Книга 1: Ликантроп

Иногда я думаю, что если бы мне сказали, чем закончится та рыбалка, я бы просто рассмеялся и заказал еще пива. Теперь не до смеха.

— Игорёк, ты там че, уснул? — Дима протягивает мне банку «Жигулевского», щурясь на закатное солнце. — Давай, за «выбрались»!

Открываю пиво. Шипение пены. Запах хвои и костра. Два года ждал этого момента — просто посидеть с пацанами у реки, подальше от бесконечных таблиц и отчетов.

— За встречу, — киваю и делаю глоток. — Не верится даже, что выбрались.

Серега подкидывает ветки в костер. Искры взлетают над костром.

— Че так долго собирались-то? Два года, блин. Два! — он качает головой. — Как этот ваш Кравцов пришел, так все — труба. Впахиваем двадцать четыре на семь!

— А ты как думал? — Витек переворачивает шампуры с мясом. — Оптимизация бизнес-процессов, нахер.

Я молча смотрю на воду. Горная речка бежит между камней, бурлит на перекатах. Хариус сегодня капризничает, всего три штуки поймали на всех.

— Игорь правильно сделал, что спиннинг взял, — кивает Дима. — А мы как лохи с поплавками.

— Да толку? — я допиваю пиво. — Три хвоста на четверых — это позор.

— Надо на фриланс валить, — внезапно говорит Серега, глядя в огонь. — Достало все. Корпоративное рабство.

— Ага, — хмыкает Витек. — А ипотеку за что платить будешь? За лайки в инстаграме?

Привычный спор. Серега мечтает о свободе, Витек о стабильности. А я… я просто хочу жить. По-настоящему, а не от отпуска до отпуска.

— Ребят, я вниз по течению спущусь, — говорю, поднимаясь и хватая спиннинг и еще одну банку пива. — За поворотом перекаты, может там лучше будет.

— Давай, Шумахер, — смеется Димон. — Только не улети там с обрыва. Темнеет уже.

Я показываю средний палец и ухожу вдоль берега. Тропинка петляет между соснами, то приближаясь к воде, то удаляясь. Под ногами хрустят шишки и ветки. Воздух пропитан запахом хвои, сырой земли и… свободы.

Странно, но именно здесь, вдали от цивилизации, я чувствую себя настоящим. Не менеджером по продажам с ипотекой и кредитом на машину, а просто человеком. Тем самым Игорем Волковым, который в институте занимал призовые места по рукопашке и мечтал стать проводником в горах.

Дорога уходит вверх, и я забираюсь на каменистый пригорок. Внизу шумит река, разбиваясь о камни. Вечернее солнце окрашивает воду в золотистый цвет. Красота, черт возьми.

Спускаюсь вниз, перепрыгивая с камня на камень. Эти движения — в моей крови. Отец с детства таскал меня в походы, научил ориентироваться, разводить костер, выживать. «Мужчина должен уметь постоять за себя и своих близких в любой ситуации», — говорил он.

Маленький ручей преграждает путь — обхожу его, перешагивая по крупным валунам. Вода струится между пальцев, когда опускаю руку — ледяная, прозрачная. Такую пить можно, не задумываясь.

За поворотом река расширяется, образуя небольшую заводь перед новым каскадом перекатов. Идеальное место для хариуса. Устраиваюсь на плоском камне, готовлю снасть. Мушки привязаны к поводкам — яркие, разноцветные. Хариус любит такие.

Первый заброс. Леска рассекает воздух, мушки плавно опускаются на поверхность воды. Веду их против течения, имитируя движения насекомых. Ничего.

Второй заброс. Смещаюсь чуть дальше по берегу. Темнеет быстро — в горах всегда так. Только что было светло, и вот уже сумерки окутывают долину.

Третий заброс. Подтягиваю плетенку, чувствую, как мушки играют на течении, и вдруг — резкий рывок! Есть! Подсекаю, чувствую тяжесть на том конце. Сопротивляется, зараза!

