Он прибыл с горних высот, с неба богов,
Господин бескрайнего неба,
Потомок шести владык, богов-прародителей,
Обладающий троном Ньятри-цэнпо,
Господин страны предков
Явился на лоно земли.
Он пролился на землю, как дождь,
Он подошел к божественной горе Джангдо,
И громадная тяжелая гора ему поклонилась, перед ним склонилась.
И деревья, опережая друг друга, сомкнулись, сошлись вершинами.
И ручьи размыли берега.
Скалы и валуны почтили его,
Журавли приветствовали его, Ньятри-цэнпо.
Он пришел, как господин Тибета, как господин всех под небом.
О цэнпо, чья святость не имеет равной,
Кого приветствуют журавли
И чье деяние - свет!
Тибетский религиозный гимн
Глава 1. Урок милосердия
Осень 1375 года от начала правления императора Кайгэ
по куаньлинскому календарю
Месяц Кипарисов
Нойто лежал в темноте, чутко вслушиваясь в дыхание спящих. Кухулен, хулан горных охоритов, приютивший его после того, как мальчик из рода Синих Щук осиротел, дышал последнее время плохо - тяжело, надсадно вздыхая, словно бы задыхаясь во сне. Седая Олэнэ, его жена, случалось, бормотала что-то невнятное и тревожное, будто бы и сейчас продолжала заниматься бесконечными домашними делами. Сумасшедшая всегда спала так тихо, что звук ее дыхания почти полностью растворялся в других звуках. Нойто не любил и боялся ее, эту женщину, которую хулан привел однажды в юрту и усадил в углу, - растрепанную, с остановившимся взглядом, сплетающую сосредоточенными пальцами невидимую нить.
Конечно, теперь он знал, кто она такая, и его неприязнь к ней с тех пор только усиливалась. Это из-за нее, Аю, убили хулана всех охоритов, внука Кухулена. И кто? Родной брат! А потом и убийца нашел свою смерть в несчастливом походе в ледяные горы Ургаха. Как почти все, что пошел за ним тогда. Уж конечно, хулан Хэчу бы не позволил стольким воинам зазря сложить головы! А теперь оба брата умерли, а дурная женщина осталась жить, да еще и Кухулен приютил ее, никчемную. Это несправедливо!
Впрочем, жизнь вообще несправедлива. Те, кто не заслуживают милосердия и снисхождения, получают его почему-то в первую очередь. А те, кто достоин, получают необоснованные и обидные отказы. При этой мысли ноздри Нойто дрогнули, и жгучий вкус недавней обиды заполнил рот. А он-то считал, что старик гордится своим приемным сыном, считает его достойным взять в руки оружие!
Нойто сглотнул горькую слюну. " На полную луну," - сказал вестник угэрчи. На полную луну угэрчи Илуге, военный вождь степных племен, ждет войско охоритов у Трех Драконов. Вчера ранним утром они выехали из становища, длинной цепочкой растянулись вдоль берега реки Шикодан, темно-зеленые, бурные воды которой на глазах превращались в густую, точно похлебка, маслянистую шугу. Нойто провожал воинов взглядом, пока не заболели глаза, а потом поплелся в юрту. Попытки Олэнэ утешить только раздражали, раздражало понимающее хмыканье Кухулена. Однако сидеть , насупившись, в углу скоро наскучило и Нойто отправился на берег реки - якобы осмотреть бредни. Там-то и понял вдруг, ясно и безошибочно: он пойдет все равно. Пусть даже придется идти одному, непрошенному. Пусть охориты после этого не признают его. Он пойдет к самому угэрчи ! Этот человек стал ханом в поединке и отказался от ханства, смог пройти в колдовское царство ургашей и вернуться оттуда живым, спустился в подземное царство Эрлика и привел с полей Аргуна Небесного Жеребца. Такой не может не ценить основное качество воина - храбрость!
Чтобы ненароком не передумать, Нойто решил уйти в эту же ночь. И теперь ждал, напряженно вглядываясь в темноту, когда небо в дымовом отверстии слегка посереет. Поздний осенний рассвет застал его уже на ногах. Нойто бесшумно выскользнул из юрты, убедился, что никого не разбудил, подобрал припрятанный с вечера охотничий зимний спальник-ургух. Лук, колчан со стрелами, кресало и трут. Кожаный мешочек с сушеным мясом и мукой. Меч Кухулена, который он так недавно принял в подарок от знаменитого хулана, дрожа от гордости. Губы его на мгновение сжались, - хорошо, что старик нынче решил меч почистить и смазать, да и оставил на видном месте, иначе как было бы без меча? Отмахнувшись от неотвязно грызущего его смутного беспокойства, Нойто быстро приладил пожитки себе на спину и пошел вниз по тропе, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не оглянуться.
Какое-то время в юрте было тихо, даже слишком. Потом Олэнэ заворочалась, приподнялась на локте, откинув назад седую косу. Ее глаза без труда определили по лицу мужа, что он не спит, и давно.
- Ушел он все-таки, - горестно сказала Олэнэ, - Почему не задержал его?
- Удержи снег в горсти, - пожал плечами Кухулен. Его лицо в сером утреннем свете казалось почти таким же темным, как медвежий мех одеял.
- Тогда почему не отпустил со всеми?
- Военный вождь сказал - рано ему еще. Еще месяца не прошло, как посвящение принял. Голову сложить недолго.
- Тогда почему не задержал? - повторила Олэнэ.
- В тепле только молоко быстрее киснет, - буркнул на это Кухулен.
- Э-эх! - Олэнэ махнула рукой, и отвернулась в очагу. Поколдовала над ним, потом обернулась к Аю. Женщина уже сидела на своем обычном месте в углу юрты, ее пальцы мелькали, лицо было сосредоточенным и усталым, как у женщин, занимающихся кропотливым, каждодневным, требующим большого искусства тканьем.
- Пойдем со мной, Аю, - ласково позвала Олэнэ, - Воды принесем, да и посмотрим, не возвращаются ли наши воины с перевала...
