Клан Бьянка

Воздух Сицилии пах не просто морем. Он пах свободой. Свободой, которая разлита между древних камней мощеных улочек Чeфалу, смешана с ароматом жареных артишоков и сладковатым дымком от соседней кофейни. Солнце здесь было не светилом, а настоящим тираном — золотым, наглым и беспощадным, выжигающим из тебя всю московскую хмарь и тоску офисных будней.

А мне это было как раз на руку. Выжечь — так выжечь дотла. Вместе с воспоминаниями о гламурных туфлях Алисы, которые она бросила у меня в прихожей, вместе с надоевшим до тошноты скрипом стула в опенспейсе и лицом босса, вечно чем-то недовольного.

Меня зовут Алексей, и моя жизнь — говно. Вернее, была говном. До этого утра.

Алиса, моя бывшая, считала, что я скучный. «У тебя, Лёш, мечты как у бухгалтера: ипотека, дача, два ребёнка», — говорила она, закатывая глаза, перед тем как уйти к тому самому «творческому и непредсказуемому» барабанщику. Ну что ж, дорогая. Твоему «творческому» я оставляю твои туфли и долги по кредитке, а себе — совсем другую историю.

Внушительную пачку денег, которую я годами копил на нашу свадьбу и медовый месяц, я теперь тратил сугубо на себя. Любо-дорого было смотреть, как тают нули на счету, покупая мне билет в один конец до Палермо и номер в отеле с видом на лимонную рощу. Это лето должно было быть моим. Только моим. Без планов, без обязательств, без дурацких ожиданий.

И вот я стоял на раскалённом солнцем причале, наблюдая, как волны лениво лижут потемневшие от времени сваи. В голове играл какой-то старый макареновский хит, а в карманах оттягивал шорты кошелёк, туго набитый евро. Я целился глазами в самые потрёпанные, самые колоритные лодчонки. Мне был нужен не новенький, пахнущий пластиком скутер, а нечто с характером. С историей.

И я его нашёл.

Это был катерок. Нет, не катер. А катерок. Выцветший на солнце до неопределённого цвета между голубым и серым, с потрёпанными сиденьями и гордым именем «Мария-Ассунта», выведенным кривым шрифтом на корме. Рядом, на сложенном втрое ящике из-под рыбы, сидел его хозяин — этакий бронзовый от загара сицилианец с лицом, испещрённым морщинами, как старые морские карты. Он что-то яростно чинил огромной отвёрткой, периодически сплевывая в воду и бормоча проклятия на божественном сицилийском наречии.

— Scusi, signore! — крикнул я, подходя поближе. Спасибо,синьор!

Старик поднял на меня глаза. Взгляд был настолько испытующим, что я чуть не отступил. Он медленно, с явным скепсисом, окинул меня взглядом: шорты с гавайскими узорами, ноги белые, как творог, наивная туристическая улыбка. Типичный «русский чокнутый».

— Парлан итальяно? — хрипло спросил он.

— Но... нееет, — я улыбнулся ещё шире. — English?

— Но нееет, — передразнил он меня, и уголок его рта дрогнул. Кажется, это была улыбка. Или презрение. Сложно сказать.

Начался великий и ужасный торг, где мы общались руками, отдельными словами («катер!», «деньги!», «море!») и универсальным языком жестов. Я показал на «Марию-Ассунту», потом на море, потом изобразил руками, как кручу штурвал и кайфую. Он хмурился, качал головой, показывал на небо, откуда на нас лился свинцовый зной, и делал жест, будто катер ломается.

Но потом я достал кошелёк. Не спеша. И начал отсчитывать купюры. Яркие, хрустящие, пахнущие свободой евро.

Его взгляд на мгновение смягчился. Кажется, он увидел в моих глазах не просто глупого туриста, а того, кто сбежал. И он, видавший виды морской волк, это понял.

— Капо… туто… — буркнул он, хватая деньги и делая жест рукой, чтобы я забирался на борт. — Uno ora! Uno! — он показал один палец, давая мне понять, что час, и ни минутой больше. Один сейчас! Один!

