Книжный магазинчик Мильферак (ЧЕРНОВИК)

Очередной рабочий день подошёл к концу. Приятная усталость давила на плечи, пока Мильферак тушила лампы. Солнце игриво щекотало руки последними лучиками солнца, почти смеясь, пробегало по корешкам книг на полках, плясало в стекле буфета и качалось на кристаллах люстры. Девушка не смела противиться этой шалости уходящего света, а потому лишь довольно подставила ему лицо и шумно выдохнула. Носа коснулся приятный тонкий аромат ванилина и миндаля, смешанный с хлебными нотками – так пах её маленький мир.

Зайчик последнего солнца, нежный и упрямый, скользнул по её щеке и угас где-то за стойкой, уступив место бархатистым сумеркам, наползавшим с улиц Левиафара. Мильферак опустила руку от стенного переключателя. Слабый щелчок — и матовый шар лампы над прилавком, с его спиралью из закалённого кварца, наполненной вяло бурлящим эфирным газом, погас, оставив после себя призрачное зелёное пятно на сетчатке.

Тишина, густая и звучная, патокой разлилась по залу магазинчика «Симург». Она была не пустой — её наполняло дыхание тысяч книг. Тихое потрескивание старых переплётов из древесной коры, лёгкий шелест страниц под давлением вечера, едва уловимый звон хрустальных окуляров на полках с техническими фолиантами. Мильферак провела ладонью по полированной стойке, ощутив под кожей вибрацию — глубоко в фундаменте острова, в его механическом сердце, начинался вечерний цикл перекачки энергии от главного острова. Город-архипелаг готовился ко сну, его пульс замедлялся, становясь тяжёлым и мерным.

Хозяйка двинулась между стеллажами, и сама того не замечая была ритуально медлительна. И ведь правда – каждый вечер был похож сам на себя. Пальцы выхватывали с полок не книги, а забытые дневным светом вещи: оставленную на «Трактате о паромагнитной индукции» монету-шестерёнку, закладку из лепестков облачного цветка между страниц романа о первых воздухоплавателях. Каждый предмет она клала в карман передника, и они мягко позвякивали. На полке с местным фольклором её ждал старый друг — крошечный автоматон в виде ящерицы, собранный из латунных трубочек и винтиков. Посетитель-ребёнок завел его ключиком, и он полдня неутомимо стучал хвостом по корешку сборника легенд об Архитерре. Мильферак с улыбкой взяла холодное тельце, нащупала под пластинкой-брюшком крошечный рычажок. Механизм щёлкнул, ящерица вздрогнула и замерла.

– И тебе пора спать, — прошептала она, убирая его в коробочку под стойкой.

Воздух в магазине менялся. Уходил запах дневной суеты — уличной пыли, смешанной с ароматом горячего масла из мастерских и сладковатым дымком «живого пара». Оставался чистый, глубокий букет: дубление кожи и старой бумаги, воск для полировки дерева, горьковатая пыльца засушенных высокогорных трав, которыми она отпугивала моль, и тот самый, родной, ядрёный шлейф ванилина и миндаля от печенья, что она пекла по утрам. Этот запах был якорем. Пока он висел здесь, тяжёлый и сладкий, её маленький мир — эта капля тишины и упорядоченности, запертая в четырёх стенах, — был неприступен для хаотичного гула Левиафара за окном.

Окна... Она подошла к большому витражному окну, главной гордости магазина. Его свинцовые переплёты обрамляли не абстрактные узоры, а точную схему — фрагмент чертежа первой архитектуры Великой Архитерры, скопированный её дедом со стены в Разломе. Стекла, окрашенные в синие, медные и зелёные тона, сейчас были почти чёрными, отражая интерьер. Но сквозь них просачивался свет другого мира. Мильферак прикоснулась лбом к прохладному стеклу.

Внизу, в бездонной фиолетовой глубине под островом, уже плясали зарождающиеся бури Шумящей Бездны — отсветы молний, подобные далёким вздохам. А на одном уровне, в лиловой дымке вечера, парили другие осколки. На ближайшем к ней, Ковадри, зажигались огни: жёлтые точки керосиновых фонарей на улочках и голубоватые вспышки больших парогенераторных станций. Оттуда доносился приглушённый, привычный гул — рокот турбин, скрежет подъёмных кранов, изредка — мелодичный гудок дирижабля, заходящего на посадку. Это была жизнь, шумная и механистичная. А здесь, в её коробочке из дерева и книг, царила жизнь иная — замедленная, вдумчивая, сотканная из слов и тишины.

