Казачонок 1860. Том 2

— Ну вот и свиделись, казачок… — голос Жирновского прозвучал зловеще. Стоило двери амбара приоткрыться — по силуэту я сразу узнал графа.

— Малолетний ублюдок, много хлопот ты мне доставил. Надо было тебя тогда ещё на тракте придавить, — он подошёл ближе и похлопал меня по щеке. — Ну ничего, скоро мы исправим эту ошибку.

Я молчал, не выдавая никаких эмоций, и это бесило его куда сильнее, чем если бы я сейчас завыл. Чёрт его знает, чего он ждал — соплей, мольбы о пощаде? Я лишь кривился от боли в конечностях и продолжал висеть, глядя на него.

— Думаешь, герой, раз тебя Афанасьев вытащил из участка, то и отсюда вытащит? — он наклонился ближе, в лицо пахнуло вином. — Ошибаешься. Здесь моя земля и мои правила. Тебя уже скоро не найдут. Ну разве что через год-другой случайно откопают то, что останется, — граф зло расхохотался.

Я так же молчал, только сильнее сжал челюсти, чтобы не застонать.

— Молчишь… — он хмыкнул. — Ну молчи, молчи. Собак моих я тебе ещё припомню, сука!

Он с размаху ударил меня ладонью по щеке. Голова дёрнулась, в глазах на миг потемнело.

— Ничего, казачок, — голос у него снова стал ровным. — Поговорим ещё. Ты всё расскажешь.

Я лишь моргнул, глядя этому уроду прямо в лицо. Плевать я хотел на его спектакль.

Граф ещё раз смерил меня взглядом, резко развернулся и пошёл к двери. Щеколда лязгнула, дверь распахнулась, впустив в амбар полоску света, и тут же захлопнулась.

Снова стало темно и тихо. Где-то сбоку продолжало капать. Дождя я не помнил, значит, он шёл, пока я был в отключке. Я пару раз глубоко вдохнул, стараясь не дёргаться. Плечи горели. Запястья жгло, словно их кипятком облили.

«Ну всё, Гриша, — подумал я, — приехали».

Ждать, пока меня тут начнут разбирать на органы, точно не вариант. Времени на раздумья не осталось.

Я закрыл глаза и постарался сосредоточиться на своём «сундуке»-хранилище. Самое время им воспользоваться. Вызвать проекцию получилось не сразу — лишь с третьей попытки. Не знаю, с чем это связано: с общим состоянием организма, с внутренней энергией…

Я вгляделся, щурясь. Обе шашки были на месте: и та, что пришла в этот мир вместе со мной три месяца назад, и та, что вручил мне дед Игнат в Волынской. Здесь же и деревянная свистулька в виде сокола. Хоть убей, не помню, как я её сюда закинул — когда был в отключке. Видимо, сделал это бессознательно.

А вот моего рюкзака не видно. Нагайки тоже. Про револьвер, который в тот момент был в руке, и так всё ясно. Зато винтовка Кольта M1855, что подарил мне штабс-капитан Афанасьев ещё в Ставрополе, была на месте. Как только опустошил барабан в бою, убрал её в хранилище.

Теперь вопрос: как отсюда сваливать. Первым делом я убрал в сундук верёвку, на которой висел. Колени сами сложились, и я плюхнулся в грязную солому. Падение вышло не особо изящным: сначала ударился задницей, потом плечом. Воздух из лёгких выбило, из горла вырвался жалкий смешок-хрип. Я перевернулся на бок, поджал руки к груди. Кисти горели, пальцы не хотели разгибаться, плечи тянуло так, будто их пытались вырвать с мясом. Минуту, а может и две, я просто лежал и дышал.

Потом принялся снаряжать винтовку. Когда мы шли от Ставрополя до Георгиевска, у меня была возможность потренироваться: в спокойном режиме на перезарядку уходило сорок — шестьдесят секунд. Порох, свинцовая пуля в переднюю часть патронника, плунжером сжимаю патрон. После зарядки всех шести камор барабана на вентиляционные ниппели надеваю капсюли-ударники.

Сейчас руки ещё толком не пришли в норму, поэтому на зарядку ушло почти пять минут. Я проверил капсульный кольт и второй револьвер Лефоше — копию того, что конфисковали у меня, пока я был без сознания.

Плечи продолжали ныть. Если сейчас придётся лезть в рукопашную, из меня выйдет боец, как из инвалидной команды.

Я огляделся, выбрал самый тёмный угол амбара. Надел свистульку, тихо свистнул. Почти сразу почувствовал отклик сапсана: Хан был где-то рядом. Времени на раскачку не осталось — в любой момент могли пожаловать гости, — поэтому я сразу перешёл в состояние полёта.

