Киберпанки, хой!

В пульсирующем неоном сердце киберпанк-мегаполиса, где каждый луч света казался кратковременным мифом, Джон и Мэтт, бродя по лабиринтам третьего уровня, что были густонаселены подозрительными личностями и ещё более подозрительными технологиями, неожиданно столкнулись с феноменом, более эксцентричным, чем их привычные противники: женщиной.

Сумерки, едва пробивавшиеся сквозь вечный смог, придавали окружающей обстановке отчетливую двусмысленность, скрывая и раскрывая детали в равной степени. Джон, чья аугментация глаз позволяла различать мельчайшие флуктуации электромагнитных полей, первым уловил нечто необычное. Это был не враг, не торговец синтетическим мясом, и даже не заблудившийся дрон-курьер. Это была силуэт, казавшийся сотканным из нервного напряжения и древней пыли, что могла принадлежать лишь самым заброшенным архивам. Мэтт, более ориентированный на тактильное восприятие и интуицию, почувствовал волну беспокойства, исходящую от этой фигуры, как от старой, плохо экранированной микросхемы.

Они находились в преддверии заброшенного информационного узла, известного в простонародье как «База данных забытых истин», места, куда обычно не заглядывали без веской причины или очень серьёзного психического расстройства. Именно из тени этого места, словно фантом из прошлой дискеты, и вышла Астра. Её движения были настолько стремительными, что на мгновение показалось, будто она не просто двигалась, а телепортировалась, оставив за собой легкий след из наэлектризованного воздуха и едва уловимого запаха озона. Её глаза, изначально казавшиеся бездонными колодцами мудрости погибших миров, моментально расширились, когда она заметила Джона и Мэтта. В них читалось нечто более древнее, чем цифровая пыль баз данных – чистейший, неподдельный ужас, который, в данной футуристической обстановке, выглядел почти анахронизмом.

Джон, привыкший к агрессии или, в худшем случае, к циничному безразличию, был слегка обескуражен. Страх, столь отчетливый и не замаскированный никакими боевыми имплантами или хакерскими протоколами, был для него чем-то вроде музейного экспоната. Его брови, слегка подкорректированные кибернетикой, изумленно поползли вверх.

«Э-э… добрый вечер, мэм?» – прозвучало из уст Мэтта, который, в отличие от Джона, иногда пытался поддерживать фасад цивилизованности, даже в самых антисанитарных уголках мегаполиса. Его тон, тем не менее, выдавал некоторое озадаченное недоверие. Он ожидал угрозы, может быть, попытки ограбления, но никак не такого явного страха.

Астра, как будто увидев призраков, а не двух довольно обычных, по меркам города, наёмников, шарахнулась назад, ударившись плечом о ржавую металлическую балку. Звук удара был глухим, но отчётливым. Казалось, каждый её нерв сжался в преддверии неминуемой катастрофы. Её руки, те самые, что помнили не только цифровую пыль, но и холодное прикосновение боевого импланта, быстро подлетели к груди, будто пытаясь защитить некую невидимую, но крайне хрупкую сущность.

«Н-н-не подходите!» – задыхаясь, выдохнула она, и её голос был настолько тонок, что едва не растворился в фоновом гуле города. Было что-то почти комичное в столь крайней степени испуга в таком человеке, чьи бионические улучшения намекали на совершенно иную, более стойкую натуру. Мэтт и Джон переглянулись. Это было не совсем то приветствие, которого они ожидали.

«Мэм, мы… мы не хотим вам зла», – начал Джон, пытаясь придать своему голосу максимально нейтральные, почти убаюкивающие интонации. Однако его взгляд, анализирующий каждую деталь её одежды, осанки и бионических имплантов, вероятно, не способствовал созданию атмосферы доверия. Астра дернулась, как от удара током, когда он сделал еле заметный шаг вперед.

«Оставайтесь там! Ни шагу!» – её голос приобрел нотки истерики, что было неожиданно, учитывая её внешность. Имплант едва заметно пульсировал. Это был боевой модификатор. Мэтт слегка усмехнулся: «Джон, похоже, твоя аура "честного налогоплательщика" не работает на дам с посттравматическим синдромом».

Джон проигнорировал замечание, хотя небольшая искорка юмора промелькнула в его глазах. «Мы просто… прогуливались. Искренне извиняемся, если наш вид вызывает у вас столь бурные эмоции. Мы, клянусь всеми обломками старых спутников, не пришли за вашими данными или, что ещё хуже, за вашей коллекцией микрофишей». Последняя ремарка была попыткой разрядить обстановку, но эффект оказался обратным.