С последним вздохом дня Мильферак закрыла ставни — не простые деревянные, а усиленные рёбрами из лёгкого архо-металла. Засовы со скрипом, похожим на довольное ворчание, вошли в пазы. Магазин был запечатан. Теперь можно было мягко потянуть за шнурок, чтобы плавно опустить алые бархатные шторы.

Осталось последнее. Она взяла с полки у входа не книгу, а плоский латунный диск с гравировкой в виде концентрических кругов — домашний «регулятор атмосферы», простейшее техномагическое устройство. Хозяйка приложила диск к стене, где был вделан небольшой кристалл Сердцевины, добытый, по семейной легенде, из самого основания их острова, и камень, обычно дремавший тусклым янтарным цветом, отозвался лёгкой пульсацией. Мильферак покрутила диск, настраивая контур. Воздух в магазине едва заметно сгустился, стал ещё более прохладным и сухим — идеальным для хранения бумаги. Заклинание консервации и покоя, простое, как колыбельная, вплелось в рутину ещё в первые дни работы.

Готово. Она сняла кожаный передник, повесила его на вешалку, и с этим движением словно сбросила с себя дневную роль хранительницы, продавщицы, хозяйки. Осталась просто Мильферак. Мягко руки зажгли небольшую ручную лампу-светильник, где в колбе переливался не пар, а мягкое сияние светлячков, заключённых в эфирный гель.

Один последний взгляд объял всё вокруг. Полки, превратившиеся в тёмные ущелья. Блеск позолоты на корешках. Тайная, насыщенная жизнь, замершая до утра. Её маленький мир был в безопасности. Он парил в потоке времени, неподвижный и вечный, как и сам Левиафар в бездне неба.

Светильник в руке отбросил тёплый круг света на старые половицы. Она пошла в свои личные комнаты на втором этаже, оставляя за спиной царство книг погружаться в благоговейную, полную снов ночь. Снаружи, сквозь ставни, пробивался лишь далёкий, усыпляющий гул города-машины, и первая, чистейшая нота вечернего ветра, завывавшего в тысяче труб и желобов парящих островов.

Надо было скорее готовить ужин, ведь за днём усердной работы ей так и не удалось даже пообедать – невиданное упущение с её стороны. Но оно и не удивительно – сегодняшний ажиотаж был связан с новым выпуском «Железного тигра» – местной газеты. Печаталась она прямо на их осколке – Иггдрагарде, что вместе с Ковадри входил в Архипелаг Левиафар – но разлеталась быстрее, чем на остальных островах. Мильферак находила это забавным – казалось, жители Иггдрагарда и так пресытились чтением, но стоило лишь печатному дому «Ом» выпустить книгу, журнал или газету – жители прямо–таки оккупировали её скромный магазинчик.

– Впрочем, – привычно вслух рассуждала Мильферак. – хорошая выручка никогда не бывает лишней. Может, всё же удастся скопить на путешествие к Небесным Водопадам.

Но тишина и покой были не такими уж и долгими.

В подтверждение этому на первом этаже звенькнул колокольчик. Хозяйка даже вздрогнула, глянув на часы. Но, к сожалению, прошло не больше пятнадцати минут с закрытия. Видимо, от усталости Мильферак забыла запереть входную дверь. Что же, эта маленькая оплошность не могла испортить чудесного вечера.

– Надо проверить, кто же так опоздал, – с улыбкой промурлыкала себе под нос Мильферак и убрала шоколадную кудряшку за ухо.

От шагов вниз, короткие вьющиеся волосы щекотали щёки и шею, но Хозяйке это не мешало. Это тоже было обыденной частью её жизни. Всё обыденное, одинаковое и регулярное необъяснимо симпатизировало Мильферак. Легко угадываемое будущее привлекало, рутина не надоедала, а жажда любопытства всегда сполна утолялась книгами, что Хозяйка продавала. А ведь каждую из них девушка лично прочла – как же можно брать с людей деньги, когда не знаешь, какой товар на твоих полках?

