Карьера мистера Андервуда

«Мой дорогой несчастный мальчик! Искренне надеюсь, что…»

По мнению Джоса, письма из дома стоило бы читать в перчатках, а для полной надёжности вооружиться пинцетом. Или каминными щипцами. Казалось, если смять бумагу, сквозь пальцы потечёт елей. Противный, липкий и ядовитый. Коварные отравители былых времён располагали богатым арсеналом смертельных тинктур, микстур и прочих вытяжек, в распоряжении тётушки Лукреции были лишь слова. Орудовала ими столь умело, что, живи почтенная родственница во времена Святейшей Инквизиции, наверняка отправила бы на костёр добрую половину города. Из самых лучших побуждений.

Дальше приветствия Джос вникать не потрудился. На кой чёрт? В свежей порции тошнотворно-сладкого эпистолярного сиропа вряд ли плавало что-то, кроме пресных кусочков нехитрой провинциальной жизни. И доброй унции отборных сожалений, упрёков и нескончаемых наставлений вместе со щепоткой подспудного разочарования. Ах, как жаль, из персоны Джоса нельзя извлечь ни малейшей выгоды, хоть бы и моральной! Впрочем, тут старая грымза, как всегда, обманывала сама себя – поучать и порицать она любила едва ли не больше, чем гордиться успехами ближних. И жалеть заблудших – беспутного брата, его красавицу жену и их несчастное потомство. После смерти матери старик и правда пустился во все тяжкие. Шутка ли – в одночасье потерять и любимую супругу, и второго по счёту маленького упрямца Андервуда, не пожелавшего явиться в юдоль скорби. «Милая Сильвия всегда была хрупкого здоровья!» – вздыхала тётка Лукреция, по-черепашьи покачивая головой и утирая совершенно сухие глаза кружевным платочком. Ну ещё бы, кто угодно обратился бы в тихую бледную тень под неусыпным надзором доктора Раймонда, мать ещё долго продержалась. Слишком много было в ней жизнелюбия, чтобы сдаться без боя. Этот безукоризненно вежливый коновал пытался осчастливить ценными рекомендациями и отца, но получил лишь скептический взгляд и вежливый встречный совет: Medice, cura te ipsum. Кто в здравом уме послушает врача, который выглядит чуть лучше ожившего покойника? Да ещё и предлагает отказаться от спиртного. Вот старик Барроу – голова, настоящий врач, понимал толк в укрепляющих средствах. Жаль, умер прошлой осенью от подагры. Уж он бы подтвердил, что отца доконала вовсе не выпивка, а тяжкий груз душевных ран.

Джос был любящим благодарным сыном и нисколько не противился выбранному для него призванию. Однако со стороны Андервуда-старшего было бы чертовски любезно оставить в наследство хоть что-нибудь, кроме долгов, после уплаты которых в кошельке бренчали лишь медяки. Хорошо, родовое гнездо удалось сберечь. Широкая натура папаши не только способствовала излишне вольному обращению с деньгами, но и помогала заводить друзей и приятелей. Викарий очень тепло относился к «старому разбойнику», хоть чаще всего они встречались за столом, а не под сводами дома божьего. Потому обязанности душеприказчика преподобный Артур Пендерин исполнил как настоящий дружеский долг.

Жалеть старшую сестру Джоса тётке было затруднительно – хитрюга Эдит обскакала всех, смело умчалась в новую жизнь вслед за мужем и сейчас благоденствовала где-то в Америке. Ну, или мучительно умерла от страшной лихорадки, брошенная подлым проходимцем с детьми и без гроша. Или даже хуже того… стала певицей!

Всевозможные злоключения Эдит плохо согревали тётушку Лукрецию на вершине её моральных устоев, поскольку и те, и другие безраздельно принадлежали области фантазии. А Джос, пусть и не удрал за море, чтоб считаться совсем пропащим, но и блестящих успехов пока не добился. Потому до сих пор с удручающим постоянством божественной кары и летели из родного Долтшира прочувствованные послания. Но, в отличие от страдальца Прометея, Джос к скале прикован не был, посему спасал свою печень от «орлов» тётушки изо всех сил. И в знак глубочайшей признательности за родственную заботу посвятил ей весьма недурной рассказец «Стимфалида», чего престарелая муза совершенно не оценила, заклеймив «ужасным и возмутительным баловством».

Второе письмо было от крошки Джинни – Джос с наслаждением вдохнул знакомый аромат духов, исходивший от конверта. Дурёха наверняка раскаялась, что лишила своего возлюбленного скупой радости свиданий из-за каких-то непонятных и якобы важных дел. Приходилось, конечно, терпеть её кошмарную кузину, чья бдительность в союзе с отвратительным характером, чуждым сострадания, мешали влюблённым вкушать дозволенные радости. Эстелла – и никак иначе! – слишком красивое имя для дочери Горгоны и Аргуса, но чудовищам в мире людей приходится как-то приспосабливаться. Взглядом эта особа могла бы обращать в камень, а голосом – охлаждать кларет, если бы в берлоге Джоса каким-то чудом нашёлся сей замечательный напиток. Но увы. Ни кларета, ни театров, ни ресторанов, ни прогулок на природе – чёртова прорва денег и так уходила на то, чтобы отрада глаз и её Цербер в рюшах не отвергали гостеприимства, а отец Джинни, майор Томас Брэдли, не вышвырнул кавалера за дверь, невзирая на светлые воспоминания о покойном друге.

Джос вертел письмо в пальцах, никак не решаясь вскрыть. Предвкушение омрачала невесть откуда взявшаяся тревога. Симптомы лёгкого душевного отравления налицо: эпистолы гнусной старушенции оказались пагубны даже в малых дозах. Он ведь не злодей, не вор, не мошенник. Никому и никогда не лжёт, просто немного опережает события, представляя их в нужном свете. Прокладывает подходящую колею, по которой жизнь вот-вот должна пойти на лад. В начале было слово, на всё остальное потребовались время и некоторые усилия. Прочь сомнения, и да здравствует путеводная звезда грядущего успеха, малютка Джинни!

Джос вскрыл письмо и жадно прочёл – оно было коротким и совершенно, решительно невозможным! Какой-то розыгрыш по наущению бессердечной ледышки Эстеллы? Его Джинни слишком добра для таких жестоких шуток. Джос снова вгляделся в письмо, надеясь, что ему просто привиделось от усталости, но проклятая бумага и не менее проклятые чернила были неумолимы. Буквы раз за разом складывались в одни и те же слова, сообщая смертный приговор всем надеждам. Джинни предала его, вонзила нож в спину: вместо того, чтобы спустя положенное время стать леди Андервуд, прекрасной супругой знаменитого властителя умов, она выбрала Дика Саттона! Чёртову везунчику и так досталось богатое наследство, пусть и не в Англии. Собою не урод, характер серьёзный, обстоятельный – девичья грёза, мечта родителей. Любая вприпрыжку поскачет за такого замуж, визжа от радости, как поросёнок. Но нет, в качестве хозяйки дома ему понадобилась возлюбленная Джоса! Возмутительная алчность и полное неуважение к чувствам других людей. Джинни в своей беспросветной невинности, похоже, совершенно не понимала, какой удар наносит, какой едкой издёвкой оборачиваются её добрые слова и благие пожелания.

Дьявольски захотелось курить. Джос потянулся было к ящику стола, где лежала трубка, но вспомнил, какой вид та приобрела от долгого употребления. Будь она человеком, её давно бы задержали за нарушение приличий. Да и набить её сейчас он мог разве что чаем – потчевать даму сердца чем попало непозволительно, к тому же запах табака терпеть не могла её дуэнья. Так что или – или. Джос малодушно подумал, что теперь не надо хлопотать, поддерживая в берлоге видимость уюта, не надо вынимать деньги чуть не из уха, дабы оказывать подобающие знаки внимания прекрасному полу. Вопреки усилиям, нищета торчала изо всех углов, пусть и облагороженная. Обстановка слова доброго не стоила, но стол и комод были куплены Джосом лично и служили предметом его тайной гордости, особенно комод. Не в последнюю очередь потому, что он до чёртиков пугал сушёную поганку Эстеллу, хоть она и скрывала страх под маской брезгливости. «Прикройте чем-нибудь этого уродца, наконец! Он похож на огромную мерзкую жабу!»

Джинни в поношении не участвовала, лишь очаровательно морщила носик, и ради этого райского зрелища Джос стойко сносил все нападки. Чем не предмет для светской беседы? Чёрный вощёный дуб, добротная работа, украшен резными миниатюрными солнцами и медными накладками в виде вздыбленных змей. Левая дверца на одной петле и божьем милосердии, три здоровых ножки, одна хромая – было в нём что-то уютно архаичное. Приводя комод в порядок после покупки, Джос нашёл в нём тайничок и несколько дней бился над тем, как открыть его. К великому разочарованию, внутри вместо сокровищ оказался лишь кусок какой-то ветоши. Ею Джос вытер башмаки, а комодик полюбил ещё больше. Загадка, предвкушение чуда – тоже немало.

К письменному столу дамы были более снисходительны. Его Джос приобрёл позже, когда поближе познакомился с удивительным миром подержанной мебели. Хозяин лавки, старый француз, оказался смышлёным малым и сразу понял, что Джос не лишён вкуса. Перламутр и причудливые узоры покорили с первого взгляда – золотые драконы, диковинные цветы и птицы, настоящий восточный шик, проступавший сквозь грязь и патину многолетнего небрежения. Чертовски славная вещь с уймой ящиков, отсеков и ячеек. Заполучив такую, можно ли отказать себе в удовольствии создать иллюзию кабинета? Благо, комната была достаточно просторна, а в лавке старьёвщика как раз нашлась пусть и простенькая, зато весьма подходящая ширма.

На ниве этих размышлений взошла неожиданная мысль – если то, что вызывало у него восхищение, казалось Джинни и её подруге в лучшем случае эксцентричным, как бы суженая посмотрела на самого Джоса, такого, как он есть, без прикрас? Он создал приличную версию себя и тратил массу сил на поддержание образа, постоянно играл роль скромного трудолюбивого молодого человека, которому просто немного не повезло. Сморщила носик? Брезгливо поджала губки? Или пожалела?

А, какая теперь разница. Пусть катится! В Индию, в Америку, ко всем чертям поочерёдно и к дьяволу в девятый круг! И хлыща своего прихватит, как повенчаются. Раз уж в горе и в радости. Мысль об этой парочке в живописной обстановке Дантова ада немного утешила Джоса. День клонился к вечеру, наконец-то можно немного развеяться и поискать более действенных средств утешения.

После спешной ревизии Джос чуть было не пал духом снова – проклятые деньги так и норовили утечь сквозь незримую дыру в кармане, не оставив о себе приятных воспоминаний. Придётся всё-таки сочинить для тётки очередной шедевр «Почтительный племянник в дебрях Вавилона» и прочее с нежнейшим приветом. Или взять на буксир какого-нибудь страждущего. А пока обратиться к почтенному искусству бытовой алхимии и превратить немного свинца в золото, из ненужного извлечь насущно необходимое.

– Спектакль провалился, долой реквизит и костюмы! – торжественно провозгласил Джос, подбадривая себя, и направился к шкафу в поисках добычи. Нашлась она скоро, пусть единственный парадный сюртук и было немного жаль. Но перед кем теперь выставляться? А если в том снова возникнет нужда – новый день даст новый сюртук.

Помимо свёртка Джос прихватил с собой чемоданчик, любовно погладив его кожаный бок, как всегда – на удачу. Потёртый, но крепкий, наверняка раньше принадлежал какому-нибудь эскулапу, но теперь вместо лекарств и инструментов в недрах его приютилось всё нехитрое рабочее барахло Джоса. Выбранное ремесло избавляло от необходимости с утра до вечера гнуть спину над конторкой под щёлканье бича надсмотрщика и горестные стоны других каторжников, но вместе с тем могло застигнуть где угодно, за исключением разве что общественных бань.

Вечер выдался тёплый, лёгкий ветерок доносил упоительный весенний аромат пробуждающейся природы, изрядно разбавленный привычным букетом миазмов.

Два квартала спустя, в уютном полумраке тесной лавочки Джос бестрепетно расстался с сюртуком, передав его в цепкие руки Анри. К «молодому месье Жоссу» старик относился весьма тепло, почти по-отечески, однако это не мешало ему каждый раз торговаться, как чёрт за первенца. Не от природного крохоборства, скорее из уважения к древним законам купли-продажи. Джос почтил суеверие Анри в разумных пределах и отправился дальше уже вполне состоятельным человеком.

Сбыть платье можно и поближе, но Джос придерживался твёрдого принципа: в своём гнезде держись в узде. Для всего остального существует Сохо. Потому в пабе «Центурион и гусь» он ограничивался разве что кружкой пива с куском сыра, а кутить шёл в «Три пальмы», «Тюленя и столяра», «Немой колокол», «Динар и полумесяц», «Чрево кита»… да сложнее было бы сказать, куда ещё его не заносило, с приятелями или без, если вести речь о местах, лишённых откровенно дурной славы, вроде «Головы Чёрного Шака».

Сегодня выбор пал на «Короля и капусту». Недурное местечко, больше подходящее для ловли в мутных волнах житейского моря, нежели для драк и иных шалостей. Вероятность наткнуться на кого-то из разудалой компашки друзей весьма призрачна, что, впрочем, только к лучшему. Джос решил сделать над собой усилие и поберечь недавно наполненную казну до появления на финансовом горизонте фрегата «Определённость». Карточные долги для джентльмена святы, но пока Джос не разгадает жульнических уловок Морти Брумфилда и Нэда Харпера, ни к чему искать общества этих стервятников, будучи при деньгах. Угощать их и всю ораву Джос любил, любил и лихую удаль своих товарищей. Не любил он только просыпаться утром после попойки – проклятый час, когда с особой остротой ощущалась ничтожность человеческой природы, неспособной обходиться без плотного горячего завтрака.

Нэд, будущее светило медицины и просто золотой малый, в прошлый раз позволил уплатить долги без участия презренного металла и одновременно пополнить летопись славных подвигов. В полицию они тогда не загремели лишь благодаря собственной сноровке и милости Фортуны. Окажись возница более щепетильным или трусоватым типом – и их новая молчаливая подружка мисс Доу ничем не смогла бы помочь развитию науки. Но лошадки не подвели, так что грубые невежественные варвары остались за оградой кладбища глотать пыль победоносной колесницы вперемешку с отборными проклятиями.

О, лошади и их стремительный бег, упоительное зрелище! Впрочем, инвестиции в конный спорт Джос тоже временно отмёл. По крайней мере, до той поры, покуда Коротышка Тоби вновь не попадётся ему на глаза и не соизволит объяснить, в каком же дьявольском смысле следовало понимать его заверения в полной надёжности Амазонки. Хвалёная гнедая кобыла не оправдала ни оказанного ей доверия, ни гордого имени, и вообще повела себя как распоследняя скотина. Обычно Джос предпочитал слушать своё чутьё, и череда успехов и неудач слагалась в гармонию умеренных цифр, каковые вполне могли считаться достойной платой за пьянящую и чарующую атмосферу ипподрома. Но тогда аромат крупного куша напрочь вскружил голову и толкнул на неоправданный риск. Был ли Тоби в том «верном дельце» сладкоречивым змием или же невинным агнцем – кто знает? Как пропал – так и не объявлялся. Не сожрала же его злосчастная кляча, в самом деле! Ничего, вернётся и непременно оценит «Гнев Эпоны, или Таинственное исчезновение одного прощелыги», будучи большим поклонником побасенок Джоса. Советовал даже продавать их на развес, но Джос не настолько отчаялся, чтобы открыто лезть в писатели, не имея прочного положения в обществе. Одно дело – просто ценить хорошую литературу и иногда набрасывать в блокнот всё, что приходит в голову, веселя друзей и раздражая недругов. И совсем иное – стать очередной вечно голодной тенью средь таких же теней с гениальным романом за пазухой. Джос слегка сочувствовал страдальцам, с некоторыми даже пропускал стаканчик под настроение, но примыкать к сонму беспокойных душ не спешил. Если бы «Хроники Нового Вавилона» хоть по отдельности, хоть вместе, вышли из-под пера какого-нибудь великосветского засранца – оторвали бы с руками и просили добавки вместо того, чтобы вкрадчиво интересоваться, не было ли в семейной истории автора случаев тяжёлого помешательства. «Записки из Бедлама», «гнилые плоды больного воображения», «абсурдная и оскорбительная чехарда извращённых фантазий» и целый ворох других беззубых свидетельств человеческого лицемерия и ограниченности. Про бездарность, однако, ни одна сволочь не заикалась, что изрядно забавляло Джоса. И он очень надеялся, что во сне кое-кого из этих замечательных людей посещает за особые заслуги дух столь любезного их сердцам доктора Джонсона и проделывает с ними кое-что похуже безобидных трюков из шуточного рассказа «Призрак-сквернослов».

