Книга 2. Последний в роду

Свет схлопнулся, и я рухнул в реальность, как камень в воду.

Первым ощущением была мягкость. Невероятная, немыслимая, почти непристойная мягкость. Она обволакивала со всех сторон, ласкала кожу, шептала о комфорте и покое. Я утопал в ней, и это было отвратительно. Память всё ещё кричала о жёсткой, холодной поверхности алтаря, о пронзающих грудь щупальцах, о последнем объятии смерти.

Вторым ощущением был запах. Сладкий, пряный, сложный. Дорогие благовония, запах которых въелся в шёлк простыней, в резное дерево мебели, в сам воздух. Этот аромат вызывал не облегчение, а приступ холодной, глухой ярости. Это был запах сытой, ленивой жизни, полной противоположности всему, чем я стал.

Я резко сел, сбрасывая с себя шёлковое покрывало. Тело двигалось непривычно легко, почти невесомо. Слишком легко. Не было привычной тяжести закалённых мышц, не было ноющей боли в десятках старых шрамов. Я был в чужом теле. Снова.

Проклятие. Оно снова сыграло свою злую шутку.

Но ужас пришёл не от этого. Ужас пришёл, когда я потянулся внутрь себя.

Туда, где должен был быть Зверь.

Я потянулся к нашему единству, к тому совершенному балансу, который мы обрели в последней битве. К тому рычащему, первобытному теплу, которое стало второй половиной моей души. К брату-волку, который был со мной в огне и во льду, в жизни и в смерти.

И наткнулся на пустоту.

Не тишину. Тишина бывает разной — спокойной, напряжённой, выжидающей. Это была именно пустота. Звенящая, абсолютная, мёртвая. Словно мне ампутировали половину души, а на её месте осталась незаживающая, кровоточащая рана. Там, где раньше был рёв, теперь было эхо. Там, где была ярость и сила, теперь был лишь холод.

Я замер, сидя на кровати, и мир вокруг перестал существовать. Боль этой потери была сильнее, чем холод теней, сильнее, чем яд Пожирателя. Это была не просто потеря силы. Это была потеря себя. В том последнем, отчаянном слиянии мы стали одним целым. А теперь от этого целого осталась лишь половина. И эта половина кричала от одиночества.

Несколько минут я сидел неподвижно, пытаясь справиться с волной отчаяния, которая грозила поглотить меня. Скорбь по Лирне, Громбуру, Вилмару — по всей моей стае — которую я держал в себе, смешалась с этой новой, невыносимой потерей. Хотелось взвыть, разнести эту роскошную комнату в щепки, вырваться из этого слабого тела и бежать, пока не кончатся силы.

Но я не взвыл.

Ярость, которая кипела внутри, не нашла выхода в зверином рыке. Вместо этого она остыла, превратившись в нечто иное. В холодный, твёрдый, острый как осколок льда цинизм.

Я не буду скорбеть. Скорбь — непозволительная роскошь для выживающего.

Я не буду отчаиваться. Отчаяние — оружие слабых.

Я буду возвращать. Своё. Часть за частью. С процентами.

Я медленно опустил взгляд на свои руки. Тонкие, холёные, с длинными пальцами и ухоженными ногтями. Ни единого шрама, ни одной мозоли. Руки аристократа, музыканта, но не воина. Я сжал их в кулаки. Силы в них было смехотворно мало. Это тело было клеткой. Золотой, но всё же клеткой.

Что ж, любая клетка — это всего лишь временное препятствие.

Первым делом — информация. Я встал с кровати, двигаясь осторожно, привыкая к новому балансу, к слабости мышц. На мне была тонкая шёлковая рубашка, слишком свободная и дорогая. Комната была огромной. Стены покрыты гобеленами с изображением охотничьих сцен, на полу — толстый ковёр, в котором утопали ноги. У одной из стен стоял камин из полированного мрамора, в котором тлели угли. У другой — массивный письменный стол из тёмного дерева.

И зеркало. Огромное, в позолоченной раме, от пола до потолка.