Холод настиг Мильферак уже на половине винтовой лестницы, а потому она вернулась на пару ступенек, чтобы подхватить свалившийся на перила бактус. Непривычный вечерний мрак окутал первый этаж. Где–то у входа маячила тёмная фигура. В шагах слышалась мужская поступь – нетерпеливые постукивания носком и частое дыхание. Мильферак сняла одну из ламп со стены и зажгла, позволив лёгкому огоньку осветить пару метров вокруг. Это действительно был мужчина – в грязном бордовом плаще с капюшоном на голове – и совсем не походил на приличного покупателя.

– Добрый вечер, – как можно более учтиво поздоровалась Миферак, чуть поклонившись гостю. – Простите, но мы уже закрыты. Быть может, вас интересует какая–то книга? Подскажите мне её название, и утром я вам её с радостью продам.

Но мужчина замотал головой. Он беспокойно глянул на улицу и шагнул в сторону – так, чтобы в стекло двери его было не разглядеть. И вовремя – тут же мимо прошмыгнула встревоженная стража с оружием наготове. Это показалось довольно подозрительным.

– Простите, Господин, но я не имею привычки обслуживать преступников и опоздавших, – Мильферак старалась держаться твёрдо. – Пожалуйста, покиньте мой магазин.

Гость, до этого не проронивший не слова, вдруг замотал головой и отступил за стеллаж, а потом и вовсе отвернулся.

– Про–о–сти–те, – хрипло и с каким–то протяжным рыком отозвался незнакомец. Только сейчас Мильферак смогла к нему приблизиться и заметить, что плечи гостя ходят ходуном, а руки беспокойно сжимали какую–то подвеску. – Я не зло...дей. Мне ска–за–ли...

«Он иностранец, – внезапно вспыхнула мысль в голове Хозяйки. – Медленно говорит, очень чётко, ещё и слова по слогам тянет. Но я продаю книги, а не ночлег!»

– Мне ска...ли, – повторил чётче гость и развернулся к девушке. Однако его лица Мильферак всё ещё разглядеть не могла. – Мне сказали: «В доме царя птиц можно купить мудрость». Я, – он положил ладонь на грудь. – Я хочу купить мудрость.

– Простите, но уже поздно. Магазин закрыт.

– Мне сказали: «Хозяйка Фе Рак по фамилии Миль продаёт мудрость.

– Это так. Я Хозяйка Мильферак. Но уже ночь. Мне пора спать, – сменила тактику девушка.

Кажется, теперь гость понял её, но следующего она совсем не ожидала: незнакомец отступил на пару шагов и, сев на колени, поклонился Хозяйке.

– Меня зовут Чхве Бёль – Горная Звезда. Я из Царства Ханыль. Прошу, Хозяйка, продайте мне мудрость. Я...

И резко замолк.

Тишина магазина, только что такая сладкая и полная, была взорвана глухим стуком тела о пол. Звук был ужасно неправильным в этом царстве упорядоченного шепота бумаги. Мильферак замерла на месте, лампочка со светлячками в её руке дрогнула, отбросив на стены прыгающие тени.

Запах. Он настиг её раньше, чем осознание. Медный, тёплый, отвратительно живой запах свежей крови, пробивающийся сквозь миндально-ванильный уют. Её желудок судорожно сжался.

«Нет. Только не здесь. Только не в моём магазине».

Инстинкт, древний и отъемлимый, заставил её ноги сделать первый шаг, потом второй. Она опустилась на колени рядом с распластанной фигурой, отставив лампу. Свет падал на края грязного бордового плаща, выхватывая из тьмы детали: застывшие комки грязи на подоле, странный переливчатый отблеск на мокром пятне у левого бока.

«Он истекает кровью. Прямо у меня на полу...»

Мысли путались, но руки, к её удивлению, были твёрдыми и точными. Она аккуратно, преодолевая тихий ужас, откинула край плаща. Под ним оказалась простая, но крепкая одежда из плотного хлопка тёмного цвета, и на рукаве, чуть выше локтя, зияло тёмное, влажное пятно. Оно расползалось, впитываясь в ткань. Мильферак задержала дыхание и легонько дотронулась до края раны сквозь материал. Палец тут же стал липким и тёплым.