Как только впереди замаячило знакомое приземистое здание, Джос привычно ухмыльнулся, глянув на вывеску. Маляр – звания художника неизвестный мастер точно не заслуживал – из верноподданических чувств не тронул правящей особы, зато безвинный овощ получил сполна. Здорово насолил, должно быть, своим частым появлением на столе без должного мясного сопровождения. По этой или по какой-то иной, более загадочной причине, на вывеске под грубым изображением монарха, отважно пронзающего мечом огромный кочан, значилось «Король и копузда». Будто бы последняя состояла в родстве с каким-нибудь древним мифическим чудищем вроде Харибды. Ещё комичнее было то, что в меню капусты не водилось ни в каком виде. Джос однажды спросил у красотки Нэлл, ещё не будучи с нею на дружеской ноге, отчего так. Нэлл тряхнула роскошными кудрями и с хитрой усмешкой ответила, что это страшная тайна хозяина заведения. И от себя прибавила, мол, на вывеске ведь ещё и король есть, может быть, и его надобно подавать всяким придирам? Филистерской капустной вони Джосу хватало и в своём квартале, а «королевский пирог» среди прочих блюд и правда нашёлся. На деле обычный пастуший, но дьявольски вкусный под любую выпивку – просто ум отъешь. Джос на собственном горьком опыте убедился, что добрый пирог с потрохами куда предпочтительней говядины или баранины, чаще всего принадлежавших к одной почтенной и повсеместно распространённой мафусаиловой породе. В «Короле и капусте» придерживались того же мнения, потому кормили сытно и просто, не требуя лишних денег за то, что подают в качестве пищи то ли музейные диковинки, то ли мощи мучеников-страстотерпцев животного мира, и заботятся о здоровье гостей, безбожно разбавляя хмельное.

Желудок, по ощущениям Джоса, уже намертво присох к позвоночнику, потому ноги с удвоенной прытью понесли своего владельца навстречу ужину.

Народу было, как всегда, густо, Нэлл порхала по залу легконогой нимфой, расточая улыбки и перешучиваясь с гостями. Это зрелище скрасило Джосу томительные минуты ожидания. Ни единой знакомой рожи сходу приметить не удалось, в этот вечер, похоже, кабачок наводнили приезжие.

– Славься, прекрасная богиня изобилия! – Джос сложил руки в шутовском молитвенном жесте и поклонился прелестной подавальщице, когда перед ним наконец возникли большой кусок пирога, кувшин с водой и сосуд с истинно живительным напитком. – Меня кто-нибудь спрашивал?

Нэлл сочувственно поморщилась.

– Увы, деловой. Монти спроси, как вернётся из винной лавки.

– Вечер только начался, а погреба уже разграбили? – улыбнулся Джос.

– Пф-ф, как бы не так! – Нэлл фыркнула не хуже норовистой лошади и едва заметным кивком указала на дальний стол, за которым сидел какой-то черноволосый мужчина в тёмно-зелёном рединготе. – Залётный один чудит. Португальского затребовал. Сроду не держим, а этому втемяшилось – вынь да положь. И всё с прибаутками – подставляй подол, говорит, красавица, не обижу! – уж думала отбрить, если руки потянет, а он кошель развязал, да и высыпал весь, до последней гинеи. И сидит, глазищами своими сверкает, шальной. Дескать, чтоб даже лошадям на конюшне – и тем хватило!

– Мало ли богатых сумасбродов в Лондоне, – преувеличенно равнодушно заметил Джос. Яркий румянец и озорной блеск в глазах безусловно украшали Нэлл, но эти драгоценности на сей раз подарила ей чужая щедрость.

Хорошо бы и Джосу вот так снаряжать посыльных за редкими винами, чтобы давать возможность парням честно заработать, а самому осушать бокалы за красоту меднокудрых чаровниц. Чаровница упорхнула на зов очередного паломника, и в распоряжении Джоса остались лишь джин и пирог, приправленные острой завистью. Из соображений разумной экономии начал с джина. Если вначале как следует закусить, то для умягчения экзистенций до приемлемого уровня выпивки неизменно требовалось больше. От отца и деда Джосу досталась крепкая голова. В одиночку до постели всегда добирался на своих ногах и засыпал крепким сном праведника. Когда дело касалось женщин, жизнь и вовсе приобретала очертания блаженного совершенства. Бедняжка Джинни много потеряла, отвергнув горячего, но скромного поклонника Венеры в его лице. Нэлл равно привечала и отвергала всех, как и положено богине. А тех богинь, что не отвергали, Джос нынче посещать не хотел из почтения к первым двум равнодушным и третьей, по уши влюблённой. Потому сегодняшний вечер всецело принадлежал мистерии Вакха. О том, что собой представляет похмелье, Джос знал сугубо теоретически, и пока в практическую плоскость эти знания не переходили ни разу. Товарищей после попоек обычно мучили головная боль, жажда, тошнота и отвращение к себе, Джоса же – один только зверский аппетит. И чем больше хмельного он вливал в себя накануне, тем сильнее хотелось есть после пробуждения. Впрочем, от еды Джос мог отказаться только в одном случае – сразу после обильной сытной трапезы, и жаль, что таковая выпадала не каждый день по три раза. Вот и сейчас, оттенив остатки пирога парой глотков обжигающего эликсира, Джос всерьёз призадумался о втором ломте. Эффект сoup du milieu, будь он неладен. Ощущая себя настоящим титаном духа на вершинах аскезы, Джос прополоскал дыру в желудке водой из кувшина. Господину в зелёном тем временем триумфально подали его драгоценное португальское, а Нэлл снова задержалась у дальнего столика.

Монти наверняка успел шепнуть пару слов кому надо. Срисуют мецената да на выходе примут на баланс, чтоб одно с другим не связал, придя в себя наутро. Не похоже, что приятелей ждёт, еды не заказал. В одиночку сорить деньгами в Сохо – вопиющее неприличие, потому всегда найдутся добрые люди, готовые помочь его сгладить так или иначе.

Джос заключил, что после короткой, но весьма важной для организма прогулки на воздух, следует немедленно прикончить остатки джина и взять ещё. Когда в окружающую действительность без спросу лезут сумасбродные кутилы с полными кошельками золота, да ещё имеют наглость размахивать ими, дозу эликсира для поправки душевного равновесия следует увеличить, а время приёма – подсократить. Джос выбрался из своего угла, ногой задвинул чемоданчик под стол и направился к цели, всячески избегая смотреть в сторону виновника дополнительных расходов.

Поиски желанного уединения на задворках «Короля и капусты» много времени не отняли, на обратном пути внимание Джоса привлёк красавец гунтер вороной масти. Лощёный, гордый, и амуниция что надо – на фоне прочих постояльцев конюшни выделялся, как свежая сортовая роза в зарослях пыльного лопуха. Такого зверя одно удовольствие пустить в галоп и мчаться вперёд, позабыв обо всём на свете… Тут Джоса осенила пренеприятная мысль: похоже, именно это прекрасное творение природы принесло на своей холёной спине злосчастного ценителя португальских вин. Ну что тому стоило прикатить в наёмном экипаже, заодно осыпав золотом возницу, лошадей, случайных прохожих и чертей в аду? Или Джосу вернуться тем же путём вместо того, чтобы пройти со стороны конюшни? О сегодняшнем дне впору написать какую-нибудь уморительно колючую вещицу, где управителем сюжета выступало бы вышедшее из-под контроля невезение. Безо всяких там проклятий и высших сил. Размышляя над своей идеей, Джос вернулся под сень «Короля и капусты». Народу ещё прибыло, пришлось пробираться окольным путём, искусно лавируя меж столами, лавками и стульями. В порыве вдохновения он почти придумал эффектный финал, когда под ногу подвернулось что-то твёрдое, вынудив наипошлейшим образом растянуться на полу.

– Вы в порядке? – прозвучал за спиной хрипловатый баритон. Ни тени насмешки или недовольства.

– Пустяки, – Джос поднялся и потёр ушибленный локоть. – Надо было смотреть под ноги. Прошу прощения за беспокойство, сэр.

Стоило обернуться – и Джос тотчас перестал испытывать неловкость за то, что при встрече локтя со столешницей ругнулся, как пьяный водовоз. Давешний любитель портвейна наклонился и подобрал свою трость. Возмутительно шикарна – чёрное дерево, искусной работы набалдашник в форме земного шара с резными серебряными накладками-континентами.

– О, это моя оплошность. Не стоило оставлять на самом ходу.

– Чудно, что мне под ноги попалась, а не плутам в руки в такой толчее. Мир присвоить охотников полно, в другой раз держите крепче, – несколько зло ответил Джос, чем вызвал у собеседника приступ непонятного веселья. Впрочем, улыбка незнакомца оказалась открытой и добродушной, а хохот – столь заразительным, что Джос и сам усмехнулся своей случайной шутке.

– Вижу, вы настоящий философ! – заключил незнакомец, смерив Джоса одобрительным взглядом. – Что ж, правда ваша, буду начеку. И раз уж так вышло, позвольте принести подобающие извинения. – Он выразительно кивнул в сторону початой бутылки. – Разумеется, если это не нарушит ваших принципов и планов, а в этом славном заведении найдётся ещё один стакан.

– Да, народу сегодня битком. Но место намоленное, тут редко бывает иначе, – согласился Джос, присаживаясь рядом, хотя вообще-то собирался откланяться под любым благовидным предлогом. Осторожно покосился на собеседника, занятого ритуалом призыва подавальщицы.

На вид вдвое старше Джоса, поджар, смугл и обветрен. Рожа романтического типа, совершенно разбойничья. Такая порода джентльменов обычно вызывает в сердцах цирюльников суеверный трепет, смешанный с благоговением – не волосы, грива. Разве что ножницы для стрижки овец могли бы совладать с подобной шевелюрой. И если кто-то решит напасть на её обладателя из засады, свалив ударом в темечко, то вряд ли преуспеет. Выбрит чисто, но уже заметно, что чистота эта относительна, и на деле суть иллюстрация тщетности некоторых трудов земных.

Умница Нэлл принесла второй стакан и ещё вина, и, судя по лукавому взгляду, брошенному на Джоса, сочла постыдный полёт на заплёванный пол неким ловким маневром. Или отчаянной импровизацией, вдохновлённой обрывочными сведениями о характере клиента – с Нэлл никогда нельзя было точно сказать, подбадривает она или издевается. Подозрение в плутнях Джос счёл за комплимент, хотя никогда не примерял на себя роль прилипалы. Да и на что такому господину его услуги?

– Проклятье! – Джос вспомнил о важном и с поклоном вскочил. Незнакомец недоумённо вскинул бровь, но промолчал и кивнул, будто уже услышал и новую порцию извинений, и причину Джосовой спешной ретирады. – Сейчас вернусь!

Пока Джос пробивался к своему прежнему столику, чтобы забрать Дока, ощущение пристального взгляда не ослабевало. Что ж, все изучают всех, обычное дело. Но как же невовремя сюртук уплыл в руки Анри!

Сочетав прыть со всем возможным достоинством, Джос вернулся назад. Как раз чтобы увидеть, как господин в зелёном неспешно разливает португальское. Руки лорда, музыканта или шулера – пальцы тонкие, длинные и подвижные. Но суставы битые, а о красе ногтей кое-кто слегка призабыл. Может, увлекался боксом, а может, просто не дурак подраться. Подлунный мир прискорбно полон беспардонных хамов, нуждающихся в том, чтоб с них сбили спесь, а этот джентльмен при ближайшем рассмотрении лёгкой добычей не выглядел. Как ни крути, презанятный субчик.

– Тысяча извинений, не мог его бросить, – сообщил Джос, водворяясь за стол с чемоданчиком в руках. – Увести б не увели, Дока тут уважают. Многих выручил.

– Забавная привычка говорить о себе в третьем лице, – заметил господин в зелёном.

– Что вы! Док – это он, – улыбнулся Джос, указав на чемоданчик. – А я Джос. Джос Андервуд, неотложная помощь в море житейских неурядиц и иные срочные услуги.

– Сэмюэль Форестер. Чай, кофе и другие колониальные товары, – ловко переняв шутливый тон Джоса, представился собеседник. Судя по выразительной корсарской улыбке, в списке товаров недоставало только оружия, опиума и невольников. – За приятное знакомство!

Португальское оказалась превосходным – густое, бархатистое, оседающее на языке терпкой фруктовой сладостью. Джос с удовольствием воздал ему должное, попутно проникаясь к новому знакомому всё возрастающей симпатией.

– На вкус как мечта!

– Отрадно встретить человека, понимающего толк в хорошем вине, Джозеф, – кивнул мистер Форестер.

– Джосслен, – поправил Джос невольную ошибку собеседника, продиктованную вежливостью. Откуда ему знать, что с тех пор, как Джос обосновался в Лондоне, полным именем назывался редко, но вовсе не потому, что как-то особенно его ненавидел. Измывательства школьных лет были давно похоронены в памяти вместе с гнусным прозвищем «Сисси» и другими образчиками мальчишеского остроумия, из-за которых и он сам, и его обидчики вечно ходили с расквашенными носами. К чему тащить в новую жизнь лишний багаж?

– Если совсем точно – Жосслен, но лучше Джос. Причуда матери-француженки. Отец позволил бы назвать меня хоть Чингисханом, хоть Ганнибалом или даже Гнеем Помпеем, так он её любил.

– Ну, в таком случае, вам повезло, что ваша покойная матушка питала умеренную страсть к родным корням, а не к именитым полководцам, – ухмыльнулся мистер Форестер, сделав добрый глоток портвейна. – А то оказались бы сейчас тёзкой какого-нибудь домашнего питомца. Впрочем, был у меня один приятель, так он, представьте, поступил наоборот – сменил кличку своему псу, сочтя, будто Цезарь — это слишком кощунственно. Нрав у бестии был донельзя проказлив, так что перемена пошла всем только на пользу. А прежде всего тем дамам, на чьи подолы несносный собачий сын обожал задирать лапу. Был Цезарь, стал Паяц – и никаких претензий. Имя – вещь безусловно важная, посему переменить его не сложней, чем платье. Когда на то есть веские причины…

Джос хохотнул, представив себе весь комизм ситуации.

– Да, тут не поспоришь! В сущности, я ведь так и поступил. Отбросил лишнее, из старого сделал новое. Вышло кратко, но вполне солидно. Людям нужно нечто простое и надёжное.

Мистер Форестер нахмурился и побарабанил пальцами по стенке стакана.

– Вы столь поэтично описали свой род занятий и своего компаньона. Я заинтригован. Неужели вы в самом деле… юрист?

Чёрт подери, этот человек умел загнать в угол! Зря Джос так разболтался, уж слишком гладко шла беседа. Лихорадочная работа мысли ничего не дала, пришлось полагаться на чутьё. А оно подсказывало: врать дальше глупо.

– Да как вам сказать… Собирался ступить на этот путь, но рок судил иначе.

Ответом на чистосердечное признание послужил плеск вина, разливаемого по стаканам. Джос оторвался от вынужденного созерцания дубовой столешницы и вместо осуждения встретил полное одобрение своего шалопайства.

– За милость провидения! – мистер Форестер торжествующе поднял свой стакан. – На дух не выношу законников, хоть и не стану оспаривать приносимой ими великой пользы. Из любого душу вынут – только плати.

– Всё потому, что у них самих души нету, – Джос поддержал тост, припомнив пару-тройку зарисовок, посвящённых особенно въедливым его наставникам. – Дьяволы они, вампиры или ещё какая нечисть – увы, точно выяснить не довелось. Не подумайте, будто я распоследний осёл. Не бог весть какая сложная наука, но им же вся кровь нужна, вся жизнь!

