Книжный замок

Люблю гулять по книжным магазинам, рассматривать яркие обложки, шелестеть мягкими страницами. Люблю держать книги в руках и ощущать их тяжесть. Одни из них мне знакомы с детства, другие навсегда отпечатали во мне неизгладимый след. Но есть и те, чьи страницы не подшиты в книгу моей жизни, – ведь мы и сами книги, сборники страниц разных людей. Есть многотомные люди, есть люди-брошюры, есть своды строгих правил и глянцевые номера. Прочесть иного человека не хватит жизни, другой же человек – немногословный букварь. Сам я, должно быть, сказка, неслучайно же меня можно найти между отделами фэнтези и фантастики. Недописанный, в мягком неприметном переплете, я провожу в тени высоких шкафов долгие минуты и дни. Время здесь проносится незаметно, оно недвижимо стоит на полках и утопает в пучине бездонных страниц.

Однажды мне довелось побывать в подвале книжного магазина – в месте, о существовании которого я прежде не подозревал. В полутьме я не сразу понял, где оказался. В удушливом кислом воздухе отчётливо угадывалось зловонное дыхание разложения и гнили. Слабые редкие лампочки почти не испускали света. Они умирали в грязных пластиковых патронах, и в их предсмертных конвульсиях ночными мотыльками кружила мелкая книжная пыль. Тяжёлый низкий потолок угрожающе нависал огромной бетонной плитой, так что, поднявшись на цыпочки, я мог оставить след в чёрной многолетней пыли. В огромных ящиках-гробах плотными штабелями покоились толстые книги, они давно отсырели, и жадная мерзкая плесень сковала их в цельное зелёное полотно. Ящики были завалены братскими пакетами и мешками, их содержимое настолько переплелось, что невозможно было отчленить одну книгу от другой. Почти все полки вышли из стен и обвалились, и теперь топорщились мрачным забором поломанных пыльных крестов. Эти кресты раздирали братские могилы и просыпали на пол труху и обрывки нечитанных слов. Но кое-где на полках ещё стояли одинокие забытые старики, широко расставив дряхлые обложки. Раня себя, они отчаянно цеплялись за ржавые гвозди, с истинно старческим упрямством отказываясь уходить.

К этим несломленным старцам я испытал особое уважение. С величайшей бережливостью взяв одного из них на руки, я хотел утешить его и дать наконец возможность высказать всё, что он хранил и так давно желал этим с кем-нибудь поделиться. Но вдруг в моих ладонях его тщедушное тельце дрогнуло, и с хрустом лопнула его последняя жизненная нить. Старец вывалился из своей посеревшей истраченной молью кофты и мелкими клочками рассыпался у моих ног. Он стал частью этой братской книжной могилы, и его историю уже никто не мог прочитать.

Больше я к старикам не притрагивался. Быть может, иные из них ещё хранили в себе толику жизни, быть может, они ещё умели говорить. Но я не хотел становиться причиной их смерти и привносить ещё большее уныние в этот заброшенный умирающий мир.

Я углубился в подвал. Мне приходилось идти медленно, ибо я выверял шаги, чтобы не осквернять книжных останков и попросту не оступиться и не упасть. Его протяжённость превышала всякие разумные ожидания, но в тот момент я был слишком возбуждён, чтобы это осознавать.

Подвал петлял, и не было конца его развилкам, я считал повороты, но быстро сбился и начал уставать. Однако я не достиг никакого знакового места, ничего такого, что могло стать примечательной вехой моего пути. А потому любопытство подстёгивало меня продолжать путешествие, ещё один поворот, ещё и ещё один. Но холодный разум помалу остудил горячее сердце, а жажда вернуться к свету и вдохнуть свежего воздуха вынесли свой вердикт. Я сложил тур из книг с броскими обложками, обозначив окончание продвижения, заглянул за него, сощурившись, в тщетной несбывшейся надежде и повернул назад. В тот день в книжном склепе я не встретил ни одного живого создания, и единственным признаком некогда былой здесь жизни для меня стали ссохшиеся мёртвые паучки.

