Княжеский посох

ЕЛИСЕЙ

- Елисей! – окликнул князь стоящего на обочине монаха. - Ты ли это?

- Как видишь, Войшелк, - развел священник руками, раскрывая их для объятий.

Юный князь, ехавший во главе небольшой дружины, ловко соскочил с коня и сгреб Елисея в охапку.

- Глазам своим не верю! Князь подался в монахи!

- На все Божья воля, - с мягкой улыбкой ответил Елисей.

- Но для чего сменил ты княжий меч на поповский посох?

- Долгая история. Давай-ка лучше обнимемся ещё разок. Давненько не видались.

Войшелк хитро улыбнулся:

- А монаху с грешными нехристями разве можно кумоваться?

- Христос не запрещал.

Обнявшись, други невольно предались воспоминаниям.

- А помнишь, как рубили супостатов? – задорно спросил Войшелк. – Славное было лето.

- Прекрасно помню. В монахи потому и подался.

- Неужто мучают кошмары и преследуют нави?

- Ещё как.

- Они же вороги!

- Твари Божьи.

- Поганцы!

- Человеки.

- Нас они не пощадят.

- Сие неведомо. И мы же не поганцы.

- Собакам смерть собачья!

- Не нам решать.

Войшелк сочувственно покачал головой:

- Ах, бедный Елисей. Совсем запутался. А я как раз дружину собираю. Пойдёшь ко мне воеводой?

-Как видишь, я отвоевался.

- Неужто смерти испугался?

- Хочу спастись, скрывать не буду.

- Надеешься, помилует Христос.

Елисей перекрестился:

- Я в это свято верю.

- Да он же сам слабак. Себя не спас.

- Не тот силён, кто победил других, а кто собою смог пожертвовать.

Войшелк хитро ухмыльнулся:

- А помнишь любимую прибаутку моего батьки Миндовга?

- Какую?

- «Бог любит сильных».

- А еще Миндовг любит повторять, что «нет ничего лучше того, когда бог направляет мой меч на врага», - подхватил Елисей.

- Вот видишь! – воскликнул Войшелк под одобрительный гул дружины. – Ты и сам всё знаешь. Так что божья воля тут ни при чем. Нет лучшей доли, чем пасть в сражении. Душа убитого воя, подобно утреннему туману, воспаряет из пролитой крови прямо в ирей.

- Кто-то должен за это молиться, - скромно заметил монах.

- Пусть молятся те, кто не в силах поднять меч и натянуть тетиву. У нас иная доля. Разве ты не помнишь, как громили мы орды Койдана и Шейбака? Как справляли тризну на костях поганых?

Елисей всё помнил. Разве можно забыть, как разнеслось, словно гром, страшное слово:

- Татары!

Ранним утром гонец промчался по Новогрудку, будя жителей тревожным криком. Взмыленный конь загнанно храпел, но из последних сил нёс всадника, роняя пену и высекая искры из булыжников, устилавших мостовую. На торжище, перед подъемным мостом, ведущим в возводимый на горе замок, лошадь замертво рухнула, будто знала конечную точку бешеной скачки. Гонец, проворно выскочив из седла, ударил в билу и вновь огласил:

- Татары!

Разбуженный город зашевелился, словно муравейник. Гончары, кузнецы, оружейники, стеклодувы, златомастера, бояре, купцы, городские старцы, воеводы, сельские люди, прибывшие с окрестных и дальних хуторов и вёсок, спешно покидали дома и стекались на торжище по узким извилистым улицам города. Суеты не было. Все расположились на заранее установленных местах: в центре – старцы, бояре, воеводы и священники, а по кругу - сельский люд, стражники и ремесленники. Вече напряженно молчало в ожидании страшных вестей.

- Молви, - обратился к гонцу городской воевода Остап Константинович.

- Татары взяли Городень.

- Сожгли?

- Поток и разграбление, - горько выдохнул гонец.

- А князь Юрий Глебович?

- Убит.

- Дружина?

- Пала.

- Рать?

- Разбита.

Гнетущая тишина нависла над вече. Из каждой семьи ушли вои на защиту Городеня. Где они сейчас? Лежат на поле брани? Или в татарском полоне? Или бегут с позором? Одно другого не легче. Но еще ужаснее было то, что дорога на Новогрудок теперь открыта. Испепеляющим смерчем прокатилось татарское нашествие по Руси. Киев, Ростов, Суздаль, Чернигов и десятки других некогда цветущих городов лежали в руинах, были разграблены и сожжены. Сдавшихся без сечи татары обложили унизительной данью, а непокорных убили или увели в полон. Первая волна нашествия не докатилась до Новогрудка, но местные жители слишком хорошо знали о нем от беженцев, нескончаемыми потоками хлынувших с юга и востока. Многие из них осели в Черной Руси. Да и в самом Новогрудке было немало ратников, успевших поучаствовать в сражениях с ордой. Поэтому главный вопрос воевода задал не сразу, а помедлив, но произнес его спокойно, будто спрашивал о предстоящей охоте на волков:

- Куда идут татары?

- На Новогрудок.

Женщины не допускались на вече, но пронзительно, словно баба, заголосил бесноватый Кастелька:

- Горе-е отступникам! Молнии Перуна испепелят неверных! Грядет божья кара!

Бесноватый волчком закрутился по торжищу, поднимая тучи пыли и продолжая выкрикивать угрозы и страшные пророчества. Никто его не останавливал. Все терпеливо ждали, пока Кастелька выдохнется. С приходом христианства, принятое местной знатью, язычество не исчезло и осталось верой сельского люда и ремесленников, хотя и среди них было немало приверженцев Спасителя. Веротерпимость стала отличительной чертой крепнущего княжества. Во многом благодаря этому оно и набирало силы. А вот Кастелька скоро затих, упав ничком на землю и прижавшись к ней щекой.

Встал воевода и зычно вопросил:

- Позор или сеча?!

- Сеча, - единогласно ответили старцы.

- Сеча, - согласились купцы и бояре.

- Сеча! – громогласным эхом откликнулись воины, сельский люд и ремесленники. Никто не желал рабства. Свобода для всех и каждого была важнее жизни.

Воевода подождал, пока унесутся ввысь волны многоголосого рева, и провозгласил:

- Не пощадим живота своего!

- Не пощадим! - как клятву повторило вече.

- Кто поведет нас на поганых?

Людские взоры с надеждой устремились на трон, где обычно восседал князь, но почетное место пустовало. Юрий Глебович, последний из рода Изяславовичей, правивших здесь со времен Владимира Святого, пал, защищая Городень. Остальные потомки Рогнеды погибли еще раньше в кровавой междоусобице. Был лишь Елисей, князь из Литвы. Только что это за князь? Еще молоко на губах не обсохло. Да и дружина: раз, два – и обчелся.

Елисей, скромно стоявший в толпе, и сам это разумел. Выйдя вперед, юноша громко рек:

- Есть князь, который поведет нас на татар!

- Назови! - потребовало вече.

- Миндовг!

- Почему Миндовг? – с удивлением спросил воевода.

- Кто покорил Литву, тот и татар не убоится.

- Не станет Миндовг за нас воевать с татарами.

- Взяв Новогрудок, татары двинут и на Литву.Среди покоренных литовцев Миндовг не найдет опоры. Ему нужен надежный союзник. Ему нужен стольный город. А Новогрудку нужен сильный князь. Миндов и Чёрная Русь нужны друг другу.

Елисей говорил столь убежденно, что многие призадумались. И все же сомнения были велики.

- Мы испокон воевали Литву! - заносчиво выкрикнул кто-то из бояр. - Негоже идти к Миндовгу на поклон.

- Литва вам не чужая, - резонно возразил Елисей, - ататар одолеем только вместе. Русь оттого и покорена, что не смогла объединиться.

- Ежели на Руси православные князья были врозь, то с Миндовгом и подавно миру не быть, - задумчиво почесал бороду воевода Остап Константинович, - он же Перкуну жертвы приносит.

Вече ответило мощным гулом:

- Не хотим поганца!

- Уж лучше Данилу!

В Новогрудке было немного сторонников Данилы Романовича, сидевшего на столе мощного Галицко княжества. Первая волна татарского нашествия не докатилась до южной Руси, и набравший силу Данила с вожделением посматривал на север. Пинское княжество уже платило ему дань. А кому охота быть вассалом. Новогрудок хотел своего князя, и Данилу освистали. Миндовга, казалось, тоже окончательно отвергли, но тут Елисей пронзительно вопросил:

- А ежели Миндовг примет Христа?!

Над торжищем прокатился порыв смеха. За два века Литву не смогли крестить. Поэтому никто не верил, что Миндовг ни с того ни с сего откажется от идолов, которым покланялась вся Литва. Воевода хитро улыбнулся и рек:

- Ежели ты, Елисей, обратишь Миндовга в истинную веру, то лучшего князя нам не сыскать.

- Обращу, ежели снарядите со мной посольство!

- А не слишком ли молод для такого дела, - с сомнением покачали старцы седыми головами.

- Зато умен не по годам, - заступился за Елисея воевода, - Святослав в его

годы греческие города брал.

Он положил руку на плечо юного князя и напутствовал:

- Дерзай!

На следующий день небольшое посольство прибыло в Керново.Миндовг княжил здесь совсем недавно, покорив со своим воинственным прусским племенем юг Литвы. Вытесненный с отчизны рыцарями, он пытался создать мощное княжество, способное противостоять внешним угрозам. Посольство с Новогрудка было как нельзя кстати. Керново не подходило для княжьего стола из-за своей малости. Да и местная знать не жаловала новоявленного правителя и не могла быть надежной опорой. Однако, будучи умным и дальновидным, Миндовг и виду не подал, что предложение на стол в Новогрудке для него так важно. Выслушав пламенную речь Елисея, он рассмеялся:

- Княжить я не против, только зачем веру менять?

- Мы православные, и князь у нас должен быть православный

- Я и так возьму Черную Русь,- метнул Миндовг на юного посла тёмный взор, - в Новогрудке сейчас ни князя, ни дружины.

- Может оно и так, - рассудительно ответил Елисей, - только одно дело править недругами и совсем иное - другами.

