Кира

За окном туман — такой плотный, словно кто вывесил белую материю на просушку. Кира сидит в горнице, быстро-быстро вышивая домашнюю кофточку хозяйке. Иголка в умелых ручках так и мелькает. Это она умеет, да еще как! Стежок к стежку, ниточка к ниточке. Если бы хозяйке не приспичило срочно в обновке перед мужем покрасоваться, вышивала бы Кира изящные воздуха в храм божий. То-то радость! То-то благодать!

Кира с серьезным видом прислушивается к тому, как у нее бурчит живот, откладывает работу и спускается в кухню, где в это время кухарка обычно выдает еду. После трапезы она вернется в горницу и закончит работу, а дальше… Весь день Кира в хлопотах, с утра до ночи она трудится не покладая рук, не зная пустой праздности, но это ее даже успокаивает. Приятно жить в большом, хлопотливом доме, хорошо кушать, прилежно работать. Еще Киру обучили всегда одеваться в чистое и следить за своими волосами и ногтями. Руки вышивальщицы должны быть без заусенцев или мозолей, иначе она испортит шелковое полотно. И тогда ключница поставит ее на всю ночь на коленки в угол или лишит ужина.

Утром Кира одевается и какое-то время заплетает волосы в длинную косу, смачивая волосы водой, чтобы выходила безупречно гладкая прическа. Последнее совершенно не идет ей, и молодые барышни уже много раз объясняли Кире, что с ее круглым лицом лучше будет смотреться, если она не станет так сильно стягивать волосы и чуть ослабит прическу, чтобы смотрелось более естественно. Но Кира знает, как надо: волосёнки у нее светлые и тонкие, коса смотрится точно длинный-предлинный крысиный хвост. Глаза у Киры голубые и ясные, словно небо, головку она немного запрокидывает, отчего кажется, что девушка постоянно прислушивается к шёпоту ангелов за облаками.

Никто доподлинно не знал, каким образом и откуда в семействе столбовых дворян Сабуровых появилась Кира. Сабуровы проживали в Москве, в добротном каменном доме; в стольном граде Петербурхе такие дома с большими ухоженными участками и множеством хозяйственных пристроек называются усадьбами, в прежней же столице их продолжали по старинке величать теремами.

Если подойти к дому не с парадного крыльца, а с черного, для прислуги, то сначала попадаешь в просторные сени, где любой странник-богомолец или просто нищий завсегда мог получить кусок хлеба и жидкий суп или кашку на воде, а кто-то оставался и ночевать, ибо в этом доме божьим людям во все времена были рады и никогда не отказывали ни в еде, ни в ночлеге, а случалось, и денежкой калик перехожих хозяйка одаривала. Кушанья для странников выносили из кухни, которая начиналась сразу же за сенями. Входить в кухню или бродить по дому без особого благоволения хозяев этим гостям строго запрещалось. Но они и так были рады-радешеньки возможности не платить за лавку в трактире и за пусть хоть и постный, но а все же обед.

Как-то на день памяти Иоанна Богослова[1], святого апостола и евангелиста, в дом, на гостевание, набилось около двух десятков странников, калик перехожих. Когда же они наконец ушли в классной комнату, где обычно проходили занятия сразу со всеми Сабуровскими чадами, а детишек на тот момент времени уже было, как в сказке, семеро по лавкам, в означенной классной комнате вдруг обнаружилась посторонняя, никому не известная девочка!

По виду девчуле было года четыре; толстенькая, опрятная, в длинной, до пола, чистенькой рубашечке, поверх которой чьи-то заботливые руки надели на малышку шерстяной удобный салоп. На ногах не лапоточки, а сапожки!

Тут же выяснилось, что некоторое время назад один из сабуровских мальчиков приметил незнакомую девочку в библиотеке, где она сидела под родительским столом и внимательно рассматривала картинки в книге. Мальчик спросил о чем-то, девочка улыбнулась. Тогда хозяйский сын взял малышку за руку и отвел ее в классную комнату.