– Вышибли? – во взгляде мистера Форестера читалось скорее веселье, нежели сочувствие.

– Предпочитаю называть это расставанием по обоюдному согласию, – ответил Джос с улыбкой. Давно ему не доводилось говорить с кем-то эдак запросто, почти не выбирая слов. – Ушёл в свободное плаванье, можно сказать.

– И как оно?

– Ни о чём не жалею, огорчать некого. Отец успел проследовать за матушкой на тот свет как верный и любящий муж, а наследства от тётки, боюсь, придётся ждать до Страшного суда.

– Что, крепкая старушка?

– Настоящий боевой слон! После отбытия сестрицы в Америку немного зациклена на плачевной судьбе грешников, скитающихся по свету в поисках счастья, но находящих лишь смерть без могилы. Представлять не хочу, что произойдёт, если удобрить тётушкин сад кошмарных пророчеств определённостью! Мне и без того порой кажется, будто бы я пропащий человек. Дьявольское наваждение, право слово.

– Не огорчайтесь, минуты слабости случаются у всякого, – мистер Форестер дружески хлопнул Джоса по плечу. – Вы же не зарезали кого-то среди бела дня на площади, в самом деле! Всего-то бросили учёбу. Это не обязывает вас непременно сбиться с пути и погибнуть под забором в измаранном сюртуке. Школа жизни – единственная стоящая, как по мне.

– Так вы… – заинтересовался Джос, почуяв родственную душу.

– Ха! Увольте! Сроду не просиживал штанов на университетской скамье! – с коротким смешком перебил его мистер Форестер. – Зато успел насладиться красотой самых разных уголков обитаемого мира и повидать уйму таких чудес, что не приснились бы вашей тётушке и в самом кхм… причудливом сне.

Джос жадно ловил каждое слово – то, о чём говорил мистер Форестер, живо отзывалось в его душе. Чтобы не выглядеть совсем уж простофилей, подбросил вполне уместный вопрос, сдобрив свой тон изрядной долей непринуждённости:

– Должно быть, в Китае или Индии бываете чаще, чем столичные шишки в своих загородных поместьях?

– А вы чертовски проницательны, Джос! Третий день как ступил на благословенную английскую землю прямиком из Калькутты.

– Так что, проездом в Шропшир? – Джосу не давала покоя личность нового знакомого – уж не из тех ли он Форестеров?

Карие глаза собеседника сделались почти чёрными.

– Экий ловкач. Отвечу честно, поскольку иначе не умею – треклятая ностальгия одолела. И скажу прямо – сколь мне известно, в родстве не состою, заимствуя одно лишь приятное созвучие. В силу некоторых обстоятельств пришлось так поступить, но тут, как вы метко выразились, огорчать некого. В семье я всегда считался паршивой овцой. Драгоценный братец, кривое зеркало, до сих пор не упускает случая выставить меня чуть ли не вселенским злом во плоти. Это у него нечто вроде мании – железная дисциплина, всеобщий порядок, апофеоз невроза. Семейное предприятие при таком подходе пришлось делить с боем. Надвое, может, мирно разошлись бы, да одно наливное яблочко раздора невовремя вкатилось.

– Женщина? – понимающе вздохнул Джос.

– Истинная богиня! – в голосе мистер Форестера послышалось мечтательное шипение змия в райском саду. – Вроде нашей нынешней. Рыжие кудри вразлёт, глаза зелёные, бедовые… Ну и прочее остальное. Когда удобно – очаровательно глупа, а приспичит – чёрта перехитрит. Эдаким иной раз и царства под ноги мало, весь мир подавай.

Джос мысленно согласился с такой оценкой изменчивой натуры прекрасного пола в целом и отдельных выдающихся его представительниц в частности. Даже тех, в чьих сердцах его персона находила куда больше отклика, чем в чёрством булыжнике, скрытом в груди уже безмерно далёкой Вирджинии Брэдли, будущей леди Саттон.

– Ей-ей, смотрю на вас – и вижу себя в юности, – мистер Форестер теперь улыбался совершенно по-отечески. – Смекалка, пыл, задор! Возможно, им стоит найти лучшее применение до того, как нынешняя профессия превратит вас в суетливого желчного человечка в потрёпанной одежде, который в глубине души презирает ближних своих. Богатых – за то, что они богаты, бедных – за то, что бедны, глупых – ну, сами понимаете. Всегда найдётся, кого и за что. От таких перемен в характере круг знакомств сузится до обслуги всех мастей, продажных девок, букмекеров и откровенно подозрительных личностей с именами вроде Годфри Дорогуша или Сиплый Билл. О, репутация среди им подобных сложится завидная!

Джос затаил дыхание, он уже наловчился пропускать мимо ушей все возможные шпильки и булавочные уколы чужого остроумия. Перед ним забрезжила смутная надежда, и страшно было спугнуть её. Неужели удача наконец ему улыбнулась? Или это только шутка богатого чудака, и окончится она каким-нибудь бесполезным советом податься в матросы?

– Здорово у вас выходит! Яркий персонаж, хотя и печальный. А к чему вы, собственно, клоните?

– Таких историй обычно гораздо больше одной. И эта – далеко не самая худшая, – задумчиво изрёк мистер Форестер, глядя поверх Джосовой головы в какие-то свои неведомые дали. – Дело в том, что я подыскиваю себе нового секретаря. И пока что вы кажетесь мне подходящей кандидатурой, Джос. К тому же, вы, как и я, сирота. Потому можете путешествовать на любые расстояния без малейшего обременения.

– Чёрт возьми! – Джос едва удержался от того, чтобы заключить будущего патрона в объятия. – С радостью, сэр!

Мистер Форестер, однако, не протянул ему руки для ответного пожатия.

– Я сказал «пока что». Вы ведь не против маленького испытания? Прямо здесь и сейчас?

Джос торопливо кивнул, гадая, что же от него потребуется.

– Прекрасно. Ещё вина, красотка! – зычный рёв мистера Форестера лихо перекрыл все шумы разом. Тембр и повадка человека, привыкшего не просто командовать, повелевать. Когда Нэлл исполнила приказание и удалилась, изнывая от любопытства, мистер Форестер наполнил стаканы и доверительно сообщил, понизив голос:

– Натура моя умеренности не приемлет.

– Я заметил, сэр, – отозвался Джос, всё ещё не понимая, к чему ведёт собеседник.

Мистер Форестер многозначительно сверкнул глазами и продолжил:

– Во всём непременно нужны мне размах, кураж и полёт души безудержный и безбрежный, так уж я устроен. Это касается и простых мирских радостей вроде хорошей выпивки и увлекательной беседы. Грешен, ценю и то, и другое. А уж достойных соратников на этом поприще – на вес золота. Мало кто может соответствовать. Вот и проверим, сдюжите ли. Вдруг башка толковая, язык подвешен, а после первого же бокала ляжете в нокаут.

Джос аж задохнулся от обиды. Можно подумать всё это время они пробавлялись ключевой водицей, а свою выпивку Джос до того пожертвовал в пользу бедных. Всерьёз надраться было всё ещё не с чего, однако по меркам обычных людей объём не такой уж ничтожный. Но мистер Форестер был не из тех, кого можно так легко сбить с мысли. Потому уверенно продолжил, сполна насладившись замешательством Джоса.

– Вижу, рвётесь в бой! Что ж, всё проще некуда: сидим дальше, рассказываем забавные истории. Реальные, вымышленные – никакой разницы, главное, чтоб не слишком короткие. Кто слушает – тот пьёт, к концу повествования стакан должен быть пуст. И так по очереди. Потеряете связность речи, нить мысли, содержимое желудка или сознание – увы. Я искренне желаю вам успеха, потому дам фору. Начинайте первым.

Джос поблагодарил за щедрость в самых изысканных выражениях, прикидывая в уме, какую из историй ловчее будет переложить для устного рассказа. Решил рискнуть, просто опустив красочные описания и те мелкие детали, от которых особо впечатлительных приятелей Джоса трясло добрых пару дней.

– История эта приключилась с одним молодым джентльменом, имени которого я поклялся не раскрывать. Но для удобства назовём его мистер Ретсел. Да, Фрэнки Ретсел – парень не промах, обладатель блестящей внешности и будущности. Везде его принимали как желанного гостя – светский лоск и остроумие вкупе с огромным состоянием, заботливо нажитым поколениями его почтенных предков-разбойников, распахивали перед ним любые двери. Из дам сердца легко набрался бы гарем, почище, чем у какого-нибудь багдадского халифа, а из друзей и приятелей можно было сколотить целую армию. Потому дни Фрэнки проходили легко и приятно, жизнь сверкала всеми красками в калейдоскопе кутежей. Но страх божий и меру свою Фрэнки знал – уж поверьте! – и потому никогда не позволял себе никакого свинства, даже когда ясно и отчётливо видел, что оно сойдёт с рук. Гнусные искушения не могли испортить его чистой и здоровой истинно английской натуры, пусть лихие дерзкие товарищи и приохотили его к вылазкам в трущобы. В одну из таких весёлых ночек Фрэнки с компанией занесло в места абсолютно дикие и неизведанные. Представьте – призрачный свет фонарей, туман – ножом режь и вилкой ешь, кое-как опознали старый добрый Сохо, но лишь, так сказать, по очертаниям и атмосфере. И завалились в первый же «весёлый дом», какой попался на пути. Внутри – шик, блеск, красота! Интерьеры дворцовые, обслуга в роскошных ливреях, каждая девка – принцесса. Хозяйка – высший сорт, хоть и в летах. Изгибы виолончельные, меццо-сопрано, набелена щедро, но кудри свои. Чёрные, как смола в адском котле, а глаза цветом – ряска болотная, оступись и пропадёшь. Представилась как леди Скраттон – даже не мамаша! Ну чисто благородный дом, и дочерей там замуж выдают дольше, чем на одну ночь. Или пансион благородных девиц, где в чести дисциплины совершенно особые.

Приятели шустренько определились под шампанское, с кем из нимф грехопаднуть по обоюдному согласию, а Фрэнки всё с леди Скраттон беседовал. Та оказалась большой поклонницей итальянской оперы и в живописи толк понимала. Но с Фрэнки не пошла, указала на одинокую фигурку у окна, мол, малышка Лиззи – особенная, к ней на хромой козе не подъехать. Чудесные акварели, очень нежный нрав и привилегированное положение. Врала, конечно, старая сводня, – так думал Фрэнки, пойдя у той на поводу. Но девчонка и правда оказалась редким образчиком. Совсем не в его вкусе, худенькая, светловолосая, на вид лет шестнадцать. Взгляд то ли русалочий, то ли олений, слова – неловкий лепет. Как попала сюда, отчего смотрит так странно – будто в самую душу? Притом не завлекает, не пытается очаровать, а сам Фрэнки пускает в ход всё своё обаяние, чтобы милашка перестала грустить и не отнимала тонких прохладных пальчиков, когда он брал их в свои руки. Было в этой девушке нечто загадочное и нездешнее, заставлявшее сердце биться чаще.

Спустя ещё пару бокалов – пил в основном Фрэнки – улыбка красавицы сделалась теплее. Она охотно смеялась самым нехитрым шуткам, и смех её звенел хрустальным колокольчиком. Наверх они поднялись как заговорщики, чтобы раскрыть все секреты этого места. И там, во тьме, окончательно сделались сообщниками таинства проклятых. Они упивались друг другом допьяна, будучи одновременно объектами и субъектами забав странных и ранее запретных, но не щадили бренное ради себя самих. «Душа всякого тела есть кровь его». От кожи Лиззи исходил тонкий аромат какого-то изысканного мыла, смешанный с густым и терпким запахом лилий.

Как Фрэнки удалось очнуться в своей постели и в полном одиночестве, он не помнил. Перед мысленным взором, стоило хоть на секунду смежить веки, вставало бледное личико девушки, а в ушах ласковым эхом отдавался её увещевающий и слегка виноватый шёпот. «Ты вернёшься сюда? Вернись, прошу тебя, вернись! Ты непременно должен вернуться!».

Фрэнки разумно рассудил, что он не Ричард Виттингтон, а кроме того, чтобы вернуться, неплохо было бы знать, куда именно. Потому тотчас позабыл о ночном приключении и сосредоточился на делах насущных. Всё утро его сопровождала удивительная бодрость, беспокоил лишь лёгкий зуд под кольцом на безымянном пальце левой руки. Ссадина или порез – при ближайшем рассмотрении там обнаружилось бледное пятнышко округлой формы с неровными краями, сущая ерунда. Однако к вечеру, когда Фрэнки вернулся домой, то обомлел, едва стянув перчатки – пятно налилось цветом и увеличилось, расползлось по кисти уродливой кляксой. Фрэнки осторожно пошевелил пальцами и пощупал странный кровоподтёк. Никакой боли или иных неприятных ощущений, одно только лёгкое покалывание. Почему-то при виде совершенно обычного синяка Фрэнки сделалось не по себе. «Душа всякого тела есть кровь его» – снова вспомнились слова Лиззи, воскрешая в памяти события минувшей ночи.

О тех незримых опасностях, что могут поджидать мужчину в будуаре куртизанки, Фрэнки имел весьма смутное представление, но как-то сразу заподозрил – хворь деликатная. До вчерашнего визита в «весёлый дом» никаких непонятных отметин на теле отродясь не появлялось. На всякий случай поднялся к себе и произвёл тщательный осмотр. Всё прочее, к величайшему облегчению, оказалось в полном порядке. Только проклятый синяк не думал никуда исчезать, нахально подбираясь к запястью. Фрэнки снова потёр его и даже понюхал в отчаяньи. И готов был поклясться, что на мгновение уловил тягучий дурманящий аромат, похожий на шлейф духов леди Скраттон. Только теперь он показался Фрэнки тошнотворно-сладковатым.

«Где пострадал – там и ищи исцеления!» – решил наш бравый молодчик и призвал на помощь все свои умственные силы. Память молодого джентльмена – удивительная вещь. Наутро после попойки из неё ужасно трудно выудить нечто путное, если до того завязал приятное знакомство с девушкой без намерения его возобновлять. Но стоит только выяснить, что красавица в числе прочих даров благосклонности припасла какую-то неведомую – и возможно, смертельную! – заразу, с памятью молодого джентльмена случаются истинные чудеса. Именно о таком чуде Фрэнки молился высшим силам, торопливо одеваясь и отдавая необходимые распоряжения слугам. При «салоне» наверняка есть свой врач, готовый помочь без лишней болтовни. Мази, порошки, что угодно – в конце концов, времени прошло всего ничего. Фрэнки то и дело прислушивался к себе: ни жара, ни головокружения, пульс частил, как бешеный – но кто бы сохранил хладнокровие в такой ситуации?

С грохотом скатился по лестнице, напоследок ещё раз строго-настрого запретив кого-либо принимать. До Сохо домчался в наёмном экипаже, накинув за срочность. Дотемна проблуждал в бесплодных поисках, гоня прочь назойливую мысль снять перчатку, чтобы проверить, насколько всё паршиво. Мягкая кожа теперь казалась тесной и неприятно липла к руке, полчища невидимых мурашек добрались уже до локтя. В изнеможении Фрэнки прислонился к грязной стене какой-то развалюхи, чувствуя себя полнейшим болваном – на что он вообще рассчитывал, когда пустился в эту нелепую авантюру? Вдруг кто-то из приятелей мог бы снабдить его адресом, а он не догадался справиться у них… Что ж, придётся возвращаться, не торчать же здесь вечно. Ругая себя последними словами, Фрэнки побрел в ту сторону, откуда явился, но окончательно потерял направление. Всё вокруг казалось знакомым, но каким-то ненастоящим – моргни и растает. Час не самый поздний, однако по пути ему не попалось ни одного прохожего.

Пройдя ещё немного вниз по улице, Фрэнки потёр глаза здоровой рукой – он дал бы голову на отсечение, что уже шёл сегодня этой дорогой. Но на месте прежнего заросшего пустыря приветливо сияло огнями то самое здание. В окне второго этажа маячила одинокая фигурка в белом. Похоже, она тоже заметила его – вот колыхнулась тяжёлая портьера, и фигурка исчезла. Едва сдержав вопль радости, Фрэнки поспешил войти внутрь.

