааак, - начал он, и Бессоннице с Августом показалось, что Дым указательным пальцем поправляет очки на переносице, но они не были уверены, не мерещится ли им.

Вообще весь Дым был неустойчив, как дым. Казалось, стоит дать мыслям чуть больше свободы, и его образ начнёт скакать от одного образа к другому. Бессонница решила уточнить этот вопрос:

- А чьим мыслям надо дать больше свободы? Твоим или моим?

- Любым. Мы состоим не только из своих представлений о себе, но и из чужих. И неизвестно, какие опаснее. Итаааак…

- А с каких пор ты заговорил так складно? – немного бестактно перебила Бессонница.

Кот даже нахмурился.

- С тех пор, как сбросил с себя эти оковы! – и он похлопал по тому, на чём сидел, то есть – по себе. - Итак!

- Извини-извини, приятель, можно последний вопрос? – вмешался Август.

- Ну, что ещё? – посмотрел Дым поверх очков.

- Удобно вот так в себе сидеть?

Бессонница хихикнула.

- Это Вы над моим креслом подтрунивайте, сколько хотите. А у нас важное дело. К тому же Вы кое-что мне обещали: разве друзья так себя ведут?

Август осёкся.

Весь вид Дыма как будто сказал: «То-то же!».

- Итак. Сейчас вам надо выполнить манёвр, от которого Кастанеда переворачивается в огне изнутри.

Наши герои засмеялись – такую игру слов они оценили.

- Короче говоря, примерно через… - кот посмотрел на лапу-руку, где тут же померещились часы, - через минуту Йойка встанет снова проделывать свои ритуалы.

- Йойка? – воскликнули наши герои.

- Ну. Так зовут его.

- Странное имя, - сказала Бессонница.

- Хотите, называйте его Гу.

- Час от часу не легче. Что за имена такие? – спросил Август.

- Да не имена это.

- А что?

- Потом увидите. Вам никто не говорил, что перебивать невежливо?

- Прости, - вместе ответили Август и Бессонница.

- То-то же, - сказал Дым и почесал себя первого за ухом. – Сначала Вам надо проследить внимание Йойки до Бездны, постаравшись самим в Бездну не свалиться. Думайте о излучении Бездны, но не лезьте в центр, а то сами знаете, что.

- Что? – спросила Август.

- Сами знаете, - ответил кот.

- Да ну тебя, - надулась Бессонница. – Ну ладно, а потом?

- А потом - медитация на ом. Потом изучайте взаимоотношения Бездны и человека. Всё, давайте, скоро встанет.

Бессонница на всякий случай всё же ухватилась за спинку кровати и стала плавно вести взглядом по золотистым нитям, исходившим от человека и устремляющимся к бездне. Это было его внимание. То же самое проделывал Август.

- Чёрт, - сказал он. – Ты видишь, каких усилий ему стоит не улететь в чёрную дыру?

- Да, он только кажется спокойным, но посмотри на это невероятное напряжение. Будто он терпит факт существования изо всех сил, - ответила Бессонница.

- Дым, - обратился к коту Август, - он что, не может отвести взгляд?

Кот опять, не пойми откуда, достал пилочку для ногтей и стал заниматься маникюром:

- Верно подмечено.

- Но почему? – удивилась Бессонница.

- Некуда.

- Это как?

Кот посмотрел на неё, как на ребёнка, поверх очков.

- Эх, молодёжь… Пустоты не нюхали…

Вмешался Август:

- А что будет, если он перестанет держаться? Его выплюнет также, как тебя?

Дым одарил Августа таким же взглядом - свысока.

- Кажется, вы совсем незнакомы с природой Бездны. В том её и парадокс, что она тянет тебя, не давая войти. Разве что… всё, всё, пошёл! Смотрите!

Август заметил, что от того сопротивления, в котором всё время находился человек, вокруг него появлялось странное поле как будто сконденсированного и малоприятного электричества. Кажется, это же приметила и Бессонница.

- Ох, сомнительное облачко.

Август кивнул.

Наконец человек подошёл к своим предметам и стал проделывать ритуалы. Как только он сложил ладони, то облачко электричества вокруг человека, что увидели наши герои, вмиг заострилось, как нож. Бессонница заметила, как золотые нити внимания Йойки каким-то невероятным усилием оторвались от Бездны и направились на пламя подожжённой спички.

- Перетягивает? – прошептал Август.

Кот кивнул.

Кажется, человек помогал себе голосом. Как только спичка догорела, произошло что-то неуловимое: часть наэлектризованности вокруг человека вспыхнула золотыми искрами в пространстве, что вмиг засосались в Бездну. Август отчётливо увидел, как после этого человека стало тянуть чуть меньше, он даже глубоко и свободно вдохнул.

- Чёрт возьми, - сказал мотылёк, - этот парень делает что-то невероятное.

- Похоже на подвиг, - подтвердила Бессонница.

- Это и есть подвиг, - очень серьёзно сказал кот. – Хотя в народе называется самой обыкновенной ягьей. Но сделать её по-настоящему – вот задача.

Потом человек стал крутить камертон вокруг головы.

- Ой, облачко тает от звука, - радостно сказала Бессонница.

- В основном от высокого, - подтвердил кот.

Человек провёл пером по шее, таким образом тоже стряхивая немного странной энергии, скопившейся вокруг головы и шеи.

- В принципе дальше всё то же самое, - сказал Дым. - Что может - сжигает, переводя в чистую энергию, что может – счищает. Всяко колдует. Потом всё начинается заново.

- Да уж, - грустно и задумчиво сказал Август. – Ладно, выключай нам эти сканеры: когда Бессонница так светится, можно расплакаться от красоты.