Кухулен поморщился. Женщина вскочила, обронив невидимую пряжу. Какое-то время она молча смотрела себе под ноги, словно ища ее там, потом ее лицо вдруг исказилось, слезы очертили на щеках блестящие дорожки. Олэнэ решительно взяла ее за руку и сунула кожаное ведро. Какое-то время Кухулен слышал их удаляющиеся шаги. Потом встал, закашлялся, - да так, что снова пришлось упасть на постель. Снова, уже с трудом, приподнялся.
- Да пребудет с тобой Аргун, сынок, - прошептал он, с явным трудом перебравшись к очагу и наклонив голову над ароматным травяным паром, начавшим подниматься от котелка. - Да будет дорога твоя пряма, рука верна, а смерть легка, как поцелуй девушки...
***
Нойто не составило труда найти след, однако догнать своих воинов шансов не было - где уж пешему догнать конных! По мере того, как тропа все глубже уходила в лес, смыкались над головой темные кроны, гася остатки скудного света, он чувствовал себя все неувереннее. Конечно, ему случалось уже ходить на долгую, иногда длящуюся целый месяц, охоту. Но никогда - одному.
Поневоле он чутче прислушивался в шорохам леса, обводил путаницу сомкнутых ветвей настороженным взглядом, до боли сжимая лук.
- Ничего, - бубнил он себе под нос, упрямо вытаскивая из глубокого уже снега ноющие ноги в снегоступах, - Лесом только три дня идти, потом к озеру Итаган выйду, там степь уже пойдет... Можно было бы и кругом обойти, но ведь не успею. А так - чего мне бояться!
Он встряхивался, гордо задирал подбородок, словно его мог кто-то видеть, и шел. Когда совсем стемнело, Нойто сложил костерок под высоченной елью, стянул шалашом нависающие ветки, как учил его Кухулен, и лег, привалясь спиной к шершавому стволу. Сон этот, конечно, не то что в юрте, где спишь глубоко, спокойно. Нойто то проваливался в зыбкую, чуткую полудрему, то встревоженно приподнимал голову, услышав в глубине леса какой-то шорох. Ему было страшно, так страшно, что не хватало сил даже храбриться - хотелось только, стиснув зубы, переждать эту бесконечную, враждебную, полную обрывков видений ночь. Ему все время мерещился чей-то голодный и жадный взгляд из темноты, казалось, что вокруг на мягких лапах ходит большой зверь. Ноги мерзли, но Нойто не решался лишний раз шевельнуться и мысленно обзывал себя самыми обидными словами, как сопляка и труса. Бояться в это время года в лесу можно только волков, да еще, может, не нашедшего берлогу медведя. Волков он издалека услышит и сможет укрыться на дереве. А медведя встретить - это еще умудриться надо, осень была богата на плоды, медведи, кроме ,может, самых больных, жиру нагулять должны были. Нойто трясся от холода в своем меховом спальнике, повторял про себя эти мысли, словно заклинание, и ждал рассвета.
Рассвет пришел таким же мутным и пасмурным. Под утро зарядил мелкий снежок, неслышно падая между ветвями и оседая на них серебристой пылью. Нойто встал, наконец, разминая затекшее тело. Ужасно хотелось спать, глаза покраснели, голова стала какой-то смурной и ватной. Он без всякого удовольствия пожевал сушеного мяса из своего скудного запаса, скатал ургух и зашагал вперед, уговаривая сам себя, что так быстрее согреется.
Ближе к полудню сквозь мутную пелену облаков проглянуло солнце, утратившее уже все остатки тепла и только сделавшее мир вокруг посветлее. Нойто начал уставать, и понимал, что это никуда не годится. Ему доводилось ходить этой тропой летом, когда ждали ургашей и племя уходило к озеру Итаган. Тогда тоже торопились, но шли не по снегу, а по земле, и с ними были женщины, дети.... По его прикидкам, на приметный распадок, знаменовавший половину пути, он должен был выйти уже давно. Перспектива провести в лесу лишнюю ночь заставляла Нойто не жалеть себя и шагать изо всех сил, стараясь направлять снегоступы в колеи свежих следов, чтобы меньше проваливаться.
К распадку он , к своему облегчению, вышел до темноты, нашел следы старого летнего лагеря, полузасыпанные снегом. Повеселел, когда темная масса деревьев перестала давить на него. Даже неотрывное чувство злого хищного взгляда в спину отступило.
На этот раз он сделал себе стоянку поосновательней. Нарубил жердей, чтобы не лежать на снегу, и застлал их лапником. Развел длинный костер, чтобы обогревать все тело, и отгородиться от внушающей ужас лесной тьмы. Поел.
От того, что лежанка была более удобной, или от горячей пищи, - но спал он в ту ночь более крепко. Проснулся только перед самым рассветом, внезапно, от острого чувства опасности, волной пробежавшего по позвоночнику. Костер почти догорел, темнота, как всегда бывает перед рассветом, была жирной и черной, словно зола. Какое-то время Нойто лежал неподвижно, покрываясь липким потом и судорожно сжимая меч. Ему почудился слабый царапающий шорох в кроне ели, под которой он нашел себе приют. Нойто показалось, что высоко вверху, где черные силуэты ветвей уже чуть проступали на фоне сереющего неба, двинулась плотная тень. На лицо ему упали комья снега с раскачивающейся ветки, и он увидел, как сверкнули зеленым светящиеся глаза.
Рысь! Рысь шла за ним по следу и теперь, дождавшись, когда огонь почти погас, вот-вот прыгнет. Нойто телом почувствовал, как снова дрогнула ветка под тяжестью приготовившегося к прыжку зверя....
Одним быстрым рывком он скатился в снег, к костру. Рысь прыгнула одновременно с ним, лапы с длинными когтями разодрали лапник там, где только что находилось горло. Нойто выставил вперед меч и голой рукой нащупал полупогасшую головню, швырнув ее в хищницу. Рысь, прижав уши, зашипела.
Нойто, уже поднявшись на ноги, пинком разворошил уголья, пятясь, перепрыгнул костер, чтобы оставить его между собой и зверем. Теперь его ноздри улавливали шедший от хищницы острый, мускусный запах. Он поднял вторую головню и кинул ее. Рысь, коротко рявкнув, вспрыгнула на нижнюю ветку и остановилась, сверкая глазами. Теперь , когда он стоял на открытом пространстве, она не могла, прыгнув, достать Нойто, но и он не мог вернуться в свой шалаш, чтобы забрать стрелы и спальник. На какое-то время они застыли, ловя каждое движение друг друга. Обожженную руку дергало резкой, слепящей, пульсирующей болью.