Я подошёл к нему, готовясь ко всему. Но то, что я увидел, всё равно застало врасплох.

Из зеркала на меня смотрел юноша. Лет двадцати пяти. Невероятно красивый той холодной, аристократической красотой, которая часто граничит с высокомерием. Тонкие черты лица, высокие скулы, прямой нос. Бледная, почти фарфоровая кожа. И волосы — серебристые, как шерсть Фенрира в лунном свете, спадающие на плечи шёлковыми волнами.

Но глаза… Глаза были мои. Те же самые, что смотрели на меня из отражения в ручье в Ридвальде. Только теперь в них не было золотистых искорок зверя. Вместо них плескалась холодная, тёмная ярость. Этот парень выглядел как избалованный принц, но взгляд у него был как у старого, уставшего от войн генерала.

Я провёл рукой по лицу. Чужому лицу. Моему новому лицу. Моей новой маске.

— Кто ты? — прошептал я отражению.

Ответом был стук в дверь. Тихий, почтительный.

Я замер, мгновенно оценивая ситуацию. Я не знаю, кто я. Не знаю, где я. Любое неверное слово, любой неверный жест может выдать меня. Нужно играть роль. Но какую?

— Войдите, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал ровно и властно. Голос был выше, чем мой привычный, но с теми же стальными нотками.

Дверь приоткрылась, и в комнату проскользнула молодая красивая девушка в форме служанки. Она не поднимала глаз, её руки дрожали.

— Простите, милорд, — пролепетала она, сделав низкий реверанс. — Я принесла утренний отвар. Целитель велел давать его вам сразу после пробуждения.

Она поставила на столик у кровати серебряный поднос с дымящейся чашкой.

Милорд. Целитель. Отвар. Три слова, которые дали мне больше информации, чем весь осмотр комнаты. Я — аристократ. Я был болен или ранен. Настолько, что ко мне приставили целителя.

— Оставь, — бросил я, не поворачиваясь от зеркала. — И скажи целителю, что я чувствую себя… лучше. В его услугах больше нет нужды.

Служанка замерла, её глаза расширились от ужаса.

— Но, милорд… ваш отец… он приказал…

Отец. Ещё одна важная деталь. У этого тела есть семья. И, судя по реакции девушки, влиятельная и строгая.

— Мой отец может отдавать приказы своим солдатам, — я медленно повернулся к ней, вкладывая в взгляд весь холод, на который был способен. — А я — не солдат. И я не желаю видеть в своих покоях никого, кроме тебя. Ты поняла?

Девушка побледнела ещё сильнее и закивала так отчаянно, что её чепец чуть не слетел.

— Да, милорд. Конечно, милорд. Как прикажете.

— А теперь, — я сделал шаг к ней, и она инстинктивно отшатнулась. — Скажи мне, как тебя зовут.

— Э-элара, милорд.

— Элара. Хорошо. Элара, подойди к столу.

Она подошла, глядя в пол, ожидая приказа или наказания. Я взял со стола тяжёлый серебряный пресс-папье в виде головы дракона.

— Посмотри на меня, Элара.

Она с трудом подняла взгляд. Я видел в её глазах страх. Не просто страх слуги перед господином. Что-то большее. Этот парень, в чьём теле я оказался, очевидно, был не самым приятным человеком. Это можно использовать.

— Как долго я был без сознания? — спросил я, перебрасывая пресс-папье из руки в руку.

— Три дня, милорд. После… после инцидента на дуэли.

Дуэль. Вот и причина моего «недуга». Этот избалованный юнец ввязался в драку и, судя по всему, проиграл. Настолько, что провалялся без сознания три дня, позволив моей душе занять его место.

— Инцидента, — повторил я с усмешкой. — Милое слово для того, чтобы быть проткнутым насквозь. Кто был моим противником?

Элара вздрогнула.

— Лорд Кассиан из дома Ворона, милорд.

— Кассиан, — я пробовал имя на вкус. Оно ничего мне не говорило. — И что с ним стало?