От резкой смены состояния голову закружило, я на миг потерялся. Видимо, такую процедуру лучше проводить, когда организм в норме, а не в том виде, в каком я был сейчас. Несколько секунд ушло на то, чтобы сфокусироваться на картинке.

Хан парил как раз над усадьбой Жирновского. Я сразу отметил оживление: насчитал восемь… нет, девять человек, снующих по двору. Время от времени кто-то пробегал и возле моего амбара. У дома графа в два экипажа грузили какие-то вещи. По ощущениям, Жирновский собрался уезжать.

Возможно, это решение связано с боем недалеко от его усадьбы. Тогда непонятно, к чему были его речи. Меня они всё равно грохнут перед отъездом.

Эта мысль неожиданно зацепилась за другую — не про меня, а про тех, кто тогда был рядом. Картинка боя всплыла сама.

Запах пороха. Визг пуль. Лошадь, заваливающаяся на бок. И Трофим, который в последний момент дёрнул меня на себя и буквально закрыл корпусом. Даже сейчас я почувствовал, как его вес придавил меня к земле.

Дальше всё было смазано. Помню лицо Трофима, который пытался что-то сказать перед смертью. Помню, как я вывернулся из-под него, вжался в придорожную пыль и увидел Афанасьева, свалившегося с коня после ранения.

А вот Якова со Степаном я не видел — как ни напрягаю память, не вспомню, где они были в последние секунды боя. Надеюсь, они выжили и успели уйти.

Если ушли, это объясняло то, что творилось сейчас в усадьбе. Как только Андрей Павлович доберётся до Георгиевска, сюда непременно отправят казаков. Вот только участие Жирновского в засаде доказать будет непросто. Видимо, поэтому граф и хочет поскорее свалить, до начала разбирательств. А потом ему уже ничего будет не предъявить.

И тут глазами Хана я заметил знакомую фигуру, уверенно двигающуюся к амбару. Ба! Да это же старый знакомец, Лещинский. Вот где эта тварь всё это время скрывалась. Совсем недавно этот ублюдок стрелял в меня на моём же дворе в Волынской.

Дальше раздумывать я не стал — вышел из режима полёта. Встряхнул головой, как обычно после использования способности, но в этот раз башка устала особенно сильно, даже слегка замутило.

Я пару раз глубоко вдохнул и поднялся. Ноги немного повело, пришлось прислониться к стене. Встал сбоку от дверного проёма. В одной руке — кинжал, в другой — револьвер.

Послышались шаги, отъехала щеколда, дверь начала открываться. В тёмный амбар проник узкий луч света, подсветивший взвесь пыли в воздухе.

Лещинский вошёл внутрь, придерживая створку плечом, и только потом потянул её на себя, чтобы притворить.

— Эй, казачок… — протянул знакомый голос.

В руке у него был револьвер. Я сразу узнал свой Лефоше. Вот как быстро оружие меняет хозяев: был у графа, потом у меня, теперь у этого шакала.

— Замри, сука, — тихо сказал я ему в спину.

Он дёрнулся, револьвер в его руке качнулся. Попытался развернуться, но кинжал уже упёрся ему в бок.

— Тихо, урод. Оружие на землю, — прошипел я ему в ухо.

Револьвер Лефоше глухо стукнулся о доску на полу и отлетел в сторону, подняв облако пыли.

— Медленно повернись и закрой дверь, — добавил я уже громче. — Аккуратно, без фокусов.

Для убедительности я приставил ствол к его затылку.

Он очень медленно потянулся к двери и притворил её до щелчка. В амбаре снова стало темно. Мои глаза уже привыкли к такому освещению, в отличие от Лещинского, который только что вошёл.

— А теперь, мразь, на колени, — я надавил кинжалом сильнее. — Лицом к двери. Руки за голову.

— Григорий… — прохрипел он. — Подожди, это всё не так…

— На колени, — я ткнул его носком сапога под коленную чашечку.

Он не стал изображать героя и сделал всё, как я сказал.

— Теперь ложись лицом вниз. Руки на затылок, — бросил я.

Я поднял револьвер с земли и убрал его в сундук, сделал пару шагов назад, чтобы видеть и его, и дверь.

— Ну что, Лещинский, — выдохнул я. — Говори.

— Меня… меня граф прислал, — торопливо заговорил он. — Допросить, узнать, кто за тобой стоит. Я тут ни при чём, Григорий, ей-богу…

— Ни при чём он, — фыркнул я. — Это не ты в меня стрелял два раза?

Он что-то забубнил себе под нос неразборчиво.

— Слушай сюда, урод, — сказал я тихо. — Если будешь юлить или орать, я тебе мозги вынесу.