Солнце всходило, и Нойто теперь уже не мог разглядеть хищницу за переплетением ветвей, - это был очень крупный зверь, куда больше тех, что Кухулену случалось добывать охотой. Или это у страха глаза велики? Ему нужно что-то предпринять, и немедленно: без ургуха и стрел идти дальше - верная смерть. И, - обреченно понимал Нойто, - рысь теперь, если он не убьет ее прямо сейчас, пойдет за ним. Одинокий человек вроде него - добыча вполне по силам такому зверю. Он еще раз поворошил костер носком сапога. Осторожно нагнулся, стараясь держаться лицом к хищнице, и начал одну за другой кидать в ее сторону горячие уголья, пожертвовав одной из висящих на поясе рукавиц.
В рысь он, может быть, и не попал, но град горящих и дымных комьев вынудил хищницу вскарабкаться выше по стволу. Нойто со всей возможной быстротой метнулся в свой шалаш, схватил ургух , лук и колчан и выскочил на открытое пространство. Вспомнил, что забыл мешочек с мукой. Выругался, но возвращаться не стал, - угли почти закончились а рысь, не оставляя надежды прикончить добычу, так же быстро спустилась обратно. Нижние раскидистые ветки служили ей отличной защитой. Он вскинул лук и на слух выпустил стрелу. Услышал, как она стукнулась о ствол, еще раз выругался: найти ее теперь невозможно, так он все, что есть, зря израсходует и останется беззащитным... Придется идти, выманивая рысь на открытое пространство. И кто из них станет жертвой, а кто - охотником, знает только Вечно Синее Небо и Хозяйка этих лесов.
Юноша осторожно вытянул из снега снегоступы, - лучшие по эту сторону реки Шикодан, творение Кухулена, - сплетенные из бересты и еловых корней, плотные и гладкие, они легко держали его вес даже в рыхлом снегу. Он плотно и аккуратно привязал их к сапогам, несколько раз проверил: если вдруг снегоступ развяжется в неподходящем месте, это может стоить ему жизни, - на спину нагнувшемуся человеку рысь прыгает не задумываясь. Поправил снаряжение, проверил, легко ли выдернуть стрелу из колчана. Отлил. И двинулся по тропе, стараясь, насколько это вообще возможно в лесу, обходить крупные деревья. Рысь следовала за ним, - Нойто ее слышал. Однако по глубокому снегу она не пойдет, предпочтя передвигаться за ним по деревьям - и гнать, гнать, гнать, поджидая, когда жертва ослабнет и ошибется.
После распадка, он помнил, дорога уже пойдет под уклон, зазубренными извилистыми уступами спускаясь на равнину. Это было хорошо - легче идти. Однако и лес здесь рос гуще, почти смыкаясь вершинами. Нойто слышал позади хруст веток и тяжелые мягкие хлопки осыпающегося снега. Дважды оборачивался и, увидев рысь, пускал стрелу. Один раз снова промахнулся, второй раз вроде бы попал, судя по тому, что рысь хрипло и недоуменно взвыла. Но, видимо, рана оказалась не настолько серьезной - или рысь была слишком голодна: так или иначе, она продолжала идти за ним, иногда практически настигая.
Нойто оказался перед жестоким выбором - либо попытаться подкараулить хищницу и избавиться от нее метким выстрелом - либо избежать третьей ночевки в лесу, сосредоточась на том, чтобы идти максимально быстро. Если до ночи ему удастся выбраться на равнину, рысь вряд ли рискнет покинуть лес и отправится искать себе другую добычу. В конце концов, Нойто выбрал второе решение и теперь со сжимающимся сердцем поглядывал на небо. Хуже всего будет, если он неверно рассчитает время и останется ночью один на один с голодным, раненым, озлобленным хищником. Уснуть - значит погибнуть, и это Нойто понимал хорошо.
К полудню выглянуло солнце, мороз окреп, с гор подул ветер, раскачивающий кроны и мешавший Нойто слышать. Теперь он уже не мог позволить себе часто оборачиваться, чтобы следить за своим противником. Он шел, закусив губу и смахивая пот, заливавший глаза, оседавший на бровях и ресницах белым окоемом. Одна рукавица превратилась в обугленные лохмотья и левая обожженная рука теперь сильно мерзла, ее приходилось отогревать, а когда она отогревалась, возвращалась боль. Иногда боковым зрением он видел осыпающийся с ветвей снег, и в животе на мгновение становилось пусто и противно. Нойто машинально втягивал голову в плечи, ожидая смертоносного прыжка и ускорял шаг. Снегоступы, казалось, с каждым шагом становились все тяжелее.
Солнце, еще вот только что стоявшее в зените, уже скатилось в кроны, внизу, в подлеске, начала сгущаться темнота, длинные перепутанные тени колебались и извивались, будто живые. Рысь вроде бы отстала, но Нойто знал, - она, возможно, остановилась зализать свои раны, зная, что в темноте настигнет его. Он уже не шел, - ковылял, тяжело опираясь на срубленную слегу и неровно, хрипло дыша. Сил почти не оставалось, волнами накатывала предательская, равнодушная ко всему вялость....
Ему показалось - или лес поредел? В начинающихся сумерках Нойто боялся, что отчаянная надежда сыграет с ним плохую шутку. Но он все-таки из последних сил ускорил шаг и почувствовал, что уклон вниз стал еще круче, впереди между деревьями завиднелись просветы, тропа расширилась. Однако до кромки леса было еще так далеко...
Нойто оглянулся. Он уже не видел, - скорее, чувствовал рысь, его глаза безошибочно отыскали ее в кроне ели в каких-то жалких десяти-пятнадцати корпусах. И резкий уклон вниз даст ей то преимущество, которого она дожидалась, - сейчас, когда он начнет спускаться, она прыжком опрокинет его в снег и тогда....