Бессонница не смутилась, потому что поняла, что доля комплимента в этом признании в любви к светящимся нитям, пронизывающим всё, была скромна. Она и сама эмоционально вымоталась видеть мир таким, какой он есть. Было так странно: они видели довольно грустные вещи про человека, но в сути своей - всё равно мир был прекрасен.

Дым сделал незаметное движение, и Август с Бессонницей опять увидели привычный мир. Первую пару минут они просто молчали: было в этом возвращении сознания в рамки что-то печальное. Казалось, всё стало тёмным, густым, пустым, уставшим.

- Господи, помоги мне видеть этот свет чаще, - немного неожиданно и отстранённо сказал Август, отчего на него все повернулись.

Впрочем, они хорошо его понимали.

- Называй меня Дым, - сказал кот.

Эту отсылку они тоже узнали и засмеялись.

- Вопросы, дополнения, жалобы, пожелания, реализации? – спросил Дым.

Казалось, он ждёт какого-то конкретного вопроса.

- У меня на ум просится только из Чернышевского..., - нелепо пошутил Август.

Бессонница улыбнулась, а кот не понял. Повисло молчание.

- Что в Бездне? – робко спросила Бессонница.

- Теплее, - промурчал Дым.

- Почему он прилип? – попробовал Август.

- Почти горячо, - лукаво улыбался кот.

- Что видит он в Бездне? – вдруг наши герои спросили вдвоём.

Дым зааплодировал, но его мягкие лапки не хлопали, а просто беззвучно соприкасались.

Бессонница рассмеялась.

- Так и что? – вернул их к делу чёрный мотылёк.

- Это надо видеть.

- Что? Опять? – воскликнула Бессонница.

- Да нет. Надо нырнуть.

- Куда? В Бездну? – вздрогнули наши герои.

- Да, но из человека.

- Это как?

- Ну-ка, возьмите этого шерстяного, - Дым показал на своё спящее тело, - да положите на Йойку.

- А чего не сам? – покосилась на Дыма Бессонница.

- Да лень просыпаться…

- Ну ты даёшь, - засмеялся Август. - Где ты видел, чтобы мотылёк таскал кота?

- В волшебном мире, уважаемый, в волшебном мире.

Наконец все трои собрались вокруг человека: кот лежал на груди, Бессонница держала за руку, а Август сел на плечо.

- Ну что, готовы к американским горкам? – закричал Дым.

- Нет! – закричали наши герои.

- Вперёд! – закричал кот.

И, вдруг вырванные из самих себя, все трое понеслись с бешеной скоростью по вниманию Йойки, как по тоннелю, заплетаясь в одну косу и громко вопя:

- Аааааааа!

Глава 6. Рекламная пауза.

- Кто здесь?

- Где? Тут ничего нет. И этого тута тут нет.

- А кто говорит?

- Никто. Нету тут никого. Мерещится тебе.

- А кому тогда мерещится?

- Завязывайте тут майяваду разводить. Начинайте сновидеть аватары.

- Кот, ты?

- Вам хоть один хвост в глаза бросается?

- Мотылёк?

- Да что за фауна тут!

- Так, не знаю, кто слушает и кто говорит, но говорит дело: начинаем сновидеть аватары.

- А сколько нас должно быть?

- Ну, пускай, трое.

- Ладно.

Глава 7. Коридоры

Бесс огляделась: бесконечный туннель из чёрного камня, слабо освещённый странным, переливающимся светом без источника, тянулся вперёд до края взгляда, местами разветвляясь поворотами в новые коридоры.

- Коридоры идей, - услышала она голос и вздрогнула.

Из-за угла появился обладатель голоса: огромный чёрный ягуар с колдовскими фиолетовыми глазами. Небольшие промежутки оранжевого между, сливающимися местами, чёрными пятнами напоминали золотую инкрустацию. Ягуар дышал силой и магией.

- Смог, напугал, - выдохнула Бесс.

Смог замурчал, пытаясь загладить свою вину. В исполнении огромной кошки это было скорее грозно, но Бесс эти вибрации согревали и наполняли чувством защищённости. Она потрепала Смога по голове.

- Как думаешь, куда нам? – спросила Бесс.

Смог огляделся. Всё было таким одинаково-чёрным, длинным и прямым, что ягуар, не задумываясь, ответил:

- Тут нет ни одного критерия для выбора, Бесс. Поэтому не вижу разницы, куда идти.

- Тогда пошли вперёд.

- Пошли.

Звук небольших каблуков на ботиночках Бесс звенел вдаль туннеля многослойным эхом, а ягуар ступал абсолютно бесшумно, почти что сливаясь с фоном. Бесс иногда казалось, что рядом с ней – всего лишь тень. «Если бы не его, светящиеся тайной, фиолетовые глаза - это было бы даже жутковато» - подумала Бесс.

- Странное ощущение, правда? – спросила она. – Как будто помнишь себя, но не до конца. Я и тебя-то вспомнила лишь тогда, когда увидела.

Ягуар кивнул:

- Мне кажется, должен быть ещё кто-то.

- Хм, - ответила Бесс и глубоко задумалась.

Ягуар предпочитал думать про себя, вслух выдавая только результаты своих размышлений. Сейчас его мысли были такие: «Чувство долга ведёт меня вперёд, но пока что я даже не знаю, в чём мой долг заключается. Но это единственный верный ориентир. Ладно, пока что ограничусь тем, что буду защищать Бесс».

Бесс же рассуждала вслух:

- Я не знаю, куда мы идём. Но мне не даёт покоя одно чувство: как будто кто-то в беде.

Она хотела сказать ещё что-то, но вдруг они услышали быстрые шаги, скорее даже звук бега, и заметили промелькнувший вдалеке в один из поворотов силуэт.

- Бежим! – крикнула Бесс, и они побежали.

Выбившись из сил на том перекрёстке, где пробежала фигура, они увидели сеть новых развилок.

