Кассиопея

Поезд дернулся и остановился. В стаканах на столике звякнули ложечки.

Лариса с ногами забравшись на полку, сидела напротив и лениво водила пальцем по экрану смартфона.

– Дим, что это за станция? – не поднимая головы, спросила она.

Светловолосый мужчина отодвинул занавеску и выглянул в окно. Чуть дальше по ходу движения виднелось серое здание вокзала с названием населённого пункта.

– Алëхино, – он взял стакан, сделал глоток остывшего чая и поморщился.

– Ясно, – Лариса улыбалась какой-то смешной вещи в сети.

«Что тебе ясно?» – Дима с досадой посмотрел на жену.

Та всё так же сидела, уткнувшись в экран. Улыбалась, морщилась или хмурила подведенные брови, в зависимости от того, что появлялось в ленте.

– Выйду покурю, – процедил Дима, поднимаясь.

– Ага, иди. И купи, будь добр, минералки. Душно что-то.

В дверях он обернулся: крашеная блондинка, ярко намазанные губы, густо подведенные брови, длинные накладные ресницы – кукла. Пустоголовая кукла.

Пропустив в узком коридоре вагона грузного, с блестевшей от пота лысиной, пыхтящего мужчину и высокую короткостриженую темноволосую женщину, Дима вышел в тамбур и по лесенке спустился на перрон.

Проводница – немолодая женщина в серой униформе, неодобрительно покосилась на него и сказала:

– До отправления – пять минут.

– Успею, – Дима бросил взгляд на часы, достал сигареты и закурил.

Неспешно и с удовольствием затягивался, медленно выдыхал дым и смотрел по сторонам.

Вокзал как вокзал. Обычная для таких мест суета, беготня, толкотня.

Вон стоят, обнявшись, парень и девушка – то ли встретились, то ли расстаются.

Вон, перебирая коротенькими ножками, бежит малыш навстречу раскинувшему руки мужчине. Миг, и ребенок в крепких объятьях отца.

Вон старушка со старинной детской коляской призывно кричит:

– Пирожки горячие! Яблочки моченые! Огурчики соленые! Семечки!

Двадцать первый век, а все как и прежде. Как десять, двадцать, пятьдесят лет назад. Вокзальная жизнь – это нечто неизменное и стабильное. И эти сцены можно будет видеть, столько сколько будут существовать вокзалы.

– Мужчина, отправляемся, – раздался голос проводницы.

Дима кивнул, затушил окурок в урне и споро поднялся по ступенькам.

В купе были новые соседи: давешний толстяк и темноволосая женщина. Толстяк, отдуваясь, вытирал пот с шеи и лысины. Майка его на груди и подмышками украшалась темными пятнами. Женщина сидела у окна, чуть откинувшись назад и прикрыв глаза.

– Здравствуйте, – Дима уселся рядом с женой.

– Ага. Будем знакомы, – толстяк протянул руку. – Нам с вами ещё часов двенадцать ехать. Меня зовут Женя, а это, – кивок в сторону женщины. – Моя жена – Екатерина.

Дима представился и пожал мягкую влажную ладонь.

– С вашей супругой мы уже познакомились, – толстый Женя улыбнулся Ларисе. – Нашли, так сказать, общий язык.

Лариса чуть потупилась и кокетливо стрельнула глазами в сторону толстяка. Затем перевела взгляд на мужа и капризно надув губы, спросила:

– Димочка, а где же минералка?

– Прости. Я забыл, – он действительно и не вспомнил о просьбе жены. – Да и времени мало было.

Губы надулись ещё больше, между бровей появились две вертикальные морщинки – явный признак надвигающейся бури.

– Ларочка, зачем же вам минералка? – в руках у Жени появилась пузатая бутылка.

Надо же – пяти минут не прошло, а уже Ларочка! Интересно, как она отнесётся к ненавистному сокращению имени?

Но чудо – морщинки меж бровей разгладились, лицо озарила лучезарная улыбка, из-под ярко накрашенных губ сверкнули белые зубы.

– Ой, ну разве что – чуть-чуть.

– Ну конечно – по чуть-чуть. Димон, присоединяйся. За знакомство, – толстяк сделал характерный щелчок по кадыку.

