Кавказский рубеж 10

Апрель, 1991 года, аэродром Чкаловский, СССР.

Самая лучшая колыбельная — это гул в грузовой кабине Ил-76. Богатырь «Илюшин» среди транспортных самолётов смело занимает место «трёхзвёздочного» отеля при перелётах с места на место. И летит мягко, и всегда есть где расположиться.

Я продолжал видеть очередной прекрасный сон. Голубое небо, изумрудная лужайка… будто пейзаж рабочего стола на компьютере стал явью.

И тут я открыл глаза. Реальность вернулась резким, жёстким толчком. Вот оно знакомое ощущение касания шасси о бетонную полосу аэродрома. Рёв двигателей изменил тональность, переходя на реверс. Так очередной длительный перелёт с войны и подошёл к концу.

Я потёр лицо ладонями, пытаясь согнать липкий сон. В ушах стоял гул. Спать в «Ильюшине» то ещё удовольствие, особенно когда лежишь на жёстком ящике.

Через минуту мы уже рулили по стоянке одного из самых работающих аэродромов страны. Здесь, как мне кажется, никогда не останавливаются перелёты и личный состав группы руководства полётами не смыкает глаз.

— Сан Саныч, а что дальше? Говорят, в стране теперь что-то поменялось, — спросил у меня Денис.

Это мой лётчик-штурман, с которым мы облетали все Балканы, пока в очередной раз работали с Виталием Казанов. Хотя, мы больше работали на сербов, пытаясь хоть как-то помочь стране, оставшейся один на один с «военной машиной» НАТО.

— Вот сейчас и увидим. Кстати, какие у тебя теперь планы на жизнь? — спросил я, спрыгивая с ящика, который выполнял роль моей кровати.

Денис пожал плечами, но на вопрос сразу не ответил. Оно и понятно. В этой реальности всё пошло несколько иначе. На текущий момент все свои войска из Восточной Европы Советский Союз уже вывел. Почти полмиллиона человек вернулись домой, но здесь их никто и не ждал.

Денис, к сожалению, оказался именно в такой ситуации. Его 172-й отдельный вертолётный полк был выведен из Германии буквально в чистое поле. Технику отправили на базу хранения в Касимово, а личный состав… да кому было интересно, что будет с личным составом. Так что работа в Конго для него была очень важна.

— Я бы в Африку вернулся. Вроде как есть контора, которая нанимает людей для работы в различных странах.

— Понимаю. С деньгами сейчас у всех будет плохо, — ответил я.

— Думаешь? — удивился Денис.

Я молча кивнул, взял куртку с сумкой и пошёл к рампе. Гул турбин стих, сменившись тонким свистом вспомогательной силовой установки. Грузовой люк начал медленно опускаться, впуская внутрь полоску серого света.

— С возвращением, мужики! Чкаловский! — крикнул бортинженер, провожая нас.

Пожав ему руку, я начал спускаться на бетонную поверхность.

В нос ударил запах, который ни с чем не спутать. Эта смесь авиационного керосина, мокрого бетона и весенней, подтаявшей земли приятнее любого аромата женских духов. Ну кроме, разве что, запаха духов моей Тоси.

Вокруг кипела жизнь огромного военного аэродрома. Тягачи тащили куда-то зачехлённые вертолёты, вдалеке прогревал двигатели «Антей», сотрясая воздух басовитым рокотом.

Я остановился на мгновение, щурясь от бледного солнца, пробивающегося сквозь низкие облака.

Величественные фюзеляжи самолётов стояли ровными рядами, как на параде. Ту-154, Ил-62, красавцы Ил-76, и на каждом, устремлённом в небо киле, ярким пятном горел красный флаг Советского Союза.

Они стояли здесь, могучие и спокойные, символы силы, которая всем вокруг кажется вечной. Ветер трепал волосы, а я смотрел на развевающиеся флаги на флагштоках. Внутри было странное чувство.

Апрель 1991 года, ГКЧП… неужели Великой стране осталось жить считаные месяцы?