Он сглотнул, дёрнул шеей.

— Я… я всё скажу, — зачастил он. — Граф уезжает, прямо сейчас вещи грузят. Тебя собирались прибить после допроса. Жирновский торопится: казаки, с которыми ты был, ушли. Обалдуи, которых он нанял, их упустили. Теперь неизвестно, когда сюда приедет разъезд из Георгиевска. Здесь его людишки остаются, человек пять, на всю зиму. Но и раньше он их оставлял. А следующим летом, если тут утихнет, он вернётся.

— Сколько вооружённых людей в усадьбе?

— Сейчас шесть человек и сам граф, — сбивчиво выпалил Лещинский.

— Когда он уезжает?

— Скоро. Не больше часа, думаю, уже почти всё готово, — он попытался скосить взгляд на меня.

Я понял, что сам являюсь одним из факторов, который задерживает Жирновского. Конечно, из этого хлыща можно было ещё много чего вытянуть. Но времени не оставалось. В любой момент в амбар могли заглянуть подручные графа или он сам.

Не раздумывая, я с размаху вонзил кинжал ему в спину так, чтобы клинок пронзил сердце. Тот не ожидал ничего подобного и только коротко вскрикнул, после чего обмяк. Я прижал его тело ногой к полу, вытащил кинжал и вытер клинок об одежду бывшего помощника полицмейстера Пятигорска.

«Устраивать тут бойню?» — мелькнула мысль.

Три заряженных револьвера и винтовка — огневая мощь у меня сейчас серьёзная. Вот только физическое состояние оставляет желать лучшего, да и охватить вниманием сразу всех, кто там с Жирновским, я гарантированно не смогу. А значит, риск получить маслину велик.

Нет, сейчас важнее выбраться живым из этой задницы.

Потом уже буду думать, как достать эту гниду.

Я выдохнул, стёр ладонью пот с лица, ещё раз проверил оружие. Нащупал на груди свистульку и на несколько секунд перешёл в режим полёта, чтобы осмотреться.

Хан кружил над усадьбой чуть выше, чем раньше. Особых изменений я не заметил: погрузка вещей в экипажи продолжалась. Возле крыльца графского дома суетился кучер, поправляя упряжь. Самого Жирновского я не видел, и к амбару никто не шёл. У ворот стоял мужик с ружьём. Ещё двое крутились возле псарни, с собаками. Похоже, Лещинского пока не хватились.

Я вернулся в реальность. Голова чуть поплыла, но уже не так сильно, как в первый раз. Подошёл к створке и осторожно, буквально на пару пальцев, приоткрыл её, протиснулся наружу и тут же, обходя строение, зашёл за амбар, стараясь прижиматься к стене.

«Похоже, меня не заметили», — облегчённо выдохнул я про себя.

Скорее всего, никому и в голову не приходит, что полудохлый пацан, которого притащили сюда в отключке, уже может представлять какую-то угрозу.

Амбар почти вплотную примыкал к высокому забору. В моём состоянии перемахнуть его тихо у меня вряд ли получилось бы. Поэтому, выбрав две подходящие доски, я попробовал убрать их в сундук. Вышло бесшумно, чему я искренне обрадовался.

Протиснувшись в образовавшуюся щель, вывалился за периметр усадьбы в высохшую траву.

Я крался вдоль забора, стараясь не шуршать сухой травой. Уйти просто так, не отблагодарив графа за «гостеприимство», я не мог. Руки чесались при первой возможности прибить эту мразь.

Однако найти подходящую щель оказалось не так-то просто. Забор был добротный, доски подогнаны плотно. Видно было, что за оградой следят и гниль не допускают. Ни единой прорехи, куда можно было бы просунуть ствол.

Пришлось сместиться ближе к тому месту, где стояли экипажи. Отсюда до крыльца было уже метров семьдесят. Я перевёл дыхание, пытаясь успокоить сердцебиение.

Долго ждать не пришлось. На крыльцо вышел Жирновский. Уверенный, надменный, на ходу раздавал указания. Он махнул рукой — один из подручных сорвался с места и побежал в сторону амбара. Скоро они найдут и мою пропажу, и тело Лещинского. Значит, время пришло.

Я поймал фигуру графа на мушку. Целился наверняка — в центр груди. Палец плавно выбрал свободный ход спускового крючка.

Выстрел. Место, где я затаился, заволокло дымом. В последний миг граф дёрнулся — то ли оступился, то ли просто перенёс вес на правую ногу. Это его и спасло: пуля, предназначенная сердцу, ушла в плечо.

Жирновского развернуло на месте. Он взмахнул руками и повалился на настил крыльца, пропадая из поля зрения.

— Стреляют! — заорал кто-то дурным голосом.