- Что ж, подумаю и завтра дам ответ, - закончил прием Миндовг. - А сегодня приглашаю на пир. Мой сын Войшелк будет тебя сопровождать и, думаю, сдружитесь. Вы, похоже, погодки.

Так Елисей познакомился с Войшелком. Они, действительно, были почти ровесники. Сын Миндовга отличался от отца моложавостью, светлым ликом и редкой слегка вьющейся бородкой. Зато полностью перенял стремительность и напористость. Он незамедлительно обрушил на Елисея массу вопросов.

- Вот, ты предлагаешь нам принять Христа, - обратился он к юному князю, прогуливаясь с ним по берегу озера. - А как же заповедь «не убий»? Как нам тогда защищаться от татар, тевтонцев и остальных ворогов? Они только и ждут, чтобы мы подставили им обе щеки.

- Когда встаешь на защиту малых и сирых, то и смертный грех прощается через покаяние.

- Получается, что, защищая Чёрную Русь, мы при этом не только грешим, но еще должны и покаяться, - ухмыльнулся Войшелк. - Как-то совсем грустно от такой веры.

- Веселого мало, - согласился Елисей, - потому что греха всё равно не избежать.

- Как так?

- А разве не грешно взирать безропотно, когда твоих родных и близких насилуют и убивают?

- Тогда зачем Иисус к смирению взывает?

- Чтобы укротить гордыню.

- Выходит, близких я могу защищать, а меня пусть рвут на части!

-Именно, - мягко улыбнулся Елисей. - Спасителя примешь, когда полностью вверишь Ему себя. Он и спасёт.

- Что-то слишком мудрёно, - покачал головой Войшелк, - Как ни крути, а своя рубашка ближе к телу. Тут надо крепко поразмыслить.

Ежели сын Миндовга имел время на раздумье, то самому князю медлить было нельзя. Собрав дружину, Миндовг окинул воев колючим сверлящим взглядом:

- Ну что, пора крест целовать.

Дружинники возроптали. Всю жизнь покланялись они богу войны Перкуну и не желали Иисуса, который смиренно пошел на распятие.

- Не хотим служить Христу, - твердо рек убеленный сединами Гордень.

- Не мы будем служить Иисусу, а он нам! - назидательно воздел палец Миндовг.

- Как так?

- Я кому угодно поклонюсь ради Новогрудка. Без единой капли крови обретем Чёрную Русь. Навеки! Как Рюрик, Русь!

- А татары? А рыцари? А Данила с братом Василько? - усомнился Гордень. - И сейчас лезут со всех сторон, как саранча. Сечи не избежать.

- Нам ли бояться сечи! - весело воскликнул Миндовг. - Да и биться мы будем за своё, кровное!

- Тут ты прав, - крякнул Гордень, - только веру предков ни на что не променяю. Стар уже. Ты, князь, можешь поклониться Христу. Мы не супротив. Дело того стоит. Престолы на дороге не валяются. Княжь в Новогрудке. Наши мечи будут верно тебе служить. А вот веру нашу не тронь. Вера выше и власти, и богатства, и славы.

Миндовг развел руками:

- Мне что, одному креститься?

- Сына возьми, - посоветовал Гордень.

- С Войшелком ясно, - изрек князь, как само собой разумеющееся, - только вдвоём нам с таким княжеством не управиться. А кого мне садить в Нальшаны, Витебск, Пинск…? Там одни православные. Служитель Перкуна им не нужен.

- Я крещусь.

Вперед вышел молодой воин Довмонт. Дружина осуждающе зашумела, но Миндовг стремительно вскочил с трона и громогласно провозгласил:

- Молодец, Довмонт! Дарую тебе Нальшаны!

Тут спохватились братья и племянники князя. Они сообразили, что могут не получить земель и поспешили дать согласие на крещение. Даже Гордень, почуяв наживу, быстро забыл о вере предков:

- Ради дела, и я, княже, готов поклониться Христу.

- Да мне и самому Иисус не люб, - продолжал уговаривать дружинников Миндовг, - не по душе мне его смирение. Не сравниться ему с Перкуном-Громовержцем. Клянусь своим мечом: принесём мы еще жертвы богам наших предков.

Однако, никакие увещания не помогли. Дружина, кроме нескольких воевод, не захотела менять веру. Миндовг приказал виночерпиям принести алус, любимый напиток литовцев, надеясь, что оно смягчит сердца воинов. Вои, обмакивая усы в пену, смаковали алус, хвалили напиток и воздавали хвалу князю, но крест целовать не собирались. Миндовг благоразумно не стал настаивать на своём. Не зря его имя означало многомудрый. Умение приспосабливаться к быстро меняющимся событиям во многом помогло ему вознестись на вершину власти. Вот и сейчас он здраво рассудил, что воины - не жрецы. Не важно, какому богу они молятся. Лишь бы исправно вражьи головы рубили. А тут и гонец прискакал с вестью, что татары идут на Лиду. Дружина мгновенно протрезвела. Вои, хватаясь за мечи, вскочили с лавок.

- Дадим отпор супостатам!

- Да они не на нас, а на Новогрудок идут, - рассудил осторожный Гордень, - до нас их коннице через дебри и болота не добраться. А потаенные тропы им не ведомы.

- Вот мы и ударим, откуда враг не ждет! - яростно сверкнул очами Миндовг.

- Не буди лиха, пока тихо, - возразил Гордень, - авось отсидимся.

Миндовг в гневе затряс жесткой густой бородой:

- Не отсидимся. Рано или поздно татары и сюда придут. Предатели везде найдутся. Тогда и Новогрудка нам не видать, как своих ушей, и сами в полон попадем.

Князь окинул ярым взглядом готовых к битве воев.

- Очистим от вражьей силы земли наши!

- Очистим! - как эхо повторила дружина.

- Не посрамим мечей наших!

- Не посрамим!

- Да помогут нам боги!

- Слава Перкуну!

Сборы были недолгими. У воя меч, щит и копье всегда под рукой. Оседлал коня и в дорогу. Не успели Елисей и Войшелк обсудить богословские вопросы, как дружина была готова к походу. Юные княжичи едва успели примкнуть к выступившему войску. Миндовг всегда отличался стремительностью передвижения. Его дружина заставала противника врасплох и наносила сокрушительный удар. Вот и сейчас расчет был на внезапность. Татары, обремененные богатой добычей и нескончаемой вереницей пленников, медленно продвигались к Новогрудку. Темник Шейбак решил попутно захватить Лиду, небольшой городок на границе Литвы с Чёрной Русью, чтобы обезопасить себя от удара в спину, а заодно и поживиться. Вряд ли крохотная Лида могла оказать серьёзное сопротивление. Татары разбили стан на берегу небольшой речушки Лидяйка и послали в городок послов с предложением сдачи. В тоже время в Новогрудок темник заслал лазутчиков, чтобы выведать пути через леса и топи, найти слабые места в обороне города и подкупить предателей. Татары всегда так поступали перед вторжением, что приносило им неизменный успех. Об угрозе с севера Шейбак нисколько не беспокоился. Он знал, что Литва постоянно воюет с южными соседями и не пойдёт на орду.

Дружина Миндовга, как ураган, обрушилась на почти неукрепленный стан. Тяжелая конница, словно гнилое полотно, разрезало на лоскуты лагерь противника, сметая и круша всё на своём пути. В ближнем бою татары лишились своих преимуществ: быстрого передвижения и меткой стрельбы из луков. Сам Миндовг во главе небольшого отряда, подобно выпущенной на волю стреле, мчался к шатру Шейбака. Темник спросонья едва успел выскочить наружу, как был сражен наповал ударом копья. Лишившись предводителя, татары бросились врассыпную, разбившись на мелкие отряды. Часть из них отступила к обозам, но тут их встретили бывшие пленники, освобожденные дружиной Войшелка. Хлебнувшие полона вои, как львы, напали на своих поработителей, нещадно мстя за убитых родных и свой позор. Отряд конницы ушел к Лиде, но был полностью истреблен ратью, выступившей из города. Немало татар пыталось спасти вплавь, перебравшись через реку, но на противоположном берегу их уже поджидала дружина, прибывшая на подмогу из Новогрудка. Победа была полной.

- Вот видишь, без сечи не обойтись, - назидательно указал Войшелк Елисею на свой обагренный кровью меч. - Как говорится, на бога надейся, а сам не плошай. Если бы не наши мечи, ни Отец, ни Сын, ни Святой Дух не спасли бы христиан от полона.

- Бог и направляет наше оружие, - мягко возразил Елисей, также вытирая меч о траву.

- Тогда в чём грех? Я же выполнял волю Христа!

Елисей вложил меч в ножны и, повернувшись на восток, перекрестился:

- Господи Иисусе, Сын Божия, спаси меня грешного. Прости, что лишил жизни тварей Твоих.

Княжич снова осенил себя крестным знамением и простер руку на поле брани, обильно покрытое мертвыми татарами:

- Как мыслишь, они творение Отца?

- У них свой бог.

- Мы все ходим по одной земле и видим одно небо. Земля едина, небо едино, и всё создал Бог единый.

- И что из того? - пожал плечами Войшелк.

- А то, что я лишил живота тварей Его. В том мой грех.

- Мы лишь исполнили приговор.

- А разве палач не грешен?

Лицо Войшелка исказила недовольная гримаса:

- Спасибо! Мы вас спасли, а ты нас в палачи записал.

- Ни в коем разе, - засуетился Елисей, - для нас вы герои. Палачом я называю лишь себя, когда обращаюсь к Богу с молитвой.

- Какая-то двойная философия получается: перед людьми я герой, а перед Богом - грешен.

- Ты грешен перед собой, когда сам чувствуешь вину. А Бог милостив и всегда простит покаявшегося.

- Ну и намудрил, - расхохотался Войшелк. - Мыслю, что без бочонка пенистого алуса нам не разобраться.