- Блин! – сказала Бесс. – Куда?

Ягуар хотел дать свой старый совет, мол, без разницы, но вдруг приметил оброненный, видимо, пробежавшим, клочок бумаги. Он показал на него взглядом, что был почти что осязаемым фиолетовым лучом, Бесс. Бесс прочитала:

- Я нашёл. Буду прыгать, но нужны твои узлы для страховки. Разыщи Зу и скорее ко мне. Карту нарисовал. Норд Ромохум.

Снизу под текстом была несложная схема туннелей, небрежно нарисованная несколькими ловкими штрихами не очень прямых линий. К концу одной из линий вела стрелочка с надписью: Бездна. Ягуар быстро прикинул, как повернуть карту относительно поворотов, и изрёк:

- Нам туда.

Они побежали по следу.

Глава 8. Серпень.

Серпень уверенно, но не спеша, шёл чёрными коридорами. Идти было приятно: звук от ботинок давал чёткий ритм, стильно ложились тени. Обладая мышлением художника, Серпень не мог не думать, что со стороны всё это выглядит хорошо: вот он идёт в чёрном плаще по чёрным коридорам, приятная прохлада от чёрного камня немного проникает под лёгкую чёрную рубашку, а пепельные волосы от быстрой ходьбы немного вздрагивают.

Не подумайте, что юноша любовался собой: он не был склонен к этому. Просто очень любил подмечать тот факт, что мир является творением, и, стоило оставить его наедине с собой, он сразу же начинал всё описывать. Но опишем и мы его.

Серпень был молодым человеком лет двадцати пяти с ухмыляющимся, но собранным лицом. Короткая стрижка пепельных волос придавала его виду немного задора, а стильная чёрная одежда – брюки, рубашка, плащ и перчатки без пальцев – делали его похожим на кинозвезду семидесятых. В руке он держал интересный предмет: что-то среднее между кинжалом и укороченной тростью. С одной стороны было сужающееся и металлическое, вроде огромного шила, остриё, а с другой, после резной рукоятки – набалдашник в виде серебряной человекоподобной фигурки.

Вдруг Серпень услышал странные звуки, как будто где-то шла битва с ветром. За мгновение Серпень изменился до неузнаваемости: взгляд его стал стальным, позиция – готовой к прыжку. Он чутко вслушивался, бешено всматривался и молниеносно принимал решения. Путаная система коридоров искажала звук. Серпень закрыл глаза и погрузился в хитросплетение эха. «Режим летучей мыши» - мысленно дал себе он команду. Перед ним развернулась карта отражений звуковых волн. Серпень побежал в нужном направлении, успев с прежней ухмылкой художника подумать: «Ни за что бы не подумал, что это - там».

Юноша не ошибся: шла битва. По центру небольшой залы со сводчатым потолком непонятное существо отбивалось от ещё более непонятных существ. Серпень не стал давать себе времени разглядывать отбивавшуюся, так как это существо скорее было женского пола, но врагов успел рассмотреть, ведь должен был понять, с кем имеет дело в бою. Не предаваясь сумасбродным и мутным описаниям, можно сказать, что это были летающие лица из чёрной субстанции, вроде дыма. Лица эти меняли гримасы, менялись местами, перетекали друг в друга, смеясь, и кружили над своей жертвой, как стая злобных птиц. Серпень бросился в атаку.

Та, что отбивалась, тоже неплохо орудовала чем-то, вроде светящегося посоха, но точные, колющие выпады Серпеня вмиг превращали лица в сгустки пепла. Напоследок они становились грустными масками, после чего с глуповатым хлопком осыпались. Одно из лиц очень близко подлетело к юноше и было готово броситься. Серпень не понимал, какой именно вред может ему причинить эта летающая гадость, но чувствовал мерзкий ужас. «Чёрт, если меня дрожь берёт, каково ей» - подумал Серпень. Наконец они успешно перебили всю стаю, от которой осталась только грязь на полу и осадок противного страха.

Юноша стал рассматривать существо.

Мир фэнтези часто рисует подобное – Серпень обладал художественной сноровкой, но на этот раз был в тупике. Существо было одновременно мистическим, совершенно гротескным, странным, чудным, из неведомого мира, но при всём при этом – даже нет, не человекоподобным, а человечным, было человеком. Юноша смотрел и не мог понять этого парадокса. Всё тело этого существа, казалось, было соткано из оранжевого пламени свечи, что мерно и спокойно колебалось, вытягиваясь в высокую фигуру переменчивых очертаний. На голове у неё были янтарные рожки, как у улитки. Большущие разноцветные глаза смотрели наивно и по-детски грозно. Между пальцев наметились полупрозрачные перепонки. Кожа в переливающихся узорах, как если бы татуировки делали живым серебром. За спиной, вроде, притаились крылышки, как у бабочки, но Серпень был не уверен в этом, так как все элементы внешнего вида этого существа, включая само тело, одежду и бесконечные украшения, были единым, кажется, способным замещать друг друга, целым: платье, напоминающее шкуру амазонки, изящными лоскутами обвивало её осиную талию, а пухлые сандалии завершали вид забавным впечатлением. «Кажется, она и плавает, и летает, и бегает». Но, даже внимательно изучив эту поражающую воображение фантасмагорию, Серпень всё равно видел перед собой человека – девушку. Своим взглядом художника он описал это так: ребёнок нарисовал себе чудную внешность для путешествий во сне. Переполнявшие его впечатления были так необычны, что он смог только рассмеяться.

- Чего уставился? – спросила она. – Я Зу. Благодарю. Достали уже.

- А кто это такие? – спросил юноша.

- Страхи. Налетают на меня, когда Гу долго нету. Да где его носит?

Серпень пока решил не задавать лишних вопросов и представился:

- Я Серпень.

- Странное имя, - ответила Зу.

