Клеймо Нави

Седая зима, словно древняя ведьма, склонилась над миром, окутав его ледяным саваном. Снег, не просто падал, а вихрился в бешеном танце, подгоняемый резким, пронизывающим ветром. Каждый снежный вихрь был словно призрак, шепчущий древние заклятия, каждая снежинка – острый кинжал, жалящий обветренное лицо. Мороз, лютый и безжалостный, словно сам Чернобог выпустил свое ледяное дыхание, пробирался под лохмотья истерзанного кожуха, вгрызаясь в плоть и замораживая душу. Лес, некогда полный жизни, теперь стоял мертвым и безмолвным. Голые ветви деревьев, словно костлявые руки, тянулись к свинцовому небу, словно в мольбе о пощаде. Но небо было глухо к их мольбам, равнодушно взирая на страдания мира. Под ногами хрустел снег, смешанный с замерзшей землей и гниющими листьями – печальная симфония умирающей природы. Воздух, тяжелый и ледяной, пропитанный запахом мороза и смерти, с трудом проникал в легкие, обжигая их изнутри.

Я, Григорий, сын земли русской, когда-то гордость княжеской дружины, а теперь лишь тень былого себя, брел по этому ледяному безмолвию, словно заблудшая душа, ищущая путь в мире теней. Мой взгляд, некогда горящий огнем жизни и веры, теперь был пуст и холоден, словно замерзшее озеро. В нем отражалась вся боль и горечь пережитого, все предательства и потери, что выпали на мою долю. Время... Оно, словно безжалостный волхв, стирало из моей памяти яркие краски прошлого, оставляя лишь тусклые, размытые образы. Но некоторые воспоминания, словно занозы, впивались в мою душу, не давая забыть о пережитом ужасе. Кровь… она была везде. На моих руках, на моей одежде, на моем лице. Кровь друзей и врагов, пролитая в бессмысленных схватках, кровь невинных, ставших жертвами чужой жестокости. Она словно клеймо легла на мою судьбу, напоминая о том, что я уже никогда не смогу стать прежним.

Предательство… это слово было словно яд, разъедающий мою душу. Борис, мой побратим, с кем я рос, с кем делил радости и горести, предал меня, оклеветав перед князем Святославом. Он забрал у меня все – честь, семью, веру в людей. Заговор, сплетенный в тайне, словно паутина, опутал мою жизнь, заманив меня в ловушку, из которой не было выхода. Лица заговорщиков, искаженные злобой и жадностью, всплывали в моей памяти, вызывая приступы ненависти и отчаяния. Князь Святослав… он был для меня символом справедливости и мудрости. Я верил ему, как Богу, был готов отдать за него жизнь. Но он оказался слаб и доверчив, поверив лжи Бориса и обрекши меня на смерть без суда и следствия. Эта несправедливость жгла меня изнутри, словно раскаленное железо.

Голод был моим постоянным спутником. Он грыз меня изнутри, заставляя забыть о гордости и достоинстве. Я ел все, что мог найти – кору деревьев, замерзшие ягоды, падаль. Охотился на диких зверей, словно сам зверь, превращаясь в часть этой дикой, безжалостной природы. Кровь… она была на моих руках, под моими ногтями, на моем лице. Кровь, ставшая символом моего падения, моего превращения в чудовище... Пещера, найденная мной случайно, стала убежищем. Темная, холодная, пропитанная запахом сырости и смерти, она была похожа на могилу. Там, в одиночестве и мраке, я проводил дни и ночи, разговаривая с тенями прошлого, проклиная богов за их безразличие к моим страданиям. Только холод и мрак были моими верными спутниками, шепчущими мне на ухо слова утешения и забвения.

Но однажды, когда надежда почти покинула меня, я увидел следы. Следы людей. Следы ловчих, направлявшихся к Стене, к границе между миром Яви и миром Нави. И в моем сердце, словно тлеющий уголек, вспыхнул огонь мести. Он был холодным и жестоким, как сама зима, но он давал мне силы жить, силы бороться, силы мстить. И я пошел по этим следам, словно волк, идущий по следу своей добычи, готовый на все, чтобы утолить свою жажду крови.

