Клетка

Он сидел уже больше часа напротив вольера с обезьянами и внимательно смотрел. Было непонятно на кого. То ли на посетителей, чинно шагающих перед клетками, то ли на обезьян, живущих своей жизнью за решеткой.

Впрочем, не все посетители вели себя чинно.

Мальчишка лет десять корчил рожи большой мартышке и радостно визжал, когда та ответила ему тем же. Девочка постарше тайком совала в клеточки чипсы, несмотря на грозные таблички «НЕ КОРМИТЬ!» Молодая мама фотографировала малыша на фоне вольера, приговаривая: «Ну, улыбнись же, Сашенька!»

Обезьяны дразнились в ответ, выпрашивали еду, важно прохаживались по своей территории, или просто сидели, глядя на людей с тем же любопытством, с каким люди глядели на них.

Наблюдатель ничем не выделялся. Возраст около семидесяти, черты лица грубые, седые взлохмаченные волосы и борода. Клетчатая рубашка на выпуск, выцветшие джинсы, старые сандалии. Обычный пенсионер, убивающий время и одиночество в зоопарке.

Необычным был только Ветер, который кружился вокруг старика, поднимая пыль, играл с фантиками от конфет и время от времени заглядывал в вольеры, как будто тоже наблюдая за происходящим там.

— Позвольте присесть? А то устал что-то сегодня...

К лавочке подошел мужчина в рабочей спецодежде. Небольшого роста, из-под выцветшей армейской панамы выглядывали седые волосы, острые черты лица, отвислые седые усы и двухдневная щетина, придавали ему особый шарм... На груди болталась бирка с именем.

— Конечно, присаживайтесь, — ответил старик.

Смотритель плюхнулся на лавочку с облегчением, потом, воровато оглянувшись, выудил из кармана узкую плоскую фляжку из нержавейки. Отвинтил пробку.

— Не желаете? — спросил он, скорее для приличия.

— Спасибо, нет, — покачал головой старик.

— Ну, не хотите — не надо, — пожал плечами зритель и приложился к фляжке.

Ветер тут же уловил запах спиртного и игриво начал разносить его вокруг. Заметив, чем развлекается Ветер, старик едва заметно улыбнулся.

— Тяжелый день? — участливо спросил он.

— Да не то слово! — смотритель вытер рот рукавом. — То одно, то другое. Вот сегодня утром павиан Геннадий решил устроить бунт, всю клетку перевернул, сородичей распугал. Днем посетители умудрились кинуть в вольер к медведям половину своих завтраков. Теперь мишки объелись и спят, народ возмущается: «За что деньги платили?».

В это время к решетке подошла семья из трех человек. Отец важно читал табличку вслух: «Шимпанзе обыкновенный. Обитает в тропических лесах Африки...»

— Папа, а почему они в клетке? — спросил сын восьми лет.

— А как же иначе? — удивился отец. — Они же дикие, опасные.

— Но им же скучно...

— Ничего им не скучно! Их кормят, лечат, от хищников защищают. Лучше жизни не придумываешь!

Мальчик недоверчиво посмотрел на одну из обезьян, которая сидела в углу вольера и равнодушно чесала бок, глядя куда-то вдаль.

— А она почему грустная?

— Какая она грустная? Просто думает о бананах!

Семья прошла дальше, старик внимательно посмотрел на смотрителя.

— Скажите, а что Вы думаете им действительно хорошо здесь?

Смотритель снова хлебнул еще из фляжки и задумался.

— Знаете... Работаю здесь уже пятнадцать лет. Видел всякое. Есть звери, которые родились в неволе — для них это дом, другой жизнь они не видели. А есть те, кто попал сюда, взрослыми... — Он махнул рукой в сторону той самой обезьяны, на которую смотрел мальчик. — Вот Люся. Ее из цирка забрали, когда тот разорился. Первые месяцы она металась в клетке как сумасшедшая. Сейчас привыкла вроде, но...

— Но?

— А Вы посмотрите на нее. Она не живет, она существует. Ест, спит, иногда играет для публики. Но глаза... Глаза мертвые.

