Ключи времени

Когда мне было десять, я потерял ключи от времени, но пока мне не исполнилось сорок, я и не догадывался, что ими обладал.

Я был единственным и поздним ребенком у своих родителей. Когда я появился на свет, они уже были далеко не молоды, а изнурительный физический труд состарил их прежде прожитых дней. Когда мне исполнилось десять, им стало тяжело заботиться обо мне, и эту непростую работу они поручили моей тетке Нелли из Ведграда.

По дороге в большой город случилась трагедия: поезд сошел с рельсов, я оказался единственным выжившим, но навсегда остался инвалидом, лишившись глаза и правой руки, позднее замененных протезами. Это печальное событие подорвало и прежде слабое здоровье моих престарелых родителей, они впали в деменцию, и больше мне их увидеть не довелось. С тех пор я приезжал в родное Нижнепрудское лишь однажды – постоять у свежих могил и возложить цветы. Хлопоты с продажей отчего дома на себя взяла моя тетка, за что и ныне здравствующую я не перестаю ее благодарить. И да простят меня покойные родители за небрежение, но все эти тридцать лет мне было горько вспоминать дом моего детства, так беспощадно и резко отнятого жестокой судьбой.

Мое ремесло – сражение, умение держать оборону и вести атаку на шестидесяти четырех клетках шахматной доски. Я чемпион Ведграда, ландмейстер, директор «Черной ладьи» и наставник юных дарований. По роду деятельности я много путешествую и являюсь почетным гостем престижных турниров разных стран. Сегодня мне сорок, я человек состоявшийся, успевший пожить и многое повидать. Я женат на очаровательной Ангелине, первой Ведградской красавице и преподавательнице итальянского языка. Уже в этом месяце, в июне она должна разрешиться от бремени, и мы, не сговариваясь, рассудили, что наш ребенок родится в лучах близкой нам обоим солнечной Италии. Билеты давно куплены, и ровно в полночь через три дня мы отправимся на поезде в Модену.

Близится время отъезда, и Ангелина в предвкушении становится радостней день ото дня. Но меня не покидает тревога. Больше того, с каждым часом меня все сильнее гложет чувство неоконченного и невыполненного долга. Я закрыл все свои дела в Ведграде: передал «Черную ладью» своему заместителю, посвятил в комтуры учеников и вручил им рекомендательные письма. Однако это зудящее назойливое чувство не давало мне покоя и не оставляло. Наконец, разложив всю свою жизнь по секциям, я дошел в размышлениях до самого детства и тогда устыдился, что так долго не мог найти этот простой ответ. Я должен попрощаться с родителями. Они оставили меня, но я не имел права забывать о них и вычеркивать из своей жизни. Полагая себя трезвомыслящим и занятым человеком, я не находил в расписанной по часам жизни и однодневной лакуны, которую мог заполнить поездкой в родное село. Больше того, я полагал бессмысленной таковую поездку, не веря в загробную жизнь и не испытывая потребности изливать душу могильным камням и старым костям. Но так я считал прежде, каждый день проходя мимо вокзала и в любой момент способный уехать на поезде в Нижнепрудское.

Это откровение перед самим собой высвободило, словно джинна из бутылки, желание, которое я надменно подавлял в себе много лет. Желание навестить родителей захватило меня всего, оно было столь велико, что, вздумай Ангелина воспрепятствовать моей поездке, и между нами, не имевшими ссоры не единожды за десять лет знакомства, разразился бы крупный скандал. Против опасений Ангелина легко приняла мои чувства, хотя я, кажется, за все это время так и не удосужился рассказать ей, что случилось с моей матерью и отцом.

Я сел на ближайший вечерний поезд, идущий из Ведграда в Дремополь. В детстве мы с тетей часто путешествовали поездами, но такие путешествия для меня, ребенка, были испытаниями сами по себе. Ибо, когда тебе десять, время медлительно, и, будучи запертым в тесных железных стенах, сложно уже через десять минут не заскучать. С годами время перестало меня щадить и теперь убегало сквозь пальцы, потому и размеренные поезда я больше себе не позволял, но вынужденно выбирал самолеты. Не сохранилось у меня и юношеской романтики и куража, когда мы с друзьями отправлялись поездом в соседний город на шахматные соревнования и проводили в дороге турниры на звание чемпиона вагона. В жизненной толчее и сутолоке я смутно обо всем этом помнил, теперь для меня вагон был просто вагоном. Однако я не забыл, нижнее боковое – лучшее место для человека, который путешествует один. Здесь, на отлете купе, ты сам себе хозяин, ты выбираешь в каком направлении лечь головой, но самое важное, у тебя есть собственный стол.