МИНДОВГ

Друзья обнялись и присоединились к тризне, на которой главным героем был Миндовг. Он умело воспользовался победой и не только объединил литовце и славян, но и присоединил Менск, Пинск, Витебск, Полоцк и целый ряд других более мелких княжеств. Русь видела в Миндовге защитника от татар и охотно шла под его руку. Словно по волшебству, возникло в мановение окана западе Руси могучее Великое Княжество Литовское. Его образование прохлопали и немецкие рыцари, надвигавшиеся на Литву с запада и севера, и братья Даниила и Василько, правившие на юге мощным Галицко-Волынским княжеством, и татары. Хан послал еще одного темника Кайдана, но и того Миндовг разбил наголову близ Крутогорья на реке Нетечи. С тех пор насыпан там курган, где покоится прах незваных гостей, а местечко получило название Кайданово.

К тому времени Даниил Романович был провозглашён королёмпапой ИннокентиемIVи объединил свои силы с крестоносцами против Новогрудка.Миндовг хорошо понимал, что устоять не сможет, и придумал тонкий ход. Первым о его затее сменить веру узнал Войшелк, который за последнее время окреп, возмужал и стал правой рукой отца.

- Зачем? - удивился княжич.

- Рыцари не пойдут на короля-единоверца.

- Как же не пойдут, если у них есть булла папы на наши земли.

- Папа благословил не покорять, а крестить. А я и без них справлюсь.

- Вряд ли твоё желание крестить Литву остановит крестоносцев.

Миндовг со всего размаха хватил могучим кулаком по столу:

- Им придется со мной считаться! На то будет воля Иннокентия.

- А как же греческая вера? - нисколько не смутился Войшелк. - Ты же принял её.

- Царьград захвачен крестоносцами, - напомнил великий князь. - Теперь папа самый главный, и я получу его благословение. Что тут худого? Это усилит мою власть и хоть на время остановит крестоносцев.

Войшелк с сомнением покачал головой:

- Как объяснить это народу? Он двести лет в греческой вере и Рим не приемлет.

- Двести лет, говоришь, - хмыкнул Миндовг. - Да люд до сих пор поклоняется Сварогу и Макоши. Им глубоко наплевать, из чьих рук мне крест целовать.

- Не скажи, отец.

Войшелк подошел к окну с византийскими стеклами:

- Посмотри, как народ валит в церкви на Иоанна Крестителя. Яблоку негде упасть.

Миндовг хитро прищурился:

- Плохо тебе ведом наш народ, сынок.

Он дернул за шнур, кого-то вызывая, и продолжил:

- Я знал, что ты так скажешь, и позвал волхва. Он тебе покажет, кто в кого верит.

ЗЫСЬ

Вошёл седовласый старик с посохом в правой руке. Навершие посоха представляло собой голову Дажьбога с бусинками гороха в глазницах.

- Его зовут Зысь, - сказал великий князь. - Ступай с ним, а завтра мы продолжим разговор.

Жрец молча поклонился и быстро направился к выходу. Войшелк едва поспевал за ним. Зысь, несмотря на почтенный возраст, передвигался легко и скоро. Они вышли по насыпной дороге из строящегося на горе замка, с забрала которого открывались безбрежные лесные просторы, и окунулись в суету узких улиц. Теснота была невообразимая, но жители при виде волхва останавливались, кланялись и уступали дорогу. Зысь отвечал приветливой улыбкой, а когда они выбрались на окраину, обратился к Войшелку:

- Ты заметил, какие наряды на людях?

- Как-то недосуг было, - замялся княжич.

- Так посмотри.

Волхв подозвал первую встречную женщину. Та с благоговением подошла и, низко поклонившись, почтительно внимала наставлениям жреца. Войшелк, тем временем, исподволь изучал её костюм. В честь праздника ноги украшали сафьяновые сапожки, расшитые растительным узором. Впрочем, их почти полностью скрывала яркая понева, покрытая необычайно красивой вышивкойв виде переплетающихся корней и ростков распускающегося хмеля, ромбиков с точками, означавшими засеянное поле, и огибающая подол плетенка, символизирующая текущую воду. По очелью катилось красное солнышко, сверкая золотом обода и спиц. Утреннее, дневное и вечернее светило окружали семарглы.К солнцу из главного зубца очелья опустила руки богиня Лада. Её несли по небу два семаргла, крылатые посланники богов. Связь неба и земли подчёркивали спускающиеся на плечи серебряные рясны в виде цепочек из овальных и шестиугольных бляшек с изображениями птиц и растений. В ушах нежно пели грифоны, искусно выгравированные на серебряных колтах. Шею украшала покрытая чешуйчатой вязью тонкая гривна со змеиными головками на концах, а на груди покоилось ожерелье-крин из бусинок и украшений, с которых призывно смотрели крылатые русалки. Даже с пуговиц,угрожающе раскрыли клювы и пасти «птицы клевучие» и «люты звери рыкучие».

Волх придирчиво осмотрел наряд и вопросил:

- На Купалу нарядилась?

- Не в церковь же, - улыбнулась женщина, поведя плечами и бедрами, отчего украшения на её дородном теле сладка запели и заиграли на солнце ослепительными лучиками. Не костюм, а целая вселенная с небом, землей и подземным миром.

- Добре, - кивнул Зысь, но тут же для солидности кашлянул и назидательно наставил обворожительную славянку:

- Ступай, да не забудь принести дары богам.

- Не тревожься, кудесник, не поскуплюсь.

Красавица уплыла, а волхв пристально посмотрел на Войшелка:

- Ну и что в ней от Христа?

- Ничего.

- Пошли далее, - махнул рукой жрец в сторону высокого кострища, сложенного на горе. И стар и млад собрались поклониться Дажьбогу и Ладе-Купале. Никто не остался дома. Никто не захотел корчиться в судорогах, как говорилосьв песни, какую звонко распевали девицы:

«Кто не идет на травку, на зеленую,

На улицу на широкую,

Пускай лежит колодою дубовую,

А детки его, скорчившись, пускай лежат».

В день солнечного коловорота сын небесного бога Сварога сошелся с дочерью Кощея, владыкой подземного и подводного царств. Дажьбог положил на берегу, где купались Купала и её сестры, прекрасные черевички, а сам спрятался в кустах. Богиня прельстилась черевичками и была похищена сыном Сварога. На Купалу, в день их встречи, вся природа насыщается волшебными силами. Растения приобретают целебные свойства, зарытые в землю клады светятся из-под земли. Только на купальскую ночь расцветает папоротник, и нашедший его счастливчик усваивает язык зверей и птиц и приобретает способность оборачиваться волком, как Всеслав Чародей. Дажьбога, убитого Кощеем за похищение дочери, Лада оживила с помощью мертвой и живой воды. Не случайно поутру люди купались в росе, наделенной волшебными свойствами.

ВИЛЕЙКА

А начался праздник с пира. Мужи принесли жертвы и воздали хвалу богам, а жены расстелили прямо на траве скатерти-самобранки. Чего на них только не было: и мясо, и яйца, и рыба, и круглые пироги. Вино, пиво и медовуха лились рекой. Когда все насытились, заиграли гусли, запела волынка, загудели дудки и зарокотал бубен. В круг вошли два скоромоха и исполнила танец встречи влюбленных богов. Махнула Лада левым рукавом, и вспыхнул в руках Дажьбога аленький цветочек. Махнула правым, и поплыли по воде лебеди. Прямо как в сказке. Народ так и ахнул. Лишь Войшелк заприметил, как исподволь руководил чудесами Зысь: и лебедей по его знаку выпустили, и аленький цветочек скоромох прятал за пазухой. Да только кому до таких мелочей дело, когда сами ноги идут в пляс. Никто и не заметил, как стемнело. И тогда ярче солнца вспыхнул костер, освещая ночь и означая победу света над мраком и тьмой. Взявшись за руки, вступили все в хоровод, распевая песни про Купалу и лихо мчась вокруг костра, очищающего от хвори и напастей. Войшелк вместе со всеми носился по кругу, горланя, как шалёный.Схватив первую попавшуюся девицу за руку, прыгнул с ней через огонь. Горячее пламя дыхнуло ему прямо в лицо. Рухнув на землю, они покатились по косогору к реке и бултыхнулись в воду, подняв облако брызг. Девица визжала, Войшелк хохотал. За ними парубки и девчата толпой бросились в воду, освященной купанием богов. Покатились в реку два огненных колеса, символизируя соединение воды и огня, двух стихий, оплодотворяющих мать-сыру-землю. После купания многие парами разбрелисьпо лесу на поиск цветущего папоротника. Мало кто нашел цветок, зато почти все нашли суженых.

Войшелк, обсохнув с новой знакомой у костра, до утра гулял с ней под звездным небом. Ему было удивительно привольно. Он толком не разглядел лица девушки, но ему нравились её мягкая походка и лёгкое дыхание, звонкий, словно у колокольчика, смех и едва уловимые прикосновения нежных ладоней.

Княжич нашёл черевички, которые сбросила с ног девушка и радостно воскликнул:

- Ага! Попалась!

- Отдай!

- А поцелуй.

- Кто ты такой, чтобы я тебя целовала?

- Дажьбог, сын Сварога небесного.

- Неужто богу я пришлась по вкусу?

- А ты разве не Лада?

- Нет, - рассмеялась девушка, - отдай черевички и ступай искать свою богиню.

- Уже нашёл.

- И где же она?

- Здесь, передо мной.

Войшелк самолично обул девушку и взял за руку:

- А теперь мы пойдём искать аленький цветочек.

Перед рассветом они вышли на крохотную лесную поляну и, сбросив одежды, искупались в искрящейся на солнце росе. Их юные и красивые тела слились в одно целое, как два ручья в единый поток. Войшелку ни за что на свете не хотелось выпускать девушку из своих объятий и лишь забота о ней заставили его оторваться от желанной.

- Ты впервые? - с тревогой спросил он у девушки.

- Так угодно богам, - смущенно опустила та глаза.

Она отыскала на полянке лечебные травы и с их помощью остановила кровотечение. Омывшись в лесном ручье, они оделись и как-то по-особенному посмотрели друг на друга.

- Как тебя зовут? - спросил княжич.

- Вилейка.

- Так ты вила? Русалка?

- А что, похожа?

- Ежели соблазнила меня, то…

- Я тебя соблазнила? - вспыхнула Вилейка.

- На то ты и русалка, - невозмутимо рёк Войшелк.

Девушка поняла, что над ней подшучивают, но серьёзно ответила:

- Нет, я не вила, я Вилейка, обычная девушка.

