Ключи от чужих дверей

Воздух в помещении землян был странным — ни живого тепла от печи, ни запаха дыма и смолы. Лишь ровное гудение, от которого слегка ныли зубы. Ардан провел ладонью по косяку двери — дерево было идеально гладким, без сучка, и от этого казалось мертвым. Охим, встретивший их у прилавка, на ходу стер ладонью пару цифр на небольшой меловой доске с курсами обмена и тут же нарисовал новые. Ардан отвел взгляд, потрогал меха в своей котомке, ощутил шероховатость выделанной кожи, вдохнул родной запах леса и труда — и успокоился.

Он вошел не как обычно — спокойно и твердо. Он вошел быстро, и дверь захлопнулась за ним громче, чем нужно. Молча, без предисловий, бросил на прилавок три сверкающие шкуры лесного рыскуна. Мех был густой, цвета спелой пшеницы, с характерным песочным отливом.

— Вот это да! Три? — свистяще выдохнул Охим. — Снова редкая удача, Ардан! Цвет интересный.

Он потянулся потрогать мех, но Ардан опередил его, положив на шкуры свою грубую, иссеченную мелкими шрамами руку.

— Жена, — голос Ардана был напряженным, без обычной неторопливости. — Её скрутило так, что не может с постели подняться. Знахарь наш лишь руки развел. Ифферийцы говорят, у вас есть... машина, что видит болезнь внутри тела. «Ультразвуковой сканер». Нужен он. Меняю две шкуры на золото, одну за врача отдам.

Охим кивнул с деловым сочувствием.

— Понимаю. Доктор Бергс — наш медик — как раз с этим и работает. Он может прийти к вам домой, осмотреть её.

Лицо Ардана просветлело, морщины у глаз разгладились. Внук Гроган, стоявший чуть позади, облегченно выдохнул.

— Но... только завтра. Утром, — Охим с искусственным сожалением развел руками. — Сегодня его нет на посту, он на выезде. Но завтра будет. Приедет на рассвете.

Ардан замер. Его могучие плечи слегка ссутулились. Целые сутки ждать, когда Льяна мучается. Он сгреб шкуры с прилавка, и мех зашуршал, словно жалуясь.

— Значит, завтра и приду. С этими же шкурами.

— Ардан, подождите, — мягко, но настойчиво остановил его Охим. — Давайте сделаем так. Вы оставляете шкуры у нас. Одну — в оплату врачу, он приедет на рассвете. А две другие... мы прямо сейчас обменяем на эти банкноты.

Он уже доставал из-под стола пачку хрустящих купюр и плоский, сияющий экран планшета.

— У нас всё записано будет. Доктор приедет первым делом именно к вам. И вам не придется завтра снова тащиться сюда с этим грузом. Удобно же?

Ардан тяжело вздохнул, его взгляд скользнул с банкнот на планшет и снова на лицо Охима.

— Ладно, с врачом понятно, — медленно проговорил он. — А это что? — Он ткнул пальцем в пачку банкнот. — Ваша расписка? На что она? На золото? На мои шкуры?

Охим открыл рот, но его опередил Гроган.

— Дед, это лучше! — мальчик шагнул вперед, его глаза горели. — Это не расписка на твои конкретные шкуры. Это... как универсальная расписка! Её можно отдать любому из них, в любом месте, и купить что угодно. Не бежать к меняле, не взвешивать золото...

Охим одобрительно улыбнулся.

— Гроган прав. Это универсальный инструмент. Вы делаете вклад ценностями — шкурами, золотом, камнями. А мы даем вам эти банкноты, которые подтверждают ваш вклад. И теперь вы можете расплачиваться ими где угодно на наших точках. Удобно же? Не нужно таскать с собой тяжести.

Ардан слушал, в его глазах копилось недоверие. Он молча взял одну из банкнот, помял ее в пальцах.