Старик проследил за взглядом смотрителя. Люся действительно сидела неподвижно, и в ее глазах было что-то отсутствующее, далекое.

— А как Вы думаете, — медленно произнес старик, — чем люди отличаются от обезьян в клетках?

Смотритель хмыкнул:

— Да ничем. Только клетки у людей «невидимые».

Ветер стих, словно прислушиваясь к внезапному разговору. Даже обезьяны в вольерах почему-то притихли. И только Люся продолжала сидеть неподвижно, глядя поверх голов куда-то далеко-далеко.

— «Невидимые клетки»? — переспросил старик, и в голосе его прозвучало искреннее любопытство. — А если поподробнее.

Смотритель снова пригубил из фляжки и оглядел толпу посетителей.

— Да вот же они, — обратился он к приближающимся людям. — Видите мужчину в костюме? Каждый день в восемь утра садится в одну и ту же электричку, едет в одну и ту же контору, сидит в одном и том же кабинете до шести часов. Сорок лет подряд. Разве это не клетка?

Мужчина в сером костюме, как раз проходил мимо, нервно поглядывая на часы и говоря по телефону:

— Да понимаю, что совещание будет, но старший сын в больнице… Нет, конечно приеду, куда я денусь…

— А вон та тетенька, — смотритель указал на женщину средних лет, которая фотографировалась возле каждого вольера. — Пенсионерка. Всю жизнь растила детей, мужа обслуживала. Теперь свободна вроде как, а сама не знает, что с этой свободой делать. Каждый день по одному и тому же маршруту: магазин, поликлиника, аптека, зоопарк. Чем не «клетка», только без решеток.

Женщина тем временем подошла к вольеру с Люсей и начала читать самой себе табличку вслух: «Питается фруктами, овощами, в стаде до тридцати особей...»

— Интересная точка зрения, — задумчиво сказал старик. — А скажите, зачем людям эти клетки?

— Зачем? — Смотритель хмыкнул. — А затем же, зачем и зверям. Безопасность, экономность, питание по расписанию…

В этот момент к решетке подбежал тот самый мальчик, который корчил рожи. За ним торопилась встревоженная мама.

— Максим, отойди от клетки! Вдруг укусит!

— Мам, да она же такая добрая! Смотри, она мне улыбается!

Люся действительно подошла к решетке и внимательно разглядывала мальчика. В ее глазах впервые за все время возник живой интерес.

— Максим! Немедленно отойди! — Мама схватила сына за руку и потащила прочь. — Сколько раз говорила — с животными над быть очень осторожным!

Люся взглянула на них «вздохнула», и снова вернулась в свой угол.

— Видите? — тихо сказал смотритель. — Мама строит «клетку» для сына. Из правил, запретов, «нельзя» и «опасно». А сама при этом в такой же «клетке» живет.

— А что, если мальчик действительно подойдет слишком близко и его укусят?

— А что, если не укусят? — парировал смотритель. — Что, если он подружится с животным? Узнает что-то новое? Почувствует себя взрослым?

Старик внимательно посмотрел на него.

— Получается, Вы против любых правил и ограничений?

— Да нет же! — Смотритель махнул рукой. — Понимаете, есть «клетки» нужные, а есть... — Он запнулся, подбирая слова. — Вот у меня дома кот. Я не выпускаю его на улицу — машины, собаки, всякая зараза. Это разумно. А вот моя жена... Она себе «клетки» из страхов понастроила. Боится летать на самолете, боится в отпуск ехать, боится новых людей. Сидит дома, сериалы смотрит. И меня в те же «клетки» тянет.

Ветер вдруг ожил, закружился между прутьями решетки, заставив обезьян поднять головы. Один из них, молодой самец, подпрыгнул и попытался поймать воздушный поток руками.

— А вы? — спросил старик. — Вы в «клетке», или на свободе?

Смотритель рассмеялся, но смех был горьким.

— Вот уж вопросик! Думал, думал... Знаете, что понял? Я сам себе ее построил. Из привычек, из «так положено», из «а что люди скажут». Пятнадцать лет одна и та же работа, один и тот же дом, и те же разговоры с одной и той же, о том, что денег не хватает, а что соседи скажут, а вот участковый…

— И как Вы себя чувствуете в этой «клетке»?