— Иди сюда, красавец, — шепчу, выводя рыбу к берегу.

Хариус мечется, сверкая боками. Крупный, граммов на шестьсот. Такого и на уху не жалко пустить.

Смещаюсь вдоль берега, пытаясь найти удобное место для вываживания. Река здесь подходит вплотную к скале, приходится огибать каменный выступ, не выпуская из рук удилище. Рыба дергается, норовя уйти.

— Не уйдешь, — бормочу, делая шаг в сторону.

И в этот момент земля уходит из-под ног.

Нет, не уходит — исчезает. Просто перестает существовать. Секунду назад я стоял на твердом каменистом берегу, и вдруг — пустота.

Падаю резко, неожиданно. Мозг лихорадочно работает — ямы здесь не было, я бы заметил. Медвежья берлога? Карстовый провал?

Удар. Острая боль пронзает левую ногу. Слышу отвратительный хруст — так ломаются кости. Не чужие, мои. Нога подворачивается на скользком камне, и я вижу… Боже, я вижу собственную кость, торчащую из-под штанины.

Электрический разряд боли прошивает тело от ступни до макушки. Заваливаюсь на бок, хватаясь за ногу. Кровь. Много крови. Она растекается темной лужей, впитывается в землю.

«Артерия», — проносится в голове. Если задета артерия — мне конец.

Какая-то часть меня — та, что прошла курсы первой помощи и выживания — действует на автомате. Трясущимися руками нащупываю жгуты на своем навороченном костюме (спасибо, что не пожалел денег на хорошую экипировку). Затягиваю их выше места перелома. Кровотечение замедляется.

Голова кружится. Перед глазами плывут черные пятна. Сколько крови я потерял? И где я вообще?

Озираюсь вокруг. Я лежу на дне какой-то ямы. Нет, не ямы — это похоже на… колодец? Шахту? Стены из грубо отесанного камня уходят вверх. Света едва хватает, чтобы различить детали.

И тут я замечаю камни. Они расположены вокруг меня идеально ровным кругом. Словно кто-то специально их так уложил.

«Странно», — думаю я, чувствуя, как сознание ускользает. — «Какие-то древние штольни? Здесь же когда-то добывали малахит…»

И вдруг когда моя кровь скатываясь по этой площадке дошла до камней — те начинают светиться. Сначала слабо, едва заметно. Потом все ярче, ярче, пока мягкое зеленоватое свечение не заполняет все пространство вокруг.

— Что за бред? — шепчу пересохшими губами. — Я головой ударился? Галлюцинации от потери крови?

Свечение усиливается. Камни пульсируют, словно в такт какому-то неслышному ритму. В центре круга — там, где лежу я — свет собирается в светящийся столб.

И тут происходит вспышка. Ослепительная, невыносимая. Мир исчезает.

Темнота. Абсолютная, непроницаемая. Ни звука, ни ощущения тела.

«Я умер?» — проносится мысль. — «Или потерял сознание?»

Если потерял, то как скоро меня найдут ребята? Наверняка уже беспокоятся. Или пьют водку у костра, думая, что я просто решил подольше порыбачить. Вспомнят обо мне часа через три-четыре, не раньше.

И тут приходит ПОНИМАНИЕ. Не мысль, не догадка — именно понимание. Словно кто-то вложил информацию прямо мне в мозг, минуя органы чувств.

Я стал жертвой древнего проклятия.

То место, куда я провалился — это не шахта, не штольня. Это алтарь. Древний, намного древнее, чем все, что должно быть в этих горах.

Теперь моя душа обречена на вечные скитания.

«Что за чушь?» — пытаюсь возразить я сам себе. — «Откуда эта информация? Что за бред?»

Может, я в коме? И это все — просто игра моего воображения, начитавшегося книжек про попаданцев? Мозг создает образы из обрывков прочитанного, пытаясь осмыслить происходящее.