— У меня есть золотая монета, — сказал он наконец. — Она и здесь ценность, и на шахтах, и у вас же в колонии. Её я могу пощупать. Её примут все. А эта бумажка... — Он бросил купюру на прилавок. — Она ценна, только пока вы здесь стоите. Ваша бумажка — как рассказ об огне. Ценна, только пока все верят рассказчику. Уйдете вы — и останется пепел слов.

Он покачал головой, снова взял свою котомку.

— Нет, не надо мне ваших бумажек. Обмен на инструмент. Завтра принесу шкуры. Одну врачу отдам. Живые, а не нарисованные.

Охим, видя, что убедить не удалось. На секунду задумался.

— Ардан, подождите! Хорошо, не хотите брать банкноты — как хотите. Но подумайте о другом! Оставьте шкуры у нас просто на хранение! В надежном месте, под охраной. И пока они лежат, они будут на вас работать! Ваш мех как валютный вклад.

— Работать? — Ардан остановился, нахмурившись. — Ха, это как у менял на пристани? Так они комиссию сдирают. У вас, что, шкуры в сундуках сами плодятся?

Гроган снова ринулся объяснять, жестикулируя:

— Нет, дед! Это как... Они твои шкуры не просто лежат! Они... работают! Охим, он их... вкладывает в дело!

— Верно, — кивнул Охим, довольный, что интерес хоть как-то пробуждается. — Мы пускаем ваши средства в оборот. Вкладываем в развитие: строим дороги, улучшаем транспорт, даем под проценты заемщикам. Вашему же вождю к примеру. От этого растет общее благосостояние, появляется прибыль. И часть этой прибыли мы возвращаем вам, вкладчикам. Ваш вклад со временем не просто лежит — он растет. Если вклад большой, можно вообще не работать, а жить на эти проценты.

Ардан вздохнул. Он медленно перевел взгляд с увлеченного лица внука на спокойно-уверенное лицо Охима. В его глазах загорелся не огонь понимания, а холодный огонь догадки.

— Постой... — тихо произнес он. — Значит, выходит так... Вы берете мои шкуры... отдаете их вождю Хараду, чтобы он нанял меня же или моего сына строить эту вашу дорогу... Потом он возвращает вам долг... а вы мне отдаете мои же шкуры, да еще и с «прибылью»? Это какую-то лишнюю работу вы придумали. Мы дорогу и общиной, по зову вождя, поставим. Зачем вы тут? Зачем ваши бумажки?

Охим замялся на секунду, пойманный на слове, но тут же нашелся. Он улыбнулся, словно терпеливый учитель, объясняющий упрямому, но способному ученику.

— Ардан, вы не совсем верно поняли схему, хотя ход мыслей — правильный! — Он сложил пальцы «домиком», глядя на старика. — Мы не отдаем ваши шкуры. Мы берем их — или золото, или камни, да — в обеспечение. Храним. А вождю Хараду мы выдаем не ваши шкуры, а другие деньги, кредит. Он на эти деньги может не просто нанять рабочих, а закупить инструменты получше, снарядить большой караван для дальней торговли, построить не тропу, а настоящую, широкую дорогу, по которой и зимой, и летом пройдет. От этого весь край богатеет. Торговля идет живее, налоги растут.

Он сделал паузу, давая словам усвоиться.

— Потом, когда его дело приносит прибыль, он возвращает нам долг. Но не ту же сумму, а чуть большую — это и есть те самые проценты за пользование деньгами. А мы, в свою очередь, часть этих процентов делим с вами, вкладчиками! Ваши шкуры лежат в целости, а вы получаете сверху. Все в выгоде! Вождь строит дороги, вы получаете прибавку, а мы... мы просто организаторы. Без нас эта цепочка не сложится. Мы помогаем краю расцвести.

Охим распахнул руки, словно заключая в объятия всю эту прекрасную, логичную систему.