Следы, словно темная нить судьбы, вили сквозь дремучий лес, сквозь заснеженные поляны и обледенелые реки. Я шел по ним, будто волк, чующий запах добычи, не ощущая ни холода, ни голода, ни усталости. Меня вела одна лишь жажда мести, темное пламя, пожиравшее мою душу. Я представлял себе лица этих наемников, их насмешливые улыбки, их жестокие глаза, и мои кулаки сжимались до хруста в костяшках. Они заплатят за все. За мою разрушенную жизнь, за смерть моей семьи, за потерянную веру. С каждым шагом тьма во мне нарастала, словно грозовая туча, готовая разразиться ливнем гнева. Я видел картины прошлого: пылающий дом, крики жены и детей, лицо Бориса, искаженное торжеством победы. Эти образы, словно жалящие змеи, впивались в мою память, разжигая во мне пламя ненависти. Я уже не был тем Григорием, которого знали люди. Я стал кем-то другим – существом, движимым лишь жаждой мести, орудием темных сил, выпущенным на волю из глубин Нави.

Лес вокруг меня казался живым существом, сочувствующим моей боли. Деревья склоняли свои обледенелые ветви, словно в печали, ветер выл заунывные песни, а снег, словно слезы, падал на замерзшую землю. Даже дикие звери, чуя мою тьму, обходили меня стороной, боясь попасться на пути моего гнева.

Наконец, следы привели меня к развалинам старой каменной крепости, затерянной среди дремучих деревьев. Когда-то она была могущественным оплотом, охраняющим границы Гардарики от набегов врагов. Теперь же от нее остались лишь обломки стен и пустые оконные проемы, глядящие на мир мертвыми глазницами. Тишина, тяжелая и зловещая, царила в этом месте. Я осторожно вошел в развалины, чувствуя, как сердце начинает биться чаще. Воздух здесь был пропитан запахом сырости и дыма. Где-то вдали трещал костер. Ловчие. Они были здесь.

Я притаился за обрушившейся стеной, наблюдая за ними. Их было пятеро. Они сидели вокруг костра, греясь у огня и попивая из кожаных бурдюков. Их лица, освещенные мерцающим пламенем, казались грубыми и жестокими. Они смеялись и шутили, не подозревая о нависшей над ними опасности. Выждав момент, когда они совсем расслабились, я атаковал. Мой нож, отточенный до бритвенной остроты, мелькнул в воздухе, словно молния. Первый ловчий упал на землю, захлебываясь собственной кровью. Остальные вскочили на ноги, хватаясь за оружие. Но было уже поздно. Я был слишком быстр и безжалостен. Один за другим они падали к моим ногам, и их крики смешивались с воем ветра и треском костра. Когда все было кончено, я стоял посреди развалин, окруженный телами своих врагов. Кровь текла по моим рукам, капала на землю, смешиваясь со снегом. Я чувствовал себя пустым и опустошенным. Месть не принесла мне удовлетворения. Она не вернула мне семью, не исцелила мои раны. Она лишь превратила меня в чудовище, не способное ни на что, кроме как на убийство. Я покинул развалины и снова побрел по лесу, не зная, куда иду и зачем. Мир вокруг меня казался серым и безжизненным. Снег продолжал падать, заметая мои следы, словно пытаясь стереть с лица земли память о содеянном. Я был один в этом ледяном мире, окруженный тенями прошлого и призраками будущего. Мой путь был неизведан, а судьба неясна. Но я знал одно – я должен идти дальше, должен найти свой путь в этой тьме, должен найти смысл в своем существовании, даже если этот смысл – лишь месть. И пусть трепещет мир, ибо гнев мой еще не утих...

Кровь ловчих еще не успела впитаться в мерзлую землю, а я уже брел по лесу, словно заблудшая душа. Пустота внутри была глубока и холодна. Месть не принесла удовлетворения. В голове шумело, перед глазами все еще стояли их искаженные ужасом лица. Я шел, не разбирая дороги, пока не наткнулся на скрытый вход в пещеру, заваленный камнями и ветками. Что-то повлекло меня туда, словно невидимая сила тянула за руку. Раскидав преграду, я спустился вниз по вырубленным в камне ступеням. Тяжелый воздух, пропитанный запахом сырости и тлена, ударил в лицо. В глубине пещеры мерцал неверный свет. Там меня и ждали. Из теней, пляшущих в неверном свете кристаллов, словно сама Марена, выступила фигура, от которой веяло холодом могильного склепа. Высокая, худая, с лицом, бледным, как лунный свет, пронизанным нездоровым блеском. Кожа, желтоватая, словно воск, обтягивала острые скулы и впалые щеки. Глаза, огромные и черные, как бездонные озера Нави, впивались в меня, словно пытаясь выпить мою жизненную силу. Одета она была в длинный, темный, словно ночное небо, плащ, расшитый странными, языческими узорами. В руках, тонких и костлявых, словно ветви мертвого дерева, она держала посох, увенчанный черепом какого-то зверя. От нее исходила волна древней, темной магии, пропитанной запахом тлена и смерти.