Но ПОНИМАНИЕ не уходит. Оно проникает глубже, раскрывается, как цветок, лепесток за лепестком.

Алтарь был создан тысячи лет назад существами, которых люди считали богами. Он служил для перемещения между мирами. Для путешествий души.

Но что-то пошло не так. Алтарь был проклят. И теперь тот, кто сможет активировать его своей кровью, обречен на вечные скитания между мирами, между телами, между эпохами.

Я не первый. И не последний.

«Бред», — снова возражаю я. — «Полный бред».

Но ПОНИМАНИЕ неумолимо. Оно говорит мне, что мое тело, скорее всего, уже мертво. Душа и мои знания — то, что составляет мою сущность — оторвалась от него и теперь несется сквозь пустоту к новому вместилищу. К новому телу. В новом мире.

И еще одно: проклятие можно снять. Должен быть способ. Фрагменты знания разбросаны по мирам, и если собрать их все…

Темнота начинает рассеиваться. Я чувствую, как меня тянет куда-то, словно могучий поток подхватил пылинку.

«Этого не может быть», — последняя отчаянная мысль. — «Я просто ударился головой. Или умер от потери крови. Или…»

Свет. Яркий, ослепляющий. И боль. Новая боль — не в ноге, а во всем теле. Словно каждая клетка горит огнем.

Я открываю глаза.

И понимаю, что смотрю на мир через чужие глаза.

И что я явно в чужом теле.

Резкая боль пронзает каждый сантиметр моего существа, словно тысячи раскаленных игл вонзаются под кожу одновременно. Я чувствую нечеловеческую слабость, голод, ломоту в костях — такую, будто меня пропустили через мясорубку, а потом небрежно собрали обратно. Первое, что я вижу — свои худые, грязные, исцарапанные руки в лохмотьях. Кожа на них натянута так сильно, что видны все вены и сухожилия. Грязь въелась под ногти, а на запястьях темнеют следы от оков.

Я пытаюсь встать и понимаю, что новое тело слабое и больное. Раньше я мог отжаться сто раз, не сбивая дыхания, пробежать десять километров, а теперь даже подняться на ноги — испытание. Мышцы, некогда твердые как камень, превратились в студень. Брюшной пресс, над которым я работал годами, исчез, уступив место впалому животу, где явно виднеются очертания ребер. Резкий контраст с моим здоровым, тренированным телом из прошлой жизни бьет сильнее, чем любая физическая боль.

Как только я смог сесть, услышал свист, как будто что-то летит, и тут же внезапный удар плетью по спине от кого-то невидимого сзади. Кожа вспыхивает огнем, а из горла вырывается хрип, который я не узнаю — неужели это мой голос?

Грубый окрик на каком-то непривычном, но чудесным образом понятном языке:

— Вставай, шваль! Хозяин не будет ждать! Или ты сдохнуть решил? Так тебе никто не разрешал!

В голове проносится ураган мыслей. Я раб? Низшее существо? Тот, кого можно бить, как скотину? Та часть меня, что помнит прошлую жизнь, восстает, кричит, требует дать отпор. Но другая, инстинктивная, понимает — сейчас не время для гордости. Выжить. Сначала просто выжить. И понять что происходит.

Пытаясь подчиниться, во избежание новых ударов, я кое-как встаю, ноги дрожат, словно ветки на ветру. Каждое движение — пытка. Поднимаю голову и замираю от увиденного. Это не просто лес. Два небольших светлых спутника висят на фоне огромной кроваво-красной луны. Гигантские деревья с корой, похожей на застывшую лаву, тянутся к небу, где парят острова — настоящие куски земли с растительностью и водопадами, срывающимися вниз серебристыми лентами.

