Княжеская справедливость

"Сторона наша мрачною кажется -

Темный лес бурелом, да сычи..."

Душераздирающий вой оборвал песню Некима. Мужички покрепче сжали свои топоры и рогатины и двинулись дальше через бурелом. Деревенька их была в самом глухом углу княжества. И дорог до княжьего града не было. Княжьи вои приходили по реке Вилёнке, что текла в направлении Жмыхи. Посему грести до стольного града, что гордо именовался в честь князя батюшки Суровом, было делом нелегким. Да и не хотели мужички попадаться на глаза воям полкового воеводы Жгуна. Посему как шли они к князю Сурову за справедливостью, с жалобою на воеводу. Деревни Жмыха, Сёнова и Соломатя были отданы полковому воеводе Жгуну на кормление войска, что разместилось в этих краях для защиты княжества от набегов соседей. Допреже сии деревни и не были во владении Хмарного княжества, а принадлежали княжеству Перкунову. Да присоединил к Хмарному княжеству их еще отец нынешнего князя Стовид.

Вот и шли наши путники местами нехожеными, через леса дремучие, зверем лютым полные. Вздрагивая от кликов птичьих, да рыков звериных. Лишь Неким бодрился песнями, да побасенками. Языкаст был дюже. Девки так и таяли от его речений. Вот и даже бывалые мужики поддались на его уговор идти с жалобой к князю батюшке справедливому. Ужо сорок верст отмотали по дебрям темнолесья. Вышли наши путники к просеке лесной. От радости Неким завел песню:

"Просека, просека не откель и в никуда,

Видима стала в небе путеводная звезда,

Ой веди, веди меня моя звезда,

Верною дорогою веди меня всегда..."

Ржанье коней оборвало песню Некима. Разъезд из дюжины конных окружил наших путников. Длинноусый дюженник со взглядом филина, сурово оглядев деревенских мужичков, спросил: "Кто таковы?" Неким вышел вперед, поясно поклонился и ответствовал, что идут они с деревни Жмыха на поклон к князю батюшке. Дюженник сверкнув глазами прикрикнул: "В Духанку этих."

Привели путников на широкий двор местного воеводы. Дюженник доложился о прибывших. Полковой воевода Рвун вышел на тёсаное крыльцо и, оглядев прибывших, сказал: "Что князя по пустякам беспокоить, песьи дети?" Никодим, как самый проворный языком промолвил: "А к кому же нам идти окромя нашего справедливого князя батюшки?" Ухмылка промелькнула на лице воеводы: "Ко мне. Ко мне велел князь батюшка вести всех недовольных. Обрыдли вы ему со своими мелочными просьбами." Встрепенулись мужички и заголосили, перебивая друг дружку: "Как же, светлейший воевода, с мелочными? Коли воевода Жгун со свету нас сживает. Еды берет много, нам самим почти ничего не остается. Вои его наших задирают и побить могут шибко. А девок уж и не осталось, акромя малолетних. Всех стервецы перепортили. И до какого сраму дошли - бывает одну девку всей дюжиной насильничают, да при белом свете." Смех разлился по двору. Воевода отсмеявшись проговорил: "Так и в чем беда, что девок портят - будет больше вам работников. Сможете больше еды на прокорм заготавливать."

Взмахнул рукой полковой воевода Рвун и повязали жалобщиков. Затем велел воевода: "Отрубите головы этим смутьянам. Да, и время новолетия подходит вспорите им брюхи и развесьте требуху на ели, дабы навьи птицы попировали." Вскрыли брюшины еще живым жалобщикам, от чего те заходились в страшном надрывном крике. Вытянули кишки из животов их и стали наряжать ели. Сердцами, печенями и почками украсили макушки. "Да, и не забудьте перед засолкой и отправкой голов брату моему, воеводе Жгуну, высунуть всем языки!" - после сих слов удалился воевода Рвун в покои свои. И предался думам. Двести пятьдесят шестая посылка голов отправится к брату. Священное число, усмехнулся Рвун. А брат так и не понял шутки с высунутыми языками. "Эх" - вздохнула воевода. И подумал, что надо бы уже рассказать в чем шутка брату. Болтливы были земледельцы у воеводы Жгуна. Вот его немы, как рыбы. Ведь своим он уже с измальства повелел вырывать щипцами поганый язык. Акромя девок. А то как же они будут удовольствие воям доставлять? И громогласный смех еще раз прокатился по горнице.