Астра резко отпрянула, её взгляд метнулся к двери заброшенного узла, словно там скрывался ее личный спасительный портал. «Микрофиши? Вы… вы знаете о…» Она осеклась, осознав, что выдала слишком много. Её брови, тонкие и еле заметные, свелись в трагическую гримасу. «Я… мне пора. Очень… срочные дела. Библиотечные». С этими словами она попыталась проскользнуть мимо них, явно намереваясь ретироваться с места происшествия, прежде чем её нервная система окончательно капитулирует.

Однако Джон, обладавший феноменальной скоростью реакции, инстинктивно преградил ей путь, не подумав о возможных последствиях такой тактики. Его рука легонько легла на стену рядом с её головой, создавая некий барьер. Это было чистым рефлексом, основанным на многолетнем опыте перехвата беглецов, но в данном контексте выглядело, как акт преднамеренного запугивания.

«Постойте», – произнес Джон, и его голос, теперь лишенный всякой попытки быть успокаивающим, стал более требовательным. «Что это за "срочные дела" в этом… склепе? И почему вы так… напуганы?»

Астра замерла, прижавшись к стене, словно бабочка, приколотая к энтомологической доске. Её широко раскрытые глаза метались между Джоном и Мэттом. Она была на грани. Её лицо, бледно подсвеченное неоновыми отблесками, казалось фарфоровой маской чистого ужаса. По её щеке медленно сползла одинокая слеза, которая, в этом мире синтетики и металла, казалась абсолютно чужеродным элементом. Её страх был настолько искренним и несоразмерным ситуации, что Мэтт, даже будучи циником, невольно ощутил прилив неловкости. Он не был привычен к подобным проявлениям чувств. Обычно, если кто-то и плакал, то только от боли или от того, что его активы были конфискованы.

«Я… я думала, вы… из Аудита», – наконец прошептала она, и это «Аудит» прозвучало так, будто она произнесла название самого страшного демона из старых криптографических легенд. Её взгляд от Джона перешёл к Мэтту, словно она искала в нём хоть какое-то сочувствие. «Они… они ищут… потерянные главы. И я… я не могу позволить им забрать…» Она замолчала, её губы дрогнули. «Последние копии».

Мэтт и Джон обменялись новым, более глубоким взглядом. «Потерянные главы?» – спросил Мэтт, в его голосе теперь смешались любопытство и лёгкое замешательство. «И за это вы так испугались? Мы не из Аудита, мэм. Мы… коллекционеры. В некотором роде. Может быть, вы нам кое-что расскажете? Обещаем, никакой пытки данными. Только… очень вежливый разговор». И он даже слегка улыбнулся, показывая, что его намерения были исключительно мирными, хоть и немного подозрительными. Астра, тем временем, постепенно начинала осознавать, что перед ней стоят не те, от кого она ждала немедленной конфискации своих драгоценных, возможно, запрещённых, знаний. Её страх, хоть и не исчез полностью, начал трансформироваться в настороженное, но явное облегчение.

Сумрак лился сквозь запыленные витражи старого кафе, окрашивая металлическую поверхность стола в багровые и синие тона. За ним сидели трое : крепкий, молчаливый Джон, чье лицо носило отпечаток многих бессонных ночей, и Мэтт, чьи быстрые глаза сканировали окружающее пространство с привычной нервозностью, выдававшей его прошлую жизнь. Теперь с ними была Астра, таинственная незнакомка.

Астра, уловив тонкий намек, решила сама прояснить ситуацию. «Я библиотекарь», – пояснила она, чуть склонив голову. – «Библиотекарь в старом смысле этого слова. Не просто архивариус данных, а хранительница историй, тех, что еще можно найти в переплетах, пусть и оцифрованных, но сохранивших дух эпохи». Она выдержала паузу, позволяя своим словам осесть в густом воздухе кафе. «Моя особая страсть – космизм. Не просто философия расширения сознания, а поиск того, что лежит за пределами нашего восприятия, как мы ощущаем себя частью колоссальной, вечной вселенной. Это не просто вера в звездное небо, но понимание, что каждый из нас — частица этого величия, несущая его в себе. Мне кажется, в этом есть глубокое сочувствие к человеческому опыту, его стремлению к познанию, к преодолению границ, порой кажущихся непреодолимыми». Ее взгляд скользнул по лицам мужчин, пытаясь уловить их реакцию, их скрытые мысли.

Джон, чья внутренняя жизнь была столь же обширна, сколь и скрыта, ощутил прилив тепла. Он всегда ценил в людях эту тягу к непознанному, этот тихий огонь в душе. «Это… интересно, Астра», – произнес он, его голос был глубок, словно отдаленный раскат грома. – «Мы живем в мире, где информация – это все. Но смысл ее, порой, теряется. А вы ищете его, верно?»