— Сан Саныч, не отставай! — окликнул меня Денис, показывая на автобус группы контроля.

— Не торопись, Деня. Нас сейчас встретят.

— Кто?

— Много будешь знать, скоро… хотя ты и так уже не молодой, — махнул я рукой и устремил свой взгляд на мчащийся по стоянке микроавтобус РАФ.

Я перехватил сумку поудобнее и продолжил ждать машину. Микроавтобус подъехал к нам и остановился. Из автомобиля вышел статный офицер в звании полковника. Он поправил китель, накинул кожаную куртку и пригладил волосы.

Этому человеку я доверял прикрывать меня в Сирии почти десять лет назад. Тот самый Шамиль Керимов, лётчик-испытатель из Владимирска. С трудом, но он вернулся на лётную работу и сейчас является заместителем начальника одного из испытательных управлений Испытательного Центра ВВС. Базируется данное управление как раз на этом аэродроме.

— Сан Саныч, ну я немного опоздал, — развёл руки Шамиль, идя ко мне и готовясь обнять.

— Здравствуй, дружище! — обнялся я с Керимовым и познакомил его с Денисом.

— Рад знакомству! Ты как в Сербии оказался? Опять… наши общие знакомые? — улыбнулся Шамиль, намекая на Казанова и Римакова.

— Вроде того. Не забыл привезти?

Шамиль кивнул и достал из внутреннего кармана куртки заклеенный большой конверт. На нём был написан мой адрес, куда нужно было отослать вещи. Если бы я не вернулся.

— Спасибо, друг, — поблагодарил я и оторвал одну сторону.

Внутри были военные документы, кошелёк, ключи от квартиры и самое главное — обручальное кольцо.

— Так-так! Саныч, а ты ж говорил, что не женат? — возмутился Денис.

— Конспирация, Деня. Личная жизнь, на то она и личная. Тем более что мы же были в сверхсекретной командировке…

— О которой никто не знает, верно? — улыбнулся Шамиль.

— Вообще никто не знает, — посмеялся я, надел кольцо и поцеловал его сразу.

Через несколько минут мы уже ехали в сторону Москвы на Казанский вокзал. Мне и Денису было по пути. Он собирался к себе в родную Сызрань, чтобы побыть с женой, ребёнком и родителями. Заодно и обдумать дальнейшие планы.

— Всё как будто застыло, Сань. ГКЧП сначала начало наводить порядки, а потом как-то слилось.

— В каком смысле? — спросил я у Шамиля.

Навстречу нам как раз ехала небольшая колонна бронетехники с солдатами. Похоже, что основные государственные объекты более не нуждаются в столь усиленной охране.

— Поруководили страной, повыступали, объявили об операции в Сербии, и всё. О, вот и они! — воскликнул Шамиль и прибавил звук радио.

На Всесоюзном радио шла трансляция выступления представителей ГКЧП.

— Комитет — не хунта. Да, имели место быть определённые ошибки. И тем не менее никто не стрелял по безоружным. В руках Комитета находилось огромное количество вооружений, но мы всё-таки не пустил их в дело, массовых кровопролитий не произошло. На данный момент Комитет и руководители партии выступают за нормализацию обстановки конституционным путём. Принято решение о созыве внеочередной сессии Верховного Совета СССР, а затем и Съезда народных депутатов, — выступил один из руководителей ГКЧП.

Когда ему задали вопрос о выборах, он ответил не сразу.

— Выборы состоятся. На данную минуту известно о нескольких участниках…

Как по мне, то ничего не понятно. Похоже, что страна вошла в эпоху сильнейшего политического кризиса. Как в такой ситуации получилось ещё и ввести войска в Сербию, сложно понять. Ощущение, что армия на данную минуту действует автономно и без оглядки на политические преобразования.

— Короче, езжайте мужики к себе. В такой ситуации надо только ждать, — произнёс Шамиль.

Для себя я решил, что надо просто делать свою работу. На своём месте.