Когда я вышел из магазина, солнце уже опустилось, меж тем как совсем недавно я наблюдал его во всей ослепительной летней красе. Возможно, впрочем, память меня подводила, не мог же я провести в книжном подвале добрую половину дня. Но и оказавшись на улице, я не обрёл свободы. Мысли о таинственном подвале цепко держали меня и влекли в пыльную темноту. Не отпустили они меня и ночью и после долгих, изнурительных попыток уснуть явились ко мне в образах истерзанных узников, груд беспорядочных костей и беззубых обезумевших стариков.

На следующий день я пришёл в магазин к его открытию. Я двигался решительно и быстро, ибо преследовал строго определённую цель. Сегодня я пройду подвал от края до края, я сорву с него пыльный саван и разгадаю его секрет.

Перед тёмным проёмом я по-воровски обернулся, и в самом деле чувствуя себя вором, проникшем в святую сокровищницу книжных стен. Никто не заметил моего лихорадочного возбуждения, не проводил подозрительным взглядом и не увидел, как я проскользнул в подвал.

Оказавшись внизу, я вдруг утратил всякую тревогу, словно теперь находился в безопасности, и никто не мог меня обнаружить и прогнать. Подвал встретил меня вчерашним сумраком, на низком бетонном потолке все так же уныло тускнели слабые лампы, все так же повсюду стояли наваленные друг на друга тяжёлые ящики, косились истлевшие полки и громоздились угловатые чёрные мешки.

Развернув лист бумаги, я принялся рисовать карту. Не уделяя внимание масштабу, я отдавал предпочтение направлению и отмечал памятные места. В каждой комнате я наклеивал отрывные листочки на ламповые патроны, каждые десять комнат возводил книжные стелы и нумеровал их. На моё благо всё в подвале со вчерашнего дня осталось неизменным. В царящем здесь беспорядке я не мог различить даже собственных следов, но почему-то был уверен, что с моего прошедшего визита ни один человек этой дорогой не проходил. Не потревоженным оказался и тур, отмечавший границу пройденного мною вчера пути. Наскоро я нанёс его на карту и в нетерпении устремился в безграничную пыльную тьму. Мне казалось, тайна книжного подвала близка к завершению, быть может, мне оставалось пройти всего комнату или две.

Но однотипные помещения продолжали сменяться, и отсутствие в них отметок означало, что я не заблудился и не повернул назад. Сотня комнат, другая – я уже преодолел путь много больший, чем вчера. Мои отрывные листки закончились, не осталось свободного пространства на бумаге для продолжения карты, и мне изрядно наскучило возводить пирамиды. Их получилось ровно пятьдесят, а значит, я преодолел пять сотен комнат. Пускай по десять метров каждая и это уже пять километров пути. Куда же вёл этот загадочный книжный подвал? Быть может, раскидистой сетью ходов тайно сообщался с другими магазинами? На это мне и оставалось уповать, ибо разворачиваться и проделывать обратный путь совсем не хотелось.

По ощущениям я провёл в подвале по меньшей мере часа три. Я посмотрел на часы – они показывали полночь. Я усмехнулся. Конечно же, я их неверно настроил, в действительности, должно быть, сейчас двенадцать часов дня. Тогда и ощущения мои верны, и я блуждаю под землёй уже четвёртый час. Для убедительности я достал телефон, но тот, как водится в таких случаях, разрядился. Это меня нисколько не удивило. Удивляло другое: эти три часа я дышал затхлым воздухом, перелазил через груды книг и перекладывал тяжёлые стопки, однако не чувствовал ни малейшей усталости.

Разум настаивал, чтобы я немедленно возвращался. Он утверждал, что чувства мои обманчивы и упрямство не доведёт до добра. И как бы это нелепо ни звучало, но я мог заблудиться в подвале книжного магазина и даже умереть. И всё это я понимал, но и ни с чем уйти не мог. Если бы я только знал, каким ничтожным был пройденный мной отрезок в масштабах всего загадочного книжного лабиринта! Вероятно, я бы изрядно струхнул и долго ещё не осмеливался к нему подступиться. Но тогда сердце взяло над разумом верх, и меня резко захлестнули раздражение и злость. Я скомкал карту, небрежно сунул в карман и побежал. Это всего лишь подвал, и он не может тянуться бесконечно! Я это докажу.