Мне предстояло провести в нем десять часов и прибыть на следующее утро. Но за полчаса до прибытия поезд внезапно остановился. Причину остановки объяснять не стали, но по тому факту, что двери вагонов открыли, я сделал вывод, что имеет место серьезная техническая поломка. Все пассажиры моего вагона спали, но, разбуженный среди ночи, я не мог уснуть и вышел на свежий воздух. Я сразу узнал место, в котором оказался, – это был железнодорожный переезд, от которого, следуя по автомобильной дороге на запад всего через пару километров можно попасть в Нижнепрудское.

Вынужденная остановка обернулась для меня удачей, мне следовало забрать багаж и немедленно, пока поезд не тронулся, сойти. Но едва я обернулся к дверям, они резко закрылись, и поезд начал стремительно набирать ход. Я пробежал вдоль путей десяток метров, отчаянно крича и размахивая руками, но состав равнодушно умчался, спеша за первыми солнечными лучами.

В отчаянии я изучил карманы и нашел немного денег, но паспорт, телефон и весь мой багаж уехали в Дремополь. Это досадное событие для меня не стало поводом для разочарования, я был уверен, что сознательность граждан доставит мою пропажу в бюро находок, и мне не придется откладывать запланированную поездку в Модену.

Я вернулся к переезду и вошел в раскрытые чугунные ворота, сваренные решеткой из трехметровых прутьев. Мне было непонятно, для чего перекрыта дорога, и почему для того выбран столь непрактичный метод. Исследуя взглядом расходящийся в обе стороны от ворот забор, я не увидел его концов, и это меня насторожило. Верхняя половина забора не имела горизонтальных перекладин или выступов, так что перелезть его при всем желании я бы не сумел. Правда, для чего мне преодолевать забор, я пока еще не знал. Я предположил, что ошибся и сошел на военном полигоне или иной территории, находящейся под особым правительственным режимом.

Но мое первое предположение все-таки оказалось верным, и автодорога привела меня в село. За тридцать лет в нем мало что изменилось, настолько мало, что ничего конкретного я не мог и назвать. Во всяком случае, все ключевые знаковые места: школа, сельский клуб и магазин – казались и вовсе неизменными и своей архаичностью давно отставшими от современности. Вдоль улиц тянулись желтые газовые трубы, по которым в детстве, пока нас не видели старшие, мы с друзьями проворно лазали, как обезьяны по ветвям.

Возле каждого домика был разбит и огорожен палисадник, а большинство ворот, как и на моей памяти, были выкрашены в голубой цвет. Сами домики – приземистые, толстостенные, кирпичные стояли неизменными десятками лет, и только шиферные их крыши временами починяли и подлатывали. А вот деревянные сараи приходили в негодность стремительно, и если какой участок пустовал, о том вскорости становилось понятно по обвалившимся, кривобоким сараям. Не насмотренный глаз поражали разновеликие и разномастные заборы: деревянные покосившиеся и прелые, лопнувшие шиферные, поставленные внахлест, провисшие заржавленные сетки-рабицы и пестреющий самый редкий страж – металлопрофильный забор.

Как и в моем детстве гурьбой самостийно на улицах паслись крикливые гуси, также на крашеных деревянных лавках сидели, опираясь на палочки, наблюдательные старики. Вероятно, впрочем, память меня подводила, некоторые дома и строения выглядели совсем новыми, тогда как они присутствовали и в моих давних воспоминаниях.

Я не стал идти к дому моего детства или тому дому, который теперь стоял на его месте. С одной стороны, я боялся увидеть дом неизменным, что неизбежно пробудило бы во мне дремлющие воспоминания, с другой стороны, боялся узнать, как сильно он переменился за эти тридцать лет. Я отправился сразу на кладбище.

Центральная сельская улица, единственная асфальтированная, а также имеющая в своем подчинении один на все село светофор перешла в накатанную грунтовую дорогу, а затем и вовсе затерялась в высокой траве. Но впереди уже виднелись большие кладбищенские ворота.