Вечером наш поезд на Куйбышев под названием «Жигули» отправился от одной из платформ вокзала. Билеты нам достались на верхнюю и нижнюю полки, а в самом купе с нами ехали ещё двое мужиков.

Из соседнего купе раздавались громкие разговоры, а в самом вагоне стояла смесь запахов варёных яиц, курицы и колбасы.

— Мама, я наверх. Мне там больше нравится, — рвалась в соседнем купе девочка на верхнюю полку.

— Свалишься и расшибёшься. Спишь внизу, — строго осаживала её мама, но девочка была непреклонна.

Я не держался за свою нижнюю полку, поэтому предложил женщине своё место. Она вежливо отказалась, поскольку её дочь вряд ли уснёт внизу.

Стук колёс успокаивал. Это была, пожалуй, единственная понятная и надёжная вещь в мире, который, казалось, окончательно сошёл с ума. Новости, которые мы узнавали с каждой минутой, становились всё более странными и неоднозначными.

— Пожалуйста, мальчики, — принесла нам чай проводница.

— Спасибо, — поблагодарил я и вновь повернулся к окну.

Хотелось бы просто посидеть в тишине, но в нашему купе было не до спокойствия. Деня старался держаться, но его уже тоже клонило в сон. Не досидев и до Рязани, Денис полез на верхнюю полку. Я свою обменял одному из мужиков и тоже был готов отправиться на боковую.

— Нет, ты мне скажи! Ну вот выберут они Дельцова. И что? Опять «дорогой Леонид Ильич», только в профиль? Партократ он, кость от кости! Нам жёсткая рука нужна, а не партийный кисель! — горячился один из наших попутчиков.

Это был мужичок с красным, обветренным лицом, в помятом пиджаке прямо поверх тельняшки.

— ГКЧП обосрались, простите за мой французский, их теперь метлой поганой гонят из кабинетов. Кто страну держать будет? Пускай уж Русов, — лениво отбивался его оппонент.

— Союз трещит, понимаешь? По швам трещит! — мужичок в тельняшке ударил кулаком по столу.

В этот момент ложечка в моём стакане жалобно звякнула. Мужики глянули на меня, но я махнул им, что ничего страшного. Тут они спор и продолжили.

Я отвернулся к окну, размышляя о будущем. Как бы ни хотелось представлять объятия жены и большой объём работы на службе, в мыслях всё равно была политика. Выборы президента СССР должен был однозначно выиграть Русов. Он человек, смотрящий на Запад и потакающий ему. Но тут ГКЧП, Сербия и… провал Комитета. К выборам все готовятся, а главным оппонентом Русова будет Виктор Геннадьевич Дельцов.

Как всё запутано, что аж спать хочется.

— А вы, товарищ, за кого будете? — спросил у меня мужик в тельняшке.

Я допил чай и отставил кружку в сторону.

— Я за тишину, мужики. Давайте на полтона ниже, хорошо? — тихо ответил я.

Мужики извинились и перешли к более спокойному обсуждению и продолжили бубнить вполголоса.

Под ритмичное качание вагона реальность поплыла. Мне привиделось, что я открываю дверь своей квартиры. Пахнет жареной картошкой и немного духами. Тося оборачивается, в руках у неё полотенце, а в глазах пляшут смешинки. «Вернулся…» — шепчет она одними губами. Я делаю шаг, хочу обнять её, почувствовать живое тепло…

Я открыл глаза. На улице уже было светло, а Денис одевался, чтобы выйти из поезда.

— Бывай, Сан Саныч, — попрощался он со мной.

Я быстро слез с койки и пошёл провожать товарища.

— Если будет желание, ты знаешь, где меня найти. Место в моём полку будет обязательно.

— Спасибо, друже, — добавил Денис по-сербски, и мы с ним попрощались у самого тамбура.

Вскоре должна быть и моя остановка.

В расчётное время поезд прибыл в Дежинск. Это моё текущее место службы. Вот уже как три года я здесь на должности заместителя командира 158-го учебного вертолётного полка.