Ответ не заставил себя ждать. Щепки забора брызнули мне в лицо. Люди Жирновского среагировали мгновенно, паля наугад по доскам, ориентируясь на дым.

Я кубарем откатился в сторону, прижимая винтовку к груди. Над головой несколько раз свистнуло. Пригнувшись к самой земле, я рванул прочь от забора. Метров через десять впереди вымахал могучий дуб. Я рухнул за его толстый ствол, тяжело дыша, и спиной вжался в кору.

Нужно понять, что там происходит. Добил я гада или нет?

Я закрыл глаза, сжимая свистульку. Мир привычно качнулся, и я снова взмыл в небо, разглядывая суету внизу глазами Хана.

Картина была как на ладони. Жирновский жив, зараза. Его усадили прямо на ступеньки, кто-то суетился рядом с тряпками, пытаясь остановить кровь. Плечо ему разворотило знатно, но жить будет, если не истечёт.

Рассматривать страдания графа времени не было. От крыльца к воротам уже бежала троица с ружьями наперевес. Эти явно шли по мою душу, собираясь обойти с тыла и зажать в клещи. Двигались быстро, перебежками, прикрывая друг друга.

Пришлось срочно возвращаться в тело. Картинка перед глазами мигнула и погасла, сменившись корой дуба. Голова отозвалась тупой болью, но я заставил себя собраться. Времени на восстановление не оставалось.

Троица вынырнула из-за угла забора довольно быстро. Шли уверенно, но осторожно, водя стволами из стороны в сторону. Один, видимо самый опытный, вдруг замер и ткнул пальцем в землю. Примятая мной сухая трава предательски показывала направление отхода.

Ждать, пока они окружат меня или подойдут вплотную, я не стал. Резко высунулся из-за ствола, вскидывая винтовку.

Выстрел. Передний споткнулся на полушаге и рухнул лицом вниз, даже не вскрикнув. Я тут же перевёл ствол на второго. Грохнул ещё один выстрел. Противника отбросило назад, он опрокинулся на спину, раскинув руки.

Третий оказался шустрее — успел плюхнуться в высокую траву ровно в тот момент, когда я нажал на спуск. Пуля лишь сбила шапку с его головы и ушла в забор.

В барабане винтовки оставалось всего два заряда. Дистанция сокращалась, и длинный ствол уже был не нужен. Я мысленно отправил винтовку в хранилище. Ладонь тут же сжала рукоять револьвера.

Оставшийся в живых решил не искушать судьбу и пополз назад, пытаясь спрятаться в сухой траве. Зря старался.

С двадцати шагов я отчётливо видел его сапог, мелькавший в траве. Прицелился чуть ниже предполагаемого корпуса.

Пуля вошла точно в бедро. Мужик заорал дурным голосом, рефлекторно вскинулся, хватаясь за рану, и подставился под выстрел. Следующая пуля ударила в грудь, оборвав крик на полуслове. Он дёрнулся и затих.

Я снова откинулся спиной на шершавую кору дуба. Расслабляться было ещё рано. Сделав несколько глубоких вдохов, выровнял дыхание и, взяв в руки свистульку, привычно вошёл в режим полёта, поймав крыльями сапсана порыв ветра.

Других смельчаков граф посылать не стал. Он, конечно, ещё не мог знать, чем закончилась стрельба за забором, и вполне мог думать, что это палили его же люди, но проверять дыру в ограде никто не спешил.

Зато от амбара к крыльцу уже нёсся здоровенный детина. Он размахивал руками и что-то орал на бегу. Сейчас пазл у Жирновского сложится: он поймёт, кто именно пустил ему кровь и испортил отъезд.

Подручный подскочил к крыльцу и зачастил, сбиваясь и тыча пальцем назад. Новость о том, что в амбаре вместо меня остывает Лещинский, произвела эффект. Граф дёрнулся, лицо перекосило от ярости.

Реакция последовала сразу. Прошло не больше полминуты. Жирновского подхватили под руки и буквально запихнули в первый экипаж. Остатки охраны расселись по второму. Из окон тут же высунулись стволы ружей, ощетинившись во все стороны, словно ёж.

Кучера ударили вожжами. Кони рванули с места, и оба экипажа, быстро набирая ход, покатили к распахнутым воротам. Мне оставалось только смотреть, как они удаляются от усадьбы, поднимая за собой шлейф пыли.

Я вышел из режима полёта и позвал к себе Хана. Сапсан сделал круг над дубом и приземлился рядом, крутя головой.

Главный выезд был с противоположной стороны усадьбы. Добежать туда я физически не успел бы, как ни старайся, так что спешить прямо сейчас смысла не было. Жив — и на том спасибо. А дальше будем посмотреть.