Конечно же, я быстро сбился со счёта и заблудился. Комнаты по-прежнему походили друг на друга, как мрачные сгорбленные близнецы. Я проносился сквозь них, теперь уже не стесняясь топтать старых страниц грязными ногами и бесцеремонно расталкивая трухлявые гробы. Но комнаты меня не выпускали. Если верить часам, я бежал два часа кряду, но моё дыхание и теперь оставалось спокойным, как гладкое море. Лишь порою волны моей крови поднимались, когда я, замерев, прикладывал пальцы к шейной артерии и спрашивал себя: «Да возможно ли это? Жив ли я?». Я попытался измерить пульс и включил секундомер, но из этой затеи ничего не вышло. Секунды куда-то стремились с излишней поспешностью и бежали гораздо быстрее, чем им следовало идти. Минуя промежуточные утешительные допущения об аномалиях и магнитных полях, я придумал себе самое простое объяснение: это сон. Оно меня успокоило и удовлетворило. Приняв его за истину, я тут же погрузился в безмятежность: во сне я не могу умереть, а значит, мне не о чем переживать и некуда торопиться.

Теперь, как и в свой прежний визит, я тщательно изучал подвал, словно оказался здесь впервые. Я всегда поступал так в осознанных снах, стремясь затвердить их в памяти и вынести в реальный мир как можно больше деталей. Я даже пролистал несколько книг, хотя и не сумел установить ни их авторов, ни названий. Комнаты я не считал, направление выбирал произвольно. Беспечно отдавшись течению сна, я позволил ему привести меня, куда он желал привести.

За полутьмой подвала туманной пеленой спускался свет. Он не мог сойти в эти мрачные чертоги и висел над ступенями плотным белым паром. Это был выход из подвала, но не тот, которым я пришёл. Выщербленные ступени выглядели старее и были уже, сама комната оказалась меньше, а разбитая лампочка протянулась на оголённом проводе и отвернулась к почерневшей кирпичной стене. Комната была пуста, и только на полу расстелился высокий пыльный ковёр. Утопая в нём, словно в сугробе, я вышел на свет.

Я вновь находился в окружении книжных шкафов, но это были не магазинные фаты и юнцы, но старые солидные ветераны. Они щерились потрёпанными корешками книг и обозначались лаконичными буквенными именами. Я сразу узнал это место, но испытал стыд: отдавая предпочтение магазинам, я не приходил в краевую библиотеку уже много лет. Обернувшись, я едва различил за спиной темноту подвала и тогда же понял, что не сумею найти этого хода во второй раз.

Больше пяти часов я провёл в подвале и ещё час потратил на обратную дорогу. Когда я выбрался наружу, солнце стояло ещё высоко, а часы, вернув прежнюю скорость движения, показывали только три часа дня. Но едва я оказался дома, перекрытия моих энергетических стен разом обрушила скопившаяся на них усталость. Я выполз из верхних одежд, словно из-под тяжёлых завалов, лёг в постель и моментально уснул.

На другой день тайна книжного подвала уже не столько меня тяготила. По правде сказать, с утра меня больше занимал другой вопрос. Я потерял день жизни. Нет, я не растратил его впустую, он попросту от меня убежал. Вчерашний вторник для меня сменился сегодняшним четвергом, на что явственно указывали непрочитанные более суток сообщения в приложениях и отсутствие истории в браузере за вчерашний день. Версия с аномальным течением времени в подвале для меня по-прежнему звучала неубедительно, но теперь я уже не мог списать всё на длительный болезненный сон. Отрывные листочки, которые я приготовил накануне своего похода, бесследно пропали, но главным и безусловным подтверждением вчерашнего путешествия служили показания наручных часов. Они не принимали сигналы спутников сквозь бетонные плиты и земную толщу, но с известной точностью подсчитывали шаги. Девятнадцать тысяч шагов – приблизительно столько мне бы и потребовалось, чтобы петляя дворами пройти от дома до книжного магазина и библиотеки.

