Клим. Песнь первая

Июль 2024 года, около часа дня. Жара стояла невыносимая, солнце пекло сквозь лобовое стекло. Они ехали на карьер в Дзержинский. Судя по навигатору, должны были доехать очень быстро, но вот уже час они почти не двигались в плотном потоке машин. Дорога превратилась в раскалённый асфальтовый котел. Кондиционер работал еле-еле. Ольга мрачнела с каждой минутой. Сначала она просто смотрела в окно с отрешённым видом, но теперь её лицо выражало явное недовольство.

— Мы скоро приедем? — спросила она, повернувшись к Антону.

— Да, мы почти уже на месте, — ответил он.

— Ты говорил ехать максимум 20 минут.

— По навигатору вообще 9, — сказал он, потянувшись к бутылке с водой, не отводя взгляда от дороги. — Но пробка. Сама же видишь.

— Почему мы не поехали по-другому? Какого чёрта я потащилась в этот Дзержинский? — подумала она.

В соседних рядах то и дело мелькали особо нетерпеливые водители. Вот какой-то старый «Логан» с помятым крылом пытается втиснуться в щель, которая едва больше его бампера, подрезая поток и заставляя тормозить тех, кто ещё хоть как-то двигался. В другом ряду здоровенный чёрный внедорожник нагло выполз на обочину, поднимая столб пыли и объезжая десяток машин, прежде чем попытаться снова вклиниться обратно, вынуждая кого-то экстренно уступить ему место.

Некоторые водители пытались перестроиться в соседний ряд, который казался чуть более быстрым, хотя через минуту ситуация там становилась точно такой же. Водители грузовиков и больших фур, которые тоже попали в этот ад, лишь смиренно ползли, занимая весь свой ряд. Их терпению можно было только позавидовать. Всё это создавало ощущение хаоса и безысходности. Нервозность витала в раскалённом воздухе, и каждый пытался урвать себе несколько лишних метров ценой чужого спокойствия или безопасности.

Наконец, после долгой и мучительной тянучки, вереница машин начала чуть быстрее ползти, и вскоре появились первые постройки Дзержинского. Они въехали в город, проехали мимо церкви, старого кирпичного здания с золотыми куполами, которое выделялось среди городской застройки. Антон посмотрел на навигатор, ища нужный поворот. Вот он — налево. Он аккуратно повернул, покидая основную дорогу. Справа мелькнуло здание рынка, крытый павильон, ряды ларьков и палаток. Ольга рассеянно смотрела по сторонам. Впереди показывался светофор. Антон, уставший от медленной езды, проскочил на жёлтый.

Ещё несколько минут, и они подъехали к району пляжа. Было видно множество машин, припаркованных где попало, и людей, идущих в сторону воды. Подобие парковки — большая пыльная площадка, уже забитая под завязку. Он начал медленно кружить, высматривая свободное место. Это оказывается непросто. Машин было так много, что некоторые припаркованы вторым рядом или занимали два места сразу. После нескольких минут напряжённого поиска, нервно маневрируя, Антон наконец заметил незанятое место, припарковался.

Он первым вылез из раскалённого салона, обойдя машину, помог Ольге выбраться. Ольга вышла, разминая затекшие ноги, морщась от яркого солнца, и сразу же надела очки. Антон открыл багажник, достал пляжную сумку с полотенцами и надувным матрасом, и ещё одну с водой и едой. Проверил, закрыты ли двери, и пискнул брелоком.

КЛИМ

Он родился в тихом городе Плавске Тульской области. Место, далекое от столичной суеты, с размеренным укладом жизни. Его отец, Андрей Петрович Самгин, был военным — человеком дисциплинированным, часто отсутствующим из-за службы. Мать, Людмила Алексеевна Самгина, преподавала в школе английский и французский языки. С самого раннего возраста Клим выделялся среди сверстников. Он быстрее схватывал материал в школе, задавал необычные вопросы, интересовался вещами, которые обычно занимают более взрослых людей. Его мать всячески поощряла его тягу к знаниям и развитию.

Несмотря на свои интеллектуальные способности, Клим не был «ботаником» в классическом смысле. Занятия боксом давали ему не только хорошую физическую подготовку, но и некий стержень, дисциплину. Бокс требовал не только силы, но и ума, быстрой реакции и стратегии — качества, которые хорошо сочетались с его природной одарённостью.

К моменту окончания школы Клим был уже сформировавшейся личностью: умным, целеустремлённым, с закаленным характером благодаря спорту и отличными перспективами, подтверждёнными серебряной медалью. Он вырос в провинции, но явно перерос её уровень.

Когда пришло время поступать в вуз, Клим приехал в Тулу, где поселился у своей бабушки, Веры Ивановны, и подал документы в ТулГУ на радиотехнику. Успешно сдав экзамены, он втянулся в студенческую жизнь.

СТЕКЛО

Ночь окутала город, когда мы выруливали на широкую трассу. Сижу на пассажирском сиденье «Гелика», привычно откинувшись на спинку. Аркадий ведёт плавно, уверенно – не дёргается за рулём, как салаги. Рядом, на заднем сиденье, Андрюха что-то травит про вчерашний заход. Непринуждённая беседа, говоришь? Ну да, насколько она может быть непринуждённой, когда едешь на стрелку с коптевскими. В багажнике, под накидкой, лежит Калаш. Так, на всякий случай. Не то чтобы я ждал проблем, но готовым надо быть всегда. Это как пристёгиваться в машине – вроде и не собираешься в аварию, но ремень всё равно затягиваешь.