Встретили его весьма радушно – свободные девицы окружили такой заботой и вниманием, что Фрэнки едва не позабыл, зачем пришёл. Особенно старалась парочка смуглянок – ластились, как кошки, тормошили, гладили, принюхивались, и бросали такие красноречивые взгляды, будто вознамерились съесть Фрэнки живьём на месте. Вскоре явилась и сама хозяйка. Восточные принцессы под её грозным взглядом шустро занялись другими гостями, оставив в воздухе тяжёлый и пряный аромат духов.

– Ах, как славно, что вы нашли нас снова! Прошу вас, не снимайте перчатки, – проворковала леди Скраттон самым непринуждённым тоном, но по глазам её Фрэнки понял: она знает. – Мне, право, ужасно неловко. Вы такой приятный молодой человек! Понимаете, Лиззи – моя любимица… Девочка с причудами и бывает чертовски упряма. Я отослала её наверх, подумать над своим поведением. Умоляю вас, ни о чём не беспокойтесь. Ничего дурного с вами не произойдёт, всё вполне поправимо. Главное, пока что держитесь подальше от близняшек. Они прибыли совсем недавно и ещё не успели как следует освоиться. Впрочем, вы скоро со всеми познакомитесь.

Голова у Фрэнки пошла кругом. Он окончательно перестал что-либо понимать.

– Ну не стойте же столбом, мой мальчик. В этих стенах процесс, конечно, приостановился, но нужно всё-таки принять меры.

Фрэнки сообразил, что его собираются отвести к местному эскулапу и кивнул, проследовав за хозяйкой вверх по лестнице. Навстречу ему, шурша муслином платья, сбежала Лиззи и восторженно повисла на шее.

– Ты вернулся! Я знала, знала, ты вернёшься! Теперь мы не расстанемся никогда!

Джос умолк, переводя дух.

Мистер Форестер сразу догадался, что продолжения не последует. Он вообще оказался прекрасным слушателем – не перебивал, не задавал дурацких вопросов, молчаливо потворствуя погружению Джоса в тот мир, где на краткое время вновь ожили его герои.

– Ох уж эти взбалмошные девицы на выданье и их мягкосердечные опекунши, – непонятно было, шутит мистер Форестер или говорит всерьёз. – Но в целом парню повезло.

– Вы полагаете?

– Это лишь моё мнение. Можем прокатиться да спросить, если у вас есть адресок салона леди...

Джос искренне расхохотался – ну почему бы издателям не иметь хоть сотой доли соображения, что есть у этого человека? Простейшая и препохабнейшая анаграмма торчала у всех на виду, но цеплялись неизменно за другое.

– Промочите горло, – мистер Форестер подвинул ближе к Джосу его стакан. – Моя история не столь романтична, как ваша, но в целом вполне в русле романтизма. И тоже с эдаким сладковатым душком.

Произойти могла бы с кем угодно – мало ли достойных джентльменов вместе со своими семьями покидают родные места, чтобы поселиться в уютном американском захолустье? Не всем ведь непременно по нраву суета больших городов. Таков был и наш герой. Звали его Корвин Кроу, Брайан Бэлл или Этьен Леруа – решительно неважно. Пусть будет Льюис, мистер Льюис Хоуп. По профессии – врач, в частной жизни – примерный муж и заботливый, но очень занятой отец двух замечательных детишек.

Был у них ещё кот, чёрный красавец Винни, любимец дочери и преотменный мышелов. Окажись он ленивым дармоедом, а не заядлым охотником, быть может, ничего бы и не случилось – как знать? Но Винни добросовестно нёс свою службу, потому вскоре истребил всех грызунов в новом доме и повадился гулять по окрестностям в поисках добычи.

Одной притравленной крысы из соседского амбара оказалось слишком много. Мистер Хоуп обнаружил в саду бездыханное тело питомца и очень опечалился. Представил, как безутешно будет рыдать дочка, как взглянет с немым укором жена – и сердце его наполнилось горечью. Первая мысль несла в себе зерно малодушия – можно ведь тайком зарыть Винни в лесу, и пусть все решат, что кот попросту сбежал.

Вторая же поначалу показалась ему слегка безумной – неподалёку, если верить словам здешних старожилов, располагалось то ли кладбище, то ли капище, в общем, какие-то священные земли индейцев. Там шаманы племени с названием, которое проще выплюнуть, чем произнести нормально – что-то вроде Lnu’g или Ph’nglui – говорили с духами и проводили свои языческие обряды, отчего земля обрела чудодейственные свойства. Индейцам, разумеется, давно пришлось найти себе другое пристанище, а вот духи, как создания более могущественные и упорные, остались. Или прежние ушли следом за носителями веры, а их место занял кто-то ещё? Природа ведь не терпит пустоты. Но дело не в этом. Якобы, стоит искренне попросить духов – и они откликнутся на зов.

Какая чушь, казалось бы, – мистер Хоуп учёный человек, не простодушный и невежественный фермер, но здесь долг отца семейства разбудил ещё и научное любопытство. Отчего бы не провести маленький фантастический опыт? В случае неудачи – никаких отклонений от первоначального плана. Уж чего-чего, а искренности мистеру Хоупу занимать бы не пришлось. Так что он воспользовался отсутствием домочадцев и привёл замысел в исполнение со всей доступной ему истовостью. Винни обрёл покой в весьма живописном местечке – ну, знаете, эти каменные курганы на плато, что так волнуют сердца этнографов и археологов. Местные туда не совались, а тот чудаковатый старик, что поведал мистеру Хоупу истории про псов, жеребцов и прочих любимцев индейских вождей, и вовсе говорил о капище с каким-то суеверным уважением. То ли Доджсон, то ли Джексон – мистер Хоуп пока никак не мог толком запомнить, поскольку общение с соседом ограничивалось редкими профессиональными визитами. Чрезмерно словоохотливый, подобно многим пожилым людям, к тому же любитель горячительного. Мазь от ревматизма и свободные уши – всё, что мог бы предложить старикану любой врач на месте нашего героя.

Но даже из баек и небылиц можно извлечь рациональное зерно, будучи исследователем по призванию: мистер Хоуп решил, что если похоронить кота не на подступах к священной земле, а непосредственно в ней, то шансы на успех гораздо выше.

Пару дней он терпеливо унимал беспокойство дочери, мол, ничего, такое уже бывало, Винни нагуляется и придёт обратно. К вечеру третьего дня мистер Хоуп слегка пал духом и начал подумывать, чем лучше утишить будущее горе. Сбежал – не значит умер, но для ребёнка это, в сущности, одно и то же. Однако, когда мистер Хоуп вернулся от одного из своих пациентов, малютка Салли – или Долли, впрочем, неважно – встретила его радостным воплем: «Папочка, Винни вернулся!»

Это и правда был Винни – но какой же грязный! Привычно и легко вспрыгнул на колени к мистеру Хоупу. Скорбный свёрток, засыпанный землёй и придавленный удобно лёгшим в ладонь белым камнем, весил, по ощущениям, куда больше. Пахло от Винни прокисшей землёй – так себе замена даже едкому мускусному аромату «сердитого котика».

«Мой кот пришёл, мой кот пришёл назад…»

Успех оказался временным, последующие попытки поймать животное, чтобы привести в приличный вид, успехом не увенчались. Скорее всего, доза крысиного яда оказалась недостаточна для смертельного отравления. А дурак-хозяин похоронил Винни заживо, наслушавшись глупых россказней. Конечно, характер зверька разительно переменился от суровых испытаний. Но охотничий азарт не угас, более того, разгорелся с новой силой. За неимением домашних грызунов, Винни перешёл на полёвок и потрошил их почище иного опытного хирурга. Птиц и вовсе раздирал в клочья, как разъярённый тигр, судя по ошмёткам перьев на дорожке. Рашель смотрела на это с плохо скрываемым отвращением, крошка Гейб пугался и плакал, а дочь и вовсе перестала играть с любимцем – всех беспокоил не столько вид кота, сколько источаемая им омерзительная вонь. Смердел Винни хуже гнилой требухи и выглядел каким-то скользким, будто вывалялся в липких помоях. Двигался сомнамбулически дёргано, когда дело не касалось охоты. В дом его пускать перестали, но он всё равно пробирался внутрь, обнаруживая своё присутствие в самых неожиданных местах. Мистер Хоуп поначалу был безмерно удивлён этим феноменом, но вынужденное соседство с ним постепенно притупило ощущение чуда.

Так они прожили около года, но тут случилось новое несчастье – Гейб по недосмотру удрал в лес и до отвала наелся вкусных спелых ягод. Острое отравление, нелепая смерть и свежий маленький холмик на городском кладбище. Семейство погрузилось в траур, мистеру Хоупу невыразимо больно было смотреть на заплаканное личико дочери и отмерять любимой жене положенную порцию успокоительных капель. Паршивец Винни мелькал то тут, то там чёрной желтоглазой тенью. И по-прежнему вонял, как целая дохлая кляча, несмотря на свои скромные размеры.

Кот умер от яда, сын умер от яда – глупо, нелепо, до срока. Мистер Хоуп уже исправил одну ошибку… Может ли быть, что с опыт с Винни не вполне удался, поскольку у животных нет души? К тому же, бренная оболочка попала на капище неподготовленной, языческим духам оказалось слишком сложно работать с полученным материалом. Они же не всесильны. А логика в таком случае подсказывала: чем сохранней тело, тем удачней должно пройти воскрешение.

Сумасшествие? Что ж, кто-то может назвать мысли и действия убитого горем отца и так. Но он лишь следовал зову любящего сердца, и ничего более.

«Что будет – то будет» – таково было его суждение.

Жену с дочерью благоразумно спровадил из дому, убедив, что небольшое путешествие к родне пойдёт на пользу.

Миссис Перри должна была явиться только в понедельник, а Тим и вовсе не раньше среды. Разве что кому-то из пациентов мистера Хоупа потребуется срочная помощь, но в таких случаях за ним посылали, а не напрашивались в гости на чашечку чая.

Итак, убедившись в отсутствии помех, мистер Хоуп под покровом ночи совершил то, что можно было бы счесть кощунством – отправился на кладбище, вырыл тело сына и отнёс его на плато, чтобы вернуть в мир живых.

Вот она, прелесть маленьких городков, которые можно без утомления обойти за день. Всё рядом в гармонии единения: сила цивилизации и гостеприимно разверстое лоно природы. После заката люди редко покидают свои дома, повинуясь размеренному порядку и подспудно ощущаемому закону жизни.

Но одно дело – прогулка в блаженной праздности, похищение трупа с последующим перезахоронением в лесной чаще – развлечение совсем иного толка. Потому по возвращении домой мистер Хоуп упал на диван в гостиной и забылся тяжёлым сном. На изнанке век его не мучили никакие чудовища. Лишь мягкая бархатная тьма полнилась мириадами голосов. Тихие, едва различимые, далёкое щекочущее эхо смеси неведомых наречий, доносимое ледяными нездешними ветрами.

Проснулся мистер Хоуп совершенно разбитым, однако озноб и боль в натруженных мышцах мгновенно отступили на второй план, лишь только он заметил на полу грязные следы маленьких ног. Рабочий саквояж валялся там, где он его оставил. Мистер Хоуп никогда бы не позволил себе бросить его открытым – вот так, как сейчас. Содержимое в полном беспорядке валялось рядом, но это лишь полбеды. Хуже всего было другое: спешно собирая инструменты, скальпеля мистер Хоуп недосчитался. Нет, он положительно никудышный отец – малыш чудом вернулся домой, и первое же, что попалось ему в руки – папочкин скальпель!

Искренне надеясь, что сын не успел пораниться, мистер Хоуп двинулся на поиски. Цепочка следов привела в холл, а оттуда на крыльцо. На улице его встретила тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев – погода уж который день стояла ветреная. «Сильный ветер – верная примета славно проведённого обряда!» – совершенно некстати вспомнились ему слова помешанного старика. Мысленно пожелав болтливому пьянице разговеться не в то горло, мистер Хоуп направился дальше.

То, что он увидел на садовой дорожке почти у самого входа, едва не вырвало из груди отчаянный вопль. Представьте – красавица Рашель вместо того, чтобы отдыхать под присмотром родни вместе с дочкой, внезапно оказалась здесь! Да, не слишком-то убедительными оказались клятвенные заверения мистера Хоупа в том, что только одну Рашель он любит всем сердцем и ни за что не променяет на другую женщину, будь она хоть весёлая вдовушка приятной наружности, хоть сама царица Савская. И всё из-за того, что на похоронах соболезнования этой самой весёлой вдовушки показались жене несколько кхм… избыточными и лишёнными любой другой цели, кроме коварного и бесстыдного соблазнения горюющего отца. Публичных сцен Рашель никогда не устраивала, она скорее принадлежала к породе тихих, но упорных – застукать, уличить, и вот тогда уже обрушить на голову кару небесную с полным правом. О, женщины! Ни один самый гениальный писатель не в силах сочинить такое, что придёт в голову иной ревнивице.

Переволновалась и упала в обморок? Такое с нею случалось и раньше – и вот теперь Рашель лежала неподвижно, а малыш Гейб тормошил её, пытаясь привести в чувство.

Когда мистер Хоуп подошёл совсем близко, Гейб наконец выдернул скальпель из-за уха матери и повернулся.

Если бы я сказал сейчас, что при виде этой картины мистер Хоуп громко призвал Господа или хотя бы помянул святые небеса, то гнусно солгал бы. Личико Гейба было почти таким, как прежде, разве что чрезмерно бледным. Он бросил мутный равнодушный взгляд на отца и продолжил своё занятие. На этот раз скальпель вонзился в глаз, прелестный голубой глаз дорогой Рашели. Мальчишка сейчас очень напоминал Винни, трепавшего притащенную на порог под Рождество дохлую ворону. Руки ребёнка были перемазаны в крови, как и одежда, но он не обращал на это ни малейшего внимания.

Испустив сдавленный стон, мистер Хоуп бросился туда, где Тим обычно колол дрова. Ноги подкашивались, перед глазами всё плыло, руки ощупью нашли топор. Ещё пара мгновений – и всё было кончено, Гейб умер во второй раз.

Дальнейшее мистер Хоуп помнил очень смутно. Хотя некоторые мысли обладали удивительной чёткостью и почти бритвенной остротой. Ну, конечно, яд, послуживший причиной смерти, и бальзамировка впоследствии окончательно испортили тело, сделав его непригодным для воскрешения.

Но Рашель… с нею он так не поступит, нет. Всё будет совсем иначе – и на этот раз получится как надо.

Когда мистер Хоуп пришёл в себя, то поразился собственной методичности и аккуратности. Уютно гудела раскалившаяся от жара печка, порядок на столе он навёл довольно быстро. В голове царила блаженная пустота. И странная, словно бы чужая радость от того, что Стив Кейси два месяца назад расплатился с ним целой горой угля. Запах? Ну что ж, он всяко лучше жирной и густой вони, что исходила от останков… того существа.

Мистер Хоуп пошарил в кухонном шкафчике, извлёк початую бутылку и плеснул в стакан доверху. Сколько он просидел так – сам не знал, да и не хотел знать. День и ночь давно смешались для него в дикарской пляске.

Он совсем потерял счёт времени, цедя обжигающее зелье и поддерживая огонь, когда до слуха его донеслась какая-то возня у входа. Со стуком отворилась входная дверь, затем послышались тихие шаги и шуршание платья. Мистер Хоуп откинулся на стуле и сделал большой глоток. Повторять ошибку Орфея он не стал. На плечо легла прохладная рука, и мистер Хоуп прикрыл глаза, блаженно улыбаясь тому, что видел на изнанке век. Голос над ухом прозвучал глухо и чуть хрипловато, но чертовски многообещающе.

– Милый, – прошелестело оно.

Финал в исполнении мистера Форестера вышел крайне эффектным. Уж не имел ли он опыта лицедейства? Джос отсалютовал стаканом и немедля осушил его.

– А я сразу понял, что котом дело не ограничится! Но как же это местные не проторили дорожку на запретное плато? Старик-то вряд ли держал язык на привязи, особенно по пьяной лавочке. Наверняка нашлись бы умники и отчаюги и до мистера Хоупа.