Серпень поднял брови:

- Кто бы говорил. Ты кто?

- В смысле? – нахмурилась Зу.

Серпень подумал, как бы это сформулировать потактичнее.

- Ну... ты – бабочка? Инопланетянин? Огонёк?

Зу хмыкнула:

- А выглядишь умным.

И затем гордо произнесла:

- Мы с Гу уже несколько лет, как Существа. Бесформенные. Слышал про такое? Смотри.

Зу сделала глубокий вдох и задержала дыхание, закрыв глаза. И тут Серпень увидел: в небольшие, образовавшиеся между предметов одежды, щёлочки наружу бил яркий белый свет. Зу выдохнула, и трещинки тут же затянулись.

- Вау, - только и смог сказать юноша.

- То-то же! – довольно хмыкнула Зу.

Серпень уже как с минуту обдумывал кое-какую мысль, поглядывая на набалдашник своего оружия. Там красовалась серебряная фигурка маленького Серпеня. Несколько лет он заряжал этот предмет своими ежедневными молитвами – на случай, когда внезапно понадобится ресурс. Пожалуй, если юноша и имел в материальном мире какую-то вещь, что хоть что-то для него значила, то это была именно эта фигурка, и потому не хотел с ней расставаться. Но он подумал, что всегда жалел о том, чего не отдал, больше, чем о том, что отдал даже с глупой щедростью, чем о том, чего пожалел, и стал скручивать фигурку с оружия. Он протянул её Зу:

- На вот, возьми. Вряд ли страхи приблизятся к ней ближе, чем нам бесконечность.

Зу встала на цыпочки и потрепала Серпеня по волосам – но ни один волос не шелохнулся.

- Жест красивый, Серый Пень, спасибо. Но как же я возьму? Ты ж аватар. Мы в разных измерениях.

Серпень хотел что-то ответить, но вдруг ясно вспомнил, что он и правда аватар. Он привинтил фигурку обратно.

- А почему тогда до страхов доставал мой клинок? – спросил он.

- Так страхи везде страхи, - развела руками Зу.

- А почему ты меня видишь?

- Я всё вижу. Во всех мирах. Я ж Существо. Мне что тонкое, что грубое – всё энергия.

Серпень почувствовал себя глупо, но не унялся уже из вредности:

- Ну а почему я тебя вижу?

- Потому что я тебя вижу. Когда я вижу кого-то, кто мне приятен, он тоже может меня видеть.

Юноше и ответить было нечего. Это забавное существо перед ним оказалось таким непростым, мудрым кем-то, что он даже немного смутился.

- Так, стало быть, нам надо найти Гу?

Зу серьёзно кивнула:

- Да. И Норда Ромохума.

Глава 9. Зеркало.

Йойка – так называл его Норд Ромохум – шёл согласно карте. Привычка избавляться от ненужных бумажек осталась у него с какой-то жизни, где он ездил на автобусах. Ряд несложных поворотов он запомнил сразу, так как уже сам догадывался, где Бездна.

- Так, сейчас будет развилка, - сказал он себе вслух.

И действительно: вскоре он попал в круглое помещение, из которого расходились лучи туннелей. Ему нужно было второе, если смотреть прямо, ответвление – чуть справа. Он заспешил туда, как вдруг краем глаза – слева – увидел небольшую нишу в стене, в стене – овальное зеркало в полный рост, а в нём – своё отражение. Сам не зная почему, он остановился и подошёл к зеркалу.

Йойка был двусоставным существом. В чём-то он походил на Зу, но только был мужского пола, и его энергия была немного другого качества: она не текла, а скорее пульсировала и искрилась. Очертания его тела были чуть более резкие, с острыми выступами, напоминающими плавники, а жилетка, грубые браслеты и удобные штаны придавали ему некую воинственность. Он тоже держал в руке посох. Но главное отличие от Гу было в том, что у него было как бы два лица. Точнее, это было одно лицо, разделённое пополам. С одной стороны Йойка был больше похож на забавного мальчугана с белыми волосами, а с другой – на хитрую ящерицу. Поэтому у него было два имени: Йойка – для Норда Ромохума, и Гу – для Зу.

Сейчас он смотрел в своё лицо ровно по центру – где две личности встречались. Никогда это не беспокоило его: эти две любимых маски прекрасно дополняли друг друга, сплетаясь вокруг Существа ловким дуэтом, позволявшим Йойке или Гу – называйте, как хотите – видеть вещи под разными углами, отчего он был задумчивым интровертом в душе, а на деле – весёлым и общительным.

- Тебе не хочется узнать, кто ты без масок? – спросило отражение в зеркале.

- Я знаю, кто я. Я – Существо. У меня нет «истинного» я, но я безупречно играю в свои маски и становлюсь тем, кем хотят видеть меня те, кого я люблю. Поэтому я – Йойка и Гу.

Отражение в зеркале усмехнулось с видом, выражающим сожаление или даже жалость к объекту отражения.

- Красивую ты придумал отговорку, чтобы от себя спрятаться. А ты не думал, что где-то в глубине сердца есть кто-то, кто реальнее Существа?

- Как роль может быть реальнее актёра?

- А как ты определяешь, кто – роль, а кто – актёр?

- Никак не определяю. Я выбираю. По тем, кого люблю, - сказал Гу и вдруг почувствовал гадкую, почти незаметную, слабинку в своих словах.

И чтобы от неё избавиться, он решил, что надо переспорить зеркало. Если он уверен в себе, а он уверен в себе, это не составит труда. Обычно наедине с собой он говорил: истину не надо доказывать.

Зеркало, кажется, понимало, о чём он думает.

- А тебе не грустно?

- Отчего? – удивился Йойка.