— А, как Люся… — обратился взгляд в сторону обезьяны. — Существую. Не живу, а существую.

В этот момент к вольеру подошла группа подростков. Один из них, покрупнее, начал стучать по прутьям и кричать:

— Эй, мартышка! Давай покажи, как ты на лианах качаешься!

Обезьяны испугались и забились в дальний угол. Люся даже не пошевелилась.

— Эй, ты чего не двигаешься? Сдохла, что ли? — Подросток стал стучать еще громче.

Смотритель тяжело поднялся с лавочки.

— Молодой человек, не шумите. Животные отдыхают.

— А мы, за что деньги платили? — нагло ответил парень. — Пусть развлекают!

— За то, что можно их посмотреть. А не за то, что они будут для Вас плясать.

— Да ладно вам, дядя! Они же для этого и созданы! — Подросток снова застучал по решетке.

Тут случилось неожиданное. Люся резко встала, подошла к решетке и пристально посмотрела на парня. В ее глазах было столько достоинства и презрения, что подросток невольно отступил.

— Класс! Ожила! — завопил он, но уже не так уверенно.

— Идемте отсюда, — сказал кто-то из компании. — Тут скучно.

Подростки ушли, а Люся снова вернулась в угол.

— Видели? — тихо сказал смотритель, опускаясь на лавочку. — Она показала им, кто здесь человек, а кто — животное.

Старик кивнул.

— И скажите, кто из них был свободнее в этот момент?

Смотритель задумался, медленно покрутил в руках фляжку.

— Она. Определенно она. Это она сохранила свое достоинство. А они… они в клетке из собственного невежества и даже не понимают этого.

— Значит, дело не в прутьях?

— Не в прутьях, — ответил смотритель. — Дело в том, что у тебя внутри. В клетке можно быть свободным, а можно на воле — рабом.

Ветер одобрительно зашелестел листьями над их головами, а в соседнем вольере молодые шимпанзе продолжали играть с невидимыми воздушными потоками, совершенно не обращая внимания на прутья вокруг себя.

— Интересная мысль, — старик откинулся на спинку лавочки. — А, можно жить совсем без клеток?

Смотритель снова глотнул из фляжки.

— Я пробовал как-то. Года три назад. Бросил работу, сказал жене: «Все, еду искать себя!» — Он горько усмехнулся. — Полгода мотался по стране. Свобода полная! Никого не слушаешь, никому не подчиняешься…

— И что же?

— А то, что деньги кончились, здоровье пошатнулось, жена чуть в депрессию не впала. Пришлось вернуться. В ту же клетку.

В этот момент к вольеру подошла пожилая пара. Мужчина опирался на трость, женщина заботливо поддерживала его под рукой.

— Смотри, Витя, какая красивая обезьянка, — ласково сказала женщина. — Помнишь, в молодости мы хотели в Африку поехать, на сафари?

— Помню, Галочка. Все откладывали: то дети маленькие, то работа, то денег нет... — Мужчина грустно покачал головой. — А теперь уже поздно.

— Не поздно! Врач сказал, если будешь принимать таблетки…

— Да брось ты, какая Африка? Я уже и до дачи-то еле добираюсь.

Они постояли молча, глядя на Люсю, которая в этот момент подошла к решетке совсем близко, как бы рассматривая их.

— А знаешь, — тихо сказала женщина, — может, она о том же самом думает. О том, как можно было бы жить в джунглях…

— Ну что ты, Галя. Эй же здесь хорошо. Кормят, лечат…

Пара медленно побрела дальше, а смотритель заметил.

— Вот и еще одна клетка, — пробормотал он. — Из «когда-нибудь потом» и «сейчас не время».

— А Вы думаете, они сожалеют о том, что не поехали в Африку?

— А Вы как думаете? — Смотритель посмотрел на старика. — Мужик всю жизнь пашет, семью тянет, на дополнительных работах работает. А когда наконец пришла пенсия, оказывается, что ее не хватает даже на лекарства, не то что на путешествия.