— Uno ora! — радостно кивнул я, запрыгивая на покачивающийся катер.

Двигатель завелся со второго раза, издав победный, дымный рев. Я помахал старику, который уже снова уткнулся в свою отвёртку, будто ничего и не было. Отдал швартовы и медленно, чтобы не облажаться сразу же, вырулил из гавани.

Ветер в мгновение вцепился в волосы. Солнце слепило. Соль брызгала в лицо. Я включил на телефоне какой-то итальянский поп-хит и выкрикнул всё, что думал о Алисе, о боссе, о прошлой жизни. И выбросил это всё за борт.

Вот он, мой момент. Моя новая жизнь. Она начиналась прямо сейчас, под крики чаек и под треск старого, но такого надёжного двигателя «Марии-Ассунты».

Я направил нос катера к горизонту, туда, где синее небо сливалось с ещё более синим морем, даже не подозревая, что это самое надёжное в моей жизни на тот момент вещь вот-вот предаст меня, уведя в самую безумную авантюру.

Я выкрутил ручку газа на полную, и «Мария-Ассунта», проскрежетав что-то на своём древнем наречии, рванула вперёд. Ветер свистел в ушах, брызги солёной воды били в лицо, смывая последние следы московского макияжа души. Я раскинул руки, словно пытаясь обнять всё это безразмерное синее счастье, и заорал во всё горло:

¡PEDRO! ¡PEDRO! ¡PEDRO-O-O!

Мой голос, сдавленный восторгом и неумением брать высокие ноты, разносился над волнами. Я орал эту дурацкую, бесконечно заводную песенку Раффаэллы Карры, выкрикивая обрывки слов, которые знал: «bambino», «amore», «si!». Я был королём мира, главным героем своего собственного идиотского клипа, и моим королевством была на тот момент вся Сицилия.

Именно в этот момент жизни, самый искренний и прекрасный, всё и пошло к чёрту.

Сначала я подумал, что это просто облако. Маленькое, беленькое, припущенное с горизонту. Но оно росло. Не по-детски быстро. Из нежного барашка оно за пару минут превратилось в гигантскую, молочно-белую стену, которая надвигалась на меня с тихой, неумолимой скоростью.

— Что за… — я сбросил газ, щурясь.

Воздух резко похолодал. Песня застряла у меня в горле. Солнце померкло, словно кто-то приглушил диммер. Тишина стала давящей, зловещей. Былого веселья как не бывало.

Туман накрыл меня за секунду. Он был неестественно густым, влажным и холодным. Я буквально ощущал его тактильно — он обволакивал кожу липкой, прохладной плёнкой. Видимость упала до нуля. Я не видел ни воды перед носом катера, ни неба над головой. Только сгущающуюся белую муть, которая поглощала звук и свет.

— Эй! — крикнул я, и моё собственное эхо вернулось ко мне глухим, насмешливым шёпотом.

И тогда «Мария-Ассунта» взвыла. Вернее, её двигатель. Он захлебнулся, кашлянул раз, другой, и с печальным, предательским вздохом окончательно заглох. Наступила тишина. Абсолютная. Было слышно только, как моё сердце колотится где-то в горле и как эта белая дрянь шуршит по корпусу лодки.

Адреналин ударил в голову. Паника, холодная и цепкая, схватила за горло.

— Да ну нахер! Вот серьёзно?! — заорал я в белое ничто. — Старик, ты мне кондер впарил за такие деньги?!

Я дёрнул стартер. Мотор бодро хрустнул, но не завёлся. Ещё раз. Тот же результат. Я начал тыкаться вслепую, пытаясь хотя бы просто развернуть катер по течению.

Мысли неслись вихрем:

«Ну что за напасть-то?! Взял день на перезагрузку, и вот тебе — туман апокалипсиса и смерть посреди моря! Алиса бы ржала. О да, она бы точно сказала: «Я же говорила, что ты бухгалтер! Даже приключения у тебя кризовые!».

Я изо всех сил налег на вёсла, которые нашлись под сиденьем (спасибо, старик!), пытаясь хоть как-то грести. Нужно было плыть к берегу. Любому берегу! Я вслушивался в тишину, пытаясь уловить шум прибоя, крики чаек… что угодно!