— Он… он жив, милорд. Герцог, ваш отец, был в ярости, но дуэль была официальной…

Герцог. Значит, мой новый «отец» — герцог. Статус этого тела был выше, чем я предполагал.

— Понятно, — я положил пресс-папье на стол. — Значит, Кассиан жив и, надо полагать, празднует победу, а я валяюсь здесь, как подбитая собака.

— Милорд, целитель сказал, что рана была смертельной…

— Целитель может отправляться в преисподнюю вместе со своими диагнозами, — отрезал я. — А теперь самое главное, Элара. Моё имя. Напомни мне его. Удар, видимо, был сильнее, чем я думал.

Я ожидал удивления, подозрения. Но служанка лишь кивнула, словно это было в порядке вещей.

— Ваше имя — Эллиан вейр-Морриган, третий сын его светлости герцога Ориона вейр-Морригана, милорд.

Эллиан. Звучало претенциозно. Как и всё в этой комнате.

— Эллиан, — повторил я, глядя в зеркало. — Хорошо. А теперь, Элара, принеси мне одежду. Не эту шёлковую дрянь. Что-нибудь практичное. Тренировочный костюм. И меч. Мой лучший меч.

— Но, милорд Эллиан, целитель запретил вам любые нагрузки!

— Я уже сказал тебе, куда может пойти целитель? — мой голос стал тише, но угроза в нём сгустилась. — Выполняй. Или хочешь, чтобы я нашёл тебе замену?

Элара вылетела из комнаты, как ошпаренная.

Я остался один. Эллиан вейр-Морриган. Третий сын герцога. Проиграл дуэль. Почти умер.

Идеальная ситуация. Никто не будет ждать от меня резких перемен в поведении — посттравматический шок, последствия ранения, всё можно списать на это. Никто не будет ждать от меня силы — я только что чуть не погиб. Это давало мне время. Время оценить обстановку, понять правила игры в этом новом мире и начать собирать фигуры на доске.

Элара вернулась через несколько минут, неся стопку одежды и перевязь с ножнами. Одежда была из плотной чёрной ткани — облегающие штаны и куртка. Простая, без украшений, но качественная. Меч в ножнах из тёмной кожи выглядел лёгким и изящным — рапира, созданная для быстрых, точных уколов, а не для грубой силы.

Я быстро переоделся. Тело было слабым, но гибким. После грубой силы оборотня эта ловкость казалась хрупкой, но в ней был свой потенциал.

Когда я закрепил перевязь на поясе, Элара ахнула.

— Милорд, ваша рана! Она… она исчезла!

Я опустил взгляд. На груди, там, где по логике должна была быть повязка или шрам от рапиры Кассиана, была лишь гладкая, бледная кожа. Проклятие, перемещая мою душу, не просто исцелило тело, оно полностью его восстановило. Ещё одна деталь в мою пользу.

— Видимо, я крепче, чем думал целитель, — бросил я, вынимая рапиру из ножен.

Сталь была лёгкой, почти невесомой в руке. Я сделал несколько пробных выпадов. Движения были неуклюжими, тело не слушалось, но память о десятках боёв, которые я прошёл как Фенрир, была со мной. Инстинкты воина никуда не делись, даже без Зверя. Мне просто нужно было научить это новое тело тому, что я уже знал.

— Где я могу тренироваться, чтобы меня никто не видел? — спросил я Элару.

— В западном крыле есть старый тренировочный зал, милорд. Им почти никто не пользуется.

— Проводи.

Зал оказался просторным, с высоким потолком и полом, покрытым специальными матами. На стенах висели стойки с оружием — мечи, рапиры, кинжалы, копья. Рай для воина. Идеальное место, чтобы начать превращать эту слабую оболочку в нечто смертоносное.

— Оставь меня, — приказал я Эларе, когда мы вошли. — И запомни: ты ничего не видела. Я всё ещё болен и лежу в постели. Если кто-то спросит — я сплю и не желаю, чтобы меня беспокоили. Если проболтаешься… — я не договорил, но угроза повисла в воздухе.