Время будто замедлилось. Она слышала только собственное сердце, стучавшее в висках, и хриплое, прерывистое дыхание незнакомца. Её мир, состоящий из полок, книг и вечерних ритуалов, треснул, и в щель хлынула грубая, пугающая реальность боли и смерти. Она могла позвать стражу, что только что промчалась мимо. Сдать этого странного, возможно опасного человека с его неуместной просьбой о «мудрости». И тогда её вечер, её покой вернутся.

Но её взгляд упал на его руку, сжатую в кулак даже в беспамятстве. В пальцах он по-прежнему сжимал ту самую подвеску. Мелькнул кусочек резного нефрита на обрывке шнура. Это было не оружие. Это была просто... вещь. Дорогая сердцу. Как её латунная ящерица.

«Он просил помощи. Просто человеческой помощи», — осенило её с холодной ясностью.

— Чёрт, — тихо выдохнула Мильферак, и это ругательство, редкое в её устах, прозвучало слишком звонко. Она приподнялась и резким движением скинула бактус, принимаясь останавливать кровь, обвязывая его над суставом. Рутина кончилась. Начиналось что-то иное.

Она действовала быстро, но без суеты. Сначала — дверь. Щёлкнул тяжёлый замок, глухо упала задвижка. Теперь их никто не потревожит. Затем она бросилась к небольшой комнатке за стойкой, которая служила ей и складом, и кухней, и аптечкой. На полке, рядом с банками чая, стояла жестяная коробка с красным крестом. В ней — бинты из мягкого льна, баночка с антисептической пастой на основе мёда и горьких кореньев (рецепт её бабки-травницы), чистые тряпицы, ножницы.

Вернувшись, она снова опустилась рядом с Чхве Бёлем. Теперь надо было увидеть масштаб бедствия. Взяв ножницы, она аккуратно, стараясь не шевелить его, начала разрезать ткань рукава от края к центру. Материал, пропитанный кровью, вязко сопротивлялся, мешая Мильферак. С каждым сантиметром её тревога росла. И вот, наконец, рана открылась.

Это был не простой порез. Это выглядело как рваная, глубокая борозда, будто его оцарапал коготь размером с саблю. Края были воспалёнными, сама рана сочилась тёмной, почти черной в тусклом свете кровью. Но самое странное было не это. Вокруг раны, на коже, проступали причудливые, едва заметные в свете светлячков «золотистые прожилки». Они мерцали, словно тончайшие нити расплавленного металла, вплетённые в плоть. Мильферак никогда не видела ничего подобного. Это не было похоже на заражение. Это выглядело... как узор. Как что-то, что было частью его тела.

Она на мгновение застыла, рассматривая этот феномен. Потом встряхнула головой. Философствовать можно позже. Сначала — остановить кровь.

Достав баночку, она набрала пасты на палец. Аромат горьких трав и мёда смешался с запахом крови. Она нанесла средство прямо на рваные края раны, стараясь быть нежной. Тело мужчины под её пальцами вздрогнуло, из груди вырвался сдавленный стон, но сознание не вернулось. Затем — давление. Она прижала сложенную в несколько раз чистую тряпицу к ране и начала бинтовать, наматывая лён плотно, но не пережимая. Её движения были выверенными — сколько раз она так же бинтовала свои собственные пальцы, порезанные о бумагу, или колени после неудачных лазаний по стеллажам в детстве. Теперь же бактус аккуратно обернулся вокруг руки и тела, прижимая раненую конечность к груди.

Когда повязка была закреплена, она откинулась на пятки, вытирая лоб тыльной стороной ладони. Первый этап завершён. Но он был горячий, жар исходил от него волнами, и дышал он неровно и хрипло. Он не мог остаться здесь, на холодном полу.

Оставалось только одно место, куда можно было его переместить. Её маленькая гостиная на втором этаже, где стоял широкий, ветхий, но прочный диван.

«Я точно справлюсь?» — спросила она себя, глядя на его бесчувственную, явно нелёгкую фигуру.