«Верно», – согласилась Астра, ее глаза заискрились. – «Смысл, который соединяет нас с чем-то большим, чем просто микросхемы и алгоритмы. С чем-то вечным».

Мэтт, до этого момента пребывавший в задумчивости, встрепенулся. В его глазах мелькнули тени прошлых лет. «Вечность…» – повторил он, словно пробуя слово на вкус. – «Иногда вечность ощущается как нечто очень тяжелое. Когда ты видел слишком много, чтобы верить в ее легкое прикосновение». Его взгляд на мгновение стал отсутствующим, устремленным куда-то в невидимую даль, за пределы стен кафе, за пределы самого города, за пределы привычной реальности.

Джон, знавший Мэтта достаточно хорошо, чтобы понять смысл его слов, положил руку ему на плечо. В этом простом жесте было столько сочувствия, столько невысказанного понимания. «Мэтт многое пережил», – тихо произнес Джон Астре, объясняя, не нарушая доверия. – «Он служил… в Юго-Восточной Азии. Во время Вьетнамской войны».

Лицо Астры моментально изменилось. Ее глаза, до этого наполненные звездным светом, наполнились глубокой, искренней печалью. Она поняла, что перед ней не просто человек из другого поколения, а человек, несущий на себе отпечаток трагических событий, которые формировали судьбы миллионов. Ее космизм, ее стремление к пониманию вселенских связей, сталкивались сейчас с конкретным, земным страданием. «Я… я сожалею, Мэтт», – прошептала она, ее голос дрогнул. – Вы были там… это было страшно, верно?»

Мэтт слабо улыбнулся, горькой, усталой улыбкой. «Страшно – это мягко сказано, Астра», – его голос был хриплым, но звучал решительно. – «Там было… нечто, что выжгло из меня все. Осталось лишь одно – желание выжить. И оно заставило меня делать вещи, о которых не хочется вспоминать. Не хочется, но они – часть меня. Часть моей вечности».

Он опустил взгляд на свои руки, покрытые старыми шрамами, которые выглядели как карты чужих жизней, пережитых его телом. Эмоции, долго таившиеся под панцирем отстраненности, начали проступать сквозь его обычно невозмутимое поведение. Астра почувствовала эту волну горечи и боли, которая исходила от него, и ее собственное сердце сжалось от искреннего сочувствия. Она видела в нем не просто ветерана войны, а человека, борющегося с призраками прошлого, который, несмотря на всю свою боль, продолжал искать смысл в настоящем. Это был ее космизм в действии – увидеть в другом человеке целую вселенную боли и мужества.

«Но вы здесь, Мэтт», – тихо сказала Астра, протягивая руку и осторожно касаясь его запястья, там, где у него не было имплантов. – «Вы здесь. И это самое главное. Прошлое – это лишь тени. Ваша настоящая жизнь – сейчас, в этом кафе, с нами. И вы не один».

В ее прикосновении не было жалости, лишь глубокое, человеческое сопереживание. Это было нечто, что Мэтт не испытывал давно. В киберпанк-мире, где эмоции часто заменялись симуляциями, а люди отгораживались от боли, это прикосновение было живым, реальным. Джон наблюдал за ними в молчании. В его глазах отражалась глубокая признательность к Астре, к ее способности к эмпатии, к ее готовности заглянуть в самые темные уголки чужой души и принести туда свет.

Мэтт поднял голову. В его глазах исчезла тень прошлого, уступив место чему-то неуловимо новому – проблеску надежды, возможно, или просто осознанию того, что он не одинок в своих воспоминаниях. Он увидел в Астре не просто умного библиотекаря, а родственную душу, способную чувствовать и понимать без лишних слов. Диалоги, которые начались так просто, теперь углублялись, затрагивая самые чувствительные струны их душ.

«Спасибо, Астра», – произнес Мэтт, его голос был почти неразличим, но в нем прозвучала искренняя благодарность. Он сжал ее руку в ответ, и в этом жесте было больше, чем просто слова – целая история, рассказанная безмолвно, через прикосновение. Сумрак кафе словно стал чуть менее холодным, чуть более дружелюбным, вмещая в себя три души, связанные теперь невидимыми нитями понимания и сочувствия, в этом мире, где робость и отчуждение становились привычной нормой.