Ветер вдруг подул сильнее, поднял пыль и листья, заставив посетителей поежиться и прикрыть глаза. А в соседнем вольеру павиан, тот самый Геннадий, который сегодня устроил бунт, вскочил на самую высокую точку и громко заорал, словно призывая всех к восстанию.

— А что, если, — медленно спросил старик, — нам клетки нужны самим? Что если мы их строим не потому, что кто-то заставляет, а потому, что без них боимся?

Смотритель вздрогнул, как от удара.

— О чем это вы?

— Ну подумайте сами. Вот Вы полгода были на свободе. Почему вернулись? Только из-за денег?

— Не только… — Смотритель замялся. — Страшно было. Понимаете? Когда можно делать что угодно, идти куда угодно… Это же ответственность! А вдруг выберешь не то? А вдруг ошибешься?

— И что лучше, — ошибиться самому, или жить чужой жизнью? В «клетке»?

— Не знаю! — почти крикнул смотритель. — Не знаю, черт возьми!

Люся вздрогнула от его крика и посмотрела на них с любопытством.

— Извините, — пробормотал смотритель. — Просто… просто тема больная.

В это время к решетке подошла молодая девушка с ребенком четырех лет. Малыш тянул ручки к обезьянам и восторженно кричал:

— Мама, мама! Хочу туда! Хочу играть!

— Нельзя, Артемка. Они сидят в клетке.

— А почему они сидят в клетке?

— Что... — Запнулась девушка. — Это так надо.

— А кто сказал, что надо?

— Ну… взрослые сказали.

— А почему взрослые решают за них?

Девушка растерянно посмотрела на ребенка, не зная, что ответить.

— Артем, не задавай глупых вопросов. Пойдем лучше к слонам.

— Не хочу к слонам! Хочу с обезьянками дружить!

Ребенок упорно тянулся к решетке, а мать… мать силой утащила его прочь.

— Видите? — тихо сказал смотритель. — Мы сами учим детей жизни в клетках. С самого детства. «Нельзя», «не положено», «так не принято»…

— А может быть, правильно учим? — возразил старик. — Может быть, без границ и правил мир превратится в хаос?

— А может быть, и так! — горячо ответил. — Но посмотри на Люсю. Она тридцать лет в тюрьме. Никого не убила, никому не навредила. А счастлива ли?

Как по команде, Люся подошла к решетке и встала прямо напротив них. В ее глазах было что-то бесконечно грустное.

— А что такое счастье для обезьян? — спросил старик.

— То же самое, что и для человека, наверное. Возможность быть собой.

— А что мешает ей в клетке?

— Прутья мешают! Ограничения! — Смотритель махнул рукой в сторону решетки.

— А что, если убрать прутья? Что тогда?

— Тогда… — Смотритель замолчал. — Тогда она либо убежит в лес, либо… либо останется здесь. Потому, что другой жизни не знает.

— И что страшнее — прутья, или незнание другой жизни?

Смотритель долго молчал, глядя на Люсю. Та тоже смотрела на него, как бы ждала ответа.

— Незнание, — наконец прошептал он. — Определенно незнание.

В этот момент в соседнем вольере произошло что-то необычное. Молодой шимпанзе, который все время играл с ветром, вдруг начал показывать что-то другим обезьянам. Он раскачивался на перекладинах, делал сальто, кувыркался — как бы танцевал от радости жизни.

— Смотри, — сказал старик. — А этот счастлив?

— Этот? — Смотритель присмотрелся. — Да, пожалуй. Он здесь родился, других мест не знает. Для него клетка, — это весь мир.

— Значит, дело не в клетке, а в том, как к ней относиться?

— Получается, да… — Смотритель снова потянулся к фляжке, но остановился на полпути. — А знаешь что? Может, и мне пора перестать из своей клетки бегать? Может, пора научиться в ней… жить?

— А как это — жить в клетке?

— Не знаю пока. Но… думаю, это когда ты сам выбираешь, что важно. Когда не прутья на тебя давят, а ты сам решаешь, как использовать пространство внутри.

Ветер утих. Даже обезьяны притихли. И в этом тишине смотритель медленно завинтил пробку фляжки и убрал ее в карман.