- От того, что ты живёшь в мире, где однажды не будет ни Гу, ни Зу, ни Норда Ромохума. Где роли временны, где остаётся одно лишь Существо, которому в своей самозабвенной игре в тайну нет никакого дела до твоего сердца, до сердец твоих ближних. Как ты терпишь эту холодную вечность?

С дурацким чувством, что отвечает уже скорее для себя, Гу с усилием выдавил слова:

- Смерть придаёт мгновению ценность. Идея бессмертия скучна и тлетворна для того, кто любит. Временность меня самого и моих близких как раз даёт мне стимул, чтобы делать что-то ради них. Когда я думаю, что однажды их никогда не увижу – я становлюсь готовым на жертву. К тому же, все трое мы знаем, что однажды станем единым Существом, и разлуке не будет места.

- А как же индивидуальность? Отношения?

- Будут новые, в других масках. Мы здесь вечно любим друг друга.

Йойка начинал нервничать: надо торопиться к Норду Ромохуму, но дурацкое чувство запутанности в какую-то странную умственную игру притягивало всё внимание желанием из неё выпутаться победителем. Гу как будто погружался во что-то вязкое, в какой-то коридор из зеркал, ставящих под сомнение всё, что угодно. Хлипким и неточным становилось очевидное.

«Какое паршивое, скользкое, рыбное чувство» - подумал Йойка. И потом добавил: «Но что-то в этом есть». От этого «что-то в этом есть» больно кольнуло в груди. Ему захотелось отомстить отражению за эту боль. Но тут тот, из зеркала, сказал:

- Ладно. Раз тебе неинтересно, иди.

Гу сделал шаг в сторону.

- Что неинтересно? – вдруг спросил он, уже полубоком.

- Увидеть истинного себя, искру сердца, изначальную индивидуальность.

Гу овладел гнев. Он сам не понимал, откуда этот гнев взялся, но он решительно подошёл почти вплотную к зеркалу и сказал:

- Чтобы уже поскорее от этого отделаться! Сто тысяч раз смотрел я в эту пустоту, где нет никакого меня, кроме того, кто сделал выбор любить, посмотрю и в сто тысяча первый!

Гу – он же Йойка - поднял руки и снял обе маски.

Глава 10. Норд Ромохум.

Норд Ромохум носил красную в белый горошек куртку с капюшоном и рюкзак за плечами. Он был небольшого роста и мягких форм, он его деловой вид и шустрая походка в совокупности с решительными манерами дышали силой и твёрдостью нрава. Держа в руке верёвку, он вышел из туннеля на край мира, сразу же схватившись за небольшой каменный выступ.

Туннель обрывался отвесной стеной, а дальше – во все стороны бескрайняя пустота. Лишь узкий и длинный как бы причал устремлялся вперёд, туда, где впереди распускался огромной чёрно-синей спиралью цветок Бездны. Бешеный ветер как будто дул в спину, но Норд Ромохум смекнул, что это притяжение Бездны.

- Вот ты какой, северный олень, - сказал Норд Ромохум, посмотрев в Бездну.

Чутьё подсказывало ему, что долго стоять здесь нельзя, и если медлить, может, другого шанса уже не будет.

«Где тебя носит, Йойка?» - подумал Норд.

Он стал прикидывать – может, развернуться и уйти? Обождать в коридорах? Но чувствовал, что такой поступок, совершённый перед лицом Бездны, опасен для самого ценного, что было у Норда Ромохума – для воли. Держаться за выступ тоже понемногу становилось тяжело. Норду казалось, что кто-то, не терпящий мешканья, внимательно смотрит на него. «Ладно, начну пока вязать узлы» - решил Норд Ромохум.

Обрывавшаяся в конце, дорожка к Бездне вся была в удобных для рук небольших выступах, располагавшихся то слева, то справа. Норд стал ловко пробираться вперёд. У него был всего один страх – страх высоты – и тут он раскрылся сполна. Но Норд твёрдо решил не смотреть вниз и раньше времени – вперёд, так как чем дальше он продвигался, тем сильнее тянула Бездна. Наконец он достиг обрыва, где располагалась загадочная фигура, напоминающая каменное дерево. Но Норд знал, что это: сюда по определённой системе привязывалась страховка.

Гу много лет снились эти деревья: скромные- высокие, ветвистые и густые, массивные и мудрые, странные - изогнутые. Проводя в этих снах, где время текло иначе, годы, Гу внимательно изучал каждое дерево: разговаривал с ним, созерцал узоры коры, изгибы ветвей, и наконец разгадывал систему узлов, которым дерево оплетается специальной верёвкой так, чтобы никакая сила не могла её стащить. Гу разгадывал узел, показывал Зу, и она вязала – это кропотливое занятие было ей по душе. Они пытались научить и Норда, но у того не было терпения не то, чтобы вязать, но и даже разгадывать. Обычно он говорил:

- Чёрт возьми, просто привяжите меня верёвкой, и я нырну.

Так, обвязываясь страховками, они ныряли в разные бездны, что находили во всех уголках разных миров. И вот однажды Гу приснилось огромное дерево, напоминающее дуб, посредине бескрайнего поля. Он сразу понял: это от главной Бездны – Бездны Бездн. Долгие годы ночами он пытался понять, как вяжутся узлы вокруг этих ветвей. Он мало ел, пил тонны чая, и так замкнулся в себе, что Норд и Зу не на шутку за него беспокоились.

- Йойка, может ну её, эту главную бездну? – спрашивал Норд.

Йойка отмахивался и снова погружался в свои сны: то во сне, то наяву – жестикулируя, что-то прикидывая в своей умной голове и как бы рисуя в воздухе узелки. Когда все уже, казалось, окончательно погрузились в мрачное состояние отчуждённости и замкнутости, в один из дней Гу радостно вскочил и воскликнул:

- Разгадал!