День без пищи и сна объяснял и мой чудовищный голод. Я позавтракал за троих и на этот день постарался выбросить из головы тайну подвала книжного магазина. Я понимал, что навязчивые мысли о нём неизбежно поработят меня и в безумном экстазе вновь опустят в пыльную полутьму. До времени их удерживала ещё свежая в памяти преграда, выложенная из бесконечного лабиринта томительной скуки, нерационального страха, волнения и необъяснимой тоски. Но подтачиваемые жадным любопытством, эти барьеры стремительно осыпались. Образ бесконечного книжного подвала переваливался через стены моей решимости и всё настойчивей и упорней звал меня в темноту. К вечеру он отобрал у меня последний осколок воли. Я уступил его зову, однако повиновался столь нерасторопно, что подоспевший мне на помощь поздний час исключал саму возможность похода в книжный магазин. Выйдя победителем этой схватки, я словно возродился из пепла и ощутил себя зверем, вырвавшимся из клетки на свободу бескрайних лугов. Впервые в этот день я вдохнул спокойно. Я вышел подышать свежим воздухом и нагулять крепкий сон.

Мысль о книжном подвале просочилась в мой разум исподволь и потому не вызвала сопротивления. Я вновь обдумывал саму реальность его существования, вновь отдавался пережитым чувствам и пытался найти объяснение аномальному течению часов. В конце концов, я пришёл к необходимости вернуться в подвал. Я не был намерен его исследовать, но должен был убедиться в том, что сохранил рассудок и не сошёл с ума.

Вновь и вновь перед моим взором возникал тёмный зев книжного подвала, я представлял, как схожу по низким ступеням, процеживаю носом удушливый воздух и переваливаюсь через книжные гробы. Вновь над моей головой тускло светила оголённая лампочка, вновь меня засасывал угрюмый бесконечный лабиринт. Образ подвала столь отчётливо вырисовывался в памяти, что вскоре начал появляться перед моими глазами то в одном месте, то в другом. Я упорно смаргивал его ресницами, но в какой-то момент он окончательно проявился и завис на торце старого пятиэтажного дома.

Я был возмущён безмерной навязчивостью подвала, но не имел сил противиться соблазну и незаметно для себя начал спуск. У входа я припрятал телефон с включённым секундомером, другой секундомер в то же время запустил на наручных часах. Для первого эксперимента я провёл в подвале всего минуту. Во всяком случае, именно столько я отсчитал, не глядя на часы и стараясь выдерживать равные секундные интервалы. По завершении эксперимента и телефон, и часы показали, что его длительность составила пять с половиной минут.

В ужасе я хотел бежать прочь от проклятого подвала, что обманывает и крадёт у меня бесценные часы. Но уже через мгновение успокоился: в самом деле, пять минут невеликий срок, и, быть может, тайны, сокрытые в глубинах подвала, не накопишь за целую жизнь. И как резко меня захлестнул страх, так же резко его сменило нетерпение. Я спустился по ступеням и побежал.

Я обещал себе ограничиться пятью поворотами, ибо дальнейшее продвижение грозило вырваться за пределы кратковременной памяти и могло меня погубить. Пятый поворот наступил несправедливо быстро. Я хотел выть от отчаяния, так сильно влёк меня книжный подвал. И одновременно, и сегодня я не желал вынести из него одно лишь разочарование. Я заставил себя остановиться. Если я поверну назад прямо сейчас, это будет моя крошечная победа. Я приду сюда завтра с холодным расчётом, детальным планом, а может быть, и приведу союзников. Я уже был готов возвращаться, когда вдруг подумал, что с моей стороны было странно до сих пор не взять из подвала ни одной книги.

Я покопался в мешках, но не обнаружил ни одной поддающейся чтению книги: их сухие страницы крошились, а чернила расплылись, завесив слова туманным чёрным маревом. Без особой надежды я выглянул за угол.

Мой насмотренный глаз привычным образом скользнул по обрушенным полкам, взгромоздился на огромный трупный мешок и вдруг в изумлении расширился. Из полутьмы вырастала ухоженная лестница, она занимала собой половину стены, поднималась на человеческий рост, а затем разворачивалась. Высеченные из камня ступени у подножья покорились вездесущей пыли, но с подъёмом светлели и возвращали свой изначальный незапятнанный вид. Они казались слишком величественными, слишком грандиозными для этого утлого помещения.