Астра была воплощением странного парадокса – элегантность прошлого века, обернутая в сталь и чипы настоящего. Так их троица слилась в борьбе за выживание, каждый шаг давался кровью и потом. Они делили скудную пищу, укрытия, и, что гораздо важнее, опасности, которые подстерегали на каждом углу этого сломленного мира. И незаметно для них самих, или, быть может, слишком незаметно для разумного противостояния, и Джон, и Мэтт оказались пленниками ее призрачной грации. В ее присутствии даже самые затертые углы грязных укрытий казались уютнее, а будущее – не таким уж и безнадежным.

Однажды, когда Астра отправилась на рискованную вылазку за жизненно важными сенсорами (в кибертуалет на самом деле), оставив их двоих наедине в полумраке убежища, напряжение, копившееся между Джоном и Мэттом, прорвалось наружу. Воздух стал тяжелым от невысказанных слов, от ревности, которая тлела под их обычно сдержанной манерой поведения. Они всегда были братьями по оружию, почти близнецами в своем циничном взгляде на мир, но теперь их связывала не только общая цель, но и одно и то же чувство к одной и той же женщине.

«Ей здесь не место, — начал Мэтт, его голос был низким, почти угрожающим. — Она заслуживает большего, чем гнить в этой дыре с нами».

Джон медленно повернулся, его взгляд был острым, как лезвие. «И что ты предлагаешь? Отправить ее куда-то одну, чтобы ее разделали на запчасти первой же бандой? Ты хоть понимаешь, о чем говоришь?»

«Я говорю о том. что она… — Мэтт сделал шаг вперед, сжимая кулаки. — Я говорю о том, что она не должна быть втянута в это. И уж тем более не должна быть предметом… твоих… притязаний». Последние слова он почти выплюнул, и в них звучала не просто ревность, но и некое извращенное чувство долга, желание защитить Астру от всего, даже от себя.

«Моих притязаний? — Джон усмехнулся, хотя в его глазах читалась обжигающая злость. — Ты ее герой-спаситель, что ли? Или просто хочешь присвоить ее себе, как очередную трофейную пушку?» Он знал, что эти слова были несправедливы, что они били в самое мягкое место Мэтта, но ярость захлестывала его.

«Ты знаешь, что это не так, — процедил Мэтт, его лицо потемнело. — Ты всегда был эгоистом, Джон. Всегда тянул одеяло на себя». Он приблизился вплотную, и теперь их разделяли лишь несколько дюймов пространства, наполненного электрическим разрядом.

«И ты еще что-то говоришь об эгоизме, когда сам готов вцепиться в глотку за то, что еще не принадлежит никому? — голос Джона дрожал от скрытого напряжения. — Она не вещь, черт возьми! Она не…» Он остановился, не в силах найти подходящее слово, которое бы не выдало всей глубины его чувств. И именно эта беспомощность, эта неприкрытая уязвимость, еще больше подстегнула Мэтта.

«Она сама выберет, кого ей нужно, — прорычал Мэтт, толкая Джона в грудь. — Но только не ты будешь рядом, когда она это сделает!»

Толчок был последней каплей. Джон отшатнулся, но уже в следующее мгновение его кулак просвистел в воздухе, целясь в челюсть Мэтта. Удар пришелся точно, и Мэтт пошатнулся, ударившись плечом о металлическую стену. Но он не был бы собой, если бы не ответил. Кулак Мэтта нашел свою цель в ребрах Джона, и тот крякнул от боли. Завязалась дикая, хаотичная драка. Это была не битва на смерть, но битва за что-то гораздо более ценное, чем сама жизнь – за признание, за превосходство, за шанс быть единственным в ее глазах.

Они валялись по полу, обмениваясь быстрыми, яростными ударами, каждый из которых был пропитан невыносимой болью от мысли, что другой может быть счастливее, что другой может оказаться избранным. Их скрытые ругательства, не вырывающиеся наружу, но ощутимые в каждом движении, каждом ударе, были красноречивее любых слов. Чуть было не задетый, едва ли не разрушенный, их хрупкий мир почти рассыпался в прах под тяжестью кулаков и несдержанных эмоций. Они были так близки к тому, чтобы навсегда оборвать свои узы, что воздух вокруг них казался раскаленным от этой возможности.

Когда, наконец, силы оставили их, и они тяжело дышали на грязном полу убежища, их лица были в крови, а тела болели от ушибов. Но в их глазах больше не было прежней горячей вражды. Была лишь усталость и немой, болезненный вопрос. Что они наделали? За что? За эфемерное будущее, которое, возможно, никогда не наступит? За женщину, которая, вероятно, даже не догадывалась о столь яростной внутренней борьбе.