Он сказал, что красота узла настолько прекрасна, что просто обязан показать её им обоим. Он долго распространялся о ритме, рифме, гармонии, контрастах, неожиданностях этого стиля. Норд Ромохум сопел, но из вежливости пытался понять и честно запоминал последовательность действий. Но даже Зу, в точности повторив весь алгоритм, не смогла признаться, что так и не поняла главного – принципа. Технически ей было всё ясно, она запомнила всё до самой тоненькой ниточки, но всё равно не увидела той «потаённой сути», о которой так увлечённо толковал Гу. Но в целом Гу был доволен. Оставалось только найти Бездну.

Обычно Гу показывал деревья огромными, погружая друзей в свои сны, но сейчас Норд Ромохум стоял перед каменной миниатюрой, впрочем, точно повторявшей каждую деталь – его верёвка идеально подходила по размеру подо все углубления, ложилась вокруг междоузлий тютелька в тютельку. Он стал вязать.

«Так, здесь на левую, потом вниз, потом петелька. Потом… направо? Да, кажется. Кажется?» - бормотал про себя Норд. «Блин, хоть бы Зу прибежала – она хотя бы помнит на сто процентов».

Завершив обвязывание дерева, а другой конец привязав вокруг пояса, Норд осмотрел результат. Всё выглядело правильно, но, может, Норду уже просто не хотелось предаваться сомнениям перед лицом Бездны. Всё равно вспомнить лучше, чем он вспомнил, он уже не сможет – что толку переживать? Он накинул общую длину верёвки вокруг выступов, зафиксировав себя на краю, и решил ждать, сколько сможет.

Но время шло, а никто не приходил. Норд весь вымотался от ветра, с которым Бездна тянула всё сильнее. К тому же какой-то странный, не физический, внутренний холод стал пробирать его дрожью. «Чёрт, - подумал Норд. – Этот пылесос всю кожу так с меня стянет. А ещё внутри нужны силы». Бросив последний взгляд в сторону отвесной стены, где кончался туннель, Норд Ромохум подошёл к краю и прыгнул навстречу огромной чёрной воронке.

Глава 11. Свобода

- Чёрт, как хорошо! – сказал он. – Как свободно!

Он подумал, как долго и невыносимо мучал себя этой сознательной «любовью», этим «путём».

А её белые, почти прозрачные кудри развевались на ветру. Она, задорно смеясь, протягивала ему ладонь с тонкими пальцами и острыми ноготками, которой он едва касался, а потом дальше весело бежала вперёд, маня его жестом и взглядом.

Он пьянел от счастья: как прекрасно это чувство свободного падения, когда себя не надо создавать и доказывать – просто быть! Он потрогал своё лицо руками – на нём была широкая улыбка.

Наконец они выбежали на поле, по центру которого упиралось кроной в закатные, фиолетовые облака огромное дерево, обвязанное тысячей узелков. Перламутровые ленты развевались на ветру, подобно листве. Она подбежала к дереву и стала развязывать узелки своими острыми ноготками, что, казалось, созданы для этого.

- Стой, - неожиданно для себя самого крикнул он.

Он подбежал к ней и схватил за руку. Она заглянула ему в глаза и нежно сняла его руку со своей, взявшись за следующий узелок. Он умоляюще смотрел на неё. Когда узелок развязался, улетев по ветру одинокой и блестящей лентой, он почувствовал такое двойственное облегчение, как будто развязывали что-то внутри него. Стало очень легко и вместе с тем очень больно. Он застыл и смотрел, как она развязывает узелки, не понимая: он хочет, чтобы она расплела их все, или чтобы перестала. Счастье оказалось таким злым чувством. Но почему ему должно быть за него стыдно?

Вдруг он услышал голоса, раздававшиеся то ли внутри его головы, то ли где-то за гранью неба:

- Кажется, наши аватары недостаточно плотны, чтобы коснуться его! Он нас даже не слышит, - в отчаянии кричал женский голос.

- Ничего, сейчас услышит, - услышал он глубокий и низкий мужской голос, как будто не совсем человеческий.

- Попробуй просвети взглядом, - сказал женский.

После этой фразы фиолетовый луч вспорол небо, и из этой раны показалось что-то чёрное. Затем что-то похожее на коготь разодрало ещё часть облаков, снова обнажив чёрное, каменное.

Только он начал что-то припоминать, как увидел, что та, что расплетала узелки, стала высыхать, темнеть, сначала превращаясь в скелет, а потом – в что-то не поддающееся рассудку. От неё остался только взгляд, наполнивший его сладкой слабостью. Ему так захотелось умереть: пусть она уже скорее расплетёт все узелки. Если бы не ещё один фиолетовый луч и пара ударов огромного когтя по небу прямо над ним, он бы вряд ли испытал, наконец отрезвивший его, ужас. Каким-то невероятным усилием он отвернулся от её взгляда.

Йойка с силой отвернулся от зеркала, упав на колени. Застонав, он потрогал лицо руками – к нему как будто что-то прилипло. Всё же он нашёл сил на глубокий вдох, поднялся и, не замечая девушку и огромную чёрную кошку, побежал в один из туннелей. Ягуар помчался за ним, делая большие и мягкие прыжки, но всё равно еле догоняя. Бесс подняла с пола две маски и побежала следом.

Глава 12. Перед бездной лица.

Только выбежав из туннеля к Бездне и метнув взгляд на дерево, Йойка понял, что страховка привязана неправильно. Не нужно было разглядывать узелки: просто не было общего впечатления гармонии. Он увидел, как, начиная с конца, стали развязываться узелки на туго натянутой вперёд верёвке. Норда он увидел на секунду и вдалеке – перед самой Бездной.