- Вилейка, Вилейка,

Алуса налей-ка!

Громко распевая, княжич подхватил девушку и помчался с ней по зелёной траве. Набегавшись, он опустил её на землю и, поцеловав, нежно произнёс:

- Хоть ты и Вилейка, но все одно богиня.

- А ты случайно не бог?

- Всего лишь князь.

- И как же зовут моего повелителя? - улыбнулась девушка, нисколько не сомневаясь, что тот снова шутит.

- Войшелк.

- Первый раз слышу. Сразу видно, что не из здешних.

- Неужели заметно? – удивился княжич.

- Ещё как! Здешние пояса носят, а ты ремень кожаный.

- Глазастая, - рассмеялся Войшелк. – Да, я из Литвы.

- То-то я раньше тебя не встречала.

- И я тебя, но ты мне сразу приглянулась.

- И ты мне, - смущенно призналась девушка.

- Раз мы нравимся друг другу и нас свели боги, то суждено нам жить вместе, - решительно заявил княжич.Он настолько влюбился в Вилейку, что хоть сейчас готов был взять её в жёны.

- Посмотрим! - задорно воскликнула девушка и предложила:

- Бросим венки в воду. Если поплывут вместе, то и нам быть вместе суждено.

Они сплели венки и бросили их в ручей. Венок Вилейки зацепился за корягу, а венок Войшелка унесло течением. Девушка едва сдержала слёзы:

- Вот видишь, не суждено.

Войшелк бросился в воду и выловил оба венка.

- Это козни Кощея! - вскричал княжич. - Светлые боги нас благословили!

- Ты так думаешь? - робко спросила Вилейка.

- А кто нас свел на Купалу?

- Ежели так, - задорно сверкнула глазами девушка, - то боги нам помогут.

- Ты что замыслила? - насторожился княжич.

- Ежели люба я тебе, то ты меня хоть на краю света отыщешь, - рассудила Вилейка, - а как найдешь, то я противиться не стану.

Девушка рассмеялась, довольная своей придумкой, и, сверкая голыми пятками, вприпрыжку умчалась по едва заметной тропинке. Только княжич её и видел, успев лишь крикнуть вдогонку:

- Быть тебе моей!

Подняв с земли оставленные черевички, Войшек радостно улыбнулся:

- По ним-то я Вилейку и найду. Ещё вчера её не ведал, а жажду уж на ней жениться. Себя я сам не узнаю. Влюбился, как мальчишка. Ах, каким светом наполнена душа!

ВОЙШЕЛК

Войшелк не стал догонять возлюбленную, потому что был уверен, что без труда её разыщет. Не так-то много в Новогоудке девиц на выданье с именем Вилейка. Поэтому княжич с лёгким сердцем вернулся к отцу.

- Ну что, сынок, уразумел? - с порога встретил его Миндовг.

- Уразумел, - весело оскалился Войшелк.

- Что-о-о? - протяжно пропел великий князь.

- Дажьбог и Лада над нами по небосводу на золотых конях разъезжают, Перкун грозно гремит и молнии мечет, Леший по лесу бродит со всколоченной бородой, русалки сладкоголосо поют по ночам, домовой за печкой прячется, а Иисус так далеко, что, похоже, ни ему до нас нет дела, ни нам до его. Поэтому поклоняйся, отец, хоть самому сатане. Лишь бы делу была польза.

- То-то, - самодовольно потёр руки Миндовг. - Вижу, умнеешь на глазах. Мыслю дать тебе Новогрудок.

- Как? А ты?

- Я в Крево сяду. Оттуда мне проще будет с крестоносцами договариваться. А в Новогрудке нужен князь греческой веры. Гусей дразнить нам ни к чему. Так что собирай дружину покрепче. На всё про всё даю тебе три дня.

Войшелк был несказанно рад. Теперь он чуть ли не великий князь. Шутка ли. Вилейка глазам своим не поверит, когда заявятся к ней сваты. Но это позже. А пока надо о дружине подумать. Слава богу, хватает на Руси добрых молодцев, готовых послужить мечом князю, да только абы кого брать не гоже. Дружина, как семья. Для начала Миндовг отрядил сыну трех умудренных гридней. С ними и отправился княжич набирать дружину. Отбирали сильных, смелых и толковых. Испытания устраивали. Набрали три дюжины. Для начала хватит. С новой дружиной возвращался Войшелк в Новогородок, когда встретил Елисея.

Еще не так давно княжичи плечом к плечу бились с врагами. Почти одного возраста, они были и внешне чем-то похожи. А теперь друг перед другом стояли монах и воин.

- И давно это на тебя нашло? - одновременно с жалостью и сожалением спросил сын Миндовга.

- А как Бога истинного узрел.

- И как же ты его узрел?

- Вот как тебя. Только не во плоти, а в сиянии.

- И что же это за Бог?

- Христос.

- С чего ты взял?

- А с нимба над головой. Сиял, как солнце.

- И Христос велел тебе идти в попы?

- Не велел, а сказал, что я стану монахом.

Дружина с интересом вслушивалась в разговор. Некоторые, кивая на Елисея, крутили пальцем у виска, некоторые ухмылялись, но большинство сочувственно качали головами. А неугомонный Войшелк не унимался с расспросами:

- А что Христос еще сказал?

- Что ты тоже станешь монахом.

- Я?!

- Именно.

Дружина разразилась раскатами смеха. Сам Войшелк хохотал до слёз:

- Скорее солнце взойдет на западе и Неман потечёт вспять, чем я нацеплю на себя рясу.

Елисей, опершись на посох, спокойно взирал на веселящуюся дружину.

- И когда, по-твоему, я приму приму сан? - всё ещё улыбаясь, полюбопытствовал юный князь.

- До конца лета.

- А давай заклад, - вдруг предложил Войшелк. - Ежели я стану монахом, то исполню любую твою волю. А ежели нет, то быть тебе в моей дружине.

- Не буду я спорить.

- Робеешь?

- Нет.

- Тогда почему отказываешься?

- Потому что сказано: «не клянись вовсе: ни небом, потому что оно престол Божий; ни землею, потому что она подножие ног Его; ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или чёрным».

Задумались дружинники над услышанным, а Войшелк миролюбиво махнул рукой:

- Ладно, время покажет. Ждать недолго осталось. Лучше скажи, куда путь держишь?

- В Новогрудок.

- И я туда же. Ты зачем?

- Проповедовать.

- А я княжить. Давай, подвезу. Увидят тебя рядом с князем и охотнее примут Христа. Кто с властью, тот и прав.

- Не надобно, - поклонился Елисей, - истинная вера не в страхе, а в любви. Да и в монастырь мне надо.

- Ну что ж, неволить не буду, - не стал настаивать юный князь. - Встретимся в Новогрудке.

Войшелк обнял на прощание Елисея, получил от него благословение и умчался с дружиной, словно ветер.

ВИЛЕЙКА

Приняв из рук Миндовга княжеский посох, Войшелк столкнулся с недовольством местной знати. И не удивительно. Статус Новогрудка как стольного города после перехода власти от отца к сыну стал не так очевиден. Вроде бы другого стольного града и не было, и Войшелка величали великим князем, но посадил на стол его Миндовг. Получалось, что Новогрудок - всего лишь одно из его княжеств. Вече приняло Войшелка, так как открыто никто не решался выступать против Миндовга после побед над татарами. Однако, втайне бояре говаривали, что великий князь зелен и неопытен, что не по Сеньке шапка. Не мало было сторонников и Даниила Галицкого, грезившего о присоединении Новогрудка к своим владениям. Зрели заговоры. Войшелк жестоко расправлялся с противниками, а во время казни с ухмылкой вопрошал:

- Теперь ты убедился, что я могу править?

Юный князь железной рукой навел порядок и усмирил недовольных. Хотя люд и не роптал. Какая разница кто правит. Лишь бы сумел защитить земли от ворогов. Многие прекрасно понимали, что для того и дали Войшелку Новогрудок. Он же использовал все возможности, чтобы утвердить и показать свою власть, и даже возродил древний обычай, согласно которому невесты накануне свадьбы должны были являться князю. Ему принадлежало право первой ночи. Девицы испуганной стайкой шли на княжий двор, распевая песню-заклинание:

Солнышко, ярче свети,

Княжие очи затми,

Скрой поскорей красоту -

Князь не возьмет ни одну.

Ох, и добрый у нас князь -

Не ударит лицом в грязь.

Войшелк не собирался бросаться на невест. Ему было важна их покорность. Он любезно пригласил девиц за стол, украшенный рыбой, мёдом, свежиной и заморскими винами.

- Ну что, невестушки, всем люб жених?

Девушки захихикали, но дружно ответили:

- Люб, люб.

Лишь одна, самая бойкая на язык, добавила:

- Люб не люб, а рожать надо.

- Что правда, то правда, - улыбнулся Войшелк. - Вы осчастливлены свыше даром являть миру новую жизнь и грешно не исполнить божью волю.

Юный князь сам удивился, что способен на такие речи. Видно, прекрасные невесты вскружили ему голову, и он продолжал извлекать из себя возвышенные слова:

- Жизнь рождается в любви. А ежели не люб? Как рожать? Кто родится?

Невесты отмалчивались. Они были слишком молоды, чтобы задавать себе такие вопросы. Многие из них еще в глаза своего жениха не видели и выходили замуж по воле родителей. Какая уж тут любовь. Лишь самая бойкая осмелилась ответить:

- Под одеялом особо не разглядишь. Там любой будет любым.

Невесты вместе с Войшелком непроизвольно рассмеялись. Юный князь понял, что сейчас не имеет никакого смысла наставлять девиц, и стал просто потчевать их вином и веселыми историями. Вдруг он заметил, что одна из невест сидит грустная, не ест, не пьет и прячет лицо.

- О чем, красавица, кручинишься? - обратился к ней Войшелк.

Девушка не ответила и еще ниже опустила голову.

- Аль беда какая стряслась? - продолжал вопрошать великий князь.

Та по-прежнему хранила молчание и даже отвернулась.

- Неужто жених не люб?

- Не люб! - вдруг почти выкрикнула грустная невеста и, резко оборотилась к князю. Он вздрогнул. На него в упор смотрела Вилейка.