Мэтт откашлялся, его голос был хриплым. «Надо же так. Из-за такой чепухи…»

Джон, медленно поднимаясь, вытер кровь с разбитой губы. «Чепухи? Это, наверное, самая серьезная чепуха в нашей жизни, Мэтт». Он протянул руку. «Ну чего, давай мириться, пока Астра не вернулась и не увидела нас в таком виде». Лицо Джона было разбитым, но в глазах мелькнула тень той старой, привычной иронии, которая всегда их объединяла.

Мэтт оперся на предплечье и, морщась от боли, взял протянутую руку. Их пожатие было крепким, почти братским, и в нем чувствовались не только боль и усталость, но и нечто, что пережило эту стычку – их нерушимая связь. Этот бой, пусть и жестокий, словно снял с них защитные слои, обнажив истинные чувства, не только ревности, но и глубокого уважения друг к другу. Они понимали, что Астра – не приз, и не трофей. Она была живым человеком, и ее выбор будет только ее. И пока их общие раны затягивались, а боль уступала место горькому осознанию, они знали одно: их дружба, потрепанная, но не сломленная, была все еще там. И это, возможно, было их самым ценным приобретением в этом безжалостном мире.

Но Астра куда то пропала. Джон решил её идти искать. Сквозь потрескавшиеся стены старого убежища прорывался лишь ветер, унося с собой неразборчивый шепот и бесконечную пыль. Каждый порыв был словно вздох дряхлого монстра, давно утратившего смысл своего существования.

Мэтт, обращаясь скорее к скрипящим балкам, чем к невидимому собеседнику, пробормотал себе под нос, едва слышно, словно опасаясь разбудить древний хаос: «Куда пропала Астра?». В его голосе сквозила такая усталость, что она могла бы поспорить с возрастом самого мира.

Он бесцельно побрел к энерго-лампе, архаичному светлячку в этом царстве мрака. Небрежно подбросил в жерло несколько сухих дата-чипов, словно это были простые дровишки. Плазма вспыхнула с мстительным шипением, разбрасывая по стенам, испещренным выцветшими граффити и загадочными кодами, причудливые тени. Силуэты плясали в замысловатом танце, напоминая о давно забытых безумствах. Лампа пофыркивала в ответ, словно старый кот, недовольный прерванным сном, но все же выполняющий свою скучную обязанность.

Затем гул вернулся. Он был уже не просто вибрацией в воздухе, а пульсирующим эхом, ощутимым каждой клеткой тела. Он проникал в пол, поднимался по ногам, оседал в костях. Мэтт замер, не двинувшись ни единым мускулом, впитывая этот звук, давно ставший частью его сущности. Годы, проведенные в этом мире, пропитали его этим шумом, превратив его из угрозы в неотъемлемую, хоть и раздражающую, музыку бытия. Это был звук системы, которая кряхтела, пыхтела, но упорно отказывалась окончательно сдохнуть, чем вызывала у Мэтта тихое восхищение, смешанное с не менее тихим отчаянием.

Снаружи послышались быстрые, неровные шаги по гравию, сопровождаемые тяжелым, надрывным дыханием. Звук, который в этом мире означал одно – неприятности, либо бессмысленные, либо катастрофические.

Мэтт напрягся, подавляя желание закатить глаза. Ну вот, предчувствие его не обмануло. В дверном проеме, рассекаемом последним, кроваво-красным лучом заходящего кибер-заката, возник силуэт. Это был Джон. Крепкий, несомненно, но истощенный до предела, словно его выжали как старую губку. Лицо, казалось, было собрано из грязи и машинного масла, и даже сквозь эту маску проступала гримаса предельного изнеможения. В одной руке он сжимал нечто, что отдаленно напоминало контейнер, но по его виду казалось, будто тот весил больше, чем сам Джон, что, учитывая конституцию последнего, было поистине подвигом.

Джон, задыхаясь, еле выговаривая слова, прохрипел, словно ржавая труба, из которой вышло слишком много пара: «Там… Там опять… Они…»

«Что „они“, Джон? Изволь выражаться яснее. Ты каждый раз появляешься, как системный баг, который никак не хочет быть исправленным. И так всегда», – выдал Мэтт с той снисходительной усталостью, которая приходит лишь после десятилетий наблюдений за одними и теми же паттернами человеческого поведения, особенно если это поведение принадлежит Джону.

Джон, словно потеряв последние силы, опустился на пол, прислонившись к стене. Его грудь тяжело вздымалась, как у загнанного зверя. Он нервно оглядывался по сторонам, словно ожидая, что «они» вот-вот выпрыгнут из-за старой энерго-лампы.