Йойка, рискуя, продвигался по длинному и узкому мосту в один конец, хватаясь за уступы, подмечая, как стремительно развязываются узелки, и верёвка сползает по дереву, как змея. Когда он добрался до края, она уже соскользнула – он поймал её в воздухе, грудью ударившись о постамент, на котором стояло дерево. Казалось, верёвка задымилась – с такой скоростью, обжигая ладони, пронеслась она между рук, наконец задержавшись. Йойка напрягся с такой силой, что почувствовал, как будто он весь трескается, подобно разбитой на мелкие частицы статуэтке. Поняв, что не удержит, он переступил скульптуру, потеряв точку опоры, и почувствовал резкий рывок вперёд. Он уже облегчённо вздохнул, отдавшись свободному полёту в Бездну, но не отпустив верёвки, как вдруг как бы обо что-то ударился. Верёвка выскользнула из его рук. Как хвост испуганной змеи убегала она вперёд, пока наконец не исчезла в глубине чёрной воронки. Он обернулся выяснить, за что случайно зацепился.

Серпень ловко воткнул клинок сквозь жилетку Йойки в пол, другой рукой держась за уступ.

Зу, подбегая к краю и уже понимая, что произошло, вдруг остановилась, посмотрев на Гу, и обомлела: на неё смотрело нелепое, широко улыбающаяся лицо, из глаз которого катились слёзы. Это застывшее, придурковатое выражение лица, как если бы человеку рассказали пошлый анекдот, выглядело резиновой маской с проделанными в ней дырочками для глаз. Если бы не эти глаза в глубине, из которого катились слёзы, Зу бы наверное стошнило от омерзения: так несообразно разверзнувшейся трагедии смотрелась эта улыбка. Но она лишь ахнула всем воздухом лёгких и, сотрясаемая дрожью, застыла в нерешительности. Всё же она набралась мужества схватить Серпеня за руку, а другой ухватилась за уступ. Пальцы соскальзывали.

Её схватила за руку Бесс, другой держась за Смога, которого было довольно трудно сдвинуть с места. Но всё же и он понемногу, упираясь когтями, скользил вперёд.

Но вдруг что-то произошло: напряжение стихло, и Бездна, свернувшись лепестками по спирали в обратную сторону, как закрывающийся на ночь бутон, погасла, превратившись во что-то вроде чёрного, ненавязчивого солнца. Все, кроме Йойки, издали вздох облегчения, спокойно растянувшись на земле.

Глава 13. Учитель.

- А потом? – спросил Учитель.

- А потом сила наших аватаров внезапно кончилась и нам пришлось на время раствориться. А когда мы снова собрались, уже не смогли их нигде найти, - печально ответила Бесс.

- Правда, мы не стали возвращаться в комнату, а, задержавшись тройственным сознанием внутри человека, кое-что увидели и поняли, почему он в таком напряжении. И дело тут не только в притяжении Бездны, - поглядывая на фигурку на рукоятке клинка, сказал Серпень.

- А в чём же? – поднял Учитель немного печальные, карие глаза.

- Он до сих пор держит верёвку. Стоит на краю и держит верёвку, - встретил Смог фиолетовым взглядом глаза Учителя.

Повисла тишина.

Спустя пару минут Учитель – довольно невзрачный на вид мужчина лет сорока пяти с меланхоличными чертами лица и в идеально сидящем классическом костюме - встал из-за стола и снял с полки книгу в бархатной обложке цвета запёкшейся крови. На обложке была надпись: «карта печалей».

- Посмотрим, - сказал Учитель и нашёл нужную страницу, садясь обратно за стол.

ОН начал читать.

«Когда тот, кто раньше был Йойкой и Гу, смотрел на Зу своим дурацким улыбающимся лицом, она начинала плакать. Она пробовала подставить маску Гу поверх и увидеть родного человека, но ничего не выходило – вокруг неё всё равно сгущались Страхи. Гу, как мог, помогал ей от них отбиваться, но они слетались вновь, клюя прямо в сердце, как стая ворон.

В один из дней, придя домой, он увидел на столе маску Зу. Она стала Существом и ушла искать новую маску.

- Только бы она не искала её в этом чёртовом зеркале, - подумал Гу.

Отчаяние дало ему тех сил, которых не хватало, когда он со злостью пытался оторвать с себя всё время улыбающегося кого-то. Наконец ему это удалось. Казалось, он сдирает с лица кожу. Вместе с этой кожей пришлось оторвать всю прежнюю жизнь. Но Существом он не стал. Он стал Никем.

Он пробовал вновь надеть маску Йойки или Гу, но они не прилипали – по отношению к кому теперь можно было быть Йойкой или Гу? Иногда он брал обе маски, держа их руками перед собой, а напротив ставил маску Зу – и разговаривал. Сам с собой и с Бездной.

Сначала во сне, а потом и просто закрывая глаза на миг отдыха, погружаясь внутрь себя, он продолжал держать верёвку, напрягаясь всем существом до саморазрушительной силы. Чтобы ослабить её действие, он придумал себе небольшие ритуалы, на которые его только и хватало в физическом мире.

Постепенно, выстроив свой внутренний мир снов, где царило беспечное одиночество вечности, он пустил в густую тьму белые, светящиеся корни, а в светящееся небо – чёрные ветви. Затем стал вязать узлы, чтобы вечно держать верёвку.

Понемногу он обрёл устойчивость и мог действовать во внешнем мире уже чуть больше, но всё равно – этот мир был ему безразличен. Его, накрепко связанная с Бездной, душа уже просто не понимала простых радостей жизни, а людей тяготило молчание дерева.»

Учитель закончил чтение.

- И что делать? – спросила Бесс.

- А надо ли что-то делать? – пожал плечами Учитель. – В принципе, иметь такую устойчивую связь с Бездной – большая редкость, которой сознательно ищут многие, но так и не находят. Даже не так плохо, что он связан с ней нитями разлуки – это довольно возвышенное чувство, может, именно поэтому связь так крепка. А главное: он сам-то хочет что-то изменить? Вернуться в мир? Может, ему лучше уже просто дождаться?