Войшелк не забыл о ней и собирался в ближайшее время отыскать. Не успел. Княжьи заботы помешали. А теперь поздно. Или нет? Может, еще можно всё исправить?

Спешно отпустив невест с богатыми дарами, великий князь велел Вилейке остаться. Не смея перечить Войшелку при подругах, она, как только они ушли, посмеиваясь и лукаво подмигивая, с горечью вымолвила:

- Зря ты, великий князь, меня выбрал: я уже испорчена.

- А я не для забав тебя оставил.

- А для чего?

- В жены взять.

- У меня есть жених.

- По доброй воле?

- По доброй воле я с тобой сошлась, а жених по отцовской воле.

Войшелк облегченно вытер пот со лба бархатным рукавом:

- Тогда дело поправимо.

- Ты думаешь? - недоверчиво взглянула на него Вилейка.

- А кто посмеет противиться княжьей воле? - горделиво вздернул голову Войшелк.

- Я, - едва слышно выдавила девушка.

- Ты? - вытаращил глаза великий князь. - Я тебе не люб?

- Люб, да только не могу я супротив отцовской воли.

Войшелк самоуверенно рассмеялся:

- Предоставь это мне.

- Не ведаешь ты моего отца. Он слова не нарушит.

- Я утром свататься приду и головой клянусь головой, что станешь ты моей невестой.

Вилейка с трудом сдержала навернувшиеся на глазах слёзы:

- Ох, чует моё сердце: не кончится сватовство добром.

Она с мольбой обратилась к Войшелку:

- Ты только не гневи отца.

Тот нежно погладил девушку по распущенным волосам:

- Поверь мне: будет всё, как в сказке.

- Дай-то бог, - всхлипнула Вилейка.

Великий князь взял её за руку:

- Позволь утешить мне тебя, позволь поцелуями и ласками скрасить твою печаль.

- Ну, уж нет, - заупрямилась девушка. - Коль задумал жениться, то потерпишь до свадьбы. А коль хочешь потешиться, то нечего свататься.

Великий князь тяжело вздохнул и отпустил Вилейку домой, наказав завтра никуда не отлучаться.

ЛУКША

Лукша, отец Вилейки, слыл в Новогрудке знатным оружейником. Войшелк без труда нашел его высокий дом в ремесленной слободе. Знаки солнца в виде вписанного в круг креста катились над фронтоном по краю крыши, словно по небосводу, оберегая жилище от тьмы.

Великого князя явно не ждали. Вилейка не осмелилась предупредить отца о намерении Войшелка посвататься и со страхом ожидала развязку, затаившись в женской половине. Молодой князь явился во всем блеске власти: соболиная шапка, красное корзно и сафьяновые расшитые золотом сапоги. Для солидности жениха сопровождали бояре, воеводы и даже митрополит. Не успели сваты войти во двор, как их облаяли собаки.

- Пошли вон! - прикрикнул на них хозяин, срывая шапку и спеша навстречу знатным гостям.

- Надеюсь, ты это не нам? - шутливо спросил Войшелк.

- Да что ты! - всплеснул руками Лукша. - Гостям завсегда рад! А встречать у себя великого князя, да ещё с такой свитой, особый почёт.

Отец Вилейки пригласил гостей в дом, распорядился подать медовухи и вяленого мяса, которое всегда было припасено у зажиточного хозяина. Обмочив усы в наполненных кубках и вкусив лосятины, гости завели разговор о прекрасной голубке, ждущей красавца-голубя.

Поняв, о чем речь, Лукша помрачнел и ответил тихо, но твёрдо:

- Голубка-то есть, да и голубь уже

имеется.

- Какой еще голубь?! - вскочил Войшелк.

- Которому слово дал.

В горнице повисло недоуменное молчание. Неслыханное дело: какой-то ремесленник осмелился отказать великому князю. Может, Лукша не понял, за кого сватают его дочь? Митрополит попытался его вразумить:

- Ты не хочешь, чтобы твоя дщерь одела корону великой княгини? Ты не желаешь ей счастья?

- Желаю, - простонал Лукша, -да только головою я поклялся.

Митрополит воздел руки к небу:

-«… ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или черным.» Разве тебе неведом сей завет?

- Ведом, - понурил голову Лукша.

- Зачем же клялся?

- Согрешил, - выдавил оружейник, - каюсь.

- Завтра в церкви покаешься, - властно приказал митрополит, - а сейчас - на колени!

Лукша послушно исполнил приказание. Священник осенил его крестным знамением, прочитал над ним молитву и торжественно возвестил:

- Перед Отцом, Сыном и Святым Духом освобождаю тебя от клятвы.

Лукша отбил низкий поклон, перекрестился на икону Христа и тихо изрек:

- Благодарствую.

- Так что, по рукам? - подступил к нему Войшелк.

Оружейник ещё ниже склонил голову:

- Не могу, княже.

- Тебя же митрополит избавил от клятвы!

Лукша тяжело вздохнул:

- Не в его это власти.

- А в чьей?

- Божьей.

- Митрополит и рёк от имени Христа.

- Говорить он может, а вот избавить…

Хозяин с сомнением покрутил головой и твердо закончил:

… вряд ли.

- Да я тебе в бараний рог скручу! - гневно воскликнул Войшелк, хватаясь за меч. - Голову враз снесу!

- Вот это в твоей власти, - спокойно ответил Лукша. - Руби.

Великий князь вплотную подошёл к хозяину и, в упор глядя ему в глаза, гневно спросил:

- А Вилейкапо доброй воле замуж идёт?

- Не пытал, - развел хозяин руками.

- А ты спроси.

- Не приведи господь девкам женихов выбирать, - проворчал Лукша. -Как я велю, так и будет.

- Нет, всё будет по слову моему! - словно молниями, сверкнул очами великий князь.

Лукша непроизвольно втянул голову в плечи, но ни на шаг не отступил:

- Ты, княже, княжеские дела верши, а в моем доме ты не указ.

Войшелк сообразил, что на испуг Лукшу не возьмешь и, отведя его в сторонку, зашептал на ухо:

- Да пойми ты, дурья голова, её никто не возьмёт.

- С чего бы?

- А с того, что испорчена она.

- Кем?

- Мною.

- Ты князь, таким правом и владеешь.

- В том-то и дело, что моё право здесь ни при чём. Сошлись мы на Купалу. Она и ведать не ведала, что я князь.

- Сучка! - взревел Лукша. - Отведает она у меня отцовской плети! Три шкуры спущу!

Бояре непроизвольно втянули головы в плечи, а митрополит перекрестился.

- Тише ты, - успокаивающе положил руку Войшелк на плечо Лукши, - не позорь девку. Я её испортил - я её и возьму.

- Ежели жених побрезгует, - развёл хозяин руками.

Великий князь вспыхнул, как багровый закат.

- Что ты мелешь? Как ты дерзнул предложить князю то, чем смерд может побрезговать?

- А не надо было портить, - выдавил Лукша и втянул голову в плечи в ожидании жестокой расправы.

Каким- то чудом Войшелк сдержался:

- И кто же он?

- Кто?

- Не прикидывайся. Ты прекрасно ведаешь, о ком я говорю.

- Какая разница.

- Я бы поговорил с ним по душам.

- Я дал слово - мне и расхлёбывать.

Великий князь нервно закусил губу, но согласно кивнул:

- Так и быть. Только не тяни.

- Сразу же дам знать, - засуетился Лукша. - Прости меня, княже, но иначе я не могу.

На том и расстались. Великий князь, как побитый пёс, возвратился в замок, где его уже поджидал Миндовг.

МИНДОВГ

В задумчивости расхаживая по горнице, Миндовг вслух размышлял:

- Кто мной играет: бог иль дьявол? Кто заставляет жертвовать и дочерью, и сыном? Ради чего? Чтоб власть лишь удержать? Зачем же тогда власть? Не слишком ли цены высока?

Остановился в задумчивости:

- Желанье властвовать! Лишь этого я жажду! Я должен властвовать любой ценой.

Неожиданно в горницу ворвался Войшелк и бросился на шею Миндовга:

- Отец!

- А ты зря время не теряешь? – вместо приветствия заметил Миндовг.

- Ты о чём?

- О твоей женитьбе.

- Откуда тебе ведомо?

- Мне все должно быть ведомо: я князь.Иначе как крепить державу?

Войшелк согласно кивнул, а Миндовг, хитро прищурившись, вопросил:

- Невеста славного хоть рода?

- А что тебе за дело? - насторожился юный князь. - Кто люб, на той иженюсь.

- Нет, сынок, так не пойдет.

- Как это не пойдет?! - вспыхнул Войшелк. - Князь я или не князь?

- Великий князь! А князь любым словом, любым жестом, тем паче женитьбой, должен крепить свой стол. Тогда он и велик!

- Стол крепит не знатная невеста, а верная и добрая жена, - возразил сын отцу. - Моя женитьба - дело решенное.

Миндовг не стал изъявлять отцовскую волю, а примиряюще сообщил:

- Свадьбу, всё одно, придется отложить.

- Ты запретишь?

- Я поведаю, а ты сам решай.

- Реки.

- Родные братья предали меня. Подняли жмудь Трайнят и Товтовил и движутся на нас из северных лесов. А с юга на подмогу им спешат Данила и Василько с железными полками. И крестоносцы с запада идут. Татары летят с востока, как вороньё на лёгкую добычу.

- Славная будет сеча! - вскричал Войшелк.

- Ты ведаешь, какая рать у Данилы? - хмыкнул Миндовг. –

- Откуда?

- А стоило бы узнать, а не по девкам бегать, - не удержался отец от попрека. - Тогда бы ты ведал, что Данила снюхался с крестоносцами. Хотят обложить нас со всех сторон. Да и татары не дремлют. Не устоять нам против такой силы. Раздавят, как тараканов.

- Как же быть?

- Есть задумка, - хитро сверкнул Миндовг темными очами из-под густых бровей и короткими быстрыми движениями потёр руки. - Надо вбить клин между Данилой и крестоносцами.

- Как? - недоумевал Войшелк.

- Сделать Галицкого князя нашим союзником.