На расспросы, кто она, чья и откуда взялась, девочка сначала молчала, преглупо улыбаясь, а потом вдруг четко произнесла: «Либера!»

— Из немцев, что ли? А может, из итальянцев? На христианское имя не похоже, разве что фамилия.

— А как твое святое имя? — вновь попытались спросить у девчушки.

— Либера, — четко произнесла пигалица, а потом закатила глазки и завела «Ки-ри-е элей-сон…»

— Кирия! — наконец догадался отец семейства. Посмотрели в Святцах — была святая мученица Кириакия Римская, мученица Кириакия (Кирия) Кесарийская (Палестинская), мученица Кириакия Никомидийская. Имя, конечно, редкое, но в Москву какой только народ не приходит из разных земель! Кто знает, может, Кирию родители привезли из Литвы; недалеко от дома Сабуровых целая артель рижских мастеров-шорников лавку с мастерской открыли. Правда, все как один староверы, но да покупателю не все ли едино, кто ему конную упряжь мастерит — степенный старообрядец, француз-католик или вовсе турок, — если все изделия качественны и красивы.

Тем же вечером, благословив малышку на сон грядущий, с нее сняли одежду, и на шее девочки обнаружился обыкновенный оловянный православный крест, после чего стало понятно по крайней мере то, что Кирочка крещеная и православная.

Но вот как и с кем она умудрилась проникнуть в дом? Первая версия: богомольцы пришли с чадом, а ушли без оного. Но так получилось, что именно в этот день народу на дармовое угощение припожаловало превеликое множество и кухарка, как ее ни расспрашивали, ни улещивали, ни угрожали, не могла припомнить, был ли кто с детьми.

Кроме того, Кира была прилично одета и, главное, обута в самые настоящие сапожки, поэтому идея о том, что она дочь одной из пришедших за куском хлеба нищенок, казалась невероятной.

Ребенка мог подбросить Сабуровым их бывший квартирант. Сдавали они флигель молодому офицеру Панкрату Семеновичу Шишкову, который вполне мог прижить дитя с какой-нибудь модисткой или артисткой, и та, устав ждать, когда кавалер наконец исполнит свой долг и женится на ней или начнет регулярно выдавать деньги на девочку, взяла да и подбросила ребенка нерадивому папаше. Тот же как раз в это время съезжал от Сабуровых и счел за благо подкинуть дитя в семью, где за ней бы присмотрели, а не тащить за собой в полк.

Эта версия казалась более правдоподобной, так как книготорговец с Маросейки, который как раз в тот день принес заказанную книгу, за отсутствием хозяина был приглашен в библиотеку, где и оставил заказ, и на обратном пути он коротко переговорил с Шишковым, с которым приятельствовал по совместной склонности к бильярду и хмельной медовухе.

Кинулись Сабуровы искать Шишкова, да того и след простыл, да и он ли это был? Приказчик из книжной лавки утверждал, что встретился с Панкратом Семеновичем, когда тот выходил из библиотеки, и они немного поговорили, но девочки с ним не было. И в библиотеке приказчик тоже никого не встретил. Так что оставалось только гадать, успела ли в то время малышка попасть в дом или еще нет.

Внешне Кирочка показалась Сабуровым достаточно пригожей. Малышка была толстенькая да ухоженная, она твердо стояла на крепеньких коротких ножках, так что со стороны можно было подумать, что малютка не ходит, а натурально перекатывается по горнице. На совершенно круглом, как луна, личике выделялись носик пипочкой и голубые открытые, точно два окошка, полные наичистейшего неба, глаза под чуть приподнятыми арочками золотистых бровей. Все хорошо было в этом Богом данной девулечке, все как надо, вот только эти глаза, в которых плескалось небо. Было понятно, что девочка с такими глазами будет сильно отличаться от всех остальных детей и вряд ли когда-либо сможет завести свою семью, да что там — нормально говорить.