Ответ пришёл сам собой — решительный и без колебаний. Она уже ввязалась в это. До конца. Стянув с себя кардиган, чтобы не мешал, она обхватила его под плечи и начала тянуть. Он был невероятно тяжёл, будто высечен из камня, а не из плоти. Она кряхтела, поскальзывалась на полу, чувствуя, как дрожат мышцы на руках и спине. Казалось, прошла целая вечность, пока ей удалось втащить его на первые ступеньки винтовой лестницы. Она действовала, как лебёдка: шаг, пауза, глубокий вдох, ещё шаг. Мир сузился до тяжести в руках, скрипа ступеней под двойной ношей и собственного прерывистого дыхания.

Наконец, вершина. Она втащила его на небольшой ковёр в гостиной и, приложив последние силы, взвалила на диван. Диван жалобно скрипнул, приняв ношу.

Только теперь, выпрямившись и чувствуя, как всё тело ноет от напряжения, она позволила себе рассмотреть его как следует. При свете более яркой комнатной лампы, питаемой тем же эфирным гелем, он казался менее загадочным и более... реальным. Лицо его, наконец свободное от капюшона, было резким, с высокими скулами и прямым носом. Длинные, непослушные чёрные волосы прилипли ко лбу и вискам от пота и, возможно, от боли. Он выглядел не старым, но в его чертах была какая-то... многовековая усталость. И всё же, даже сейчас, в беспамятстве, в нём чувствовалась скрытая сила.

Но что-то было не так. Лоб. На его лбу, прямо над переносицей, проступал бледный, едва различимый, но неоспоримый символ. Он походил на стилизованную печать, сочетающую в себе элементы драконьей чешуи и закрученных, как ветер, линий. Он не был нарисован. Он будто светился изнутри кожи, как шрам, но шрам идеальной, искусной формы.

Мильферак медленно протянула руку, но не коснулась. Она замерла в сантиметре от его кожи. От печати исходило едва уловимое тепло, и воздух над ним слегка дрожал, словно над раскалённым камнем в жаркий день. Это был знак. Магический, древний, чуждый всему, что она знала из своих книг о Левиафаре и даже о легендарной Архитерре. Он пришёл из Царства Ханыль? А где же оно? А кто же он?

Сердце у неё екнуло, на смену усталости пришла тревога нового порядка. Она приютила не просто раненого беглеца. Она приютила кого-то, кто носил на себе печать иной, незнакомой силы. Страх шептал ей отступить, запереть дверь внизу и сделать вид, что ничего не было.

Но потом она снова посмотрела на его лицо, искажённое болью даже во сне, на его руку, сжатую вокруг нефритовой подвески. Он был ранен. Он просил мудрости. Он назвал своё имя — Чхве Бёль, Горная Звезда. Ни одно из этих слов не значило для неё ничего. Это были названия из других сказок.

Она вздохнула, и этот вздох был полон принятия. Её маленький мир уже изменился. И теперь она должна была в нём разобраться.

Повернувшись, она пошла к шкафу за чистым одеялом и к кухонному уголку, чтобы поставить на маленькую парогенераторную плитку воду — ему нужно было пить, и, возможно, потребуются отвары, если жар не спадет. Ночь только начиналась. Мильферак накрыла его тяжёлым шерстяным одеялом, и её пальцы случайно задели пряжку его плаща у горла. Металл был холодным и необычным на ощупь — не латунь и не железо, а что-то тёмное, матовое, вроде обсидиана, но с прожилками тусклого золота. Пряжка была похожа под стихийный вихрь – вот даже различимые потоки клубящегося ветра.

«Царство Ханыль...» — прошептала она, возвращаясь к плитке, где закипала вода в медном чайнике. Название висело в воздухе, чуждое и манящее. Она листала в памяти каталоги своих знаний: летописи Левиафара, отчёты исследователей дальних осколков, мифы об Архитерре. Ничего. Ханыль не значился ни на одной известной ей карте. Это могло значить только одно — он с края света. С того самого края, куда уходят дрейфующие острова и откуда не возвращаются дирижабли. Скорее всего он с Упавшего Архипелага.