- Как же он согласится на мир, если мы у него Пинск оттяпали? - удивился Войшелк. - Для этого ему нужно вернуть княжество.

- Мы ему не только Пинск вернём, а ещё и Новогрудок в придачу отдадим, - решительно рёк Миндовг.

- Как Новогрудок? - всполошился Войшелк. - Зачем?

- Затем, что лучше отдать часть, чем потерять всё, - назидательно произнёс Миндовг. - А Новогрудок мы вернём, когда разобьём крестоносцев. Мы расправимся с ними по одиночке.

- А как же я? - растерянно спросил юный князь.

- Ты? - виновато взглянул Миндовг на сына. - Ты, мыслю, пойдешь к Даниле в заложники.

- Почему я?

- Даниил сам не сядет в Новогрудке, а пошлёт кого-нибудь из своих сыновей. А чтобы с ним ничего не случилось, возьмёт тебя к себе. Больше некого. Ты мой единственный сын.

Войшелк в сердцах хватил кулаком по столу:

- Как же так?Из князи да в грязи!

- Ну, в холопы тебя не сошлют, а будешь жить у Данилы, как у Христа за пазухой.

- И долго мне так сидеть?

- Не ведаю, - развёл Миндовг руками, - но клянусь, что верну тебя, как только смогу.Может, всё обойдётся. Может, Данила Пинском довольствуется. Тогда и в Холм не поедешь. Как говорится, надейся на лучшее, а рассчитывай на худшее.

Войшелк, как раненый зверь, заметался по горнице:

- А ежели я не пойду в заложники?

- Против моей воли?

- Хотя бы.

- Княжества лишу, - пригрозил Миндовг.

- Уже лишил.

- Это пока. А как всё выгорит, верну тебе и Новогрудок, и дам в придачу Пинск.

- Возьму-ка лучше я Вилейку да заживу с ней счастливо.

- Вот это дудки, - развёл участливо Миндовг руками. – Данило и Василько татар с собою прихватили. А те из-под земли нас всех достанут. Как думаешь, забыли они Шейбака и Койдана, на чьих костях мы тризны совершали?

- Нет, не забыли.

- Вот и подумай хорошенько. Сейчас нам нужен мир любой ценой. Ради него отдам я и Полину за одного из сыновей Данылы.

- Полину? – дивился Войшелк. – Согласна ли она?

- Не знаю, не пытал, но ведаю, что согласится.

- А давай её мы спросим. Сейчас её покличу.

Не дожидаясь ответа отца, Войшелк убежал с криком:

- Сестра! Сестра!

- Вот мне сыновья благодарность, - проворчал в бороду Миндовг. – Растишь, растишь, вручаешь княжий посох, а всё зазря. Готов за бабу он предать отца родного и бросить княжество на растерзание ворогов.

Монолог великого князя прервали вошедшие в горницу Войшелк и Полина. Княжна низко поклонилась Миндовгу:

- Будь здрав, отец.

- И ты будь здрава.

- Реки Полине свою волю, - нетерпеливо произнес Войшелк.

Великий князь, смущённо кашлянув, спросил у дочери:

- Пойдёшь за сына князя Галицкого?

- Какого?

- Романа или Шварна.

- Роман женат, - напомнил Войшелк.

- Сие неважно, - небрежно махнул рукой Миндовг.

- Я, батюшка, согласна, - склонила голову Полина.

- Как? – дивился Войшелк. – Ты даже не узнала толком имя жениха!

- Отец плохого мне не пожелает.

- Сия женитьба нам нужна, чтобы спасти отечество от разоренья.

- Тем паче, - твёрдо произнесла Полина.

Миндовг торжествующе взглянул на Войшелка:

- Зри, как должно детям поступать.

Он сделал многозначительный жест и спросил:

- Ну что надумал?

- Что тут надумаешь? - развёл руками юный князь. - Ты всё уж рассчитал, как в шахматах.

Миндовг подошёл к сыну и положил ему руку на плечо:

- Теперь ты видишь, что сейчас нам не до свадьбы.

- А как же… ?! - вскричал Войшелк, но осекся на полуслове, но тут же твердо рек:

- Деваться некуда: пойду в заложники, только дай мне срок до завтра.

- Лети, лети к своей зазнобе, - понимающе махнул рукой Миндовг, - только помни:утром выедешь к Даниле.

- Хоть к чёрту лысому! -махнул рукой Войшелк и выбежал из горницы.

ВИЛЕЙКА

Миндовг, как обычно, угадал: Войшелк, сломя голову, помчался Вилейке. На его счастье, Лукше не было дома, и юному князю удалось через местных мальчишек передать возлюбленной весточку. С тревогой ожидал он Вилейку в стогу сена, предавшись невесёлым мыслям: «Не успел посвататься, а уж отправляюсь за тридевять земель. Поймёт ли Вилейка? Простит ли? И будет ли ждать? Неведомо, когда вернусь и вернусь ли вовсе. Не волен я собой распоряжаться. Играет мною бог иль дьявол?»

Мрачные раздумья юного князя прервала Вилейка. Она прибежала, едвасдерживая слёзы.

- Что стряслось? - заключил её в объятия Войшелк.

- Отец прошёлся плетью. Вот, взгляни.

Она обнажила кровоточащие на плечах рубцы. Войшелк покрыл их нежными поцелуями.

- За что?

- Как будто сам не ведаешь, - с укоризной молвила Вилейка, - ты же отцу всё и поведал.

- Лишь для того, чтоб ты была моей, - горячо стал оправдываться возлюбленный.

- Да знаю я, - сквозь слёзы улыбнулась девушка, - готова вынести любые муки.

Растроганный Войшелк и сам чуть не заплакал:

- Не сомневался, что так скажешь. Преодолеем все невзгоды.

- Какие? - с тревогой вскинула глаза Вилейка.

Войшелк потупил голову:

- Прости.

- За что?

- Нарушить вынужден я своё слово.

- Какое?

- Жениться обещал, но дальний путь мне уготован. Да и не князь я больше.

- Не смей так молвить! – воскликнула Вилейка. – Ты князем был и есть, и будешь для меня! А кто в миру ты, меня то не тревожит.

- Отец лишил меня стола и отправляет в Холм заложником.

- Зачем?

- На нас идёт Данила, а Миндовг с ним ряд стремится заключить любой ценой.

Вилейка помрачнела, в бессилии опустилась на мягкую траву и тихо молвила:

- О, Господи, за что?

Войшелк поспешно сдёрнул с пальца перстень с драгоценным полупрозрачным камнем красного оттенка и неловко сунул Вилейке:

- Вот, возьми.

- Зачем? – отшатнулась та в ужасе, глядя на перстень, словно на удава.

- Покажешь его моей сестре Полине, - стал торопливо Войшелк объяснять. – Она всё знает и всегда поможет. Я с ней договорюсь. К ней, не робея, обращайся.

- Тебе и так я верю.

Войшелк опустился на колени и покрыл поцелуями руку девушки:

- Возьми, прошу тебя. Напомнит обо мне он в трудную годину, залогом нашей любви он верным станет. Дождись меня. Дождись!

Девушка ответила не сразу. Она прислушалась к веселому журчанию ручья, бежавшему по дну лощины, в которой они уединились; к пению невидимого жаворонка в недосягаемой синеве; к шелесту листьев обступивших их осин и клёнов. Сердце подсказывало ей, что всё это неспроста, что это только начало тяжких испытаний. Прильнув к могучему телу возлюбленного, она прошептала:

- Я буду ждать тебя всю жизнь. Буду ждать, пока ты не вернешься.

ЛУКША

Пока влюбленные клялись друг другу в вечной любви, Лукша решал судьбу дочери с Юрком, за сына которого они давным-давно сговорились отдать Вилейку. Увидав Лукшу, Юрок радостно приветствовал его:

- Заходи, друже. Для тебя у меня всегда припасён крепкое пиво. Да и рыбканайдется. Садись за стол. Обсудим, когда свадьбу сыграем. Мой оболтус ждёт не дождётся, когда с Вилейкой сойдётся.

Как отказать другу? Да и не принято в местных краях начинать разговор без застолья. Первый кувшин Лукша осушил залпом, а второй пил не спеша, окуная седые усы в пышную пену. Пиво было настолько приятное, что и заедать ничем не хотелось, и гость лишь для приличия попробовал жирного осетра. За третьим кувшином Юрок вскользь заметил:

- Ну, что слыхать?

Лукша для приличия откашлялся, широкой ладонью стёр пену с усов и невнятно промямлил:

- Да, вот Вилейка набедокурила.

- И что такого натворила?

- Невинности лишилась.

- От кого? - насторожился Юрок.

- От князя нашего.

- Так то не грех, а то обычай, - пожал плечами отец жениха, - после князя и почётно.

- Оно-то так, да и не так, - отвёл Лукша глаза в сторону.

- А что еще?

- Сегодня свататься князь приходил, - решился Лукша и одним глотком осушил кувшин.

- А ты что? - приподнялся из-за стола хозяин.

- А что я? Мы же по рукам с тобой ударили.

- Так ты князю отказал? - не поверил Юрок.

- Сказал, что не могу я согласиться, пока с тобой не потолкую.

- О чём со мной ты толковать собрался?

- О том, что князем опорочена.

Юрок задорно захихикал:

- Поверить не могу, моего болвана князю предпочли. Э-хе-хей!

Лукша почему-то не разделял веселья хозяина, и тот не мог этого не заметить:

- Может, ты за князя желаешь отдать Вилейку. Так я не супротив. Только, запомни, руки тебе я не подам.

- Что-ты, моё слово твёрдое, - успокоил Лукша Юрка. - Ежели Стась согласен Вилейку взять, то только рад я буду.

- А мы сейчас его спытаем, - сверкнул Юрок захмелевшими очами и позвал:

- Стась! Иди сюда!

Стась, стройный смуглый юноша с карими глазами и тёмными волосами, стрижеными под горшок, не замедлил явиться.

- Слыхал наш разговор?

- Слыхал, - кивнул жених и недовольно добавил:

- Ты, батя, так орешь, что вся округа слышит.

- А мне плевать! Пусть знают, кто такой Юрок. Попробуй только от Вилейки отказаться!