Ардан слушал, не перебивая, и чем больше говорил Охим, тем спокойнее и тверже становился его взгляд. Когда землянин закончил свой вдохновенный монолог о процветании, старый охотник медленно покачал головой. В его движении не было злости, лишь холодная, непреложная ясность.

— Помогаете, — тихо повторил он, и это прозвучало не как вопрос, а как утверждение. — Нет, Охим. Вы не помогаете. Вы становитесь посередине. Раньше было просто: я добываю шкуру, вождь зовет на работу, я иду. Теперь между нами — вы. Вы со своими бумажками. Вождь должен брать у вас в долг, а я — верить, что ваши бумажки чего-то стоят. Всё усложнилось. И за эту лишнюю сложность вы берете свою долю. Вы не организаторы. Вы — новые сборщики дани. Только дань вы берете не мехом, а доверием. Еще и все ценности у себя храните.

Он повернулся, взял свою котомку. Спор был окончен.

— Деда, подожди... — начал Гроган, но Ардан уже толкал дверь.

Охим, видя, что ситуация уходит из-под контроля, сделал последнюю попытку. Он резко обогнул прилавок, обращаясь уже к спине уходящего охотника.

— Ардан, хотя бы документ оформите! Паспорт. Для заявки на врача это необходимо! И что бы отказа не было от вас. Вождь Харад уже ведет реестр, скоро у всех будет удостоверение личности! Хотя бы в наш кинотеатр сходить — и то нужен документ!

Ардан остановился на пороге, не оборачиваясь. Свежий ветер с запахом дыма врывался в стерильное помещение. Он медленно повернул голову, и его взгляд, тяжелый и спокойный, упал на Охима.

— Документ, — произнес он беззвучно, будто пробуя это странное слово на вкус. Потом громче, обращаясь уже ко всем троим: — Вот я стою перед тобой. Ты меня видишь?

— Конечно, вижу, — растерянно ответил Охим.

— Видишь. Знаешь, как меня зовут. Знаешь, где моя земля, кто мои сыновья. — Ардан шагнул назад, в помещение, и его голос зазвучал глубже, заполняя собой гудящую тишину. — Я сказал тебе, что дам врачу шкуру. Что это значит — «отказа»? Кем я стану после этого в глазах людей? Безродным псом, на которого пальцем тычут. Мое слово — это и есть мой документ. Оно записано не на бумаге, а в людях. Меня полгорода знает. А может, и весь. И я тут всех знаю.

Он ткнул пальцем себе в висок.

— У меня в голове эти ваши «документы» лежат. Про каждого, с кем хоть раз дело имел. И у них про меня. Мое слово уже записано в людях. И стереть его не в вашей власти. — Ардан горько усмехнулся. — Кому доказывать? Вот он, мой внук. Плоть от плоти. Спроси у любого на улице — тебе мигом расскажут и про него, и про его отца, и про мою Льяну. На что мне твой паспорт, если сама жизнь за меня говорит?

Он посмотрел на Грогана, и взгляд его смягчился, стал печальным.

— Вы там, в своей цивилизации, друг другу без бумажек и лица-то не видите. А мы тут без бумаг — один народ.

Больше ему нечего было сказать. Ардан развернулся и вышел, и на этот раз дверь закрылась за ним беззвучно.

Гроган застыл, разрываясь между сияющим экраном Охима и пустотой, оставленной дедом. Его пальцы сами по себе потянулись к планшету — такому чистому, такому полному обещаний о другом, правильном мире.

Но с улицы донесся негромкий, привычный звук — сухой, короткий кашель Ардана. Не оклик, не упрек. Просто знак. Напоминание о том, кто он, чей он, откуда ветер дует в его лесу.

Мальчик вздрогнул, словно очнувшись от наваждения. Он бросил на Охима один-единственный взгляд — растерянный, виноватый — и рванулся к двери, в тот реальный мир, который пах дымом и хвоей, и где слово человека значило больше любой бумаги.