– Нет-нет! Что вы? – Лариса картинно округлила глаза и замахала руками. – У него – сердце.

– Сердце, печень, почки у меня в мешочке, – хохотнул Женя и похлопал себя по объемному животу. – У всех такое. Ну нет, так нет – заставлять не буду. Нам же больше достанется.

И он стал выкладывать и выставлять на стол какие-то свёртки, пакетики, баночки. И через пару минут на столе оказались: курица гриль, вареные яйца, нарезанная колбаса, огурцы, помидоры, шматок сала несколько видов салатов в пластиковых судочках, появились два маленьких металлических стаканчика.

За время сервировки у Жени рот не закрывался ни на секунду. Он сыпал шутками и прибаутками. На взгляд Димы – пошлыми и глупыми. Он несколько раз бросал взгляд на жену – она терпеть не могла вульгарность и похабство, однако Лариса звонко смеялась, запрокидывая голову назад.

– Так. Катюхе мы не наливаем, – Женя разливал янтарную жидкость по стаканчикам. – Она как выпьет – буйной становится. Ну, за знакомство.

Он поднял стакан и, шумно глотнув, выпил.

– Ох, хорошо!

Лариса отпила половину из стаканчика, поморщилась и замахала ладошкой перед полуоткрытым ртом.

– Какой крепкий!

– Закусывай, Ларочка. Закусывай, – Женя протянул ей ярко-красную помидорку.

Лариса принимала подношение благосклонно, с милой улыбкой – как и полагается звезде областного масштаба. Лицо толстяка раскраснелось от выпитого и удовольствия.

– Ларочка, а кто ты по профессии? – Женя энергично намазывал ломоть хлеба горчицей.

– Я актриса областного театра, – Лариса горделиво улыбнулась. – Играю драматические и трагические роли.

– Как чудесно! Всегда мечтал познакомиться с живой актрисой. И в каких пьесах ты играешь

– «Бесприданница».

– Да ты что! – аж взвился Женя. – Я так и вижу тебя в образе Ларисы Дмитриевны. Это именно твой типаж. Да-да, не спорь. Вот и имя у тебя подходящее.

– Мне все так говорят, – Лариса смущенно потупила глаза.

«Тьфу! – мысленно плюнул Дима. – Сорокапятилетняя Огудалова! Островский в гробу переворачивается.»

– За это нужно выпить. Димон, у тебя жена – супер!

Дима забрался на верхнюю полку, открыл потрёпанный томик Ремарка и буркнул:

– Меня Дмитрий зовут вообще-то.

На его слова никто не обратил ни малейшего внимания. Вновь и вновь наполнялись стаканы, слышался баритон Жени, хихиканье Ларисы.

Диме было всё равно – он читал. Вернее, делал вид, что читает.

Уткнувшись в книгу, он изредка украдкой бросал взгляды на сидевшую у окна темноволосую женщину.

Она?

В коридоре Дима особо не разглядел и не обратил на нее внимания. Лишь потом, в купе, когда толстый и потный Женя представлял жену, сердце у Димы глухо бухнуло, прыгнуло вверх, да так и осталась комком в горле.

Она?

Четверть века.

Точёный профиль выделялся на фоне окна, тонкая шея подчёркивалась короткой причёской под мальчика, маленькие ушки с небольшими золотыми серёжками в виде цветка ромашки.

Екатерина обернулась к мужу и слабо улыбнулась на шутку, адресованную ей.

Она.

Это её улыбка, несомненно. Пусть вялая и вымученная, не идущая ни в какое сравнение с той – светлой и радостной. Но это она.

Интересно, узнала Катя его или нет?

Мимолётный взгляд в Димину сторону. На мгновение взгляды встретились. Лишь на мгновение. Но и этого было достаточно.

Узнала.

Катя вновь повернулась к окну, за которым проносились деревья и мелькали придорожные столбы.

А Дима опять уткнулся в книгу, но ничего не выходило: буквы исполняли какой-то дикий танец, слова расплывались, смысл ускользал:

«…Она спала, положив голову на мою руку. Я часто просыпался и смотрел на нее. Мне хотелось, чтобы эта ночь длилась бесконечно. Нас несло где-то по ту сторону времени…»

Поезд, стуча колесами, несся вдаль, а мысли неслись назад – в прошлое...