Ее голос, хриплый и пронзительный, словно скрежет костей, резал тишину пещеры:

– Носитель Гнева Чернобога… – прошептала она, и эти слова эхом отозвались от каменных стен, словно сам темный бог произнес их. – Долго мы тебя ждали. Ты – ключ.

Ключ. К чему? Мысль, острая, как осколок ледяного хрусталя, пронзила мой оцепенелый разум. Страх, холодный и липкий, словно змея, обвил мое сердце, сжимая его в ледяных тисках. Но под слоем страха пульсировала ярость, зверский рык, рвущийся наружу, готовый разорвать горло этой ведьмы, что стояла передо мной.

– Что вам нужно? – мой голос, хриплый и чужой, словно я говорил не своим ртом, нарушил шепот ритуала. В нем звучала не только ярость, но и отчаяние, боль потерянной жизни, горечь предательства.

Ведьма улыбнулась, и эта улыбка была страшнее любого оскала лесного зверя. В ней не было ни тепла, ни радости, лишь холодное торжество и предвкушение чего-то темного и ужасного.

– Открыть врата, – прошипела она, ее голос стал резче, словно лезвие ножа. – Врата в Навь. Освободить то, что спит.

Навь… мир мертвых, мир теней и кошмаров, мир, откуда нет возврата. Холодный пот выступил на лбу, а в жилах заледенела кровь. Они хотели выпустить нечисть в Явь, утопить мир в крови и тьме. И я… я был ключом к этому ужасу. Я был тем, кто должен был открыть врата в чертоги нечисти.

– Я не… – начал я, но ведьма перебила меня резким жестом.

– Ты не выбираешь, – сказала она, ее голос звучал теперь твердо и властно, словно она произносила приговор. – Ты – избранный. Твоя боль, твоя ярость, твоя ненависть – вот ключ. Чернобог отметил тебя. Он слышит твой зов. Он жаждет твоей жертвы.

Она подошла ближе, и я почувствовал исходящий от нее холод, словно ледяное дыхание самой зимы. Ее глаза горели нездоровым блеском, как два уголька в темноте.

– Открой врата, носитель, – прошептала она, ее голос проник в самую глубину моей души. – Освободи Гнев. Стань сосудом для пламени Чернобога!

В пещере воцарилась тишина, нарушаемая лишь бульканьем красной жидкости в котле и хриплым дыханием тварей, что окружили меня. Я чувствовал, как что-то темное и холодное начинает расти внутри, захватывая мой разум, мое тело, мою... душу. Это был Гнев Чернобога, древняя, разрушительная сила, и она требовала выхода. Я хотел кричать, бороться, но тело не слушалось. Руки сами потянулись к котлу, к бурлящей в нем тьме. Я почувствовал жгучую боль, словно тысячи раскаленных игл вонзились в мою кожу. Кровь закипела в жилах, голова раскалывалась, а перед глазами плясали кровавые тени.

Внезапно, в моей голове вспыхнул образ Бориса. Его лицо, искаженное торжеством, его глаза, полные лжи и предательства. И тогда вся моя ярость, которую я так долго сдерживал, вырвалась наружу с неистовой силой. Это был не просто гнев, это был ураган, стихия, готовая смести все на своем пути. Я зарычал, звериный, полный боли и ненависти, рык сотряс стены пещеры. Кристаллы на стенах взорвались, осыпавшись дождем острых осколков. Красная жидкость в котле забурлила еще сильнее, поднимаясь вверх, образуя вихрь тьмы. Твари вокруг завыли, падая ниц перед пробуждающейся силой. Ведьма отшатнулась, ее глаза расширились от ужаса. Она поняла, что выпустила на волю нечто большее, чем просто Гнев. Она выпустила мое отчаяние, мою боль, мою ненависть. Она выпустила меня...

Я был оружием Чернобога, воплощением его гнева и жестокости. Но в то же время я был и самим собой – Григорием, павшим, но не сломленным, жаждущим мести и готовым на все, чтобы ее осуществить. И мой путь только начинался.