Нойто резко оттолкнулся слегой, почувствовал, что скользит, зашатался.... Набирая скорость, он покатился с горы в ворохе снежной пыли, еле уворачиваясь от встающих на пути деревьев, цепляясь за попадающиеся на дороге стволы. Развернув корпус боком, ему удавалось какое-то время скользить вниз, не набирая скорость до неуправляемой, затем, обняв попадающееся дерево, разворачиваться другим боком и снова скользить, виляя между молоденькими деревцами. Ветки хлестали его по лицу, снегоступы вместе с ногами уезжали вперед, когда он почти повисал, хватаясь за ветви, снег запорошил глаза. Сзади, куда дальше, раздавались разъяренные вопли: рысь, потеряв добычу из виду, пыталась настичь его. И Нойто решился: выставив вперед одну ногу и изо всех сил стараясь удержать равновесие, он понесся по склону что есть силы, - так , что ветер в ушах засвистел. Только бы не упасть! Ему удалось удержаться на ногах, развернувшись по широкой плавной дуге, и , пригасив скорость, на ходу осваивая новый способ передвижения, Нойто засмеялся от облегчения и восторга. Хороши снегоступы! А он еще удивлялся, зачем Кухулен обливает их водой и держит на морозе!
Пару раз он все же ткнулся носом в снег, однако тут же вскакивал и продолжал мчаться вниз, разворачиваясь , как только скорость начинала его пугать. Ветви и стволы мелькали мимо с завораживающей быстротой.
Солнце коснулось земли в тот момент, когда он буквально вылетел на небольшой лысый косогор, зацепился руками за кривую березу, растущую на самом краю, и замер, тяжело дыша. Дальше склон ровно и полого уходил вниз. Темная стена леса оставалась позади, а вперед, до горизонта, простиралась степь, поросшая небольшими островками кустарника, неприютно качавшегося на ветру.
Сзади послышался треск, и Нойто обернулся. Рысь, разозленная тем, что добыча уходит от нее, прыжками неслась к нему по земле, увязая по брюхо в снегу и оскалив морду. Из ее правого бока торчала стрела, прочертив темную дорожку крови на пятнистой шкуре. Нойто дернул стрелу из колчана, прицелился и снял зверя в прыжке, когда разделявшее их расстояние так сократилось, что он почуял горячий и смрадный запах из пасти. Рысь коротко взвизгнула и рухнула в снег, заскребла когтистыми лапами. Снег под ней быстро темнел. Нойто с налету всадил в нее еще одну стрелу и замер. Рысь попыталась было ползти, потом дернулась и застыла.
" Плохо, Нойто, - отчетливо услышал он голос Кухулена, - Плохо зверя взял, всю шкуру распорол, мучиться заставил. Огневается на тебя Хозяйка, да и со шкуры теперь никакого толку не будет."
" Зато жив", - мысленно возразил Нойто деду, глядя, как рысь испускает дух.
Соблазн добыть когти был слишком велик, и он позволил себе задержаться у туши, чтобы вырезать когти и снять длинную ленту шкуры от ушей до хвоста - кто знает, может, доведется выделать, а носить этот трофей он будет, - знал, что будет!
Вытерев о снег окровавленные и почему-то переставшие болеть руки, Нойто поднялся на ноги. Почти стемнело. Надо уходить, - запах свежей крови в морозном воздухе разойдется далеко - и быстро. Он тщательно снял со шкуры остатки мяса , еще раз протер снегом, упаковал и даже с некоторым сожалением оглянулся на то, что еще недавно было сильным, опасным и прекрасным существом, угрожавшим ему, Нойто.
" Так будет с каждым моим врагом!" - с опьяняющей яростью подумал он и, гикнув, полетел вниз, раскинув руки, как птица.
***
Нойто шел еще больше десяти дней. Дважды заночевывал в стойбищах. Один раз у своих, охоритов, из рода Озерных Журавлей, второй раз - у ичелугов. С тех пор, как угэрчи Илуге привел с Полей Аргуна Небесного Жеребца, вожди всех племен сели вокруг костров мира, и шаманы освятили этот мир. Человека из другого племени теперь следовало встретить как родича, - пусть и дальнего. Воины охоритов проходили здесь до него за четыре дня и оставили немного еды, так что встречали его как друга.
Нойто много увидел за эти дни. Несчастливый поход Дархана затронул горных охоритов в меньшей степени, - тогда, два года назад, за ним больше пошли степные роды, жившие у озера Итаган и в верховьях Лханны. И ичелуги - ичелуги тоже соблазнились заманчивыми посулами о сокровищах неприступного и могущественного Ургаха. Теперь их земли обезлюдели, а во встречавшихся стойбищах его встречали и провожали печальным взглядом исхудавшие дети и потерявшие всякое достоинство старики. Усталые женщины с безразличными лицами наливали ему в миску жидкую, мутную кашицу из растолченных корневищ рогоза, а иногда и вовсе, отводя глаза, подавали настой сосновых игл. Нойто чувствовал себя так, будто обкрадывает их, и отказывался каждый раз, когда мог это сделать. А мог он не всегда, потому что голод становился все нестерпимее.
Он видел жидкие табуны, и обнаглевших волков, которые иногда подходили к самым юртам и резали овец. Однажды он, забыв о том, как торопится, целых два дня вместе с какой-то молодой женщиной, у которой в юрте было трое маленьких детей и больные старики, боролся с осмелевшей волчьей стаей. Женщина стреляла не хуже него и, удивившись, он спросил, где это она так научилась.
- Научилась, - горько усмехнулась женщина, отводя с лица обрезанные волосы. Только позже он понял, что тетива ее лука сплетена из собственных волос. Наутро они обнаружили пять волчьих трупов, сняли шкуры, подобрали стрелы, и Нойто первый раз в жизни провел ночь не один. Женщина подарила ему лошадь - самый драгоценный подарок, который могла сделать, понял он, сглатывая ком в горле. Он было отказывался, но потом взял - ведь обидеть дарящего, как говаривал Кухулен, все равно что не принять протянутую руку. А наутро ему надо было уезжать, и, только отъехав полдня, он понял, что так и не спросил ее имени.
Лошадь была старая и отощавшая, однако когда-то она ходила под седлом в набеги, - Нойто понял это по выучке, и еще раз ощутил ту смесь благодарности, желания и стыда, которую часто чувствовал в тех пор, как оставил безымянную женщину ичелугов за спиной.