Она снова закивала и исчезла.

Я остался один. Взял с ближайшей стойки меч потяжелее — полуторный, похожий на тот, что подарил мне Торн. Он показался ужасно тяжёлым. Я с трудом поднял его обеими руками.

Стиснув зубы, я начал. Простые рубящие удары. Блоки. Перемещения. Тело протестовало, мышцы горели, дыхание сбивалось через пару минут. Я был слаб, как котёнок.

Но я продолжал. Час. Два. Три. Я игнорировал боль, игнорировал слабость. С каждым ударом, с каждым движением я заставлял это тело подчиняться моей воле. Я вбивал в него рефлексы воина, вытравливая рефлексы изнеженного аристократа.

Пот лился с меня градом, рубашка прилипла к спине. Но я чувствовал, как что-то меняется. Тело начинало вспоминать. Мышечная память, выкованная моим опытом до этого, просыпалась, адаптируясь к новой оболочке.

Когда я, наконец, остановился, едва держась на ногах, я почувствовал не только усталость, но и удовлетворение. Это было только начало. Долгий, мучительный путь. Но я пройду его.

Я вернулся в свои покои незамеченным. Элара принесла ужин — снова на серебряном подносе. Я съел всё, до последней крошки, игнорируя изысканность блюд. Мне нужна была энергия, калории, топливо для превращения этого тела в оружие.

Вечером, когда я снова остался один, я сел за письменный стол. Открыл ящик. Внутри, среди гербовой бумаги и дорогих перьев, лежал личный дневник. В кожаном переплёте, с серебряной застёжкой в виде герба Морриганов — ястреб, держащий в когтях змею.

Я открыл его.

Почерк Эллиана был изящным, каллиграфическим. И полным яда. Страницы были пропитаны желчью, завистью и высокомерием. Он писал о своих старших братьях — наследнике Гарете, которого презирал за прямолинейность, и воине-капитане Тристане, которого ненавидел за славу. Писал о своём отце-герцоге, которого боялся и презирал одновременно. Писал о придворных интригах, о своих любовных победах, о презрении к «черни».

И о Кассиане.

Причиной дуэли стала женщина. Леди Изольда, невеста старшего брата Эллиана, Гарета. Эллиан, судя по записям, пытался соблазнить её, чтобы унизить брата. Но на его пути встал Кассиан, друг Гарета. Слово за слово, оскорбление за оскорблением — и вызов был брошен. Эллиан был уверен в своей победе. Он считал себя лучшим фехтовальщиком, непревзойдённым мастером рапиры.

Он ошибался.

Я закрыл дневник. Картина прояснилась. Я — Эллиан, третий, ненужный сын могущественного герцога. Завистливый, амбициозный, но не обладающий реальной силой для подтверждения своих амбиций. Змея, которая мечтает стать драконом.

Что ж. Теперь в этой змеиной шкуре сидит волк. Старый, матёрый волк, который потерял свою стаю и свою вторую половину. И этот волк очень, очень голоден.

Я посмотрел на своё отражение в тёмном окне. На холодное, красивое лицо Эллиана.

«Ты хотел власти, мальчик?» — мысленно обратился я к бывшему владельцу этого тела. — «Ты хотел подняться над всеми, унизить тех, кто стоял выше тебя? Ты не смог. Но я смогу. Я возьму твоё имя, твоё тело, твои амбиции. И я покажу этому миру, что такое настоящая сила. Я построю здесь свою стаю. Свою империю. На костях тех, кто встанет у меня на пути».

Где-то в глубине сознания, там, где раньше был Зверь, что-то шевельнулось. Не ответ. Не присутствие. Просто слабое, едва уловимое эхо. Воспоминание о силе.

И я понял. Зверь не исчез навсегда. Проклятие не смогло полностью разорвать нашу связь, выкованную Лунным Осколком. Он где-то там, в пустоте между мирами, ждёт. Он ищет меня так же, как я ищу его.

И я найду способ вернуть его.

Даже если для этого придётся поставить на колени весь этот мир.