Внезапно сквозь пелену тумана прямо по курсу угадался тёмный, расплывчатый силуэт. Скалы? Берег?

— Слава тебе, Господи! — простонал я и заработал вёслами как одержимый, направляя свой полуживой катерок к спасению.

Я уже представлял, как выберусь на сушу, как буду целовать землю, как потом найду этого старого черта и устрою ему сцену с итальянскими жестами, которым меня научили в сериалах.

Я не знал, что плыву не к спасению. Я плыву прямиком на похороны. Свои собственные. Ну, или почти.

Я греб, как загнанная лошадь на последнем издыхании. Руки горели, спина мокла от пота и тумана, а этот чёртов берег, казалось, только отдалялся. Но нет! Сквозь белую пелену уже проступали очертания каменного пирса, какие-то постройки, похожие на старую виллу.

И тут я увидел его. На краю пирса стоял мужчина в отлично сидящем чёрном костюме. Он был не похож на рыбака или смотрителя. Слишком... официально. Настоящий подарок судьбы!

— Эй! Привет! — закричал я, из последних сил маша ему рукой, чтобы привлечь внимание. — Aiuto! Помогите!

Мужчина (назовём его Суровый Охранник) вздрогнул и обернулся на мой крик. Он приложил руку ко лбу, всматриваясь в мою сторону. Я, обрадованный, замахал ещё энергичнее, представляя, как сейчас он кинется помогать мне пришвартоваться, предложит выпить вина за моё спасение...

Но вместо этого Суровый Охранник сделал нечто странное. Он медленно, почти церемониально, поднёс к глазам бинокль.

«Ну серьёзно? — подумал я. — У них тут протокол такой? Сначала идентифицировать угрозу в лице тонущего идиота на полудохлом катере?»

Я улыбнулся во весь рот, стараясь выглядеть как можно более дружелюбным и неопасным. Возможно, даже помахал ему обеими руками, от чего моё утлое судёнышко опасно закачалось.

И тут произошло то, что я не ожидал увидеть даже в самом дурацком сне.

Его лицо, видимое даже с расстояния, изменилось. Из любопытного оно стало напряжённым, потом растерянным, а затем на нем расцвел чистый, неподдельный, животный ужас. Он опустил бинокль, и я увидел, как его пальцы дрожат. Он схватился за грудь, прямо за сердце, его рот беззвучно открылся, словно рыба, выброшенная на берег.

А потом его голос, сдавленный и пронзительный, разорвал зловещую тишину:

— Mamma mia... È lui! IL FANTASMA! È TORNATO! SANTA MARIA, MADRE DI DIO! Мама моя... Это он! ПРИЗРАК! ОН ВЕРНУЛСЯ! СВЯТАЯ МАРИЯ, БОГОРОДИЦА!

Он перекрестился судорожным движением, развернулся и... бросился наутёк. Он бежал по пирсу, спотыкаясь о собственные ноги, его крики постепенно затихали в направлении виллы:

— È IL FANTASMA DEL DON! IN CARNE ED OSSA! E GIOVANE! ЭТО ПРИЗРАК ДОНА! ВО ПЛОТИ И КРОВИ! И МОЛОДОЙ!

Я застыл с веслом в руках, мой мозг отказывался обрабатывать эту информацию.

— Э... что? — выдавил я в пустоту. — Призрак? Какой ещё дон? Мужик, эй!

Я оглядел себя. Мокрая футболка, дурацкие гавайские шорты, перекошенное от непонимания лицо. На кого я похож, на призрака какого-то дона? На кинозвезду, может быть, но уж точно не на привидение!

С тихим скрежетом мой катер наконец-то упёрся в что-то твёрдое. Я был у берега. Я выбрался на каменные плиты пирса, всё ещё ошеломлённый, и стоял там, как идиот, с канатом в руках, не зная, что делать дальше.

Тишина снова сгустилась, но теперь её нарушали уже не мои мысли, а отдалённые возбуждённые крики, доносившиеся с виллы. Кажется, мой «гостеприимный» встречающий успел поднять на ноги весь квартал.