Когда я вышел на платформу, то почувствовал некое облегчение. Всё в Дежинске за эти годы стало для меня родным. Воздух здесь был другой. В Чкаловском пахло большим небом и керосином, а здесь — талым снегом, мокрой пылью и печным дымом из частного сектора, который подступал к самым пятиэтажкам.

Закинув сумку на плечо, я двинулся в сторону военного городка.

Под ногами хлюпала вечная весенняя каша. Снег уже сошёл с тротуаров, но ещё лежал грязными кучами в тени заборов и гаражей.

Дежинск жил своей тихой, провинциальной жизнью. Я шёл мимо типовых пятиэтажных «хрущёвок», выстроившихся как солдаты в строю. Выделялись серые панели, чьи швы были похожи на шрамы.

Балконы — отдельная «песня». На каждом втором громоздились лыжи, санки, какие-то ящики и, конечно, бельё. Простыни и пододеяльники, вывешенные на всеобщее обозрение, хлопали на ветру, как белые флаги капитуляции.

У магазина «Хлеб», выложенного грязно-жёлтой плиткой, змеилась очередь. Человек двадцать, не меньше. Стояли хмуро, переминаясь с ноги на ногу. Кто-то из мужиков курил, прикрывая огонёк ладонью. Две женщины громко обсуждали, что «масло опять по талонам не отоварили».

Я свернул во дворы. Детская площадка была царством железа и сварки. Горка-ракета, устремлённая в космос. Рядом качели, скрипящие на весь двор так, что зубы сводило. В песочнице, несмотря на сырость, копошилась малышня в болоньевых куртках.

Между домами, прямо на натянутых верёвках, сушились ковры. Мужики в гаражах, распахнув ворота, колдовали над своими «Москвичами» и «Копейками». Звон гаечных ключей, крепкое словцо и запах бензина мешались с запахом жареной картошки, который плыл из открытых форточек первых этажей.

Мой же дом был как и все. Слегка обшарпанный, с лужами у подъезда, которые нужно преодолевать в прыжке.

На стене дома ещё висел старый, выцветший лозунг: «Народ и партия едины!», а недалеко от соседнего дома памятник. Это настоящий Ми-2 с нанесённой на фюзеляже цифрой 158 и нарисованным чёрным дроздом — символом нашего полка.

На скамейке у третьего подъезда сидел «комитет общественного контроля» — три бабушки в пуховых платках.

— Здравия желаю! — кивнул я женщинам.

— И тебе не хворать, Саша. Из командировки, что ль? — отозвалась она, цепким взглядом сканируя мою сумку.

— С неё самой.

— А Тося-то твоя с утра в магазин бегала, суетилась, а потом на работу убежала. Полёты сегодня с двенадцати до двадцати.

— Доклад принял, — приложил я правую руку к виску и пошёл в направлении входа в подъезд.

Я улыбнулся. Эти дворы были как большая коммунальная квартира под открытым небом. Здесь знали, кто и когда пришёл, кто с кем поругался и что у кого на ужин. А уж распорядок полка на неделю и подавно.

Я взялся за холодную ручку двери подъезда и открыл дверь. Подниматься особо мне не нужно. Наша двухкомнатная квартира на первом этаже.

Я достал ключ, вставил в замок и мягко его повернул. Он провернулся в замке с мягким и знакомым щелчком. Я толкнул обитую дерматином дверь и перешагнул порог.

Квартира встретила меня тем особенным запахом, который бывает только дома: смесь полироли для мебели, сухих трав, которые Тося хранила в полотняных мешочках, и еле уловимого аромата её духов.

Я разулся, аккуратно поставив ботинки у входа, и прошёл в зал.

Здесь царил идеальный порядок, какой бывает, когда хозяйка ждёт мужа из длительной командировки. Вдоль длинной стены стояла наша гордость — югославская стенка из тёмного полированного дерева. За стеклянными дверцами, как в музее, поблёскивал хрусталь, который доставали только по праздникам, и стопки книг с золотым тиснением на корешках.