Охим остался один в гудящей тишине. Он медленно убрал планшет, посмотрел на идеально гладкую поверхность прилавка и с легким раздражением провел по ней ладонью, смахивая невидимую пыль. С поляны донеслись отдаленный смех Грогана и бархатный щебет местного питомца — звуки того самого живого, шершавого мира, который никак не хотел помещаться в ячейки его безупречных форм.

Вечером того же дня. На окраине поселения, Ардан сидел у горящего костра, впитывая запах дыма и жареной рыбы. Небо устало темнело.

Гроган подошел не сразу. Он стоял в стороне, пока дед, чинил тетиву своего лука. Молчание затягивалось, густое и тяжёлое, как смола.

— Деда... — наконец выдохнул мальчик, приближаясь и садясь на корточки у огня. — Я принес... Рыбу поймал. На, пожарим?

Ардан не поднял глаз, пропуская жильную нить через рог лука. Его пальцы, грубые и уверенные, совершали отточенные, древние движения. Он лишь кивнул в сторону котла.

— Клади. Место есть.

Гроган молча выполнил. Тишину нарушал лишь треск огня и шипение рыбы на сковороде. Наконец, Ардан отложил лук и устало провел ладонью по лицу.

— Ну что, внук... Объясни мне по-честному. Что ты в этих... бумажках нашел? Чем они тебя взяли? Я ведь не слепой, вижу — глаза у тебя горят, как на празднике.

Гроган вздрогнул. Он ждал упреков, а получил вопрос.

— Они... они как ключи, дед, — тихо начал он, глядя в огонь. — От всех дверей. Охим показывал... За такую же бумажку можно привезти сталь от соседей , или книгу с картами звезд... Или... или вызвать врача. Не нужно никого упрашивать, никому быть должным. Положил бумажку — и всё. Это же... сила.

— Сила... — Ардан медленно покачал головой. — А своя голова? Свое слово? Свои руки? Это уже не сила? Ты думаешь, я дорогу к соседям не знаю? Или что наш старый кузнец мне в долге откажет, если я приду к нему за стрелой? Мы сильны друг другом, а не бумажками.

— Но это медленно! — вспыхнул Гроган. — А они... они могут всё быстро! Построить, привезти, найти! Можно выучиться и самому таким стать! Не охотником, не строителем, а... тем, кто эти ключи поворачивает! Я выучусь, и наш народ тоже так сможет!

Ардан смотрел на него с бесконечной печалью. Он положил свою тяжелую, шершавую руку на плечо внука — не чтобы удержать, а чтобы почувствовать его, этого чужого, горящего мальчика.

— Вот ты выучишься. Станешь поворачивать ключи. А потом оглянешься — и не узнаешь свой народ. Потому что народ — это когда друг за друга. А ваши ключи... они отмыкают не двери, внук. Они... запирают сердца. Человек человеку станет не брат, а... клиент. И я тебя в этом мире бояться буду. Не как чужого... а как потерянного.

Он убрал руку. Гроган смотрел на него, и в его глазах был уже не бунт, а первое горькое прозрение. Страх перед той правдой, что нес дед.

— А как иначе?.. — прошептал он. — Как иначе нам стать сильными?..

— Сильными?.. — Ардан поднялся, его высокая фигура заслонила звезды. — А разве мы слабые? Мы — целые. А они... они — удобные. Это большая разница, внук. Очень большая.

Они еще немного посидели, задумавшись, каждый о своем. Потом дед полез в сумку, вытащив новенькую банкноту, показал внуку.

— Завтра поедешь с отцом на шахту, поможешь с погрузкой. Помолчав. — Купим железа, привезем этим банкирам. На разнице курса сыграем. А то на ихних врачей никаких шкур не хватит.

Он ушел в темноту, к своей землянке, оставив Грогана одного перед огнем. Там догорала принесенная им рыба — простая, ни к чему не обязывающая жертва, которую он уже не знал, как принять.