— А что, если, — тихо сказал старик, — клетка, — это не тюрьма, а дом? Что, если границы нужны не для того, чтобы ограничить, а для того, чтобы защитить то, что дорого?

Смотритель посмотрел на него, потом на Люсю, потом на играющего шимпанзе.

— Тогда, — медленно произнес он, — вопрос не в том, как вырваться из клетки. А в том, как сделать ее своим домом.

Вдруг в зоопарке что-то изменилось. Ветер стих совсем, посетители почему-то разом притихли, даже обезьяны перестали шуметь. Словно весь мир замер в ожидании чего-то важного.

И тут произошло невозможное…

Где-то в непосредственной близости от вольера тихо щелкнул замок. Дверца клетки Люси медленно приоткрылась.

Смотритель подскочил:

— Черт! Замок сломался! Сейчас она выйдет..!

Но Люся не двигалась. Она сидела и смотрела на приоткрытую дверцу с таким выражением, как будто не понимала, что это значит.

— Почему она не выходит? — прошептал смотритель.

— А Вы как думаете? — тихо спросил старик.

Люся медленно поднялась, сделала шаг к выходу… и остановилась. Протянула руку к открытой дверце, коснулась ее пальцами — и отдернула, как будто обожглась.

— Она боится, — понял смотритель. — Тридцать лет в клетке… Она просто не знает, что такое — находиться снаружи.

— А вы? — старик посмотрел ему прямо в глаза. — Если завтра Вам скажут: «Живи, как хочешь, делай что хочешь, иди куда хочешь», что Вы будете делать?

— Я… — смотритель открыл рот и замолчал. — Я не знаю.

— Почему?

— Это, потому что… потому что я тоже не помню, чего хочу! — голос его дрожал. — Понимаете? Сорок лет я делал то, что надо. То, что правильно. То, что от меня ждали. А чего хочу я сам — забыл!

Люся тем временем снова подошла к двери. В этот раз она высунула голову в ожидании, принюхалась… и снова вернулась в угол.

— Она же свободна! — крикнул подошедший посетитель. — Почему не убегает?

— А куда ей бежать? — сурово ответил смотритель. — В лес, который она не знает? К сородичам, которых не помнит? Что она там будет делать? Где спать? Как выживать?

— Но она же свободна!

— ЭТО НЕ СВОБОДА! — взорвался смотритель. — ЭТО УЖАС! ЭТО ПУСТОТА! КОГДА НЕ ЗНАЕШЬ, КТО ТЫ И ЧЕГО ХОЧЕШЬ!

Его крик эхом прокатился по зоопарку. Люся вздрогнула, другие обезьяны забеспокоились. Посетители стали собираться вокруг вольера.

— Тогда скажи мне, — очень тихо произнес старик, — что такое свобода?

— Не знаю! — смотритель схватился за голову. — Раньше думал — это когда ты можешь сделать что хочешь. А теперь… теперь понимаю, что сначала надо выяснить, чего ты действительно хочешь!

— А как это выяснить?

— НЕ ЗНАЮ! — крикнул смотритель. — ВОТ В ЧЕМ ПРОБЛЕМА — Я НЕ ЗНАЮ!

И вдруг, как «чертик из табакерки» снова появился давешний мальчик… Увидев открытую дверь, он протянул руку к Люсе:

— Тетя обезьянка! Иди ко мне! Давай дружить!

— Максим, отойди! — закричала мама, но было поздно.

Люся медленно подошла к выходу. Остановилась на пороге клетки. Посмотрела на протянутую детскую руку. Потом на толпу испуганных людей…

И вдруг в ее глазах что-то изменилось. Впервые за все время в них появилось… не радость, не грусть, а что-то другое. Решимость?

— Что она делает? — прошептал кто-то из толпы.

Люся сделала еще один шаг. Теперь она стояла одного ногой в камере, другой — снаружи.

— ОНА ВЫБИРАЕТ! — внезапно понял смотритель. — Впервые в жизни она сама выбирает!

— А что выберет? — спросил старик.

— Не знаю. И это… это прекрасно! Потому что, это ЕЕ выбор!