Земли ичелугов закончились, и Нойто принялся подгонять коня. Еще день-два - и он уже увидит отроги гор, ведущие к Трем Драконам - трем ущельям между трех гор, которые отделяли степи от земель куаньлинов. Бой - последний в этом году до зимних холодов, - должен состояться там. Возможно, он опоздал, и ему придется вернуться домой с позором. А, может, и нет.
Ему повезло - волки не преследовали его, крутясь, вероятно, вокруг таких же беспомощных становищ. На следующий день в розовой морозной дымке Нойто увидел на горизонте справа, на юге синеватую кромку гор.
Вначале он услышал гул - далекий, неясный, скользящий на грани слуха. По мере того, как он приближался, Нойто начал различать в нем отчаянный визг умирающих коней и рев тысяч глоток - там, за кажущейся совсем близкой пологой линией горизонта, шел бой. Бой, к которому он стремился и на которой опоздал: неяркое солнце поздней осени, - месяца шаракшат, - уже садилось.
Нойто даже слегка застонал от досады, когда его измученный конь, еле ковыляя, скорее побрел вперед.
Теперь он видел, как внизу, у подножья пологой сопки, из-за которой он только что вывернул, кипят, схлестываясь, две реки. Алая и серо-ржавая, будто кровь на песке. От колыхающихся алых флажков куаньлинов рябило глаза, вся долина была, казалась , прошита алым. Кое-где, правда, безупречно ровные квадраты алых всадников были нарушены, изгрызены, будто ржой, на месте иных зияли неправильные дыры, и алые знамена, изодранные и потускневшие, вались на земле вместе со своими хозяевами.
Алых было больше, много больше, с ужасом подумал Нойто. Его рука сама потянулась, стискивая холодную костяную рукоять меча. Алая волна изгибалась в полумесяц: в то время как в центре степняки далеко выбились вперед, по краям их неровные ряды явно редели под натиском куаньлинов. Нойто напружинился, чтобы дать пятками под бока коню...
Протяжный вой и грохот раздались над полем: откуда-то из-за спин куаньлинов вырвалось пламя, клубы дыма - и огромные горящие шары полетели в них, разрываясь на тысячи осколков, оставляя за собой широкие ряды из убитых и покалеченных людей и коней, превратившихся в одно отвратительное кровавое месиво. Лошадь под Нойто присела на задние ноги, испуганно всхрапнув, и у него самого в какой-то момент потемнело в глазах. В следующий момент раздался многоголосый вопль, и Нойто почувствовал, что тоже кричит.
Ослепленный, задыхающийся от страха и бешенства, он послал коня вперед. Ближайший к нему край схватки был смят, раздавлен, куаньлины рвались теперь сквозь ряды ошеломленного противника, прорываясь в центр, чтобы замкнуть кольцо. Шум вокруг становился оглушительным.
Топот копыт приближающейся конницы у себя за спиной Нойто ощутил, скорее, телом, чем слухом. На миг окатила волна ожидания неминуемой смерти: если сзади идут свежие силы куаньлинов.... Нойто обернулся, и заорал что есть мочи - на этот раз от облечения, увидев на подъезжающих пушистые сурочьи и волчьи шапки и узнав степных лошадей. В следующие несколько мгновений всадники поравнялись с ним, подхватили его и буквально внесли в центр удара. Нойто с размаху налетел на чью-то лошадь, увидел красный флагшток, привязанный к обтянутой кожей спине и рубанул скорее машинально: всадник нелепо взмахнул руками, покачнулся - и в следующий миг слетел с седла. Рядом с ним с размаху врубались в схватку свежие кони, мелькали руки с мечами. Только спустя какое-то время Нойто по вырывающимся из груди яростным воплям понял, что его окружают... женщины. Однако думать не было времени, и Нойто только успевал отбивать сыпавшиеся на него удары: куаньлины, помимо мечей, были вооружены длинными пиками, которые были бесполезны в ближнем бою, однако очень опасны там, где схватка оставляла для этого достаточно места. На глазах Нойто такая пика с размаху распорола одной из всадниц плечо и с отвратительным хрустом пробила грудную клетку. Изо рта у женщины полилась темная кровь, и она упала под копыта беснующихся лошадей.
Однако в ближнем бою женщины оказались сильны и ловки, - и, как все степняки, они намного лучше управляли лошадьми. Нойто понял, что многие куаньлины плоховато держатся в седлах, еще раньше, и теперь старался не столько дотянуться до своих противников, сколько заставить лошадь сбросить их: в такой каше это означало почти верную смерть. Ему удалось завладеть вражеской пикой , и он теперь пользовался ею намного успешнее: концом пики норовил достать лошадей, которые, будучи куда менее выученными, чем выносливые лошадки степей, вставали на дыбы и сбрасывали неумелых всадников от малейшей царапины или даже просто испугавшись красных кистей, привязанных под наконечником.
Его что-то ударило в плечо, и он не сразу понял, что на него навалился вражеский труп с разрубленной спиной. Спихивая его, Нойто отвлекся и чуть не угодил под удар пики, - блестящее лезвие шириной с его ладонь свистнуло рядом с ухом, красная кисточка под наконечником шелковисто коснулась щеки.... Точный удар наотмашь полоснул по горлу целившегося в него куаньлина: красная полоса расцвела под открытым, захлебывающимся ртом, сменившись противным бульканьем. Нойто поднял глаза на руку, державшую меч, встретился с синими, как горечавка, глазами. Судя по ладной светлой кольчужке, серебристо блестевшей из ворота кожаной рубашки, женщина была вооружена куда лучше него. Нойто, правда, не успел даже удивиться этому: женщина издала пронзительный переливчатый визг, перекрывший все другие звуки, и по ее сигналу всадницы начали пробиваться к своей предводительнице, не давая схватке нарушить их ряды.
Грохот и дым. Огонь, одуряющая волна жара, мгновенно спалившая ресницы и брови. Пронзительный визг умирающего коня, и еще более пронзительный - женщины где-то впереди... Огненный шар взорвался в нескольких корпусах впереди перед Нойто, во все стороны разлетелись раскаленные осколки. Один из них, утыканный шипами, просвистел у его над головой. Женщина с синими глазами закричала, когда одна из соседних к ней девушек вылетела из седла и осталась лежать, будто тряпичная кукла: железный колючий шар угодил прямо ей в лицо, превратив его в кровавую кашу. Однако ужасная машина не пощадила и куаньлинов : прицел был неточным, и, в то время как степняков только слегка задело, в рядах куаньлинов образовался ужасающе широкий след из изуродованных дымящихся тел...