– В истории нет ни слова о том, что он был первым и единственным, – мистер Форестер покачал головой, разливая портвейн. – Боюсь, вы невнимательно слушали, Джос.

– Так получается, он знал? И не рассказал о других намеренно? Чудной старикан, право слово. Впору подумать, что он как-то замешан.

– Пока существуют запреты – всегда найдётся тот, кто их нарушит, – довольно сухо ответствовал мистер Форестер. – Не все рассказы об этом получаются увлекательными, слишком коротких или слишком скучных куда больше. А если вы, к примеру, имели несчастье поселиться рядом с бездонной трясиной, где могут погибнуть люди, означает ли это вашу непременную обязанность сделаться сторожем малых сих? Уж лучше сразу мельничный жернов на шею!

На языке вертелась ещё парочка вопросов, но мистер Форестер уставился на Джоса в упор и тем же неприятно суховатым тоном напомнил:

– Новая история сама себя не расскажет. Ваш черёд. Валяйте.

– О, этого добра у меня, как у чёрта пепла, сэр! – самодовольно ухмыльнулся Джос. – Для разнообразия вот вам случай безо всякой сверхъестественной чертовщины. Однако нельзя утверждать, что произойти он мог бы с любым молодым джентльменом.

Началась эта история свежим апрельским утром, когда мистер Чарльз Крайтон, среди друзей носивший ласковое прозвище Мелок, получил очень важное письмо. Вскрыв его, Чарли от радости едва не пустился в пляс и готов был заключить в объятия слугу, принёсшего благую весть, но всё же решил воздержаться от столь бурного проявления чувств. Чопорный Питерс обладал комплекцией и темпераментом шляпной вешалки, что делало его совершенно непригодным для подобных широких жестов со стороны хозяина.

Но как же Чарли был счастлив! Без пяти минут полноправный член клуба «Тримальхион»! Новые знакомства, новая ступень на пути к тому положению в обществе, каковое он был достоин занять по праву. И возможность наконец узреть воочию легендарного основателя клуба – самого лорда Хамфри. Поговаривали, будто бы этот могущественный человек уже одной ногой в могиле, но недавнее его триумфальное возвращение в Лондон опровергало все слухи. Всякому завистнику приятно думать о скорой и неминуемой смерти ближнего, даже если тот не указал имени мерзавца в завещании. От кровных детей лорд Хамфри и правда отрёкся – большой оригинал при больших деньгах – вот уж действительно, настоящая трагедия!

Собираясь в клуб, Чарли уделил особое внимание своему наряду и внешности – впрочем, дни, когда он проявлял небрежность в отношении хотя бы самых мелких и незначительных деталей, можно было бы смело уложить в неполных два десятка. Острые случаи любовной лихорадки – ну, вы понимаете, жуткая штука, способная подкосить любого джентльмена с нежным сердцем и пылкой душой. А наш Чарли вдобавок обладал наружностью весьма необычной – матушка-природа щедро наградила его многими достоинствами, но забыла отсыпать цвета. И если с шевелюрой ещё можно было бы что-то сделать при желании, то кожа и глаза всё равно бы выдавали в своём хозяине альбиноса. Удобная мишень для ядовитых стрел злословия и солнечных лучей. Зонты и шляпы спасали лишь отчасти, глаза Чарли были слишком чувствительны. Потому пришлось изготовить на заказ ещё и очки. От стрел злословия Чарли защищался с помощью лёгкого и весёлого нрава, что склонял его не заострять внимания на людях, лишённых вкуса и чувства такта, даже если они относятся к прекрасной половине человечества. Последнее получалось далеко не всегда, но простим герою эту слабость: кто не страдал из-за женщин – тот не жил. Лучший друг Чарли, Малыш Джон, а точнее сказать мистер Джонатан Тилсбери, всегда утешал его именно так. Ещё со школьной скамьи отношения меж ними установились по-настоящему братские, и Джон, разумеется, играл роль старшего. Человек сильный телом и духом, он считал своим долгом опекать слабых, а по сравнению с Малышом Джоном таковыми, пожалуй, выглядели люди куда крепче Чарли. Комичный выходил дуэт – высоченный, почти семи футов росту, громогласный и немного неряшливый Джон и его бледная изысканная тень.

Вот и сейчас именно протекция Малыша помогла Чарли стать тримальхионцем. И Чарли решил на славу угостить пройдоху в знак признательности.

К назначенному времени Чарли всё же слегка опоздал – что поделать, в гардеробной время словно похищали неведомые и очень коварные воришки. Задумался там хоть на краткий миг – а пролетал час, и даже старания Питерса не могли избавить от этой напасти. Всё, что он приносил, неизменно оказывалось неподходящим. Возможно, Питерс состоял в сговоре со злоумышленниками, но ничем не выдавал своей выгоды.

Чарли вошёл под сень «Тримальхиона», даже не представившись, – впрочем, описание его было бы довольно приметным и так. Двойники существовали лишь в страшных рассказах, подражателей у Чарли набралось бы немного, понятно, почему с ним были столь любезны. А он проявил себя ужасно неловким – споткнулся на пороге, едва не лишившись очков. Затем, пока привыкал к освещению, умудрился налететь на какого-то очень вежливого и не слишком крупного несчастного. Извинился и ушёл в дрейф, ловко прощупывая почву тростью. О здешних внутренних красотах был изрядно наслышан, но проклятое зрение пока мешало наслаждаться даже гостевыми.

– Опять твои хронофаги? – Джона сложно было не заметить или с кем-то спутать.

– Они, проклятые, – повинился Чарли. – Никак не найду способ от них избавиться. Везёт же, как утопленнику – все углы тут собрал, ничего себе боевое крещение.

– Знаешь ли ты, кому от души выписал, а, Мелок? – в голосе Малыша Джона послышалось несвойственное ему обычно злорадство.

– Порогу клуба и кому-то по дороге к тебе. Благо, лорд Хамфри вряд ли прибыл одновременно со мною, и потому не видел этого позора.

– Ему перескажут, не волнуйся. Ты умудрился пнуть его наперсника, и даже не заметил!

– Неужели? – сердце Чарли ушло в пятки. Быть может, это какое-то испытание? – Он не назвал своего имени и не спросил моего.

– Хайрам. И чёрт меня раздери, если я знаю, имя это, фамилия или прозвище в аду, из которого Старик вытащил на наши головы эдакое чучело. Люцифер, Вельзевул… и Хайрам. Звучит недурно! – Джон от души расхохотался.

– Тише! – Чарли тронул друга за рукав и укоризненно продолжил. – Объясни толком, кто он и откуда.

– А я что делаю, по-твоему? Старик привёз его с собой из путешествия, но лучше бы бросил гнить где-нибудь в трущобах Каира. Кто он такой, я тебе скажу – отпетый мошенник! Полностью прибрал хозяина к рукам, выступает чуть ли не как доверенное лицо. Магнетизёр он, гипнотизёр или ещё какой ярмарочный шарлатан-столовращенец, мне плевать, я не впечатлительная дамочка или легковерный олух. На них да, действует неотразимо, только-только прибыл, а уж всех очаровал и даже излечил пару малахольных от воображаемых хворей. В церковь носа не кажет и Старика оттуда отвадил. Мечтает запереть его в поместье, чтоб невозбранно распоряжаться денежками. Советую держаться настороже. Скверных наклонностей человек. Да говорят, он вдобавок… – тут Джон склонился к уху Чарли и шёпотом сообщил такое, от чего скривился бы любой уважающий себя джентльмен.

– Джон! Прошу тебя, не вздумай повторить это во всеуслышанье, иначе он подаст на тебя в суд. И, кроме того, это просто мерзко.

Джон лишь пожал плечами.

– За что купил – за то продаю. Да, сплетни – занятие недостойное, но знаешь, дружище, смотрю я на этого типа и думаю: такой на всё способен. Должен же я упредить, кого к нам занесло, а так – молчок. Трубить о его подвигах будут, когда наконец поймают на горячем. А его непременно поймают, потому что есть предел попущению Божьему.

Чарли эта перспектива ничуть не утешила.

– Если тебя выдворят из клуба, я полечу следом. И кстати, как тебе удалось добиться, чтобы меня приняли без голосования? Это же настоящее чудо! Я слышал, протеже Фреда Партриджа забаллотировали, несмотря на самые блестящие данные.

– Primo – Старик меня любит, а он тут царь и бог. Secundo – он тоже полагает, что ты впишешься как родной, в винном комитете в последнее время недостаёт свежей крови. И tertio – мою идею и твою кандидатуру поддержал Хайрам. Наверняка понял, что разубеждать хозяина в этом случае – дело гиблое, вот и плетёт какую-то интригу. Так что не думай, будто чем-то ему обязан. По доброте душевной он даже смертельно раненую лошадь не пристрелит.

– Здорово ты на него взъелся, – Чарли хотелось, чтобы дурное настроение поскорей покинуло Джона, и бодро провозгласил: – Надеюсь, маленькое пиршество усмирит твой гнев!

– Стоило бы тебе вспомнить о том пораньше, – фыркнул Джон. – Смотри, стервятник пошёл на второй круг. Надо отделаться от него поскорее, чтоб не успел отбить аппетит своими махинациями.

Когда к ним подошёл предполагаемый злодей и висельник, удалось разглядеть его получше. Худой, ростом чуть выше Чарли, а насколько старше их с Джоном – не понять. Может, годился бы в отцы, а может – в старшие братья. Одет элегантно и по последней моде. Тёмные волосы гладко зачёсаны назад. Учтиво улыбнулся Джону и Чарли.

– Мистер Тильсбери, моё почтение. Счастлив видеть в наших рядах свежее лицо. Мистер Крайтон, прошу, не беспокойтесь. Стыд от нелепой случайности – плохое начало. Пусть где-то там на путях провидения столкнулись и разошлись два других господина. А мы начнём сейчас и с чистого листа.

Чарли искренне обрадовался шутке. Выходит, дурацкая оплошность великодушно прощена, а среди воображаемых пороков наперсника лорда Хамфри нет, по крайней мере, мелочности.

– Очень приятно, мистер…

– Хайрам. Так зовут меня все здесь. Как зовёт меня мой друг Хамфри, так зовите и вы, – мягкий приятный голос, плавная речь. Иностранца в Хайраме выдавал разве что акцент, едва уловимый и совершенно неопознаваемый. – Надеюсь, ваши глаза хорошо отдохнули на здешних красотах.

Чарли понял намёк и снял очки. Хайрам улыбнулся шире, показав неровные, но очень белые зубы.

– Гораздо лучше, – без малейшего упрёка и даже с одобрением он взглянул на Чарли, полностью игнорируя медленно, но неотвратимо закипающего от раздражения Джона. – Глаза – зеркало души.

У самого Хайрама «зеркала души» были в тон стёклам очков Чарли и никак не могли принадлежать мошеннику и грязному развратнику. Не было в них ни суетливости, ни затаённой злобы, ни бесстыдства, ни алчности, ни даже простого светского стремления понравиться. Одно только спокойствие много повидавшего человека, словно он хранил какую-то тайну мироздания и не спешил раскрывать её всякому встречному.

– Оставьте свои трюки, Хайрам, – Джон наконец не выдержал. – Покуражились – и будет. Ответьте лучше, где ваш хозяин?

Тон вышел излишне резким, да и вопрос любезностью не блистал. Но мистер Хайрам лишь снова улыбнулся и покачал головой.

– Напрасно полагаете, будто я похитил его у вас. Не прошу непременно полюбить меня, как брата, но ваша враждебность никому не принесёт ни пользы, ни радости. И очень огорчит нашего общего друга.

– В таком случае берегите его покой.

– Всенепременно. Право, на вас невозможно сердиться, мистер Тильсбери! Что есть ваша суровость ко мне, как не прямота любящего сердца? К тому же, вы вновь оказали нашему общему другу неоценимую услугу – он будет рад познакомиться со столь многообещающим молодым джентльменом. Но не сегодня, не сегодня… Не вешайте нос, мистер Крайтон! – Чарли показалось, будто Хайрам подмигнул ему. – Здесь вы уже бывали в качестве гостя, а в доме лорда Хамфри ещё нет. Он большой шутник и оригинал. Не зря о его приватных ужинах слагают современные легенды! И вам посчастливится стать их частью уже завтрашним вечером.

Сердце Чарли замерло от восторга. Ничто не могло омрачить радостный миг, даже почти осязаемая неприязнь Джона, достойным комическим аккомпанементом к которой выступило бурчание пустого желудка.

– Предвкушение – лучшая приправа к грядущим блюдам, – сейчас Хайрам вёл себя скорее как старший брат или кузен. – До встречи, мистер Крайтон. Мистер Тильсбери, – Джону достался учтивый кивок вкупе со взглядом, весьма красноречиво намекающим на обязанности наставника при новичке.

С тем мистер Хайрам и удалился. Глядя ему в спину, Чарли подумал, что меньше всего этот человек соответствовал озвученной Джоном репутации.

– С меня довольно, Мелок! – Малыш Джон поднялся во весь свой исполинский рост. – Готов отобедать хоть в «Битой Долли», лишь бы не тут. Проклятый аспид добился своего, отравил священную обитель ядом лицемерия! Идём, за все антидоты плачу я. И упаси тебя Господь с этим спорить!

Чарли знал, что перечить Джону, когда он в дурном расположении духа – бесполезная трата слов, потому покорно последовал за другом. Джон постановил, что клубов на сегодня хватит, и друзья отправились сначала в «Убежище фавна», где недурно закусили, а затем совершили небольшой тур в поисках новых «антидотов». Джон перестал напоминать грозовую тучу и сделался прежним милягой. После третьего или четвертого кабачка – а может, то был паб или ресторанчик? – Чарли получил ответы на некоторые вопросы. Пригласили их не в загородную резиденцию лорда Хамфри, а в новый его лондонский особняк. Джон раскатисто хохотал и называл Чарли дуралеем, дескать, Старик хоть и крепок, как вековой дуб, но корни покамест не пустил, несмотря на все старания Хайрама.

«Долгих лет Старику! И сил вышвырнуть за дверь всех нахлебников!» – Чарли поддержал тост, а про себя подумал, что враждовать с мистером Хайрамом ужасно глупо. Быть может, когда они оба узнают этого джентльмена получше, Чарли удастся склонить Джона пойти на мировую, либо он сам поймёт, что заблуждался, веря слухам. Порок всегда клеймит своих служителей, а мистер Хайрам достаточно пожил на свете, чтоб гнусные наклонности успели отразиться на его наружности хоть самую чуточку. Вот по лорду Боттериллу и его приятелям Малкольму и Голдриджу сразу видно, что они страшные развратники и богохульные сатанисты. Основанный под их покровительством клуб следовало бы назвать не просто «Вечный», а «Вечный Ад» или лучше того – «Граждане Ада». Юнцы по указке старших творили там кошмарные бесчинства, о коих не стоит говорить даже шёпотом. Рожи у приспешников – как на подбор, хоть сейчас на виселицу. Святоша Боттерилл гаже всех, свёл в могилу двух жён, третья недавно лишилась рассудка – и тут уж муженёк своего не упустил. Полновластными хозяйками Боттерилл-холла нынче сделались старшая дочь лорда и невесть откуда взявшаяся дама полусвета, очередная мисс Файпер или Вайбер с театральных афиш.

Древность рода и огромное состояние дозволяют многое, но к чему непременно устраивать дикие оргии, от которых пришли бы в ужас Нерон с Калигулой, или ради развлечения поджигать конюшни вместе с лошадьми и слугами?

Вечер вполне мирно завершился в «Хромой селёдке», от похода на «танцы» пришлось воздержаться – накануне важного дня стоило соблюсти умеренность. К тому же Чарли на радостях слегка перебрал. Так что объятия Морфея манили его куда больше общества самых обольстительных нимф.

На следующий день друзья отправились в особняк лорда Хамфри. Чарли на радостях совершил невозможное – одержал блестящую победу над хронофагами в гардеробной, потому Джону не пришлось коротать время в ожидании, выдумывая свежие остроты в адрес безобидных слабостей друга.

Дом лорда отнюдь не напоминал сказочный дворец, подобное здание нынче могли возвести для любого обладателя крупных капиталов. Если бы Чарли не знал, сказал бы, что блистающая новизной отделки игрушка – собственность какого-нибудь выскочки-торговца, финансиста или иного пошедшего в гору дельца.