Она заварила крепкий травяной чай с корой ивы и шалфеем — для снижения жара и против воспаления. Пока чай настаивался, она принесла таз с прохладной водой и чистую тряпицу, чтобы обтереть его лицо и шею. Жар действительно был сильным.

Присев на край дивана, она осторожно провела влажной тканью по его лбу, стараясь обойти странную печать. В этот момент её локоть задел капюшон плаща, всё ещё накинутый на его голову. Капюшон съехал чуть глубже, обнажив виски.

И Мильферак замерла. Дыхание спёрло в груди.

Из густых тёмных волос у висков, изгибаясь изящным, пугающе естественным образом, выступали рога. Не грубые выросты как у горного козла, и не оленьи — они были гладкими, как отполированный чёрный нефрит или обсидиан, с тонкими, едва заметными спиральными прожилками того же тусклого золота, что и в пряжке. Небольшие, может быть, с длину её ладони, но совершенно недвусмысленные. Они сужались к изящным, острым концам и казались частью его существа, будто выросли из самой черепной кости.

«Это что... Драконьи рога?»

Мифы ожили перед её глазами, вырвавшись со страниц её же книг. Изображения из восточных свитков, что пылились в отделе «Экзотика». Легенды о детях неба и облаков, о наследниках древней, допотопной магии, не связанной с Сердцевинами и паром. Они не были людьми. Они были иным народом — сильным, гордым, закрытым. «Айдэль Ханыль» или же «Дети Неба» — так робко называли их в одной полуистлевшей хронике. Говорили, что они умеют говорить с ветрами и хранят секреты мироздания, которые Архитерра пыталась покорить машиной.

И вот один из них лежал на её диване, раненый и беспомощный.

Страх, холодный и острый, кольнул её под сердце. Она приютила не просто чужак. Существо, чья самая суть могла быть несовместима с техномагической природой Левиафара. А что, если его кровь, его энергия, сама его аура вступят в конфликт с кристаллом Сердцевины в стене? Что, если за ним идут не просто стражники, а те, кто охотится на опасности городу? А что, если он задумал... Уничтожить Сердцевину их Левиафара?

Рука её дрогнула, и капли с тряпицы упали ему на щёку. Он сморщился, повернул голову, и губы его шевельнулись, что-то беззвучно выговаривая на своём языке. Звук был похож на отдалённый гром, на шелест листьев в горном ущелье.

И в этом слабом звуке, в этой беспомощности, весь мифический ужас разом рассыпался. Перед ней был не монстр и не божество. Он был живым — страдающим, усталым, преследуемым. Он приполз к её порогу, потому что где-то услышал, что здесь можно купить «мудрость». Возможно, он искал не книгу, а совет. Прибежище. Или что-то, что она ещё не могла понять.

Её страх не исчез, но он отступил, уступив место острому, жгучему любопытству и той самой ответственности, которую она на себя взвалила. Она не могла его выгнать. Не теперь.

С решимостью, родившейся из сострадания и жажды знаний, она аккуратно развязала застёжки его плаща и начала стягивать его с него. Плащ был тяжёлым, пропитанным запахом дальних дорог — пылью чужих островов, дымом незнакомых костров, озоном высоких слоёв атмосферы и той самой, едва уловимой, сладковатой примесью, что напоминала о запахе грома после молнии.

Под плащом открылась его одежда — просторные штаны и куртка из прочного, некогда дорогого, а теперь потрёпанного материала. И снова её взгляд притянула рана. Повязка, которую она наложила всего час назад, уже была тёмной. Но не от крови. От тех самых золотистых прожилок. Они, казалось, пульсировали под тканью, и сквозь лён просачивалось слабое, пульсирующее сияние, похожее на свет светлячков, но более глубокое, более древнее.

Это была не просто физическая травма. Это было магическое ранение. То, что поразило его, было заряжено силой, способной нарушить саму внутреннюю энергию его существа. Книжный теоретик в её голове лихорадочно соображал: если рога и печать — это природные концентраторы магии (как их Сердцевины, но органические), то рана могла быть нанесена оружием, созданным для подавления или кражи этой силы. Оружием, которого она боялась больше всего — оружием из той страшной эпохи Архитерры, что вела её к покорению всех чудес мира. Или... оружием его же собственных врагов.