Тут понимание ударяет сильнее плети — это не просто какое-то прошлое, а другой мир, мир гребаного фэнтези! Мир, о котором я читал в книгах, видел в фильмах, но никогда не думал, что окажусь в нем. Боль от удара и вид вокруг подтверждает полученную в трансе информацию и рушит последние надежды на то, что это все-таки «галлюцинация». Нет, это реальность. Моя новая, кошмарная реальность.

Оглядываюсь и вижу, что вокруг достаточно много точно таких же изможденных людей, как и я, в таком же рванье, таких же худых. Их глаза — пустые, безжизненные, будто все внутри них давно умерло. Они двигаются механически, как сломанные куклы. Где я? Что это за место? Лагерь рабов? Каторга? Или что-то еще хуже, что я даже представить не могу?

Сквозь боль и накатившую панику, мое сознание опытного выживальщика анализирует ситуацию: язык — гортанный, с жесткими согласными, но я каким-то образом его понимаю; технологии — отсутствие машин, примитивные орудия вроде мотыг и кирок в руках некоторых рабов; социальный статус — меня бьют, я в рванье, значит, на самом дне. Я понимаю, что сейчас моя жизнь ничего не стоит. Один кивок надсмотрщика — и меня убьют, даже не задумываясь.

Я на уровне рефлексов применяю навыки выживания: нужно подчиниться, чтобы избежать новых побоев, опускаю взгляд, пытаясь оценить обстановку и силы врага. Надсмотрщик — не человек. Это я понимаю сразу. Его кожа серая, лицо вытянутое, уши заостренные. Орк? Гоблин? Какая-то другая раса? На поясе у него короткий меч, а в руке — та самая плеть, которая уже попробовала мою спину.

Как только я хоть немного успокаиваюсь, на меня с рыком набрасывается сторожевой пес, похожий на гиену. Его шерсть — грязно-желтая, а глаза горят зеленым огнем. Пасть открыта, обнажая ряды острых как бритва зубов, нацеленных мне в горло.

В момент смертельной опасности что-то внутри щелкнуло, я почувствовал, что в районе живота взорвалась сверхновая волна и срабатывают не только мои рефлексы рукопашника (пусть и в изможденном теле), но и что-то новое. Тело само реагирует не так, как должно бы. Руки двигаются быстрее, чем могли бы в таком состоянии, мышцы напрягаются с силой, которой просто не может быть.

Я чувствую прилив ярости, чистой, первобытной, и мои зубы сами собой заостряются, а ногти трансформируются в когти и удлиняются. Боль пронизывает десны, когда клыки прорезаются сквозь них, и пальцы, когда кости меняют форму. Но эта боль другая — почти приятная, освобождающая.

Откуда-то приходит осознание, что я могу не сразу трансформироваться, но первый признак ликантропии налицо. Ликантропия. Оборотень. Я — оборотень?! Это знание всплывает откуда-то из глубин сознания, возможно, из памяти тела, в котором я сейчас нахожусь. Нужно только выиграть время, и я смогу спасти жизнь.

Я неосознанно отпугиваю зверя — издаю рык, от которого стынет кровь в жилах. Звук, который вырывается из моего горла, не похож ни на что человеческое. Это голос хищника, древнего и опасного, голос из кошмаров, от которого дрожат даже другие хищники.

Все вокруг, включая надзирателя, в ужасе отшатываются от меня. Рабы падают на колени, закрывая головы руками, словно ожидая конца света. Надсмотрщик бледнеет, его серая кожа становится почти белой, а зверь скулит и пятится, поджав хвост.

Я признаться и сам шокирован произошедшим. Что это было? Откуда взялась эта сила? Этот голос? И что теперь будет?

Надзиратель бормочет: «Проклятый оборотень…» Его голос дрожит, а рука с плетью опускается. «В нем дьявол…»

Я слышу ключевое слово, определяющее мою новую природу. Оборотень. То, чего они боятся. То, что может стать моим спасением или проклятием в этом новом мире.