«Дымка. Красная дымка, – прошептал Джон, его голос был полон почти детского ужаса. – И… и звуки, которых не должно быть. Как будто машины поют. Или плачут. Я… я видел… тени. В дымке. Неясные. Они… они шли на свет. К вышкам». Последние слова он произнес так, словно наконец-то докопался до сути всех мировых проблем.

Мэтт на мгновение закрыл глаза, пытаясь собрать свои мысли в хоть сколько-нибудь вменяемую комбинацию. Затем открыл их. В них — все то же обреченное спокойствие. Он уже давно перестал удивляться абсурдности этого мира.

«К вышкам? Каким вышкам, Джон? – Мэтт приподнял бровь, словно намекая на степень идиотизма собеседника. – Здесь нет вышек, кроме моей старой, которая почти не работает. Она скорее напоминает памятник былой глупости, чем функциональную конструкцию». Он указал куда-то в сторону, где во мраке едва проступал силуэт древней мачты.

«Но там… там был свет! Клянусь! На горизонте! Прямо из земли! – Джон заговорил с такой отчаянной убежденностью, что казалось, он сам поверил в свои слова. – Я бежал. Бежал, чтобы… чтобы успеть сказать. Предупредить». Его глаза горели лихорадочным блеском, как у человека, нашедшего смысл жизни в самом неподходящем месте.

Мэтт приблизился к нему, присел на корточки. Его взгляд проник в глаза Джона, ища там хоть намек на правду, или хотя бы ее болезненные отголоски. Он знал, что Джон всегда был искателем приключений на свою голову, но это… это попахивало чем-то большим, чем просто очередное фиаско.

«Успеть что? Что же ты успел, беглец? – Голос Мэтта был мягок, но пропитан сталью. – Что изменилось с твоим приходом, кроме того, что теперь нас двое, ждущих обновления системы или полного краха? Мы ждем годами. Чего именно – уже и не вспомнить. Полагаю, мы просто ждем, пока все рассыплется в прах, и тогда хотя бы не нужно будет ждать», – добавил он с сухой иронией.

«Надежду, – голос Джона дрогнул, но в нем прозвучала странная решимость. – Я принес надежду. Или… ее остатки. Я кое-что нашел. В зоне отчуждения.. Астра о ней говорила, я решил проверить». Он засуетился, неуклюже роясь в своем драгоценном контейнере. Выудил оттуда предмет, завернутый в грязную ветошь – кусок тряпки, который, казалось, пережил несколько апокалипсисов. Развернул ее — и в свете лампы показалась старая, но чудом сохранившаяся бумажная книга. Обложка была выцветшей и потертой, но можно было различить название – «Пикник на обочине 2.0». Джон протянул её Мэтту с таким видом, словно вручал Святой Грааль, завернутый в использованный пакет из-под чипсов.

Мэтт взял книгу, провел пальцем по обложке, словно прикасаясь к давно забытой реликвии. «„Пикник… на обочине“? – Он фыркнул, а затем его губы растянулись в горькой усмешке. – Это… это старые легенды, Джон. Из тех времён, когда люди верили, что мир можно объяснить алгоритмами. До того, как все это…» Мэтт махнул рукой, обводя призрачную пустошь за окном, словно пытаясь вместить в этот жест всю бессмысленность их существования. «…стало единственной реальностью. Теперь „пикники“ бывают только с консервами, если повезет». Он покрутил артефакт в руках, взвешивая его на ладони.

«Но там… там говорится о Зоне, – в глазах Джона вспыхнул странный, почти безумный блеск, как у человека, одержимого светлой идеей. – О чем-то, что может дать ответы. Или… изменить все. Я чувствовал… Будто сам воздух Зоны материализовался в нем. Он шептал мне: «Иди, идиот, иди! Найди что-нибудь, что сломает этот бесконечный цикл уныния!» – добавил он с чуть меньшей серьезностью, но с той же исступленной верой.

Мэтт пролистывал страницы , его губы беззвучно шевелились, читая фрагменты , будто это был древний магический текст. Внезапно его взгляд остановился на одной строке, словно та выпрыгнула из потока символов, требуя внимания. Он замер. Строка гласила: «Человек создан для великих целей. Но где они, эти цели, когда все пути ведут в тупик, а каждый вдох – это лишь отсрочка перезагрузки?»

Он поднял взгляд на Джона, его глаза, обычно полные усталой иронии, теперь были налиты давней, скрытой болью. Это была боль понимания, сочувствие к этому молодому человеку, который никак не хотел смириться с неизбежным. Было в этом что-то до безумия наивное, и оттого – трагичное.