Кирочка и правда после того первого дня года два не произнесла ни слова, а потом вдруг заговорила, да не отдельными словами, а сразу длинными предложениями. Так как Кира обычно вела себя очень тихо, рассматривала картинки в книге или молча вглядывалась в икону Богоматери, ей позволяли находиться в классе во время учебы сабуровского выводка. Удивительное событие произошло, когда старшенький Ванечка Сабуров отвечал заданный ему урок. Начал он даже очень бодро: «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет».

А потом Ванюша, должно быть, запамятовал, и как дьячок-учитель ни просил его, как ни подсказывал, не мог продолжить. И тут из-под стола раздался тоненький голосочек: «И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один. И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды. И создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так. И назвал Бог твердь небом. И был вечер, и было утро: день второй».

Ошарашенный дьячок заглянул под стол, а там Кира. Вытащил ее, посреди горницы поставил, пока остальные детушки домочадцев по дому кликали да на чудо посмотреть зазывали. Когда же собрались все, учитель, ласково обращаясь к Кире, произнес: «И был вечер, и было утро: день второй». После чего ободряюще улыбнулся и погладил чадо по головке.

Девочка недолго думая тут же пропела: «И сказал Бог: да соберётся вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша. И стало так. И назвал Бог сушу землею, а собрание вод назвал морями. И увидел Бог, что это хорошо. И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя, дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле. И стало так. И произвела земля зелень, траву, сеющую семя по роду её, и дерево, приносящее плод, в котором семя его по роду его. И увидел Бог, что это хорошо».

Что тут началось! Киру же до этого все чуть ли не немой почитали, потому как ничего, кроме заморского слова «Либера» и ее имени, от нее до сих пор не слышали. Посадили девоньку на лавку перед столом, учитель трясущимися от смущения руками ей книгу подвигает. А она, умница такая, оказывается, не только со слуха выучила, но и все буквы давно знает, и читает без малейшей запинки. Вот диво-то! Вот благодать!

Но очень скоро выяснилась еще одна особенность Киры, ее талант: оказалось, что чудо-девочка всего раз прочтет или услышит, то навсегда в ее память входит, можно потом ее в любой момент от дел отвлечь или посреди ночи разбудить и спросить. Все ответит и ни малейшей малости не упустит. Благодаря этим ее талантам, детишкам Сабуровским сразу же стало легче уроки твердить: дадут раз прочитать Кире, она все запомнит, а потом по строчке подсказывает, пока барчук заданного не вызубрит. И ни злобы в ней при этом нет, ни досады на бесталанность или беспамятность других детей. Сколько нужно повторить, столько и повторит.

На радостях, что Кирочка такой талант проявила, госпожа Сабурова велела ей прочитать кулинарный рецептник, и после они втроем с кухонной девушкой отправились на кухню, где Наталья Николаевна решила заняться варкой царского варенья из крыжовника. Кира же была нужна ей для того, чтобы подсказывала, что и после чего делать. Все удобнее, чем то и дело книгу в руки брать. Не ровен час, вареньем страницы заляпаешь.

Сначала все получалось даже очень хорошо.

— Очищенный от веточек, сполосканный, зеленый, неспелый крыжовник сложить в муравленный горшок, перекладывая рядами вишневыми листьями и немного щавелем и шпинатом, — читала по памяти Кира. — Затем, залить водкою, — Наталья Николаевна показала кухонной девушке, куда нужно наливать водку, — и закрыть крышкою, — продолжала равнодушно вещать Кира. — Потом обмазать оную тестом, вставить на несколько часов в печь, столь жаркую, как она бывает после вынутия из нее хлеба. На другой день… — равнодушно долдонила Кира.

— Ну, что на другой день, то не сегодня, — Наталья Николаевна сняла фартук, наказав прислуге следить за вареньем. Она была очень довольна, что нашла Кире столь правильное применение.

Но на другой день случилось несчастье.