«Ну отлично, — подумал я, чувствуя, как абсурдность ситуации достигает критической массы. — Начал жизнь с нуля. Прямо с того, что меня приняли за восставшего из мёртвых. Лучше и не придумаешь».

Не прошло и десяти секунд, как на пирсе началось движение. По каменной лестнице, ведущей от виллы к воде, спустилась целая делегация. Человек десять. Все — точные копии того первого паникёра: в отутюженных чёрных костюмах, с одинаково натянутыми и бледными лицами.

Они шли строем, стараясь сохранить подобие достоинства, но это выглядело смешно и жутко одновременно. Потому что я отчётливо видел, как все они, словно сговорившись, старались прикрыть спины друг друга, пряча за широкими спинами какие-то неуместные здесь предметы. Я не видел стволов, но по неестественному изгибу ладоней у бёдер и по напряжённым плечам было ясно — у них есть оружие. И они готовы его применить.

«Охуеть, — пронеслось у меня в голове. — Я не на ту съёмку «Крёстного отца» попал?»

Вперёд вышел один. Похоже, старший. Его костюм сидел чуть дороже, взгляд был не испуганным, а оценивающим и холодным. Он медленно подошёл ко мне, окинув взглядом мой катер, мои шорты и моё, наверное, абсолютно идиотское выражение лица.

Я, не дожидаясь вопросов, мгновенно поднял руки в универсальном жесте «я безобиден, не стреляйте».

— Извините! — буркнул я, стараясь говорить максимально вежливо и по-английски. — Произошла ошибка! Мой катер... сломался. Туман. Я просто хотел... э... спросить дорогу? I'm lost. Scusi? Я заблудился. Простите?

Старший охранник скривил губы. Он изучал моё лицо с таким пристрастием, что мне стало не по себе. Он вглядывался в каждую черту, каждую деталь, будто пытался разгадать шифр.

— Русский? — наконец выдавил он с тяжёлым акцентом, и в его голосе прозвучало нечто среднее между удивлением и презрением.

— Э... да. Russian, — кивнул я, чувствуя, как этот факт только ухудшает моё и без того шаткое положение.

Охранник медленно, как бы обдумывая каждое слово, перевёл взгляд с меня на виллу и обратно. В его глазах читалась внутренняя борьба. Что делать с этим мокрым, беспомощным «призраком»?

— Хмм, — он издал этот звук, словно подводя черту под своими размышлениями. — Идём за мной. Тебя хочет видеть босс.

— Кто? — я аж подпрыгнул от неожиданности. — Какой босс? Послушайте, мне просто нужно...

Но он уже развернулся и пошёл к лестнице, не сомневаясь, что я последую. Его люди сомкнули строй вокруг меня, мягко, но настойчиво подталкивая вперёд. Вариантов не было. Я поплёлся за ним, чувствуя себя котёнком, которого ведут на неприятную процедуру к ветеринару.

Я поднялся по скользким каменным ступеням, и передо мной открылась картина, от которой у меня перехватило дыхание.

Вилла была не просто богатой. Она была потрясающей, древней и величественной. Широкий внутренний двор был замощен старинной плиткой, по краям росли аккуратно подстриженные кипарисы, а в центре... В центре, под огромным чёрным балдахином, стоял открытый гроб.

И вокруг. Вокруг него стояли люди. Очень много людей. Сотня, не меньше. Все — от мала до велика — были одеты в траурные, чёрные одежды. Мужчины в строгих костюмах, женщины в чёрных платьях и вуалях. В воздухе висела тишина, прерываемая лишь сдержанными всхлипами и шепотом.

Я попал на похороны.

Вот. Блядь. Неудобно.

Моё появление не осталось незамеченным. Шёпот стих. Все головы, как по команде, повернулись в нашу сторону. Сотни пар глаз уставились на меня. В них читался шок, недоумение, злоба и... какой-то мистический ужас. Я увидел, как одна пожилая женщина в чёрном крестится, глядя на меня, а какой-то мужчина хмуро достает из внутреннего кармана платок.