«Что ты надеешься найти там, Джон? – спросил Мэтт, его голос был тих, но в нем звучала тяжесть пророчества. – Счастье? Или, быть может, ответ на вопрос, почему мы здесь и почему это так чертовски бессмысленно? Я скажу тебе ответ: мы здесь, потому что нам некуда бежать. Мы здесь, потому что надежда – это самый опасный вирус, который только может существовать. Он медленно разъедает изнутри, оставляя после себя лишь пепел разочарований. И ты, мой дорогой Джон, похоже, подхватил его в хронической форме».

«А что, если в этой иллюзии и есть наша реальность? – Джон ответил почти завороженно тихо, словно его слова были частью этой самой мистической дымки. – Что, если это последний костер, вокруг которого мы можем согреться, прежде чем окончательно отключимся? Что, если это единственная шутка, которую нам еще осталось услышать от этого уставшего мира?»

Мэтт молчал. Он смотрел на книгу в своей руке, затем перевел взгляд на нейро-карту, лежащую на покоробленном столе. Его рука медленно опустилась, сжимая древний артефакт. В его взгляде вдруг промелькнуло что-то новое, едва уловимое – отсвет старой веры, загнанной в самые глубокие уголки его сознания. Вера в то, что даже самый абсурдный «пикник» может оказаться неожиданно увлекательным.

Как раз в это время вернулась Астра и обрадовалась книге как ребёнок, начала читать. Парни улыбнулись.

Однажды они сидели у костра и вдруг разговор зашёл о чём то важном.

«Парни, вы когда-нибудь задумывались, что такое истинное бессмертие?» — глубокий голос Астры рассек плотную завесу синтетического тумана, что висел над разрушенным мегаполисом, словно саванн по погибшей цивилизации. Воздух, пропитанный озоном и отголосками сотен кибернетических сражений, тяжелым одеялом ложился на их плечи. Их убежище, построенное из обломков когда-то величественного небоскреба, являло собой оазис относительной тишины в бескрайнем океане стонов и скрежета умирающего мира. Внутри, тусклый свет голограмм едва освещал их лица, глубокие морщины которых были высечены не только годами, но и неисчислимыми потерями.

Джон, чьи кибернетические доспехи мерцали слабым синим светом в полумраке, отложил в сторону биометрический сканер. Его взгляд, потемневший от накопленной усталости, был устремлен куда-то за пределы обветшалых стен, в бесконечность уничтоженных экосистем. «Бессмертие? В нашем мире, где даже камни стонут от боли, где каждый вздох — это акт сопротивления? Мне казалось, мы давно преодолели эти наивные мечты о вечной жизни. Наше бессмертие, если оно и есть, заключается в этом…» Он обвел рукой вокруг, указывая на тускло мигающие мониторы, на которых отображались схемы восстановления почвы, данные о выживших образцах флоры и фауны, некогда процветавших на этой несчастной планете. «…в сохранении того, что еще можно спасти. В воскрешении того, что было убито нашими же руками».

Астра кивнула. Её глаза, проницательные и в то же время сочувствующие, скользнули по лицу друга, задержавшись на тонкой линии шрама, что пересекал его правую бровь. «И все же, Джон, разве это не есть одна из ипостасей ноосферы и космизма? Не просто сохранение, но преображение. Не просто воскрешение, но возрождение в новом, более совершенном виде. Мы не просто пытаемся заново посадить семена. Мы пытаемся возродить саму идею жизни, идею ее нескончаемого цикла, независимо от того, какие апокалипсисы мы сами для себя создали».

Астра медленно поднялась, подошла к одному из экранов и прикоснулась к нему кончиками пальцев. На дисплее была изображена карта. Не карта городов и границ, а карта зон заражения, карта надежды, обозначенная зелеными точками, где их усилия по реабилитации приносили хоть какие-то плоды. «Я понимаю твою мысль, Джон. Космизм, в его изначальном смысле, одухотворял Вселенную, видел в ней часть высшего разума, высшей цели. Он говорил о нашем месте в космосе, о расширении человеческого сознания до его пределов, о коллективном движении к бессмертию и преображению. Но как применить эти высокие идеи здесь, на земле, где каждый день — это борьба за глоток чистого воздуха, за каплю незараженной воды?» Её голос был наполнен скрытой скорбью.