Свою ошибку он понял внутри. Подлинная сила и истинная слава старых традиций встретили его с порога, и во всём чувствовался отпечаток незаурядной личности хозяина. Каприз лорда Хамфри будто остановил время – но никто бы не посмел назвать обстановку старомодной или безвкусной. Причудливой – пожалуй. Лорд Хамфри слыл страстным собирателем редкостей и диковин, а также ценителем искусства.

Античных скульптур в холле хватило бы на целый музейный зал. Или храм. Весьма легко было представить после такого бюст самого лорда Хамфри где-нибудь в нише на лестнице, но великий человек не страдал тщеславием. Вместо парадного портрета гостей встречал «Тримальхионов пир». Чарли снял очки, но в полной мере насладиться скандальным шедевром живописи не удалось. Джон лишь ухмыльнулся и заключил, что Старик намерен задержаться в столице, раз уж привёз с собой любимую картину.

Лорд Хамфри произвёл на Чарли неизгладимое впечатление. Годы не согнули его спины, хотя изрядно прошлись по волосам благородной сединой. Библейский пророк, иерофант, на худой конец император – выбирайте любое сравнение, не прогадаете. Смерил Чарли взором ясным и острым, но вполне благосклонным, на Джона посмотрел, как на непутёвого любимого внука, и убийственно серьёзным тоном отпустил уморительно смешную остроту.

Гостей оказалось немного, но что это были за люди! Для лорда Хамфри – близкие друзья, каким был и покойный дядюшка Джона, для всех остальных – почти небожители, чьи имена не осмеливались произносить всуе без должного благоговения. Очень обнадёживало, что двое из них – повелитель биржевых вихрей и державный атлант из палаты лордов – прибыли с младшими сыновьями, а те оказались вполне приятными парнями, не из числа любителей задирать нос. Джон если и удивился, то ничем не выказал своих чувств.

Третий высокопоставленный гость – божество войны, настоящий идол! – выглядел суровей всех, как и положено. Но достойная жертва в виде поданных закусок смягчила его черты.

Да и кого бы оставили равнодушным столь роскошные яства? Повара на здешней кухне – настоящие кудесники, вот уж воистину, чем сто раз услышать, лучше один раз увидеть. И отведать! Даже с перепёлками под соусом шофруа эти волшебники сотворили нечто особенное, почти на грани ювелирного искусства. Снаружи птички были покрыты слоем заливного желе и кусочками трюфелей, а начинены нежнейшим паштетом из фуа-гра. Но главный фокус заключался в другом. Головы казнённых перепёлок вернули на место и подарили им презабавно выпученные глаза – кружочки варёного белка с крошкой трюфеля в центре.

Джон предпочитал блюда попроще – бараньи отбивные в сухарях с пряным соусом, паштет из утки, жареных пулярок с грибами… Ай, да чего там только не было! Чарли не мог назвать себя обжорой, но тонкие вина, с филигранной точностью подобранные к закускам, поневоле возбуждали аппетит.

Кроме достойных небожителей за столом присутствовал скромный неприметный человечек, как оказалось, личный врач лорда Хамфри. Место Хайрама пустовало.

Когда подали вторую перемену блюд, Чарли воздал должное удивительно вкусному супу, имевшему большой успех у всех, не исключая и лорда Хамфри. Название вылетело из головы под натиском ярких впечатлений, а переспрашивать – означало почти наверняка нарваться на обычную шутку о строжайшей тайне, каковую не раскрывают и под страхом смертной казни. Да ещё и выставить себя полным профаном в области французской кухни. Хотя Чарли всегда подозревал тех, кто хвастался способностью опознать каждый ингредиент сложных блюд, в наглом и беспардонном мухлеже.

Мистер Хайрам возник бесшумно, будто соткался из воздуха. Такой же учтивый, как и при первой встрече – даже с Джоном держался любезно, всячески давая понять, что не держит на него зла. Беседа и вино потекли живее. Мистер Хайрам проявил недюжинное мастерство рассказчика и весьма живо и красочно поведал о чудесах, что удалось повстречать в кругосветном путешествии. О том, на каком этапе пути он присоединился к лорду, не сказал ни слова. «Новички имеют право на глупые вопросы!» – такое выражение Чарли прочёл в глазах мистера Хайрама, когда решил всё же осведомиться, при каких обстоятельствах произошло столь счастливое знакомство. «Одни назвали бы это случайностью. Другие бы сказали, что случайно даже лист увядший не опадает с дерева на землю. Грядущее знают лишь те, кто ходит путями провидения. А я благодарю судьбу за обретение друга. Так было суждено». Джон во время этого разговора осушил только что наполненный бокал и тактично удалился.

Подали третью перемену, и Чарли ощутил своё полное бессилие на поле гастрономической битвы. Вино в бокале не иссякало, но пьяным Чарли себя не чувствовал. Скорее, опьянённым жизнью. На середине увлекательной истории о жутком культе богини Кали к мистеру Хайраму подошёл слуга и что-то шепнул на ухо. Хайрам не успел выйти из образа кровожадного жреца, потому выглядел так, будто услышал некую очень, очень приятную новость. Но наваждение мигом исчезло – преувеличенно сладострастный оскал сменила вполне дружелюбная и чуть грустная улыбка.

– Сожалею, мистер Тильсбери насладился слегка через меру. Не стоит беспокоить никого. О нашем друге позаботятся. Нужен лишь домашний адрес.

Чарли с готовностью сообщил его. Так они с Джоном выручали друг друга не раз, и всегда шутили над этим после.

От плавной речи, вплетающейся в симфонию бесед, неодолимо клонило в сон. К концу рассказа мистера Хайрама Чарли прилагал все усилия, чтобы не задремать, хотя ему было искренне интересно.

– Это поможет, – в руку услужливо легла ножка бокала, и Чарли осушил его до дна.

Мистер Хайрам сказал сущую правду, в некоторых случаях крепкий сон – чрезвычайно полезная, практически незаменимая вещь. Однако пробуждение вышло для Чарли весьма неприятным. Горло саднило, мучительно хотелось пить. Кислота, горечь и резкие незнакомые запахи заполняли всё. Тупая тянущая боль терзала левую руку. Попробовал пошевелиться – безрезультатно. Даже веки отказывались подчиняться, будто налитые свинцом. В странном полузабытьи Чарли услышал голоса. Первый принадлежал лорду Хамфри, второй Хайраму.

– Уверен? С той раскосой девкой недурно вышло, но хватило ненадолго.

– Узнаем, дорогой мой, непременно узнаем. Ешьте, все вопросы потом. Чем свежее мясо, тем лучше. В некоторых источниках и вовсе рекомендуется, так сказать, подача без сервировки. Я полагаю это данью примитивным вкусам древности или личным предпочтениям практиков. Челюсти у вас стальные, мой друг, но человеческие зубы дурно приспособлены рвать добычу живьём.

Чарли с трудом повернул голову, зрение возвращалось менее охотно, чем слух. В неверном свете удалось разглядеть фигуру старого лорда. Он с жадностью поглощал тонко нарезанные ломтики мяса с большого блюда, орудуя вилкой гораздо проворней, нежели за ужином. Хайрам расположился напротив собеседника и был занят изучением разложенных по столу бумаг. Кроме них там теснились склянки с какими-то порошками, листья, коренья, камни и что-то в металлической плошке, вовсе уж монструозное и неопознаваемое на вид.

– Согласитесь, на вкус всё ещё куда приятнее микстур и пилюль. Старинные рецепты прекрасны! Но плохи редкостью компонентов. По счастью, наши с вами предшественники на пути познания установили, что годится и плоть потомков волшебного народца.

– Да, порхай эти твари по лугам, как бабочки, нам понадобился бы только сачок побольше, – ухмыльнулся лорд, цепляя вилкой очередной кусок.

– Увы. Зато потомков куда проще вычислить и изловить. Лишние пальцы, добавочные соски, разные глаза, маленький хвостик – уйма признаков для каждого вида. С определением наиболее ярких экземпляров вроде нашего нынешнего справлялись самые невежественные дикари.

Чарли наконец понял, что за диковина лежала в металлической плошке на столе меж Хайрамом и лордом Хамфри – освежёванная до костей рука. Кожа с неё была аккуратно снята и собрана вокруг кисти, будто не до конца стянутая перчатка. Взгляд Чарли метнулся влево, выхватив и широкие ремни, коими он был надёжно привязан к своему ложу, и болезненную пустоту на месте левой руки. Вместо неё темнел жалкий обрубок. Заботливо зашитая и обработанная по приказу людоедов жалкая культя.

– О, как неловко вышло, – знакомым извиняющимся тоном произнёс Хайрам. – Док! Наш молодой друг выглядит огорчённым. Помогите ему почувствовать себя лучше.

Оказывается, в комнате присутствовал и тот самый неприметный человечек, имени которого не удалось запомнить. Должно быть, готовил свежее адское зелье из ошмётков отнятой у Чарли руки. Но вскоре и это, и всё остальное на свете перестало его беспокоить. Чарли в самом деле почувствовал себя лучше.

Завершив рассказ, Джос выразительно вздохнул и развёл руками.

Мистер Форестер недоумённо вскинул бровь.

– Неужто пустили свинку под нож ради пары отбивных? Смерть здоровяка я ещё понимаю, личная месть, но тут… Экое бессмысленное расточительство!

– Почему сразу под нож? – искренне обрадовался Джос. Хоть кто-то видел главное, не цепляясь за детали. – Но ход ваших мыслей мне нравится! Это было бы куда гуманней.

– В гуманизме меня пока не обвиняли, – мистер Форестер принял удивлённый и слегка оскорблённый вид, но не сдержал улыбки. – А точно ли вы уверены, что без чертовщины не обошлось? Иные лекари-прохиндеи от неё по соседству через дорожку.

– Пусть каждый понимает на свой вкус. Как роль старика в вашей истории о трёх не вполне удачных похоронах.

– Туше, – кивнул мистер Форестер. – А для контраста нам сейчас нужно нечто совершенно ясное. Предельно простое, незатейливое, без избытка возможных трактовок. Раз уж речь зашла о волшебном народце и отсечении рук… Есть одна сказка, а может быть, притча, такая старая, что вы, вероятно, не могли бы о ней слышать. Но если узнаете – только скажите, и я выберу что-нибудь другое.

В горле у Джоса было сухо, как в пустыне. Потому он охотно согласился и припал к своему стакану, призвав на помощь всю волю и стойкость, чтобы не опустошить его залпом.

– Отлично. Случилось это в те стародавние времена, когда волшебные народы жили в соседстве с людьми, пусть и не всегда добром. От фейри Благого двора вреда было меньше, а пользы больше, потому люди и звали их так.

Неблагим двором правил тогда владыка хитрый, сильный и наделённый редким даром убеждения, но на этом его достоинства, увы, заканчивались. Будем честны, башка у него была бедовая, под завязку набитая мечтами и планами. Главная мечта – править всеми народами безраздельно и единолично, чтобы другие короли ему служили и были бы у него на посылках. Добиться этого не так-то просто, пришлось изрядно попотеть и провести некоторые реформы. Для начала он оказал покровительство тем волшебным существам, коих Благой двор и прочие полагали слишком уродливыми, грубыми и дикими – неудобными, одним словом. Оборотни, вампиры, тролли, орки, гоблины – все эти весёлые ребята, без которых, несомненно, в мире жилось бы куда спокойнее. Но малым сим мало и надо. С вассалами Благого двора отношения пришлось налаживать из-под чар личины. Прежние подвиги владыки забыть никто не успел, оттого и нельзя было явиться на порог с дарами и извинениями. Так бы враз погнали, а в новом обличье орудовал не без успеха. Кто-то поверил спектаклю, кто-то проявил разумную осторожность, но в итоге по его наущению были созданы чудесные магические кольца. Ювелирная афера с дальним прицелом – что-что, а суету наводить владыка умел. Презабавная свистопляска началась вокруг тех колец, когда выяснилось, что себя владыка не позабыл и тайно изготовил ещё одно, разумеется, самое главное. Но то ли недооценил противников, то ли от радости не удержал морок – как только нацепил колечко на палец, истинный облик сразу стал виден всем. Крупная вышла заварушка после этого скандала, одураченные правители спуску владыке не дали, от души всыпали горячих по державным шарам и полушариям.

Едва живой вернулся в свои владения покоритель мира, неделю на боку спал и послов принимал стоя. Мысль его от такого распорядка приобрела лёгкость и ясность, потому решил он: оставшиеся кольца разумнее раздать союзникам, они монаршую щедрость оценят куда выше. Особенную благодарность должны были питать людские короли. Человек слаб и недолговечен, а магия колец сильна. Она даровала им новую жизнь и новые силы. Если бы они не стали Призраками, то попросту умерли бы, прожив отпущенный срок.

Армия владыки Неблагого двора росла день ото дня – малые народы, в отличие от великих, быстро плодились в самых скромных условиях. Видя возможность отомстить врагам или просто из любви к старому доброму насилию, к владыке присоединялись всё новые и новые вассалы.

Нельзя собрать огромную армию и держать её в казармах, так что владыка начал пощипывать земли соседей, постепенно вошёл во вкус и простирал свои завоевательные походы всё дальше и дальше. Те города, что не удавалось сжечь, топил в море, грабил и уводил несчастных в плен, ни в чём себе не отказывая.

Рано или поздно ему снова пришлось бы серьёзно схлестнуться с Благим двором – кому ж безнаказанно позволят вести себя на международной арене, будто забежавший в общественную баню бешеный кабан? Конечно, всё мировое сообщество сплотилось против агрессора, даже от людей был толк, не говоря уж о горном народце, который обычно мало интересуется тем, что творится на поверхности.

Победы сменялись поражениями, и воинская удача противников привела их однажды прямо под стены твердыни владыки Неблагого двора. Длительная и напряжённая осада завершилась тем, что владыке пришлось покинуть насиженный трон и выйти побеседовать с недовольными коллегами. Двоих положил в землю, но третьему повезло – отсёк владыке не голову, без которой тот вполне бы обошёлся какое-то время, а тот самый палец с тем самым кольцом. Частицу души туда вложил владыка, потому пустячная рана привела к гибели, пусть и не окончательной. Он, скажем так, сбросил оковы бренного тела и удрал бесплотным и обессиленным духом подальше от победителей. Король, сразивший владыку Неблагого двора, мог бы уничтожить кольцо, но тем и хороши опасные и могущественные артефакты, что никто и никогда не откажется от них, если могущество очевидно, а опасность призрачна. Очередная битва с миньонами бежавшего владыки отправила нового хозяина кольца на дно реки, и волшебная вещь ничуть не помогла избежать этой участи.

Пожалуй, несправедливо упускать из виду ещё одно ценное качество нашего героя – он был всё же дельным лидером, иначе после его исчезновения все союзники сразу дунули бы врассыпную. Но они продолжали досаждать миру, втайне надеясь на возвращение своего господина. Не от великой верности – он просто был единственным, кто смог собрать их под свои знамёна, дать цель и смысл. Отдельные неорганизованные войска, лишённые мощной поддержки, всегда истребляются войсками более цивилизованными.

Прошло немало лет, прежде чем владыка Неблагого двора смог вновь воплотиться и ходить среди живущих. Дабы не выдавать своего присутствия, снова прибег к испытанному средству – взял новую личину. Благой двор и союзники догадывались о его возвращении и даже высылали на разведку сильного чародея, надеясь выяснить личность некоего загадочного строителя цитаделей. Чародей зря топтал сапоги, поскольку владыка учёл прежние ошибки и сильным магам не показывался даже помахать с крепостной стены. Пришлось счесть, будто стройку на руинах разрушенного замка в лесах затеял кто-то из Призраков. Они вообще оказались весьма полезными орудиями своего повелителя и продолжателями его дерзких завоеваний. Неугомонный чародей вновь навестил лесную цитадель, и на сей раз его навыки разведчика превзошли навыки конспирации владыки, тайна была раскрыта. Но любое объединение мудрецов и правителей, безразлично, с магией или без – то ещё сборище самонадеянных эгоистов. Вот и здесь отыскался велеречивец, что сумел отговорить от немедленной атаки и посеять в умах коллег зерна сомнения и нерешительности. Пока собирали урожай и наслаждались его плодами, владыка скопил достаточно сил, чтобы покинуть свой перевалочный пункт на пути к величию без особых потерь и сожалений.