Они безо всякого приказа ринулись в образовавшийся проем, добивая тех, кто остался жив и теперь силился прийти в себя. Оглушенные и обожженные, куаньлины почти не сопротивлялись. Всадницам без труда удалось расколоть их, спутав построение, и теперь они, скорее отступали, ощетинившись пиками.
Где-то далеко, над полем, взмыл незнакомый гудящий металлический звук. Услышав его, куаньлины перестали изображать даже видимость нападения. Сбившись, насколько это было возможно, в плотную массу, они шаг за шагом начали отходить.
Неужели победа? Лезть на пики Нойто не хотелось, как, впрочем, и остальным. Остановив коней, они наблюдали, как уходят куаньлины и только теперь, когда сумерки сгустились и разглядеть что-либо было совсем сложно, Нойто понял, как мало их осталось - и победителей, и побежденных. Снег под ногами был изрыт, темными пятнами валялись трупы, и определить, где свои, а где враги, казалось совсем невозможным.
Рядом вспыхнул факел, затем другой. Кто-то рядом, спрыгнув с коня, медленно пошел назад, нагибаясь к неподвижно лежащим телам. Вот послышался стон, затем раненую женщину попытались приподнять...
- Чего стоишь? - огрызнулись на него через плечо, и Нойто узнал предводительницу, - Не видишь, что делать надо?
Нойто молча спешился, подошел. У женщины на земле под спиной натекала черная лужа крови, одежда была скользкой. Она как-то страшно, рыдающе скулила, со свистом выдыхая. Нойто как мог осторожно поднял ее, перекинув через седло. Коротко свистнув, предводительница подозвала еще одну всадницу, и та увела груженого коня. Нойто как-то неловко было теперь уйти, и он продолжал следовать за женщиной, помогая поднимать тела на коней, - мертвых и живых. Мертвых, надо сказать, было куда больше, и от вида некоторых из них ему приходилось часто сглатывать, чтобы не думать, что на месте этого окровавленного куска изувеченной плоти мог бы оказаться он сам.
Когда они закончили, стояла глубокая ночь, ясная и холодная, - должно быть, ударил первый крепкий мороз в этом году. Нойто подумал о куаньлинах, - тех живых из них, мимо кого они проходили, разыскивая своих. Никто из них не доживет до утра.
Наконец, довольно долго бесцельно покружив по полю и убедившись, что больше им никого не найти, женщина снова села в седло. Нойто последовал ее примеру - сейчас он вообще не мог думать. Накатила усталость, неожиданно и противно затряслись колени.
К женщине присоединились еще две или три, тоже обыскивающих поле, и они медленно поехали куда-то в темноту, на ходу переговариваясь отрывисто и хрипло:
- Саадат мертва... Да, я ее нашла... Еще Боорту... Долган...Зира.. Нет, Тава жива.. вернее, была жива, но она получила рану в живот, скорее всего, не доживет до утра...
Нойто ехал под это бормотание, и ему казалось, что время остановилось.
Впереди замерцали огни, и Нойто обнаружил, что еще способен радоваться. Усталые лошади сами собой прибавили шагу, Нойто теперь уже видел пар от их и своего дыхания, окружавших их призрачным туманом.
Над лагерем висела мрачная тишина, далекая от радости победы. Нойто видел каких-то людей, поднятые им навстречу усталые, безразличные лица. "Но мы же победили!" - хотелось крикнуть ему. Неужели все это оказалось зря?
Потом он увидел их. Между ними рядами в снег были воткнуты факелы - и в этом свете лица людей, лежавших прямо под открытым небом на разостланных войлоках казались багровыми. Сначала Нойто подумал, что это мертвецы - но некоторые из них стонали, дышали, ругались хриплыми слабыми голосами.
- Янира.
Навстречу из темноты выехал высокий всадник в шлеме, почти полностью закрывавшем лицо.
Синеглазая дернулась, потом криво улыбнулась.
- Эти твои орудия достались нам слишком дорого, - отрывисто сказала она.
Всадник подъехал ближе. Теперь Нойто уже видел его лицо - неожиданно молодое, с глазами странного, какой бывает у куаньлинов, разреза. Человек был выбрит, и жесткие складки у рта чертили от ноздрей к подбородку резкие тени.
- Ты нарушила мой приказ, - холодно сказал он, и Нойто безошибочно различил властные нотки, - он , как никак, вырос в доме вождя. Понимание пришло одновременно с тем, что он увидел: одна рука незнакомца была от до плеча до кончиков пальцев укрыта тускло поблескивающей, удивительно тонкой работы кольчугой.
- По-твоему, мне стоило стоять и смотреть, как куаньлины возьмут вас в кольцо? - выкрикнула женщина. Теперь Нойто увидел, что и она молода, - так жарко, пунцовой волной, краснеют только молодые.
- Ты нарушила мой приказ, - повторил угэрчи. Нойто почему-то расхотелось, чтобы угэрчи обратил внимание на него и поинтересовался, что он здесь делает и почему. Однако глаза угэрчи не отрывались от лица девушки. Нойто с опозданием понял, с кем ему довелось биться: о сестре угэрчи тоже частенько упоминали в доме Кухулена. О ее безрассудном стремлении возродить древние обычаи джунгаров, когда женщины бились наравне с мужчинами. О девушках со всей степи, ехавших, подобно мужчинам, просить у джунгаров Крова и Крови. "Слишком многие из них потеряли в последних битвах все, кроме ненависти", - качала головой Олэнэ на недовольное бурчание Кухулена.
- Ты не можешь отказать мне в праве сражаться! - вспыхнула та.
- Войско является войском только тогда, когда приказам его вождя подчиняется каждый воин. Каждый, - под ровным тоном, словно большая рыба под поверхностью, плеснула еле сдерживаемая ярость, - Ты будешь наказана.
