Клинок без герба

Пыль, взметнувшаяся в зал Совета Фельдмаршалов, кружилась в лучах холодного света падающего с высоких сводов. Она была едниственным, что двигалась свободно. Воздух был тяжек, как свинец, пропитанный запахом страха, старого камня и невысказанной жестокости. Луниру, трёхлетнего мальчика, в простой холщовой рубашонке, которая вдруг стала казаться ему бесконечно большой, к себе прижимала мать. Лаэлин, эльфийка из Сильверана. стояла с гордо поднятой головой, но её пальцы, вцептившись в плечо сына, выдавали леденящий ужас. Рядом с ней, плечом к плечу, как и всегда, стоял её муж, Кален, человек из Санктуара. Их преступление было простым и страшным в своей простоте: запрещённая связь между расами. Любовь объявленная ересью.

Их привели сюда не для суда. Суд уже состоялся. Их привели для показательной казни.

Перед ними, на невысоком возвышении, стояли три фигуры в латных доспехах. Но говорил один — фельдмаршал Водмарт, человек с лицом, изрезанным шрамами.

– ты был одним из наших лучших дипломатов, Кален, — голос Волмарта был глух, без злобы, лишь с холодным сожалением. – твои слова могли усмирить целые кланы горцев. Как же ты позволил усмирить себя одной лишь Эльфийке?

Кален не опустил вигляд. Он смотрел на человека, с которым бок о бок прошёл две войны.

– ты ошибаеться, Волмарт. Она не усмирила меня. Она... освободила. От предрассудков, которые мы с тобой называли добродетелью. Я не прошу пощады для себя. Прошу лишь... отпусти их. Отпусти её и моего сына. Они невиновны.

Водмарт покачал головой, и в его глазах вспыхнула искра праведного гнева.

– невиновны? Потомок от такого союза это грех, ходящий по земле! Это угроза самой основе наших королевств! "Чистота" не пустой звук, Кален. Это стена, что защищает нас от хаоса. А вы эту стену решили разрушить!

Маленький Лунира, прятавшийся за плащ матери, не понимал слов. Но он понимал тон. Тон, от которого сжималось крошечное сердце и хотелось плакать. Он зажмурился, уткнувшись лицом в складки ткани.

– нет прощення для предателей, — окончательно произнёс Волмарт и кивнул стоявшему рядом стражу хвитру,

Всё произошло за одно мгновение. Лаэлен и Кален, словно повинуясь единому порыву, в последний раз обернулись друг к другу. Их взгляды встретились, в них не было страха, лишь бесконечная скорбь и прощание. Они шагнули на встречу, чтобы обняться. В этот миг меч хвитры, длинный и безжалостный, сверкнул в воздухе. Один точный, сокрушительный удар. Острие прошло через тело эльфийки и глубоко вошло в грудь жреца, заставив их обоих вздрогнуть одновременно.

Они не упали сразу. Они остались стоять в своём последнем объятии, навсегда застыв нём, пока алая заря жизни не окрасила их одежды.

Тишину в зале пронзил тонкий, детский вопль. Лунира, больше не прячась, смотрел широко раскрытыми глазами на двух самых близких ему людей, которые вдруг стали тихими и неподвижными. Он не плакал, а замер. В его юной душе, ещё не знавшей зла, в один миг выжглось всё понимание мира.

Мира, где любовь это смертный приговор. И где его собственное существование было первой и самой страшной ошибкой.

Взгляд Волмарта оценивающе, скользнул с бездыханных тел на маленькую фигурку, застывшую в немом крике. В искажённом ужасе лица, фельдмаршал не увидел ни будущего, ни раскаяния. Он увидел проблему. Живую, дышащую проблему, унаследовавшую позор матери и предательство отца.

В этот миг в его сознании, отточенном годами стратегий и расчётов, родился безжалостный план. План по ликвидации последствий.

– Схватить мальчишку, — его голос прозвучал громко и властно, разрезая тяжёлые молчание зала. В его тоне не было ни капли сострадания. Двое стражников тут же шагнул вперёд.

Волмарт наблюдал, как трясущегося от ужаса Луниру выволокли из-за плаща его мёртвой матери. Он видел как, как мальчик обезумев, пытался вырваться, его тонкие пальцы цеплялись за воздух.

– и кинуть его в комнату к прислуге, — продолжил фельдмаршал, его глаза сузились.— пускай его успокоят. И приведут в порядок.

Он сделал паузу, его взгляд заострился на отчётливых кончиках ушей мальчика таком знакомом, таком ненавистном эльфийском символе, который он унаследовал от матери.

– заставить переодеться, — его голос стал тише, но от этого лишь опаснее, — и отрежьте эти отвратительные уши, которые достались ему от мамаши. Следов быть не должно. Чтобы даже тени того позора, что он носит в своей крови, не осталось на нём.