Когда наутро Наталья Николаевна и Кира спустились в кухню, Кира начала читать рецепт: «Вынуть крыжовник, всыпать в холодную воду со льдом, через час перемешать воду и один раз с ней вскипятить, потом второй раз, потом третий, потом опять положить ягоды в холодную воду со льдом, которую перемешивать несколько раз, каждый раз держа в ней ягоды по четверти часа, потом откинуть ягоды на решето, потом разложить ягоды на скатерть льняную, а когда обсохнет, взвесить, на каждый фунт ягод взять два фунта сахара и один стакан воды».

— Что же, все как будто понятно, — кивнула Наталья Николаевна, и они вместе с кухонной девушкой принялись за работу.

Когда все, что нужно сделать, было сделано, Наталья Николаевна устала командовать.

— Ну, Кирочка, что у нас там дальше? — вяло поинтересовалась хозяйка, вытирая полотенцем ухоженные белые руки.

— «Сварить сироп из трех четвертей сахара, прокипятить, снять пену и в сей горячий сироп всыпать ягоды, поставить кипятиться, а как станет кипеть, осыпать остальным сахаром и три раза вскипятить ключом, а потом держать на легком огне, пробуя на вкус. После всего сложить варенье в горшочки, завернуть их вощеной бумагой, а сверху пузырем и обвязать».

Они тут же отсчитали три четверти сахара, залили водой.

— Следи, когда сахар растает, и тогда можешь всыпать ягоды. Все ли тебе понятно, горлинка?

— Все. — Кира радостно закивала, еще раз без малейшей ошибки повторив рецепт.

— Ну и ладно, я сейчас ненадолго отлучусь, а ты за сахаром проследи. Да гляди пену не забывай снимать.

Когда Наталья Николаевна вернулась, по кухне разливался запах горелого сахара, а Кира стояла над почерневшим тазом, весело разглядывая дело рук своих.

— Что же ты, дура, за сахаром-то не уследила?! — заорала на Киру Сабурова. — Это же надо такую прорву добра известь!

На что немало удивленная недовольством хозяйки Кира еще раз с готовностью отбарабанила весь рецепт, не упуская ни одного слова, словно книга лежала перед ней. Выражение лица у нее при этом оставалось такое умильное, словно девочка была горда своим нерадением, и даже больше, за нерадение сие не почитала. Она ведь отвечала перед хозяйкой, как всегда, без малейшей ошибки, а стало быть, и гневаться на нее никто не мог.

— Плохо то знание, которым человек владеет, а применить не может, — жаловалась мужу Наталья Николаевна.

Однажды Киру похитили. Как девку со двора свели, никто ни сном ни духом не ведал. Произошло это, когда Кире уже четырнадцать исполнилось, если, конечно, изначально ее возраст правильно угадали.

Как уже упоминалось выше, в сабуровской усадьбе каких только странников да богомольцев не перебывало, всех и не упомнишь. Но одну странницу, Марфой ее звали, Наталья Николаевна среди прочих отличала и привечала. Всякий раз, как та на Москве объявлялась, Сабурова ее в гости звала, за свой стол сажала, самыми лучшими яствами потчевала: «Кушай матушка, на здоровье». Домочадцы были обязаны кланяться неряшливо одетой Марфе и вежливо с ней разговаривать. Прислуге же вменялось в обязанность все приказы уважаемой гостьи исполнять в точности и все, что та ни потребует, без промедления и утайки подавать.

За трапезой Наталья Николаевна расспрашивала Марфу, где та побывала и что повидала. Много Марфа такого рассказывала, чему ни в одном университете не научат, потому как по свету ходила с отверстыми очами, все примечала да на ус наматывала.

[1] Память апостола Иоанна совершается в Православной церкви (по юлианскому календарю): 8 (21) мая, а также 30 июня (13 июля) — Собор двенадцати апостолов. В данном тексте имеется в виду 30 июня (13 июля).