Ей потребовалось больше, чем бинты и травяной чай. Ей нужен был её небольшой секрет — маленький ларец с нейтрализатором магического резонанса, алхимическим составом, который её дед, увлечённый археотехникой, создал для безопасной работы с нестабильными артефактами. Он должен был успокоить бушующую энергию, дать телу шанс на самоисцеление. Это была огромная трата редких компонентов. И огромный риск — никогда не испытывавшийся на чём-то живом, и уж тем более на таком.

Она посмотрела на его лицо, искажённое внутренней борьбой. На его руку, всё ещё сжатую в кулак вокруг подвески. «Горная Звезда», — вспомнила она его имя.

— Ладно, Звезда, — тихо сказала она, поднимаясь. — Попробуем не дать тебе угаснуть.

Она спустилась в магазин, в самый дальний угол, к запертому на ключ шкафчику, где хранились не книги, а наследие её семьи. Мир за ставнями был погружён в глубокую ночь, и только мерцание Бездны внизу слабо освещало знакомые очертания полок. Её маленький мир изменился навсегда, и теперь ему предстояло пройти испытание на прочность.

Ларец был небольшим, из тёмного дерева, инкрустированным серебряной нитью в виде стягивающих узлов — символом сдерживания и баланса. Мильферак открыла его со священным трепетом, каким, возможно, жрецы Архитерры открывали священные реликварии. Внутри на бархатном ложементе лежали несколько стеклянных ампул с густой, мерцающей жидкостью цвета туманного рассвета — смесью толчёного нейтрального кристалла Сердцевины, пепла гарпий (существ, питающихся избыточной магией) и эфирного дистиллята, добытого из самых глубоких, спящих облаков. А ведь дедушка был прав – хорошо, что не стала выбрасывать.

Она взяла одну ампулу, палочку из чистого кварца и вернулась наверх. Воздух в комнате стал густым и тяжёлым, от тела Чхве Бёля исходило почти осязаемое тепло, а золотые прожилки на его руке пульсировали теперь в такт его неровному дыханию — медленному, глубокому, словно подземный гул.

Приготовив всё необходимое, она осторожно размотала пропитанный странным сиянием бинт. Рана выглядела ещё более чужеродной и пугающей. Золотые прожилки не просто светились — они, казалось, пытались срастись, стянуть повреждённую плоть, но им мешала чёрная, обжигающая аура, исходившая из самой глубины пореза. Это была битва, где его собственная сила проигрывала.

Мильферак глубоко вдохнула, успокаивая дрожь в пальцах. Она была не магом, не целителем. Она была хранительницей книг. Но иногда, как писала её бабушка на полях травника, «знание — это и есть самый тонкий инструмент. А чистое намерение — лучший проводник».

Она аккуратно вскрыла ампулу. Запах был странным — как запах чистого, промытого дождём камня и статического электричества перед грозой. Набрав немного состава на кварцевую палочку, она, затаив дыхание, нанесла его тонкой линией по краю раны, там, где сходились золотые прожилки и чёрное сияние.

Эффект был мгновенным и потрясающим. Состав вспыхнул мягким, холодным белым светом. Раздался едва слышное шипение, похожее на бурчание раскалённого металла в воде, но приглушённое, уходящее внутрь. Золотые прожилки дрогнули и словно укрепились, их свечение стало чище, увереннее. Чёрная аура отступила, сжалась, превратившись в тонкую дымку, которая медленно рассеялась. Рана не затянулась магически — она осталась рваной и болезненной, но теперь это была просто рана. Враждебная магия была нейтрализована.

От неожиданности и облегчения Мильферак громко выдохнула. Теперь рукам можно было и подрагивать. Она быстро и аккуратно наложила свежую повязку, уже с обычной целебной пастой. На этот раз кровотечение почти прекратилось.

Следующие несколько часов прошли в монотонном, почти медитативном ритме ночного ухода. Она меняла прохладные компрессы на его лбу, поила его с ложечки травяным отваром, когда он на мгновение приходил в полубредовое сознание и безропотно глотал. В эти моменты его глаза, приоткрываясь, были нечеловечески красивы и пусты — словно тёмный янтарь, затянутый дымкой боли. В них не было ни угрозы, ни понимания. Он смотрел сквозь неё, в какие-то свои внутренние бури.