- Я не супротив, - смутился Стась.

- Вот видишь, - повернулся захмелевший хозяин к гостю, - он согласен, а князю от ворот поворот. А мы еще по кувшинчику пропустим.

- Наливай! - махнул рукой Лукша. - Как порешили, так тому и быть.

ВИЛЕЙКА

Зря Вилейка торопилась домой, опасаясь, что отец скоро вернётся. Лукша пропивал дочь до утра, а явившись, сквозь зубы процедил:

- Пойдёшь за Стася.

- Нет.

- Отцу перечить! - взъярился Лукша, хватаясь за плётку.

Мать, пытаясь защитить дочь, повисла у него на руке, но он стряхнул её, словно котёнка, и прошёлся дочке по лопаткам.

- Пойдешь, срамница!

- Нет.

- Пойдешь, негодница!

- Нет.

- Пойдешь, распутница!

- Нет.

Вилейке повезло, что отец был пьян и быстро утомился. Обессилев, он бросил плётку и отправился на боковую.

- Буду стегать, пока не покоришься, - пригрозил он, уходя в опочивальню.

Девушка не стала покорно ждать, а быстро омыла раны, повязала на голову наметку, словно замужняя, накинула суконную свитку и за порог.

- Куда ты? - бросилась за ней мать.

- В монастырь.

- Доченька, как же так?

- А что мне остаётся?

Мать нежно обвила голову дочери теплыми мягкими руками и горько разрыдалась:

- Доченька, смилуйся над нами. Отец тебе добра желает. А как уйдешь, опозоришь нас перед всем миром.

- Я бы осталась, да забьет он меня до смерти, - сквозь слезы молвила Вилейка.

- А ты смирись. Лучше синица в руках, чем журавль в небе. Да и не возьмет тебя князь. Попомни моё слово. Еще не было такого, чтобы князь взял простолюдинку.

- Матушка, не в том дело.

- А в чём?

- Я князю слово дала.

- Какое?

- Что буду ждать его.

- А он что, уезжает?

- Да, надолго.

Мать на какое-то время застыла в оцепенении, а потом завыла и запричитала:

- Вот видишь. Чуяло моё сердце. Не дождёшься ты князя. Не нужна ты ему. Зазря себя погубишь и нас опозоришь. Опомнись, пока не поздно. Иди за Стася. Он работящий и послушный. Родителей всегда уважит. И ты ему люба.

- Прости, матушка, только он мне не люб.

- Стерпится - слюбится. Я отца в глаза не видела, а вон как прикипела. Жить без него не могу.

- А я без Войшелка.

Долго увещевала мать дочку, да только Вилейка не поддалась на уговоры. Лишь на прощание попросила:

- Не говори отцу, где я. Все одно за Стася не пойду.

Сказала и была такова. Мать едва успела дать ей на дорогу хлеба краюху.

ЕЛИСЕЙ

Войшелк представить себе не мог, какие беды вскоре обрушатся на его возлюбленную. Окрыленный шёл он со свидания, уверенный в том, что невзгоды рассеются, как утренний туман под лучами красного солнышка. Правда, был вечер, и Войшелк едва не наткнулся в темноте на какого-то человека.

- Кого тут бесы носят? - в сердцах воскликнул юный князь.

- Кого бесы, а кого и Божий промысел, - ответил встречный знакомым голосом.

- Елисей, ты?!

- Да.

- Откуда ты взялся?

- Верю, что от Всевышнего.

- А я от своей зазнобы, - рассмеялся Войшелк.

- То-то я смотрю, что ты от избытка чувств на людей натыкаешься.

- Злопыхай сколько угодно, отшельник. А я всё равно счастлив.

- Я так понимаю, что скоро свадьба.

- Со свадьбой придется повременить.

- Что так?

Юный князь вдруг пристально посмотрел на священника, пытаясь нечто узреть в лунном свете:

- Кстати, твои пророчества начинают сбываться.

- Какие?

- Я еще не монах, но уже и не князь.

- Как так?

Войшелк сбивчиво рассказал о случившемся. Елисей внимательно выслушал, а потом попросил:

- Позволь мне стать тебе обузой.

- Какой?

- В пути сопровождать.

- Готов ты разделить со мной и ношу странствий и невзгод? - не поверил юный князь.

- Не в тягость ноша та, что облегчает душу.

- Странно, стать воеводой отказался, а бедного заложника сопровождать сам просишь.

- Всевышний неспроста пути наши скрестил.

- И эту нашу встречу?

- Да.

- И потому надумал ехать ты со мной?

- Не только.

- А что еще?

- Давно хотел я побывать в Угровском монастыре. О его настоятеле святителе Григории легенды ходят . Узреть хочу воочию.

- И я не прочь взглянуть, - согласился Войшелк.

- Вот и прекрасно, - улыбнулся Елисей. - в пути найдём о чём потолковать.

Войшелк обнял монаха:

- Воистину не в радости, а в горе дружба познаётся.

На следующий день провожать княжича пришли и семья, и бояре, и священники, и дружина, и жители Новогрудка. Местная знать была обижена, что Миндовг сменил князя, даже не посоветовавшись, и выражала своё недовольство нарочитым восхвалением Войшелка. Мол, лучшего князя не сыскать. Жители града, несмотря на недолгое княжение, успели оценить искренность, целеустремленность и прямоту молодого правителя. Дружина и вовсе вознамерилась сопровождать княжича, но тот воспротивился. Все собрались во дворе замка, возводимого на крутой почти круглой горе, с которой открывались необъятные просторы, залитые солнечным светом. Аж дух захватывало.

- А кто же тебя в пути защитит? - спросил Войшелка воевода Остап Константинович.

- Свои не тронут, - рассудил тот, - а Данила будет беречь меня, как зеницу ока. Я ему живой нужен. Татар же после того, как мы им задали перцу, отвадили надолго.

Гридни и отроки дружно захохотали, вспоминая жаркие схватки. Войшелк крепко обнял каждого воина, с достоинством поклонился вече, боярам и духовенству и подошёл к младшей сестре Полине. Он души в ней не чаял. Полина с возрастом всё больше напоминала ему мать, тверскую княжну, умершую вскоре после родов.Сестра с детства была ему другом и в играх, и в самых сокровенных тайнах. Прощаясь, Войшелк прошептал ей на ухо:

- Позаботься о моей невесте Вилейке, дочке оружейника Лукши. Через тебя я буду посылать ей весточки.

Сестра едва заметно кивнула:

- Всё исполню.

Последним Войшелка напутствовал Миндовг. Он крепко обнял сына и, прослезившись, молвил:

- Родным чадом жертвую ради мира. Горжусь своим я сыном.

Кто после таких слов мог упрекнуть Миндовга? Каждый шаг, каждое слово направлял он на укрепление власти. Широким жестом отец предложил Войшелку:

- Бери с собой что хочешь и кого хочешь. Любой с радостью согласится сопровождать тебя.

- Елисей поедет со мной, - указал Войшелк на скромно стоящего в стороне монаха.

- Как он в рясе на коня взгромоздится? - расхохотался Миндовг.

- Как-нибудь управлюсь, - весело откликнулся Елисей, - в былое время не хуже других рубил с лёта супостатов.

- Доброго спутника выбрал, - похвалил сына Миндовг, - только дам в придачу Игнатия. Он и делом поможет и совет верный даст, и надёжен, как щит.

Войшелк не смог отказаться от убеленного сединами Игнатия, служившим его матери и прибывшим вместе с ней из Твери. Да и Игнатий был несказанно рад сопровождать княжича, которого вынянчилна своих руках. Был он уже стар и, казалось, не сможет даже взобраться на коня. Однако, когда вывели гарцующих лошадей, глаза Игнатия вспыхнули, как у барса, и он первый вскочил в седло. Войшелк и Елисей тоже не заставили себя долго ждать. На лошадях священник, княжич и старый слуга составили живописную троицу. Пришпорив коней, они с гиканьем умчались на юг под одобрительные выкрики провожавших. Следом выехал небольшой обоз с припасами и подарками для Данилы и Василько.

ВОЙШЕЛК

Дорога пролегала между холмов, покрытых густыми лесами, вдоль полноводных рек, бурлящих водоворотами и рыбой, мимо голубых озер с проносящимися над ними стаями уток и грациозно скользящими по воднойгладибелыми лебедями. Высоко в небе парили аисты, высматривая змей и лягушек. Глаза отдыхали от мягкости и свежести красок, плавности склонов и безбрежных просторов, широкими зелёными волнами, убегающими вдаль. Всё располагало к душевному разговору, и Войшелк не преминул его завести.

- Что за диво?! - восторженно воскликнул княжич, широким жестом охватывая окрестности. - Что может быть краше?

- Дивны творения Господа, - вздохнул Елисей полной грудью.

- Ты намекаешь, что сам Господь еще краше?

- Еще бы, Он совершенство.

- Откуда тебе ведомо?

- А ты вникни: куда впадает река?

- В море.

- А что краше?

- Море: оно вбирает все реки.

- Верно. А что за морем?

- Океан.

- А за океаном?

- Солнце.

- А за солнцем?

- Небо.

- А за небом?

Войшелк на мгновение задумался:

- Ты хочешь сказать «Господь»?

- Именно. Он включает в себя всё и потому лучше всего.

- Но это еще не означает, что он совершенство.

- Тогда ответь, что за Творцом.

- Мыслю, что ничего.

- Так неужто «ничего» совершеннее Господа?

Княжич вновь задумался:

- «Ничего» на то и «ничего», что оно ни плохое, ни хорошее, ни совершенное, ни безобразное. Лучше уж быть плохим и ужасным, чем никаким.

- Мудро мыслишь, - улыбнулся Елисей.

- А кто стоит за человеком? - вдруг спросил Войшелк.

- Христос. Стань таким, как Иисус и будешь совершенен.

- Разве это возможно?

- Нет, - согласился священник, но разве не стремится река в море, море в океан, океан к небу, а небо к Богу? Так и человек стремится к Иисусу, чтобы познать истину и ощутить любовь.

- Как же этого достичь?

- Полюбить Бога всем сердцем, всей душою и всем разумением.

- А не подобны мы бабочке, летящей на пламя? - усомнился Войшелк. - Как бы крылышки не опалить.