Ах, да, вернёмся к судьбе потерянного колечка. Его на свою беду выловил из мутных речных вод какой-то селянин и на радостях похвастался ценной находкой брату. Увы, трагедия Каина и Авеля повторилась вновь. Простолюдины иной раз куда крепче королей, натура их здоровей, но и проще, так что кольцо не обратило братоубийцу в могучего Призрака. Вначале – в отпетого преступника, а затем – в жалкое существо, назвать которое разумным означало бы отвесить комплимент. Одна мысль осталась в несчастной сбрендившей головенке – охранять Сокровище. Мрачные пещеры в горах для этой цели кем только ни использовались, потому братоубийца, будучи изгнанным из своей деревни, выбрал надёжный путь. Тело его худо-бедно приспособилось к существованию в пещерах, магия Сокровища помогала поддерживать в нём жизнь. Но нездоровая атмосфера и скудный рацион из сырой рыбы и дохлых гоблинов окончательно помутили разум бедняги. Тяжёлый случай раздвоения личности на фоне телесной и умственной деградации. Но нет покоя проклятым – и нет таких пещер, в которые не залезли бы очередные отважные путешественники.

Один из них и нашёл потерянное кольцо, лишив покоя изгнанника-братоубийцу. Как же он умудрился потерять своё Сокровище? Вряд ли тут была замешана магия. Долго ли обронить что-то в темноте, ведя безобразно дикарский образ жизни? Изгнанник понял, кто украл Сокровище, и напал на вора, но тот ловко надел кольцо на палец и был таков. Изгнанник, вместо того, чтобы с горя разбить голову о камни или кинуться в болото, отправился на поиски утраченного. Удивительно, но столь хилое существо выжило и добралось в своих скитаниях аж до земель Неблагого двора. Где и угодило в гостеприимные пыточные подвалы владыки, дабы поведать ему, пусть и не вполне добровольно, зато чистосердечно, что же случилось с треклятым кольцом. Запомните мелкого пещерного засранца, он нам ещё пригодится. Так же подумал и владыка, милосердно дав пленнику сбежать, и незримо взял его под своё покровительство. Без промедления снарядил в поход верных своих Призраков на поиски воришки-путешественника. Казалось бы – плёвое дело. Если бы не вмешательство неугомонного чародея, любителя разведки. Он как раз раскрыл предателя в совете Благого двора – того самого велеречивого сеятеля сомнений. Из темницы бывшего коллеги чародею удалось сбежать лишь чудом. Как только оказался на свободе, разыскал путешественника с кольцом и убедил уехать в дальние края, передав артефакт какому-нибудь подходящему племяннику или внуку. А потом явился к пареньку на день рождения и сообщил, что волшебная штучка для фокусов и розыгрышей, фамильное наследство, – опаснейшая вещь и собственность владыки Неблагого двора. Сделал из мальчишки посыльного, чтоб доставить ценный груз прямиком к Благому совету. Мальчишка, не будь дурак, взял с собой компанию друзей. Да, не будь у маленького отряда никакой поддержки свыше, владыка давно бы получил кольцо назад. Но как ни старались его слуги, изловить паршивцев не удалось. Донесли кольцо в лучшем виде. И тут же были по решению совета назначены исполнителями новой важной миссии – уничтожить кольцо, бросив его в жерло вулкана, что находится ровнёхонько во владениях Неблагого двора. Та ещё задачка для толпы ребятишек, а? Особенно на фоне вихрей войны, вызванных к жизни колдуном-предателем. Путешествие, я вам скажу, выдалось на славу! Засады, погони и сражения – масса возможностей для геройской смерти.

Владыку мудрецы Благого двора отвлекали как могли, обманом убедив, что желанное кольцо находится в других руках. Бесчисленные войска отвергнутых созданий двинулись в бой, чтобы их господин смог вернуть своё. Близка была победа, но и мальчишки с кольцом времени не теряли. Прошли всё – снежные бури, озеро с гигантским кальмаром, полчища монстров и огненного стража. Козни пещерного засранца – я говорил, он нам ещё встретится! – завели даже в логово чудовищного паука, но и это не помешало добраться до окрестностей вулкана.

Лишившись за свои проделки должности проводника, пещерный засранец продолжал скрытно следовать за поредевшим отрядом и в сердце огненной горы застал прелюбопытное зрелище. Мальчишка у самого жерла наконец понял, сколь глупо уничтожать источник огромной силы просто потому, что ему велел это сделать совет многотысячелетних умников. Надел колечко на палец и объявил себя владыкой мира. Потому-то миссию доверили босоногой деревенщине, сами великие мудрецы и могучие маги и до горы бы не добрались, а уж чего натворили бы – можете себе представить. Владыка Неблагого двора тотчас понял, что его обвели вокруг пальца, и приказал Призракам отвлечься от истребления врагов и всё-таки принести ему кольцо.

Но пока парень осмыслял новообретённое величие на краю огненной бездны, пещерный засранец напал на него, в пылу борьбы отгрыз палец вместе с кольцом и – удивительно дурное везение! – оступился и рухнул в пылающие недра вулкана. Всё было кончено.

Владыка обратился в чёрный дым и был развеян первым же порывом ветра. Печальный конец великих замыслов по вине нелепой случайности.

– Так значит, он погиб безвозвратно? – спросил Джос, удивляясь представлениям мистера Форестера о простом и незатейливом. Десятки вопросов мелькали в голове, сменяя друг друга по мере того, как продвигалось повествование, но перебивать рассказчика означало проявить бестактность. Разумеется, под финал с языка сорвался самый дурацкий вопрос, и теперь Джос слегка жалел о том.

– Есть вещи похуже смерти, – и снова было непонятно, шутит мистер Форестер или нет. – Особенно для созданий древних и волшебных. Но некоторые истории должны заканчиваться вовремя.

– Пожалуй, – согласился Джос. – Если бы одни и те же герои без конца гибли и оживали для новых свершений, следить за их приключениями рано или поздно наскучило бы.

Мистер Форестер наполнил стаканы и поднял свой с ободряющей улыбкой.

– За новые свершения новых героев!

– Намёк понял, сэр! – улыбнулся Джос и выразительно кашлянул, прочищая горло. – Такого эпоса, как у вас, не обещаю, но откуда ему взяться в тихой гаитянской деревушке? Всех потрясений – недород да непогода. Или хворь какая у скотины. Но такого там не приключалось, а приключилось вот что – помер местный хунган. Помощника-хунси взять в обучение не успел, вот и осталась деревня без жреца. Но пусто место свято не бывает, прибился к ним вскорости старик один. Даром что чужак, знающий оказался человек этот Вьехо, дело колдовское понимал. Не иначе, духи послали его, чтоб защитить людей, – нельзя в деревне без хунгана, это всяк скажет. С виду – плевком перешибёшь, тощий да хромой вдобавок, а почуяли скоро все в деревне – сильный человек к ним пожаловал, человек Хозяина перекрёстков. Поселился Вьехо в хижине прежнего хунгана. Нрав у старика оказался крутой, но весёлый – всё у него с шуткой да прибауткой, а уж ругался – иные рты раскрывали, заслушавшись. Большую власть взял в деревне и помаленьку начал этим пользоваться. Всё лучшее ему несли – вроде в открытую не просит, всё эдак намёком, по-хитрому. А если не дать – жди беды, не хунгану отказ, а Отцу путей, что через его глаза на мир смотрит. Закроет великий лоа хорошие дороги, одна только и останется – в могильную землю, к Хозяину кладбища.

Молодой Иво сразу невзлюбил нового хунгана. С какой же это стати нужно уделять часть урожая и лучшие куски мяса чужаку? Откуда всем знать, как без него жили бы, может, ничуть не хуже, а даже и лучше? Прежний хунган ничего не требовал для себя, только для обрядов и подношений лоа. А этот гнусный старикашка, того и гляди, жён и дочерей к себе водить прикажет, так всем голову заморочил. Недобрые духи за ним, и веселье его недоброе. Но чутьё, как говорится, к делу не пришьёшь, не убеждали речи Иво жителей деревни собрать сход да спросить жреца по всей строгости, так ли много нужно духам, чтоб люди иной раз последнее отдавали. Когда сын старосты от лихорадки умер – что сказал хунган? «Перечить лоа – мочиться против ветра. Я просил Хозяина кладбищ не рыть этой могилы. Он сказал своё слово». Лживые увёртки!

В то утро Иво как раз собирался пойти к старику и высказать всё, что было на душе. Жена отговаривала Иво – зачем зря ссориться с хунганом и мутить воду? Жили тихо и мирно – чем плохо? Но Иво не послушал жену, вышел на двор – и видит у калитки кого же? Хромого Вьехо! Стоит, опершись на свою клюку, да улыбается. Рассердился Иво, закричал старику:

– Убирайся прочь! Я не звал тебя!

– Звать не звал, а идти ко мне собирался, – ответил хунган. – Зачем кричишь, скотину пугаешь, людей смешишь? Шуму с тебя много, толку мало. Хочешь понять, на что мне дары от добрых людей – так поступай в учение. Будешь хунси, а если смогу вложить в башку твою немного ума через задние ворота, и хижину мою займёшь, как срок придёт. Ты человек Хозяина леса. Только без посвящения он тебя слышит, а ты чурбан глухой.

Рассмеялся Иво в лицо старику:

– Какой же ты хунган? Ты грязный наглый бокор! Чем идти к такому в услужение, лучше утопиться в болоте! Кто на мир смотрит через тебя – может, одни только жадность твоя да хитрость?

– Не веришь мне – сам спроси. Далеко ходить не надо, любой перекрёсток ночью сгодится. Если не струсишь, конечно, – криво усмехнулся старик. Заодно узнай у Хозяина дорог, отчего ты дурак такой на свет уродился. Глядишь, пожалеет да расскажет.

С тем и ушёл Вьехо со двора, оставив Иво в бессильном гневе, а жену его и дочку в большой тревоге. Слова колдуна не давали покоя – ох и коварен хромой Вьехо, послать Иво к Хозяину путей ночью, да ещё и трусом обозвать! Представил Иво, как начнут потешаться над ним соседи, станут спрашивать наперебой: «Иво, настырный Иво, что сказал тебе великий лоа, почему ты дурачок?»

Дождался звёзд на небе, плюнул и пошёл искать перекрёсток подальше от деревни. Не хватало ещё, чтобы кто-нибудь увидел его неудачу. А ведь если повезёт, можно попросить Хозяина перекрёстков, чтоб он помог доказать правоту Иво и посрамить лжеца.

Нашёл подходящее месте в лесу, встал посередине – а что сказать-то, и не знает. Решил своими словами, от сердца просить.

– Великий лоа, отец всех путей! Открой мне ворота!

Раз крикнул, второй, третий, дальше кричал, пока не охрип.

– Открыть бы тебе тех ворот, из каких валит весь народ… – раздался за спиной Иво скрипучий голос. Вздрогнул, обернулся – а там снова Вьехо, будь он проклят всеми богами и духами! – Зенки-то ладошками придержи, балда. Не ровен час, выпадут да укатятся. Вот морока жёнке с дочкой – был глава семьи просто дурачина, а теперь ещё и слепой. Не работник, не добытчик, жизнь без дела, язык без привязи.

– Угрожать мне вздумал? – спросил Иво, сурово скрестив руки на груди.

– Да, вежеству тебя не учили, – старик разочарованно прищёлкнул языком и пошёл вкруг Иво, разглядывая так, будто видел впервые. – Когда помочь просишь, какое слово сказать надо? С виду лоб здоровый, а на деле дитя малое, неразумное – битый час орал да портки измарал. Табачком-то хоть угостишь, сынок?

От такой наглости Иво остолбенел.

– Так, так, башка дырявая, карманы порожние, – продолжал издеваться Вьехо. – Знаю, зачем явился – ума добыть. Этого добра отсыплю, подставляй мешки! – старик ловко перехватил свою клюку и отвесил Иво пониже спины пусть и не сильный, но очень обидный шлепок. – Ну как, прибавилось чего? Вижу, маловато будет, добавить надо! – тычки, шлепки и насмешки посыпались градом, Иво вертелся, как мартышка у растревоженного гнезда диких пчёл, но клюка Вьехо разила без промаха.

Тогда Иво в ярости схватился за клюку и вырвал её у старика. Тот присвистнул и заулыбался ещё шире.

– Э, никак сам себя бить будешь? И вправду чуток поумнел! Валяй, а я счёт вести стану. Только портки сними, чтоб лучше доходило.

Бить старых и немощных дурно, но ведь Вьехо сам напросился!

– Вот тебе раз, старая образина! – зарычал Иво и швырнул палкой в злодея. По ушам ударил оглушительный петушиный крик, чёрная крупная птица вспорхнула из-под ног Иво и скрылась в зарослях. Наваждение пропало. Узорная клюка в траве оказалась просто толстой корявой веткой.

Заморочил его колдун, потешился и был таков. Счастье, что эдакого позора никто в деревне не видел. Что старик там плёл про Хозяина леса? Один раз Иво уже поверил – и стал жертвой злой шутки. Стоит ли верить снова? Но как вернуться в деревню и спокойно смотреть в глаза колдуну после такой трёпки… Начертал Иво в пыли охотничий знак на удачу, какому выучился у своего отца, и взмолился теперь уже Хозяину леса, прося помощи против бесчестного врага. Лесной лоа Хозяину перекрёстков родной брат ведь, может, хоть он сжалится. За правду и справедливость стоит Иво, и о дарах в другой раз не забудет, вдвойне поднесёт.

Ответа на свои мольбы Иво не услышал, лишь шум ветра под пологом леса да голоса ночных птиц. Так и побрёл восвояси, злой и опечаленный.

Когда на горизонте показалась родная деревня, Иво различил знакомый силуэт дочери – выбежала встречать его, как делала не раз. Но сегодня он нёс домой только горечь и стыд. Силы покинули Иво. Ноги подкосились, в глазах потемнело, и он рухнул в густую траву. Собрал волю в кулак, заставил себя двигаться – пусть ползком, но так выходило куда легче. По бокам шуршала трава, впереди отчего-то было совсем темно, а внутренности терзал жуткий голод. Мясо, только мясо могло утолить его. Оно было совсем рядом. Иво почуял добычу, она сама пришла к нему – наконец-то можно насытиться! В воде всё кончилось бы гораздо быстрее, но жертва была слабой. Завидев его, могла только кричать и бежать, но бежала слишком медленно. Пронзительный вопль оборвался, в пасть потекло горячее, зубы дробили хрустящее и рвали мягкое снова и снова. Маленькая вкусная обезьянка.

Кричала она, как оказалось, не зря. Заглатывая очередной кусок, он слишком поздно заметил стаю сородичей жертвы. Ускользнуть не вышло. Его вмиг окружили, обступили и принесли боль и тьму на концах длинных палок.

Наутро вся деревня судачила о том, как огромный крокодил ни с того ни с сего пришёл на окраину деревни и растерзал дочку смутьяна Иво. Сам Иво пропал невесть куда. Должно быть, пал первой жертвой людоеда.

Хромой Вьехо вознёс хвалу великим духам за то, что дело обошлось малой кровью. И строго велел молодой вдове не плакать по мужу и дочери – добрые духи ведь там, где веселье и радость, а слёзы и горе – лакомая приманка для злых. Потом долго и придирчиво осматривал пасть мёртвого чудовища, выбирая самые крупные зубы. Всем ведь известно, что из крокодильих зубов получаются славные обереги!

Мистер Форестер встретил финал рассказа лёгкими аплодисментами.

– Знатно, знатно! Герои у вас редкие олухи, как на подбор. Но этот просто нечто! Настоящий чемпион глупости – оскорбить обоих братьев-лоа по очереди и совершенно ничего не понять. Нос к носу столкнуться с могущественным духом-шутником – и кинуть в него палкой!

– Да, не светочи разума, – немного обиделся за своих ребят Джос. – Но кто обстоятельно докажет, что любой из парней – жалкая выдумка, а не живой человек, каковых полно сплошь и рядом, пусть плюнет мне в стакан. И я выпью!