Она разжала его пальцы, чтобы освободить подвеску — маленький нефритовый дракон, обвивающийся вокруг капли застывшего, мерцающего янтаря. Вещь была теплой и живой на ощупь. Мильферак повесила её на гвоздик у изголовья дивана, рядом с полкой с её любимыми книгами. Пусть охраняет.

Под утро, когда за стенами магазина стал рассеиваться густой индиговый мрак ночи, сменившись бледной, свинцовой предрассветной полосой, жар наконец начал отступать. Дыхание Чхве Бёля стало глубже и ровнее, а гримаса боли на его лице смягчилась. Мильферак, сидевшая в кресле напротив, подложив под голову свёрнутый плед, сама дрожала от усталости. Но сон не шёл. Её ум был переполнен вопросами и странным, тихим волнением.

И как она только будет утром открывать магазин?

Однако проснувшееся любопытство было сильнее. Теперь же Мильферак принялась изучать гостя. При тусклом свете лампы, в котором уже чудилась утренняя белизна, он казался менее мифическим и более... одиноким. Драгоценные рога, печать на лбу — всё это были символы отличия, клеймо иной судьбы. Но тени под глазами, засохшая грязь на щеке, сильные, но измождённые руки — это было универсальным знаком усталости, страха, бегства. Знаки, которые она, в своей тихой жизни среди книг, читала не хуже, чем строки в фолиантах.

Однако задумываяь о таких вещах, Хозяйка и не заметила, как её веки слиплись, а сознание поплыло в серую зыбь между сном и явью. Ей снились неясные образы: парящие горы, покрытые не лесом, а сияющими руинами; голоса, поющие на языке ветра; и огромная, мудрая тень, обвивающая вершину мира, — тень, в которой угадывались очертания дракона.

Её разбудил свет.

Не яркий, а именно иной. Он лился не из окна — рассвет за тяжелыми шторами был ещё бледно-серым. Он исходил от печати на лбу Чхве Бёля. Она сияла теперь мягким, устойчивым золотом, словно отполированная утренним солнцем. И этот свет был не холодным и магическим, а... тёплым. Почти уютным.

И тогда он открыл глаза.

Впервые — полностью, осознанно.

Их цвет был таким же, как у его нефритовой подвески — глубоким, зелёно-золотистым, с вкраплениями более тёмного, как в болотной воде. В них не было пустоты бреда. Не было и немедленной настороженности хищника. Было огромное, всепоглощающее удивление. Он смотрел на низкий потолок, на полки с книгами, на абажур лампы, потом медленно, очень медленно перевёл взгляд на неё.

Мильферак застыла, не смея пошевелиться, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Его взгляд встретился с её. Он был ясным, глубоким и невероятно усталым. В нём читалась нечеловеческая мудрость и в то же время — детская растерянность. Бёль попытался приподняться на локте, слабо дернулся, и боль от раны скривила его рот. Он опустился обратно, и его глаза на мгновение закрылись. Потом снова открылись, уже с фокусом.

Он смотрел на Хозяйку. Мильферак видела, как в его взгляде мелькают отблески воспоминаний: дверь магазина, её голос, темнота, боль.

Его губы дрогнули. Он с трудом сглотнул, и его голос, когда он наконец заговорил, был тихим, хриплым от долгого молчания, но уже без того протяжного рыка. Слова были чёткими, а акцент лишь придавал им странную, певучую красоту.

— Ты... — прошептал он. — Ты... Не боишься?

– Разве что только стражу, которая накажет меня за то, что я укрываю преступника, – вдруг с небывалой лёгкостью отозвалась Мильферак. От осознания спасённой жизни на душе потеплело. – Но ты сам сказал, что не преступник.

Хозяйка Симурга протянула руку к тёмным рогам и только теперь заметила удлинённые уши гостя. Видно, те затерялись в тёмных угольных волосах. Бёль не противился – даже нагнулся, чтобы Мильферак было удобнее потрогать.

– Кто же ты, Горная Звезда?

– Ён.