Меня вели через эту толпу, и люди расступались, образуя живой коридор, ведущий прямиком к тому самому гробу. Я хотел провалиться сквозь землю. Я пытался извиняюще улыбаться, кивать, но получалось лишь нелепое и жалкое кривляние.

«Лёш, — пронеслось в голове, — ты в своих дурацких гавайских шортах и с лицом, обожжённым морской солью, вваливаешься на похороны к какому-то явно очень важному человеку. Ты похож на сумасшедшего туриста, который перепутал экскурсию».

Старший охранник остановился в нескольких метрах от гроба и кивнул в сторону человека, который стоял к нам спиной — высокого, седеющего мужчину в идеально сидящем чёрном костюме. Тот медленно обернулся.

И когда я увидел его лицо, моё сердце упало куда-то в ботинки. Потому что это было лицо человека, который видел призрака. И не просто призрака. А меня.

Мужчина, который должен был быть главным здесь, обернулся. Его взгляд, тяжёлый и пронизывающий, скользнул по мне с ног до головы, задержался на моём лице, и его собственное, суровое и непроницаемое, на мгновение дрогнуло. Он что-то тихо, не отрываясь от меня, сказал стоящей рядом пожилой женщине в чёрной вуали:

— È il ritratto di Don in gioventù... — его шёпот был похож на скрежет камня. Он — вылитый дон в молодости.

Я поймал этот взгляд и, чувствуя, что нужно хоть как-то оправдаться за вторжение, снова пробормотал:

— Извините, я, кажется, случайно забрел сюда... Мой катер...

— Маттео Бьянка, — отрезал он, представившись коротко и чётко, словно делая мне огромное одолжение. В его голосе не было ни гостеприимства, ни желания познакомиться. Это была констатация факта.

— Алексей Канаев, — автоматически ответил я, всё ещё находясь в лёгком ступоре.

Имя, видимо, ничего ему не сказало. Но лицо — сказало очень многое. Он прищурил глаза, в которых заплясали искры подозрения, гнева и какого-то странного расчёта. Он резко повернулся к охранникам и отмахнулся от меня, словно от назойливой мухи, бросив сквозь зубы:

— Adesso non è il momento per lui! Che aspetti in disparte. Сейчас не время для него! Пусть ждет в стороне.

Охранники, получив приказ, мгновенно ожили. Двое крепких парней взяли меня под руки так, что отпрыгнуть было просто невозможно.

— Эй, парни, полегче, я сам... — попытался я сопротивляться, но меня уже потащили, как мешок с картошкой, в сторону от главного события.

И вот, в этом самом унизительном положении, когда меня волокли через толпу скорбящих, мой взгляд встретился с её взглядом.

Она сидела на одной из лавочек в первом ряду. Девушка. В роскошном чёрном платье, которое подчёркивало каждую линию её идеальной фигуры. Тонкое ожерелье на шее, изящные руки в перчатках, сложенные на коленях. И лицо... невероятно красивое, с большими тёмными глазами и губами, тронутыми лёгкой грустью.

Эти глаза были прикованы ко мне. Она разглядывала меня с таким жгучим, неподдельным интересом, что у меня перехватило дыхание. Её взгляд скользил по моим чертам, изучал, сравнивал... И вдруг она сама поняла, что засмотрелась. Её алые губы чуть приоткрылись от лёгкого удивления, может быть, даже восхищения, но в следующую же секунду она резко, почти с испугом, отвернулась, уставившись в гроб с преувеличенной скорбью.

Меня грубо усадили на скамейку в задних рядах, между двумя каменными лицами в чёрных костюмах, которые тут же взяли меня в плотное кольцо.

Я сидел, ошеломлённый, пытаясь переварить этот водоворот безумия. Похороны какого-то дона. Люди с пистолетами. Мужик, который смотрит на меня, как на призрака. И эта девушка...

«Какого Муссолини тут происходит?» — пронеслось в моей голове единственная более-менее связная мысль.

Похоже, моё лето свободы только что официально закончилось. И началось нечто совершенно другое.