Люся стояла на пороге еще долгую минуту. Все замерли. Даже ветер не шевелился.

А потом она медленно вернулась и вошла обратно в клетки. Но не забилась в угол, как раньше. Она подошла к решетке, села прямо у выхода и посмотрела на людей. В ее позе было превосходство. Спокойствие. Она выбрала. Выбрала сама.

— Но почему? — растерянно спросил мальчик. — Почему она не вышла?

— Может быть, — тихо сказал старик, — потому что поняла: свобода — это не место... Свобода — это возможность выбора.

— Но она выбрала клетку!

— Она выбрала ТО, ЧТО ЗНАЕТ, — сказал смотритель. — Но теперь это не тюрьма. Это ее дом. Потому что, она может уйти, но остается.

— А если завтра передумает?

— Тогда уйдет…

Смотритель подошел к замку, посмотрел на него… и оставил дверцу приоткрытой.

— Вы что делаете? — ахнул какой-то «важный» мужчина, наверное, директор зоопарка, который прибежал на шум. — Закройте немедленно!

— Нет, — спокойно ответил смотритель. — Пусть будет открыта. Если она захочет уйти — уйдет. А если нет — значит, это ее выбор.

— Вы с ума сошли! Я Вас уволю!

— Увольняйте, — пожал плечами смотритель. — Я больше не хочу быть «тюремщиком». Даже для обезьян.

Он повернулся к старику:

— А знаешь что? Я тоже хочу попробовать пожить с открытой дверью. Не убегать из «своей жизни», а сделать ее своей… По-настоящему своей.

— И как?

— Не знаю пока… Но теперь я буду искать. Не готовые ответы, а свои.

Люся в это время подошла к мальчику и осторожно коснулась его руки через прутья. Мальчик засиял от счастья. Мама хотела его оттащить, но остановилась. В глазах обезьяны было столько мудрости, а в движениях осторожности, что стало понятно — она никому не причинит вреда.

— Видите? — прошептал смотритель. — Когда выбираешь сам, все меняется. Даже клетка становится другой.

Ветер внезапно ожил и начал кружился между прутьями вольера, словно танцуя от радости. А Люся… она впервые за много лет улыбнулась.

Не потому, что ее накормили. Не потому, что за ней следили. А потому, что она была свободна в своем выборе.

ОНА ВЫБРАЛА.

Толпа посетителей постепенно редела, но у вольера с Люсей все еще стояли люди. Смотрели на обезьяну, которая сидела у приоткрытой двери и спокойно наблюдала за миром.

Директор зоопарка ушел, пообещав «разобраться». Мальчик с мамой тоже ушли, но перед уходом малыш помахал Люсе рукой, и она ответила ему тем же.

Смотритель сидел на лавочке рядом со стариком и молчал. В руках он держал фляжку…

— Знаете, — наконец сказал он, — я ведь не алкоголик. Просто... привычка. Когда тяжело — глотнул и легче становится. Когда хорошо — тоже глотнул, для настроения. Клетка такая маленькая, и очень личная.

Он отвинтил пробку, поднес фляжку к губам… и остановился.

— А сейчас что думаешь? — спросил старик.

— Сейчас? — Смотритель задумался. — Странно… но не хочется. Впервые за много лет просто не хочется.

— Почему?

— Не знаю. Может быть, потому что… потому что не отчего. Просто хочу побыть… С этим выбором…

Он медленно завинтил пробку обратно.

— Выливать не буду, — сказал он, заметив взгляд старика. — Пусть лежит. Но сегодня выбираю не пить. Завтра не знаю, что выберу. Но сегодня — не пить.

Старик кивнул.

— А работа? Бросите?

— Не знаю пока. Может быть, останусь, но стану работать по-другому. Не как надзиратель, а как… как друг… — Он посмотрел на Люсю. — Видите, как она изменилась? Час назад была живым трупом, а сейчас… сейчас она живая.

— А ваша жена? Что ей скажете?

— Правду. Что больше не хочу сидеть дома перед телевизором и жаловаться на жизнь. Что хочу… — запнулся он, — что хочу попробовать, вспомнить. Какими мы были, когда встретились. До «клетки», до привычек, до этой… серости.