- И что же? Прикажешь бить меня плетьми? - презрительно фыркнула Янира. Ее глаза вели с угэрчи молчаливый поединок. Нойто понимал, что, не будь эти двое очень близки, такая дерзость могла бы оказаться смертельной.
- Если хочешь быть принятой - ты примешь наказание. Любое. И начнешь с того, что уберешь своих женщин из лагеря. Всех, кроме раненых и мертвых. И немедленно.
- Ты...ты..., - женщина задыхалась , - Мы заслужили право! Мы бились и победили! Если бы не мы...
- Я сказал - немедленно, - голос угэрчи становился все более тусклым и холодным по мере того, как она теряла контроль над собой.
Наконец, прошипев сквозь зубы что-то неразборчивое, Янира стегнула коня и вихрем унеслась. Нойто тупо стоял на месте, не зная, как поступить. Взгляд угэрчи остановился на нем, и ,встретившись с ним глазами, Нойто увидел, что они темно-зеленые, как зимние воды Шикодан. И такие же ледяные.
- Что ты здесь делаешь, охорит с мечом Кухулена? - под взглядом угэрчи Нойто почувствовал себя хуже, чем тот момент, когда понял, что рысь сейчас прыгнет.
- Я приемный внук Кухулена, - сказал он, стараясь говорить твердо, - Я приехал на бой и... опоздал. А потом я оказался с ними, - Нойто кивнул в темноту, куда умчалась женщина.
- Кухулен знает, что ты здесь?
- Теперь, я думаю, знает, - решился сказать Нойто.
- Так, - лицо угэрчи исказила странная гримаса, - Еще один герой.
Откуда-то со стороны возник темный силуэт, - всадник в окровавленной безрукавке, нетерпеливо осадивший коня.
- Они ждут, - сказал он, глядя куда-то в сторону. Угэрчи вмиг позабыл о Нойто, его лицо вдруг стало некрасивым и по-настоящему усталым.
- Да.
Он спрыгнул с коня, машинальным движением стянул с головы шлем, вытер лоб закопченной пятерней, оставив черные полосы сажи. Нахмурился, шагнул было вперед... и опять повернулся к Нойто.
- Ну что, храбрец, - в устах угэрчи слово прозвучало как издевка, - Ты готов к тому, что следует за битвами, о которых ты так мечтал?
Нойто, признаться, не думал об этом. До сегодняшнего дня, когда следовал за синеглазой, силясь удержать тошноту. Он понял, что хочет ему сказать этот высокий угрюмый человек. Сглотнул, вздернул подбородок: он уже выдержал это сегодня, выдержит и еще!
- Я готов доказать, что стою того, чтобы сражаться рядом с тобой! - не глядя в эти холодные глаза, звонко отчеканил он.
Губы угэрчи сложились в какую-то страдальческую полуулыбку.
- Пойдем, - сказал он другим, неожиданно мягким тоном.
Тот, кто приехал за ними, - крепко сбитый парень с приплюснутым носом и реденькими усами, шел чуть впереди пружинистым шагом, явно торопясь. Они пробирались сквозь ряды раненых, и некоторые из них, как заметил Нойто, норовили ненароком коснуться сапог угэрчи. Нойто знал, - с некоторых пор родилось поверье, что прикосновение угэрчи приносит удачу. Нойто шел сзади, стараясь не смотреть в десятки блестящих глаз распростертых на земле людей. Краем глаза он увидел шамана, медленно наклонявшегося к ним, - одному за другим, - и двоих рослых парней с носилками. "Должно быть, травник," - подумал Нойто. Далеко не каждый шаман может врачевать раны и недуги. Хотя, конечно, верным было бы предположить, что угэрчи призовет лучших врачевателей степи сюда в эту ночь, где дочери Эрлика, владыки подземных миров, соберут свою страшную и обильную жатву.
Нойто увидел, как шаман и угэрчи кивнули друг другу, словно до того вели какой-то разговор. Потом угэрчи свернул, перешагнул через еще несколько распростертых тел и подошел к длинному ряду людей, лежащих отдельно. Парни с носилками аккуратно укладывали в конце ряда того, кого только что осматривал шаман.
Ближайший к ним воин был мертв, несмотря на то, что обрубок руки был явно перебинтован, - он, верно, умер уже после того, как его пытались лечить. Бок его тоже был обмотан тканью и кожей, потемневших от крови.
- Малих, - угэрчи кивнул своему спутнику, и тот, вздохнув, прикрыл мертвецу неподвижно глядевшие в темное небо глаза.
Угэрчи шагнул к следующему, и Нойто почувствовал, что сейчас упадет. Вонь была ужасной, - вонь от распоротых широкой рваной раной внутренностей, половина из которых практически свешивалась из краев раны, - черно-красная, скользкая масса, идущая отвратительными пузырями. Воин скреб руками снег, поднося его ко рту и лихорадочно шепча : " Пить...пить..."
Угэрчи опустился на колени, вынул кожаный бурдюк.
- Илуге, - выдохнули спекшиеся губы раненого, лицо дернулось в странной, как трещина, улыбке.
- Пей. Это арха, - руки угэрчи поднесли к губам раненого горлышко.
- Раненым в живот дают пить, только если рана безнадежна, - прохрипел тот, - Ты сделаешь это для меня, Илуге? Отправишь прямиком к Кузнецу?
Кузнецом называли Эрлика. Считалось, что в своем подземном мире, под багровыми железными небесами, в черном замке, Черный Кузнец неустанно кует на своей чудовищной наковальне черное железо человеческих бед. Но именно Кузнец, поглядев в глаза убитому воину, будет решать, достоин ли тот отправиться к его брату, - богу войны, Аргуну Белому, - на его Небесные Поля.
- Как ты хочешь умереть? - угэрчи склонил голову и Нойто теперь не видел его глаз. Нойто знал, конечно, что многие великие воины, будучи смертельно ранеными, считали позором умереть без сознания, слабыми и беспомощными, и выбирали смерть сами или просили друзей прекратить их мучения. Неужели ему придется присутствовать при этом?
Губы раненого еще раз приложились к горлышку, улыбка перешла в оскал.
- Ты ведь дотронешься до меня, Илуге? Мне ли не знать - так умирают мгновенно, и кошка Эмет уже несет твою душу на своей спине... Не волнуйся за меня... Я непременно попаду к Аргуну - ему ведь тоже, поди, нужен хороший конюх для его небесных жеребцов....