Мистер Форестер фыркнул и примирительно похлопал Джоса по плечу.

– Не горячитесь. Ваш стакан в полной безопасности, но пить придётся. Настал мой черёд рассказывать. Перенесёмся в далёкие русские земли – да-да, не удивляйтесь. Там тоже могут кипеть страсти не менее жаркие, чем на Гаити. И встречаются юнцы, в запальчивой близорукости своей не узнающие ни чёрта, ни бога, даже если доведётся крепко поспорить с кем-то из них. Эту в высшей степени запутанную историю мне поведал мой хороший приятель, доктор Шуман. Гениальный мозгоправ, золотая голова и на редкость приятный малый. Всякого он повидал на своём веку – немудрено при его-то профессии! – но с такой фантасмагорией столкнулся впервые. Началось всё вполне буднично, когда в лечебнице на попечении доктора Шумана появилась новая страдающая душа. Без имён нам придётся обойтись, сами понимаете, врачебная тайна. Назовём этого пациента, скажем, Романтик. Учёный человек, тонкая творческая натура – вот она-то его и подвела. Будь он толстокож, как носорог, а ещё лучше – совершенно бездарен, ловок и пронырлив, душевное здоровье его ничуть не пострадало бы. Дело в том, что он решился осуществить давнюю мечту – написать роман о Понтии Пилате и событиях, предшествовавших казни Христа. Причём показать их именно глазами Пилата. Идея, право, первый сорт! Исполнение не подкачало, достало таланта. Презанятная вышла вещица. Но дальше с нею получилось, как часто бывает – если писаный кровью сердца роман сходу не зарежут издатели, всегда есть критики. О, вижу понимание и сочувствие в ваших глазах, потому не стану углубляться в подробности. Жернова мира высокой литературы и жизненных неурядиц попросту перемололи и выплюнули дебютанта на мостовую у ворот лечебницы доктора Шумана. А рукопись пошла на растопку камина ещё до того, как Романтик лишился жилья и последних надежд.

Дальше – тоже ничего необычного, вроде бы. Доставили в лечебницу молодого парнишку, назовём его Поэт, хотя это имя было бы для него чересчур лестным. Марал бумагу – и только, но пытался задирать общественность богоборческими выпадами. Вонделовский Люцифер из него вышел скверный, на плаву держался лишь за счёт милости судьбы и симпатии своего ментора и патрона, маститого Литератора. Загребли молодчика чуть не с улицы. Приятель доставил после того, как Поэт знатно покуролесил – явился в ресторан без штанов, зато с горящей свечкой в руках, набил пару физиономий, нёс какую-то полнейшую чушь. Внезапное буйное помешательство на почве религии. Уже в клинике требовал отправить весточку царю – страшно подумать, какому именно! – с просьбой прислать конных стрельцов для помощи в розысках таинственного иностранца, то ли убившего Литератора, то ли предсказавшего его смерть. В сознании бедняги Поэта всё смешалось – какая-то женщина с постным маслом наперевес, разбитая копытами честной мещаночки голова друга и патрона, подозрительные типы и нечистая сила. Но самое забавное – шпион-убийца-предсказатель назвался не только профессором истории и специалистом по чёрной магии, но ещё и знакомцем Канта и… Понтия Пилата! Вообразите, какой чудак – сообщать подобное, не заботясь придать этому вид оригинальной шутки. Но разглагольствования в парке на богословские темы – как хорошая драка, к ней всегда приятно присоединиться самым разным ценителям жанра. Впечатлительный юнец вёл себя с новым собеседником слегка невежливо, я бы даже сказал, свински грубо – но что взять с мальчишки, кроме анамнеза: не джентльмен, образование скверное, избалован безобразно. Пороки невелики и вполне исправимы парой-тройкой хороших жизненных уроков.

Так вот, друг и патрон Поэта правда погиб, угодив под экипаж, а Поэт, разумеется, обвинил во всём загадочного иностранца, предназначив ему роль злодея в своей картине бреда. Доктор Шуман лично увещевал бедолагу остаться в лечебнице, хотя никоим образом не обязан был миндальничать с буйным больным. Научный интерес и широта души! Другой бы приказал сунуть дебошира в ванну со льдом, а потом позволил дюжему санитару, схлопотавшему от Поэта в морду, слегка восстановить мировой баланс справедливости, но только не доктор Шуман. Его стратегия дала свои плоды – Поэт получал необходимое лечение без привязи к койке и даже в рамках весьма щадящего общего режима подружился с Романтиком. Запомните этих товарищей, наберитесь терпения и слушайте дальше. История эта – настоящий детектив!

Иностранец-профессор на самом деле прибыл в город, да не один, а со свитой. Назовём его Гастролёр – почему нет, коли он действительно дал представление в одном из столичных театров. Какое отношение исторические изыскания в области чёрной магии имеют к сцене? Вот и доктора Шумана заинтересовал этот вопрос. Если вы представили себе пару отделений унылого заумного бубнежа, способного преотлично заменить собою снотворное, только вместо университетской кафедры подмостки кабаре – немедля выкиньте эту идею в канаву.

Самое удивительное, что так называемый «чёрный маг» в представлении почти не участвовал. Вышел, покрасовался, пространно побеседовал со своим помощником о временах и нравах, а дальше молча сидел в кресле. Помощник – тот подозрительный тип, которого мельком видел Поэт в своей нелепой погоне, назовём его Гаер, – играл роль главного трюкача. Был с ними ещё чёрный кот внушительных размеров, выдрессированный ходить на задних лапах и откалывать иные штуки почище этой.

Начали с простеньких карточных фокусов, ну, знаете, когда фокусник глотает колоду карт или растворяет её в воздухе, а потом она обнаруживается в кармане у кого-то из зрителей, подсадного или нет – зависит от мастерства артиста. В чём-то эдаком Гаера и заподозрили – тонкий расчёт и знание душевных движений добрых горожан помогли ему блестяще выйти из положения. Скептик в партере нашёл за пазухой целую пригоршню денег, а после из-под сводов зала на зрителей пролился настоящий золотой дождь! Уж, конечно, все были в восторге, особенно когда убедились, что их осыпали не бутафорией. Поднялась невообразимая суета и кутерьма, пришлось даже пригласить блюстителей порядка и вывести из зала самых экзальтированных охотников за дармовым богатством.

Больше всех пострадал конферансье. Честный труженик сцены, но умом не царь Соломон. Никак не мог понять, что его участие в представлении стоило ограничить объявлением артистов. Старался в меру разумения, выдавал натужные репризы одна неуместней другой, потому его тоже сделали частью спектакля. Гаер публично назвал его лгуном и пожелал узнать у публики, какое наказание лучше выбрать. Vox populi – vox diaboli, несчастному ещё повезло, что случайный шутник с галёрки крикнул простое и незатейливое «Башку долой!»

Варварство тотчас исполнили с помощью кота. Алле-оп! – и голова с плеч! Натуральный цирк, гран-гиньоль и данс макабр. Кровь фонтаном, крики ужаса, дамы в обмороке… Но не может же и вправду оторванная голова обещать больше не молоть всякую чушь о массовом гипнозе? Трюк навроде тех, когда кудесник тупой пилой терзает красотку-помощницу, а она улыбается и машет публике. Ну или изображает предсмертные конвульсии. По требованию зрителей голову благополучно нахлобучили на обрубок шеи и отпустили конферансье с миром. Он об этой импровизации предупреждён не был, и вообще воспринял унижение слишком близко к сердцу, потому вскоре влился в стройные ряды пациентов моего друга Шумана.

Гастролёр со свитой, надо сказать, подкинули ему изрядно работёнки. Поправка душевного здоровья понадобилась не одному только конферансье. Запойный директор театра, его помощник, а затем и управляющий – рехнулись все. И очень боялись, что без бронированной камеры им не укрыться от Гастролёровой банды.

Ах, да, вернёмся обратно на сцену. Третий номер программы весьма обрадовал дамскую половину зала, а впоследствии и мужскую половину города. Вообразите, какова махинация – обмен старых нарядов, туфель, украшений и иных женских радостей на новые, да ещё по последней заграничной моде! Тут на помощь Гаеру и коту пришла рыжая служанка – эдакая фам фаталь с пикантным шрамом на шее. Должно быть, во время очередного фокуса с распилом у барышни что-то пошло не совсем по плану. Бешеный успех, толпы прелестниц потекли на сцену рекой. Продолжалось это непотребство довольно долго и тоже без курьёзов не обходилось. Не всякий кавалер рад блистательному преображению своей дамы – и таких я судил бы по всей строгости закона жизни.

Совсем уж мелочей, вроде публичного разоблачения бурной личной жизни какого-то театрального деятеля, всерьёз принимать не будем. Слухи, сплетни, в конце концов, свободные нравы служителей Мельпомены – ни для кого не секрет. Требовал раскрыть тайну увиденных чудес, а получил летопись своих фокусов – слегка вульгарно, но вполне по заслугам. Отличная финальная точка, яркий флажок на мачте тонущего корабля. Зал окончательно погрузился в хаос, шум стоял такой, что кому-то в мяуканье дрессированного кота даже померещилась человеческая речь. Будто никогда не слышали о благородном искусстве чревовещания.

Гастролёр и его приспешники исчезли, как не было. Вижу, вы уже догадались: да-да, дармовые деньги обернулись конфетти и ещё каким-то мусором, вызвав переполох среди торговцев – не все зрители поспешили спустить внезапную прибыль в театральном буфете. Что до нарядов – ах, прелестный конфуз! – милые дамы, преобразившиеся в «салоне мод» с помощью рыжей девицы и Гаера, потом со всех ног бежали по домам, поскольку их изысканные туалеты в одночасье сменились одною на всех одеждой – костюмом Евы. И, в отличие от прародительницы, им не досталось даже фигового листка.

Подручные Гастролёра какое-то время продолжали орудовать в городе. Погромы в лавках, поджог одного из старейших ресторанов столицы – тут окончательно проявилась их бандитская сущность. Причём гипноз и прочее штукарство они не бросили – очевидцы божились, что видели вовсе не кота, а низенького толстячка с роскошными усами.

Из-за проделок этой парочки на попечении моего друга едва не оказалась чёртова прорва народу – начитавшись ужасов в газетах, любое безобразие добрые горожане принялись оправдывать вмешательством либо Гастролёра, либо его подельников. Уж до того дошли, что и громкое убийство иностранного посла приписывали скандальной шайке.

Кто говорил с умыслом, чтоб вместо тюремной камеры обосноваться в уютной палате и за свои поступки не отвечать, а кто совершенно искренне. Волна массовых психозов накрыла город. Чего только людям не мерещилось! То какого-то чиновника «черти побрали», а его наряд так и остался в кресле и продолжал отдавать распоряжения и подписывать бумаги. А то – служащие одной фирмы разом затянули тоскливые песни каторжан и никак не могли остановиться. Друг мой Шуман пришёл в глубочайшее изумление, когда к воротам его лечебницы подкатила вереница экипажей с несчастными «хористами». Весело заехали, можно сказать, с музыкой. Спросите, отчего всех непременно к нему? А куда ж ещё-то, случаи один другого краше. «Хористов», между прочим, он за два часа вернул к разумной жизни по какой-то своей секретной методе.

Не всеми занимался лично, но счётец Гастролёру и его банде и без того выставил бы изрядный, доведись им когда-нибудь встретиться.

Тем временем посреди этой кутерьмы умер Романтик. Скончался тихо, в одночасье, безо всяких предпосылок. Когда сообщили горестную весть о судьбе соседа, Поэт внезапно огорошил всех странной фразой: «Я знаю, что сейчас в столице умер ещё один человек. Это женщина!»

И представьте себе – у знакомца моего друга Шумана действительно умерла жена. Молодая, красивая, сроду на здоровье не жаловалась. И вдруг – раз и всё. Успела только прислугу позвать, схватилась за сердце – и упала замертво. Точь-в-точь как бедняга Романтик.

– А Поэт? Что с ним стало? – не выдержал Джос, окончательно запутавшись в хитросплетениях этой истории. Мистер Форестер, однако, ничуть не обиделся, что его прервали.

– Не сомневайтесь, мой друг Шуман привёл его в полный порядок. Вылечился парень, вырос в серьёзного учёного-историка. Всяко надёжнее кропания глупых стишат на потеху публике.

– А Гастролёр и его банда? – если уж плотину выдержки прорвал поток вопросов, сдержать его не так-то просто.

– Несмотря на все усилия стражей порядка, преступников не поймали. При таких-то талантах – ничего странного, – усмешка мистера Форестера вышла слегка двусмысленной. Чьи именно таланты и в каком ключе имелись в виду, он не уточнил. – В этой истории вообще больше вопросов, чем ответов, тут вы правы. Но мой друг Шуман всё же не сыщик. И уж тем более не склонен разводить лишней метафизики там, где всё можно объяснить фактами вполне обыденными. Просто любопытный случай из его врачебной практики и жизни русской столицы.

– Это он вам пересказал содержание романа о Понтии Пилате? Вы ведь упомянули, что Романтик сжёг свою книгу.

– Вы ведь не думаете, будто я с помощью чёрной магии перенёсся во времени и спас рукопись из камина, чтобы добыть себе чтиво на вечер? – вопросом на вопрос ответил мистер Форестер.

Джос от смеха едва не подавился портвейном.

– Ну уж, скажете тоже! А было бы недурно в самом деле уметь такое. Есть у меня одна история, так там всё начинается…

– Придержите коней, Джос, – неожиданно перебил его мистер Форестер. –Завершим пока ваше испытание, результатом я вполне доволен. Потом поведаете и эту, и многие другие. Оставьте что-нибудь про запас. А сейчас беритесь за перо, вам не впервой.

Обрадованный Джос полез в недра чемоданчика за бумагой и письменным прибором.

«…поступает в полное распоряжение мистера Сэмюэля С. Форестера, эсквайра… в должности секретаря получает… на следующих условиях… начиная с…»

Джос старательно выводил фразу за фразой под диктовку, особо не задумываясь над тем, что пишет. Мельком глянул на часы – и поразился тому, сколь мало времени прошло, если им верить. Быть может, они сломались, но взгляд в сторону окна развеял это заблуждение.

– Больше внимания, Джос. Не то навалите какой-нибудь ерунды, придётся вымарывать, – довольный голос новообретённого патрона живо отвлёк от размышлений.

– Простите, сэр! Готово, извольте перечесть.

– Я вполне уверен, что вы ничего не переврали и не добавили от себя. Мы могли бы попросту ударить по рукам, но надо же дать вам достойно попрощаться с прежним ремеслом и прежней жизнью, – мистер Форестер поставил размашистую подпись и передал бумагу Джосу. Он расписался в свою очередь и вопросительно глянул на патрона. Тот с улыбкой прибрал контракт и поднялся.

– Нам пора. Путь предстоит неблизкий, потому отбываем сей же час.

– Так скоро? Но как же… – от таких известий Джос слегка опешил.

– Проще простого. Даже если у вас на квартире в шкафу мешки краденого барахла, а под полом – свежий труп проститутки с перерезанным горлом, будьте спокойны, обо всём позабочусь, – заверил мистер Форестер. – Живее, Джос. Или вино всё же ударило вам голову?

Джос уж и сам не был уверен. Хотел попрощаться с Нэлл – и не нашёл её взглядом. Обычный вечер в «Короле и капусте» протекал шумно и весело – немудрено, что Нэлл о них позабыла. Мистер Форестер, несмотря на хромоту, двигался столь стремительно, что Джос едва поспевал за ним.

– Куда же нам предстоит отправиться, сэр?

– Увидите, – весьма лаконично ответил мистер Форестер и толкнул тяжёлую дверь.

Джос тотчас оглох, ослеп и чуть не задохнулся. Резкий порыв ветра обдал жаром и едва не сбил с ног, лишь железная хватка мистера Форестера помогла удержать равновесие. Яркий солнечный свет беспощадно бил по глазам даже сквозь веки. На зубах почему-то хрустел песок. Кашель вышел сродни крику новорожденного и хрипу умирающего разом – громкий и требовательный, но вместе с тем заполошный и жалкий.

Отрезвляющий тычок тростью под рёбра прервал это безобразие.

– Можете открыть глаза, Джос. Мы прибыли.