Ветер тихонько шелестел в листьях деревьев, принося прохладу вечера. В вольерах готовились ко сну, но Люся все сидела у своей открытой двери, как будто охраняя свою свободу.

— А что, если она завтра все-таки уйдет? — спросил старик.

— Тогда уйдет, — спокойно ответил смотритель. — Это будет ее выбор. Знаете, что я понял? Есть любовь, есть уважение, а есть страх. И иногда они так тесно переплетены.

— А Вы не боитесь остаться один?

— Боюсь. Очень боюсь. Но еще больше боюсь прожить жизнь в собственной «клетке» из страха.

К вольеру подошла уборщица с метлой. Увидев открытую дверь, она отшатнулась.

— Григорий Петрович! Что это такое? Обезьяна сбежит!

— Не сбежит, тетя Клава. Видите, сидит спокойно?

— Но ведь дверь то открыта!

— И что? — спросил смотритель. — Вы домой, когда идете, дверь квартиры закрываете?

— Конечно закрываю!

— А если завтра не закроете — убежите из дома?

— Да что Вы такое говорите! Это же мой дом!

— Вот именно. А теперь это стало ее домом. Потому, что она может уйти, но остается.

Уборщица покачала голову и пошла дальше, бормоча что-то про «сумасшедших стариков».

— А Вы знаете, что самое странное? — сказал смотритель, глядя ей вслед. — Люди больше всего боятся выбора. Даже когда им плохо в «клетке», они предпочитают сидеть, лишь бы не покидать ее.

— А почему, как Вы думаете?

— Выбор — это ответственность. Если Вас заперли — можно жаловаться на тюремщиков. А если дверь открыта, и ты остаешься — жаловаться не на кого. Только на себя.

Люся встала и прошла по своему вольеру. Но не так, как раньше — от стенки к стенке, а как хозяйка, осматривающая свои владения. Подошла к дальнему вентилятору, к кормушке, к игрушкам. Словно заново знакомилась со своим домом.

— Смотрите, — тихо сказал смотритель. — Она исследует клетку. Но теперь это не клетка — это территория. Ее территория.

— И в чем разница?

— Клетка — это то, что тебя ограничивает. Территория — это то, что ты защищаешь.

Старик медленно поднялся с лавочки.

— Мне пора идти, — сказал он.

— Подождите! — смотритель тоже встал. — А как Вас зовут?

— А это важно?

— Нет... наверное, нет. Важно то, что произошло.

— А что произошло?

Смотритель посмотрел на фляжку в своих руках, потом на Люсю у открытой двери, потом на старика.

— Мы поняли разницу между клеткой и домом, — медленно сказал он. — Между тюрьмой и выбором.

— И какая разница?

— Дверь, открытая дверь. Даже если ты не уходишь — важно знать, что можешь.

Старик улыбнулся и пошел по аллее. Ветер игриво потрепал его взлохмаченные волосы и побежал следом.

Смотритель остался один с Люсей. Зоопарк закрылся, последние посетители пошли к выходу.

— Что же, подруга, — сказал он обезьяне. — Теперь мы оба знаем, что такое выбор. Вопрос в том, что с этим знанием делать.

Люся подошла к решетке и протянула к нему руку. Впервые за все время он осторожно коснулся ее пальцев.

— Знаешь что, — прошептал он. — Завтра тебя не только кормить буду. Принесу зеркальце. Посмотришь на себя. На ту, которая может выбрать.

Он убрал фляжку в карман. Завтра он снова будет выбирать. И послезавтра тоже. Каждый день. Это было одновременно страшно и прекрасно.

Люся села у своей открытой двери и стала смотреть на звезды, которые одна за одной зажигались в темном небе. Она могла уйти к этой звезде. Могла остаться под их светом здесь.

Главное — она могла выбирать.

И в этом выборе был ее свободный мир.

Что выберет завтра Люся и смотритель — этого не знал никто.

Но теперь они знали, что… — они могут выбирать.

И это меняло ВСЕ.

В кармане одежды смотрителя лежала фляжка. У Люси была открыта дверца клетки. У каждого из них была возможность выбирать…