«Астра права. Именно наш нынешний опыт делает его актуальным как никогда, Джон», — добавил Мэтт, его тон был спокоен, но полон глубокой убежденности. «Посмотри вокруг. Это мир, который мы породили. Мир, где человечество, в погоне за технологическим прогрессом и иллюзорным господством, забыло о своем истинном месте в этом хрупком равновесии. Космизм, в отличие от многих других философий, никогда не отделял человека от природы, от космоса. Он настаивал на нашей неразрывной связи, на нашей ответственности. Я понял Джон. Мы здесь, не потому, что хотим завоевать звезды, а потому, что должны залечить раны этой одной-единственной планеты, этого живого организма, который мы чуть не уничтожили».

Джон обернулся, его взгляд встретился с взглядом Мэтта. В их глазах отражалась общая боль, общая утрата, которая объединяла их сильнее любых слов. «Я помню леса, Мэтт. Еще до того, как радиационные бури превратили их в пепел. Помню пение птиц, шум ветра в кронах деревьев. Помню реки, настолько чистые, что можно было увидеть каждый камешек на дне. Это были не просто воспоминания. Это были осязаемые частицы мира, которого больше нет. И каждый раз, когда мы находим саженец, который смог прорасти, или обнаруживаем колонию микроорганизмов, которые очищают почву… это как крошечный луч надежды, пробивающийся сквозь толщу отчаяния. Это болезненно, но это дает силы идти дальше». Он говорил о своем опыте не как о научном эксперименте, а как о глубоко личном, почти духовном паломничестве.

Астра улыбнулась , всё таки общение с ней пошло им на пользу.

Она подошла к столу, на котором лежали старинные, потрепанные книги, пережившие апокалипсис. Аккуратно взял одну из них, переплет которой пожелтел от времени, и раскрыла ее на случайной странице. «Циолковский говорил: "Человек – это лишь переходное звено. Он будет преображен в более совершенное существо, способное жить не только на этой планете, но и в космосе" . Он говорил о неизбежности смерти и необходимости преодоления ее для обретения космического бессмертия. Но разве наше бессмертие не заключено в способности отдавать, в способности восстанавливать? В том, чтобы наши усилия породили новую жизнь, которая будет уже не результатом эгоистичных амбиций, а плодом коллективной воли к исцелению? Если мы сможем вернуть этой земле хотя бы часть ее былой красоты, то разве это не будет нашим вкладом в великий космический танец жизни и смерти, разрушения и возрождения?» Она провела пальцем по выцветшим строкам, словно искала в них ответы, которые были актуальны даже спустя века.

Тишина, установившаяся в убежище, была наполнена немой скорбью и нерушимой решимостью. Вентиляторы тихо гудели, перемешивая тяжелый воздух. Джон сел, его лицо было задумчивым. «Наше поколение не выросло на руинах. Мы видели мир таким, каким его описывают в старых книгах. Мы ещё помним. Но теперь для нас зеленый цвет — это редкое чудо, а не обыденность. Звуки живой природы — это редкая роскошь, а не фон повседневной жизни. Поэтому для нас это не просто наука. Это… это отчаянная попытка вернуть себя к истокам, к тому, что когда-то делало нас людьми. Мы должны не просто восстановить экосистемы. Мы восстановим свою связь с этим миром, который мы, человечество так беспощадно ранили».

Мэтт кивнул и посмотрел на часы. Время близилось к началу их следующей экспедиции. Они должны были отправиться в одну из самых зараженных зон, чтобы там, среди руин бывших промышленных комплексов, провести забор проб почвы и воды. Это была опасная миссия, но отступать было некуда. «Именно это, Джон, и есть истинное проявление сочувствия. Сочувствие не только к живым существам, которые страдали от нашей глупости, но и к самой планете. Сочувствие к будущим поколениям, которым придется жить с последствиями наших ошибок. Мы не можем изменить прошлое, но мы можем попытаться искупить свою вину через действия в настоящем. Через нашу самоотверженную работу по восстановлению. И каждый раз, когда мы видим, как пробивается росток сквозь мертвую землю, это не просто научное достижение. Это подтверждение того, что надежда жива. Что космический принцип жизни сильнее любого разрушения, которое мы можем нанести».

Астра протянула руку и взяла с полки небольшой контейнер, внутри которого, в специальном биогеле, покоился крошечный, едва заметный глазом зародыш какого-то саженца. Она бережно держала его, словно это была величайшая ценность в мире.

«И это, парни, наше собственное, космическое воскрешение. Возвращение не только к звездам, но и к корням. К самой сути бытия. Мы не будем ждать внешнего чуда. Мы сами создаем его – капля за каплей, росток за ростком». Она подняла контейнер так, чтобы тусклый свет падал на него, и крошечный зародыш, словно обещание будущего, мягко замерцал в его руке. Их путь был бесконечным, полным опасностей и разочарований, но каждый такой момент наполнял их неиссякаемой надеждой и верой.