На центральной полке, в окружении фарфоровых слоников, стояли фотографии. Чёрно-белые, с фигурными краями. Вот мы с Тосей в Абхазии — молодые и смешные. А вот я, второй раз за свои две жизни лейтенант, стою, опираясь на стойку шасси Ми-8 в Баграме. Шлем на сгибе локтя, улыбка до ушей. Ну и ещё несколько фотографий, которые напоминают о хороших днях.

Я скользнул взглядом по стене напротив. Здесь висел главный элемент в советской квартире — ковёр. Кто-то говорил, что он улучшает звукоизоляцию. Кто-то, что это признак хорошей жизни. Для меня же это просто желание моей Тоси, которая сказала: — это красиво, Саша, давай купим.

Ковёр был красным, с затейливым восточным узором. Занимал он почти всю стену, добавляя комнате того самого, советского уюта. На его фоне диван-кровать казался особенно мягким.

— Ну, здравствуй, ремонт, — хмыкнул я, когда вошёл на кухню и провёл рукой по прохладному косяку.

Кухню я закончил буквально за неделю до убытия в командировку. Это была моя личная победа над дефицитом. Светло-бежевые обои в мелкий цветочек были поклеены стык в стык, нигде не отходили. Но главным трофеем была плитка над газовой плитой и раковиной — настоящий чешский кафель, который я правдами и неправдами «достал» за две канистры спирта. Новый линолеум на полу ещё пах складом.

На столе, накрытом клеёнкой в клетку, стояла вазочка с сушками и печеньями «Рыбками». Но самое вкусное было на плите. Ароматный борщ, от которого сводило скулы. Как бы мне ни хотелось налить себе тарелочку, но я сильно хотел повидать супругу. Только надо переодеться.

По пути в спальню, где был шкаф, я включил для атмосферы телевизор. На Первой программе вновь шли новости, в которых продолжали обсуждать ГКЧП.

— Президиум Верховного Совета СССР дал согласие на привлечение к уголовной ответственности за участие в антигосударственном заговоре народных депутатов СССР… — довела информацию диктор.

Естественно, что сейчас будут искать виноватых. До сих пор не могу понять, как столь серьёзная группа руководителей не смогла удержать власть?

Отвлёкшись от мыслей о ГКЧП, я подошёл к массивному трёхстворчатому шкафу. Открыв дверцу, почувствовал, как наружу вырвался запах лавандового мыла, которое лежало на полках от моли.

На полках полный порядок. Рубашки стопкой, уголок к уголку. Свитера и джинсы сложены рядом.

Я отодвинул вешалки с гражданскими пиджаками и замер. В глубине шкафа висел мой парадный китель подполковника.

Слева «горели» золотом и рубиновой эмалью два ордена Ленина. Высшая награда страны. Рядом с ними два ордена Красного Знамени. Медали «За отвагу», «За боевые заслуги» и несколько юбилейных наград создавали в целом плотную чешую.

Справа расположились четыре ордена Красной Звезды.

Я знал каждую царапину на этих орденах. И знал каждый тип машины, на котором их заработал.

Переодевшись в чистую одежду и взяв документы, я подошёл к телевизору, чтобы его выключить. Однако был вынужден остановиться.

Диктор рассказывала о событиях в одной из республик Советского Союза. И новость, прямо скажем, тревожная.

Следом показали выступление одного из политиков этой самой республики. Причём на фоне совсем не советского флага.

— Наши основные цели всем известны. Это консолидация нации, восстановление независимости, восстановление Конституции 1921 года и вывод оккупационных войск. Поэтому сегодня, 9 апреля 1991 года, Верховный совет республики под моим председательством принял Акт о восстановлении государственной независимости Грузии!

Похоже, что-то начинается…

от автора:

Я снова молод и здоров, а не прикован к больничной койке. Казалось бы – чудо. Вот только тело не моё, и очнулся я не в больнице, а в подвале секретного НИИ КГБ СССР. И всё бы ничего, но…

…из моей башки торчат провода, подключённые к мозгу мертвого американского шпиона…

https://author.today/reader/515984/4873738