- Человек гибнет от страсти, а не от любви, - ответил инок.

- Как же их различить?

- Страсть жаждет обладать, а любовь - всегда жертвенна. Так мать жертвует собой ради детей; воин ради отчизны; Христос ради спасения душ человеческих.

- Я понял! - воскликнул княжич. - Страсть недолга, а любовь навсегда. Любовь к матери не проходит никогда, а чувства к женщине могут угаснуть.

- Да, страсть падка на внешнюю красоту. Красота увядает - проходит и страсть. А любовь неизменна, ибо стремится к неизменному.

- А любовь к Христу есть любовь и к каждой твари и ко всему миру, - подхватил Войшелк.

- Иначе и быть не должно, - согласился Елисей.

- А в мире много плохого и хорошего. Потому надо полюбить Бога как совершенство. Тогда полюбишь и каждое его творение.

- Верно.

- А как же мне полюбить Христа всей силой, если я Его не зрел ни во сне, ни наяву? - чуть ли ни с отчаянием воскликнул Войшелк. - Нежность и доброту матери я помню, отца вижу, любимой восхищаюсь. А как мне узреть Бога? Или хотя бы услышать или почувствовать? Как?

- Это самое трудное, - задумчиво вздохнул Елисей.

- А ты полюбил Иисуса? - продолжал допытываться княжить.

- Не мне судить, - пожал инок плечами, - но твердо ведаю, что на верном пути.

- Все мы на верном пути, - пробурчал Игнатий, хранивший до этого молчание, - только пора и на привал стать. Вечереет.

Молодые люди охотно последовали совету Игнатия. Солнце заканчивало дневной путь, опускаясь за лесной гребень на склоне холма. Путники, дождавшись обоз,выбрали место для лагеря на берегу круглого, словно чаша, лесного озера, поставили подводы по кругу и зажгли костёр. После трапезы Войшелк предложил Елисею прогуляться по берегу. Его мучили вопросы, которые были настолько животрепещущие, что он не хотел посвящать в них даже Игнатия. Под тихий шум прибрежной волны Войшелк продолжил дневной разговор:

- Я разумею, как всё непросто.

- И просто и сложно, - пожал плечами Елисей. - Просто, когда веришь, и сложно, когда мучают сомнения.

- С чего же ты начал?

- С себя, со своих страстей. Пока страсти над тобой властвуют, о любви нечего и говорить. Она невозможна ни к Богу, ни к людям.

- И какие страсти тебя обуревали?

- Власть и слава. Я сын князя, и в меня с рождения заложено чувство превосходства, мать гордыни. От неё, проклятой, все грехи смертные.

- У меня тоже самое, - признался Войшелк, - но я не вижу греха в своём княжении. Я правил во благо, а когда понадобилось, пошёл, как видишь, в заложники.

- Любая власть от дьявола, - в раздумье произнес Елисей. - Даже Христу сатана предлагал власть над миром. Потому отказ от власти приближает человека к Богу.

- Что-то я за собой ничего такого не заметил, - улыбнулся княжич, - хотя отказался от княжения ради мира.

- А тебе и не надо замечать, - серьёзно ответил священник, - Всевышний всё видит и Сам приблизится, как только ты будешь готов принять его.

- И я узрю Христа? - не поверил Войшелк.

- Сие мне неведомо.

- А тебе Иисус являлся?

- Нет.

- Может, какое знамение было?

- Нет.

- Как же ты безо всякого указания свыше подался в монахи?

- Знамение нужно сомневающимся, как Фоме раны Христовы, - пожал плечами Елисей.

- Неужто ничего не было?

- Ежели веришь, во всём зришь знамение.

- И в нашей встрече?

- Да.

- Какое?

- Поживём - увидим, - уклончиво ответил Елисей.

- А сам как мыслишь?

- Мыслю обратить тебя в веру Христову.

- А ежели не приму? - ощетинился Войшелк, но монах с мягкой улыбкой молвил:

- От того не перестанешь быть мне другом.

Княжич смягчился и уже совсем другим тоном попытал:

- А ты зришь во мне перемены?

- Дивлюсь, что без ропота с княжения ушёл.

- Ага! - радостно воскликнул Войшелк. - Заметил!

- Я же не слепой.

- Отчего? Как мыслишь? Может, я в Христа поверил?

- Мыслю, что в девицу влюбился.

- Опять в точку. Да ты просто оракул.

- У влюблённых глаза блестят по-особому, - отшутился священник, однако Войшелка, словно прорвало. Со всей юношеской пылкостью поведал он о своих чувствах к Вилейке, о неудачном сватовстве, о последней встрече и тайном уговоре.

- Дивно, - внимательно выслушав друга, молвил Елисей.

- Что тут дивного?

- Что женщина для тебя важнее власти.

- Да за неё готов я всё отдать.

- Вот настоящая любовь, - восхищенно изрёк священник, - и, как видишь, никакие знамения тебе не нужны.

- Лишь бы она меня дождалась, - молитвенно сложил руки Войшелк, - лишь бы дождалась.

- Ежели любишь, не сомневайся, - положил Елисей руку на плечо друга. - Любви, как и вере, сомнения чужды.

- Ты прав, - кивнул княжич. - Как я мог усомниться? Она же богиня. Она для меня и вера, и надежда, и любовь.

- Все это прекрасно, - замялся Елисей, - только... .

- Что только?! - воскликнул Войшелк. - Что тебя смущает? Договаривай, раз начал.

- «Не создай себе кумира, кроме Бога Единого», - напомнил священник библейскую заповедь. - Ближнего возлюби, как себя, а Бога превыше всего.

- Ах, ты об этом, - отмахнулся княжич. - Брось. Я за свою богиню любому богу горло перегрызу.

- Чем всё и погубишь, - вздохнул монах.

- А ты предлагаешь положиться на волю божью? - вопросил Войшелк.

- Я предлагаю не путать божье и земное. «Богу божье, кесарю кесарево». Люби женщину, как богиню, защищай её, но помни, что любовь сия от Бога.

- С чего ты взял?

- А с того, что иначе не стал бы ты ради неё жертвовать ни животом, ни властью.

- И то верно, - развел руками княжич, - что-то я совсем запутался.

Други еще долго спорили, слушали плеск волн и любовались бездонным небом, пытаясь вникнуть в тайну мироздания.

Утром они продолжили путь на юг. Дорога вывела их к местам, где прошли татары. Безотрадное зрелище увидели путники: выжженные нивы, разоренные очаги и покинутые селения. Лишь вороны, спутники бед, стаями кружились над полями, оглашая пространство громким карканьем. Остановив коней, с горечью наблюдали всадники, как гуляет по пожарищам ветер, вздымая к небу чёрный пепел. Опершись о луку седла, Войшелк стёр с лица сажу и печально промолвил, словно продолжая вчерашний разговор:

- Вот она «божья воля». За какие грехи людям такая кара?

- Не божьи это дела, а человечьи. Люди сами истязают один другого.

- Что же Всевышний попустительствует?

- Бог дал человеку волю не для того, чтобы забрать обратно. Разве без воли человек может быть человеком?

- Без воли человек просто скотина, - согласился княжич.

- А ежели воля одних находит на волю других, как коса на камень, то оттуда и беды людские.

- Как же примирить волю всех?

- Блюсти заповеди. На то они и даны.

- Скорее топор поплывет по воде и солнце повернет на восток, чем такое будет.

- Тогда что же ты на Бога пеняешь?

Задумался княжич:

- А ты веришь, что человек по своей воле, как по божьей жить будет?

- Раз верую в Бога, то верю и в человека. Он же творение Божье.

- А как быть, когда гибнет дитя малое от рук супостата? Он не то что согрешить - слово сказать не успел. Зачем только на свет народился?

- То злая воля исказила Божьи промыслы, лишила людей воли, - развел Елисей руками.

- А кто же вернет людям волю?

- Сами люди.

- Вот! - воскликнул Войшелк. - Вот в чём забота князя! Дать людям волю!

Тут Игнатий не сдержался и встрял:

- Ты вначале, княжич, себе волю добудь.

- А я, Игнатий, свободен, как ветер, - рассмеялся Войшелк.

- Как же, а кто в заложники едет?

- Ежели сам, то это вовсе не неволя.

- Верно мыслишь, - поддакнул Елисей.

Игнат лишь сокрушенно покачал головой:

- Эх, молодо-зелено, мало вы горя хлебнули.

Старик, как в воду смотрел. Откуда ни возьмись, налетели разбойники. Много их развелось в лихолетье на Руси. Налетели, как саранча. Думали легкой добычей поживиться. Монах и старик не в счёт, а один против гурьбы не выстоит. На Войшелка и набросились. Да не тут-то было. Монах вдруг выхватил из рясы меч и поспешил на помощь другу. Старик тоже оказался не промах. Увесистая булава завертелась в его руках, как соломинка, и обрушилась на разбойников, дробя буйные головы, будто орехи. Грозные с виду налётчики бросились наутёк, и Войшёлк коршуном ринулся следом, разя на скаку мечом.

- Стой! - запоздало крикнул Елисей, но юный князь не угомонился, пока последний убегающий, перерубленный на двое, не рухнул на трухлявый пень.

- Зачем? - воздел монах руки. - Зачем без нужды жизнь губишь?

- А чтобы неповадно было, - вытирая кровь с лезвия меча, ответил Войшелк. - Теперь они точно никого не ограбят и никого не убьют.

- Может, они в первый раз. Может, от безысходности. Может, наш отпор их навсегда отвадил бы. Не нам судить. А ты зря грех на душу взял.

Войшелк, всё еще держа меч в руке, зло рассмеялся:

- Какой же это грех, землю от разбойников очистить?

- Смертный, - тихо ответил монах.

- Люди мне спасибо скажут.

- Люди, может, и скажут, а Творец осудит.

- С чего бы?

- Он всякую тварь любит, а заблудшую тем паче.

- И этих разбойников? - удивился юный князь, указывая мечом на бездыханно лежащие тела.

- Ежели не любил бы, то и не творил бы.

Войшелк вложил меч в ножны и задумался. Елисей спешился и сотворил молитву о спасении павших.