В себе я уверен абсолютно. За спиной Сильвестр, со мной мои люди, дорога знакомая. Коптевские, конечно, ребята дерзкие, но мы не вчера родились.

– Слышь, Стекло, – подаёт голос Ябеда сзади, – а Лёху вчера в ментовку забрали. По мелочи, правда, но…

– Вытащим, – обрываю его спокойно. – Не первый раз. А ты расскажи лучше, что там с грузом на складе коммерса?

Якорь молча ведёт машину, сосредоточен на дороге. Ябеда начинает что-то мямлить про недостачу. Слушаю вполуха, смотрю в окно. Огни города проносятся мимо.

Сорок минут пролетели незаметно. Якорь свернул с трассы, потом ещё несколько поворотов по грунтовке, и вот мы на месте. Площадка наверху карьера, пыльная, неровная, рядом виднеется тусклый свет вывески какого-то кабака. Остановились. Двигатель «Гелика» заглох, и тишина сразу давит на уши после ровного гула мотора.

Вышли из машины. Час ночи. Жаркий августовский воздух обволакивает, тяжёлый, пахнет пылью и сухой травой. В ушах сразу начинает трещать – цикады, сотни их, заглушают все остальные звуки.

Единственный источник света, кроме вывески, – одинокий фонарный столб на краю площадки, бросающий жёлтое, болезненное пятно. Остальное – темень. Смотрю по сторонам, щурясь, глаза привыкают к темноте. Якорь обошёл машину, встал рядом со мной, Ябеда маячит чуть поодаль, нервно оглядываясь. Коптевских не видно. Пока. Это нормально. Приезжать первым – негласное правило.

Стоим, вдыхаем ночной воздух, слушаем цикад. Напряжение висит в воздухе, но оно привычное, как фоновый шум большого города. Мы ждём. И я вроде бы спокоен. Просто перетереть за коммерса сказал Сильвестр. Жаркая августовская ночь, карьер, Калаш в багажнике. Ябеду сняли с SVD, судя по звуку выстрела. Только что что-то говоривший, он беззвучно рухнул на землю, мешком. Вскидываю голову, ищу, откуда. С крыши кабака? Почерк не их.

– Якорь! – кричу, одновременно падая на землю, перекатываясь за «Гелик». Коптевские приехали раньше, суки.

Аркадий среагировал инстинктивно – рванул к багажнику, но не успел. Воздух вспахал рваная очередь. Била с Калаша. Трассеры вспороли темноту, перечеркнув ноги Якоря. Он взвыл, подкосился, упал. Ноги… Перебило к чёртовой матери.

Вижу, как он пытается отползти к машине, цепляясь за пыльную землю. И тут снова два чётких, холодных хлопка. Один, второй. В голову. Якорь замер. Неподвижно.

Мои люди… За секунды. Лежат на земле. Подняли нас как в тире. Снайпер с крыши, АК где-то внизу, в темноте.

Лежу за машиной, тяжело дышу. Сердце колотится как ненормальное. Только ледяная ярость и адреналин хлещут по венам. Они знали, когда и куда мы приедем. Знали, как будем действовать. Нас ждали. И разложили в два счёта.

– Стекло, выходи. Поговорим, – из темноты, со стороны кабака, раздаётся голос. Спокойный, ровный, без всяких эмоций.

Лежу, прижавшись к пыльному железу «Гелика». Голос вроде негромкий, но звучит чётко в оглушительной тишине после выстрелов. Приподнимаю голову, выглядываю из-за колеса.

От плотной тени у стены кабака медленно отделяются двое. Две тени, что обретают форму. И тут же узнаю их. Бритые головы, одинаковые комплекции, даже движения синхронны. Близнецы. Те самые.

Видел их раньше у Сильвестра. Наёмники. Работали чисто, брали дорого. Говорили, даже Сильвестр пару раз к ним обращался, когда совсем тупиковая ситуация была. Значит, это не просто разборки с коптевскими. Это что-то гораздо серьёзнее. Если за дело взялись Близнецы, это край.

Они идут не спеша, не прячась. Уверенные. Знают, что я в ловушке. Снайпер на крыше, автоматчик где-то рядом, а они идут поговорить. Как с приговорённым.

Холодок пробегает по спине, но это не страх. Это осознание масштаба дерьма. И ярость. Хотели взять меня голыми руками, когда моих положили? Не выйдет.

Они остановились метрах в двадцати. Стоят, закурили, смотрят в мою сторону. Ждут.

– Пацаны, сколько вам отстегнули? Умножу на три.

Лежу, слушаю. У них нет принципов, значит, с ними можно торговаться. По крайней мере, попробовать. Выползать из-за машины – риск. Они могут просто пристрелить, как Якоря. Но и лежать здесь – верная смерть. Снайпер меня видит, автоматчик прикроет, если дернусь. Выход один – тянуть время и искать шанс. Один из близнецов делает шаг вперёд. – Выходи. Может, добазаримся. Они не пришли просто убить в лоб, им нужен контакт. Или просто играют со мной. Но выбирать не приходится.

Медленно, стараясь не делать резких движений, начинаю выбираться из-за «Гелика». Встаю в полный рост. Руки медленно поднимаю, ладонями вперёд, показывая, что я безоружен. Чувствую кобуру на щиколотке, может это хоть как-то уравняет мои шансы.

– Давайте, говорите, – произношу как можно спокойнее, стараясь, чтобы голос не дрожал.

– Сколько бабла вам нужно и кто заказал? Игра началась. И ставка в ней – моя жизнь.