- Чего? – спросил ягуар.

- Так конца, - ответил Учитель.

И опять за столом повисла тишина.

- Он встретит там Норда и Зу, когда дождётся? – наконец задал напрашивающийся вопрос Серпень. – Зеркало, случаем, не было ли в чём-то право насчёт вечной индивидуальности? Или там всё-таки только слияние? Или – не только, а всё возмещающее слияние ярче любой игры индивидуальностей?

Учитель улыбнулся Серпеню: он узнавал в нём себя в юности, его также терзали эти философские вопросы.

- Мой ответ ничего тебе не даст. Ответы вообще ничего не дают. Пройдёт время, и ты почувствуешь невыразимую истину между всех слов. Пустое это всё, болтовня, сотрясание воздуха. Возможность любить есть всегда, и это единственно ценный шанс. Всё остальное – лишь способы, если ты этим шансом всё-таки пользуешься. А способы у каждого свои.

Серпень задумался на минуту и ответил:

- Но всё же я думаю, что у него должен быть хотя бы шанс, выбор. Что для этого нужно?

Учитель вновь открыл книгу, на этот раз ровно посредине. Там оказалась цветная иллюстрация на две страницы. Рисунок напоминал карту, только не местности, а чего-то другого.

- Смотрите, - Учитель стал водить пальцем по страницам, - вот Бездна по центру. Вокруг – три лепестка. Видите в них углубления?

Смог, Бесс и Серпень кивнули.

- А в углублениях – пусто. Обычно здесь у человека находятся три центральных жизненных опоры. А у вашего героя – пусто. И потому, видите, дальше: все идущие от этих лепестков разветвляющиеся пути – пусты. Это как щупальца, которыми держатся за мир.

- То есть надо что-то поместить в эти углубления? – спросил Смог.

Учитель кивнул.

- Что? – спросила Бесс.

Учитель снова встал из-за стола и стал расхаживать туда-сюда. Учитель знал, что на то он и Учитель, что не может не отвечать на вопросы, но как бы не был беспристрастен, отвечать не хотел. Именно из-за этого у него с возрастом стали грустные глаза. Наконец он пожал плечами:

- Жизни.

- Сколько? – спросил Ягуар.

Учитель стал загибать пальцы:

- Давайте посчитаем: Норд, Зу и …

- Утрата самого себя? – догадался Серпень.

Учитель вздохнул.

- Что ж, - сделал гордый шаг вперёд Смог. – Я дам три. У меня девять.

- Черта с два, - парировал Серпень. – С тебя две, так и быть, одну с меня. Мотыльки всё равно не живут долго, и лето, а значит и август, рано или поздно заканчиваются.

- С твоей стороны благородно спасать человека и помогать другу, но не очень-то здорово оставить меня одну. Так что – поровну, - рассмеялась Бесс. – Затянувшаяся бессонница никому не нужна.

Серпень посмотрел на Бесс. Высокая, как изящное деревце с тонкими ветками пальцев в кольцах и крашеными в чёрный короткими ногтями, с большущими глазами цвета леса, волосами цвета Бездны, стояла она здесь, перед ним, возможно - последний раз. От этого «возможно» он невольно опять задумался о том, что говорило зеркало, и о чём он спросил Учителя. Сейчас они все нырнут в Бездну - а потом? Познают неведомое блаженство от того, что станут одним, или от того, что снова встретятся? А, может, противоречия нет, и какое-то неведомое чудо выше любых догадок ждёт за последней далью? В любом случае – искру души Бесс он узнает, где и в ком угодно. Он взял Бесс за руки и посмотрел в эти глаза, в которых тонул, черпая бесстрашие:

- Я могу тебя переубедить?

Бесс помотала головой. Серпень на секунду подумал, не одолжить ли у Смога всё-таки жизней, но сразу же устыдился этой мысли. Он повернулся к учителю:

- Мы готовы.

Учитель усмехнулся:

- Что ж, старая добрая классика.

Глава 14. Шанс.

Я проснулся отдохнувшим – неужели я впервые за несколько лет нормально спал? Куда делась бессонница?

Под боком мурлыкала кошка. Странная мысль пронеслась в моей голове: «У меня же, кажется, был кот». Я решил не погружаться в это безумие и списал мысль на последствия бессонницы.

Я подошёл к окну и раздвинул грифельные шторы. Начинал золотиться сентябрь. Я посмотрел на полку, где были мои ритуальные предметы: там, рядом с пером лежало мохнатое тельце белого мотылька. Он изящно сложил свои крылышки и с мудрым видом упокоился под тенью капюшона. «Странно, вроде же чёрный был» - опять подумал я какую-то ерунду. Я положил мотылька в спичечный коробок. Рядом лежал дневник с надписью на обложке: «карта печалей». Я полистал его – кажется, он был дописан. Пытаясь упомнить, когда это сделал, я вышел на кухню.

За столом сидела она. Сам не понимая, что имею в виду, я ещё подумал: «Да, это точно она». Её белые кудри просвечивали на свету, отчего она вся наполнялась задорным, детским волшебством. Точно: мы же вместе уже какое-то время! Что-то у меня с памятью странное творится - это всё от бессонницы. Надо бы кофе.

- Вот, думаю, пора бы его расплести, - сказала она, держа своими пальчиками, будто созданными для узелков, ловец снов. – Как думаешь, может, теперь всё-таки самое время развязать узлы?

Я поднял глаза к небу, видневшемуся из окна над крышей дома напротив, куда из сердца к бездне тянулась длинная верёвка, потом посмотрел в эти серебристые глаза, ищущие во мне что-то, и задумался.

Интересно, что бы ответил Учитель?