Губы угэрчи дрогнули, но, чуть помедлив, он одним движением стянул кольчугу с левой руки. Нойто беззвучно охнул: кожа под кольчугой оказалась иссиня-черной с какой-то странной, слабо взблескивающей изморосью. Никогда и нигде Нойто не видел ничего подобного.
- Пусть будет, как ты хочешь, Унда, - голос угэрчи был глухим, - Легкого тебе пути.
- И тебе, - из последних сил выдохнул раненый, прежде чем черные пальцы левой руки угэрчи коснулись его.
Нойто почувствовал, что перестал дышать. Легкое дуновение коснулось его волос вместе с неожиданным ознобом. Угэрчи отнял руку, оставив на коже багровый отпечаток ладони. Раненый был мертв.
- Малих, - его голос вновь стал ровным, - Его к джунгарам. Джурджаган знает... знает, что делать.
" Этот человек был другом угэрчи" - вдруг понял Нойто, и что-то среднее между жалостью и ужасом затопило его.
Угэрчи шагнул к следующему. У него был перебит хребет, и на бескровном лице жили только глаза - яростные и умоляющие. Они поговорили безмолвно и черные пальцы тоже коснулись его.
И еще. И еще. И еще. Ряд живых, превращавшихся в мертвецов на его глазах под пальцами угэрчи, казалось, никогда не кончится. Некоторые из них были без сознания, и Нойто чувствовал что-то похожее на облегчение. Две женщины из числа всадниц Яниры были изуродованы копытами лошадей так, что Нойто смог понять, кто это, только по женским амулетам на груди. Но хуже всех были те, которые смотрели прямо и пытались шутить. После третьего Нойто попробовал было заплакать, но не смог, - только сухо, надсадно кашлял, словно больная кошка у очага.
Они шли по ряду, словно бы времени не существовало. Голос угэрчи был ровным, и Нойто поражался, что он помнит все эти безликие тени по именам. По именам, по родам, по племени. Он обещал кому-то позаботиться о его жене. Обещал выдать замуж чью-то сестру. Обещал проследить за посвящением сына. У Нойто голова кружилась от всего этого, хотелось упасть в снег, лежать и скулить, как больному зверьку, а угэрчи все шел и шел. После двадцатого воина Нойто стало казаться, что в воздухе вокруг в момент, когда останавливается дыхание раненного, раздается еле слышный, хрустальный смешок. Впрочем, после такого дня он уже ничему не удивлялся. Он послушно тащил бурдюк с архой и водой, подавал угэрчи смоченную тряпицу, чтобы отирать лицо. И отчаянно, невыносимо трясся, не в силах совладать с колотящей его дрожью, не имевшей ничего общего с холодом.
Он откровенно обрадовался, увидев белый нетронутый снег в конце ряда, - и возненавидел себя за эту радость.
Последний человек из ряда встретил их, приподнявшись на локте, что явно стоило ему нечеловеческих усилий. У него были оторваны обе ноги, кость ключицы вошла в легкое, из раны вместе с кровью вырывались протяжные свистящие хрипы . Нойто во все глаза уставился на него, совершенно не понимая, как с такой раной можно еще быть в сознании. Воля к жизни этого человека была невероятна!
Он не только находился в сознании - он говорил. И тон его был неприятным.
- Ну что, угэрчи Илуге, - раненый хотел говорить язвительно, но захлебывался и прерывался, из-за чего слова становились...душераздирающими, - Всех ли ты утешил из тех, кого повел на эту бойню?
- Сартак, - угэрчи говорил почтительно и устало.- Ты выберешь смерть сам?
- Можешь одевать кольчугу, - воин попытался рассмеяться, - Я не верю в эти глупые сказки о полях Аргуна. Если уж я отправлюсь туда, то без твоей помощи, щенок.
- Почему же ты пошел за мной?
- Потому что за тобой пошла вся степь, - с ненавистью процедил Сартак, - Не знаю, чем ты околдовал их, но все пошли за тобой, хоть я и пытался их остановить. И вот теперь я прав, но... но слишком поздно.
- Да. Слишком поздно, - эхом откликнулся угэрчи.
- Я могу чем-нибудь помочь тебе? - спросил угэрчи через какое-то время.
- Да, я хочу умереть, - у воина начинались судороги, глаза закатывались, - Но только не от твоей руки. Я хочу умереть смертью воина мегрелов.
- Малих! - крикнул угэрчи.
- Нет! - голос раненого слабел, - Я не хочу умирать от руки тэрэита, руки предателя. Пусть мне поможет этот охоритский мальчик.
- Он слишком юн, - мрачно сказал урэрчи.
- У меня нет... времени... - хрипел раненый. Он все-таки упал на спину, сквозь полузакрытые глаза виднелись белки.
Угэрчи обернулся к Нойто, и лицо его было таким, что тому немедленно захотелось стать размером с полевую мышь.
- Вождь мегрелов Сартак оказывает тебе великую честь, внук Кухулена, - торжественно и бесстрастно заговорил угэрчи, - Хотя я не осужу тебя, если ты откажешься.
- Что я ...должен сделать? - неужели голос у него так дрожит?
- Мужчинам мегрелов, смертельно раненым в бою, перерезают шейную жилу. - здоровой правой рукой угэрчи показал, где именно.
Нойто покосился на хрипящего в полубеспамятстве мужчину, перевел взгляд на угэрчи. Говорить он не мог, только кивнул. Одно движение. Всего одно. Он не может настолько запятнать себя трусостью, - он, так стремившийся к этому бою. В конце концов, это ведь не более чем милосердие.
Его ноги так дрожали, что Нойто пришлось встать на колени напротив угэрчи, с другой стороны раненого. Он достал меч.
Удар вышел коротким, совсем коротким. Из-за того, что рука дрогнула в последний момент, Нойто не удалось отклониться от обжигающе горячей струи крови, ударившей в него. Позеленев, Нойто попытался стереть кровь с лица, шеи, волос, но только все больше размазывал ее. Воин, вождь у его ног обмяк, напоследок сумев-таки улыбнуться издевательской ухмылкой, которая так и осталась на лице в тот момент, когда вылетел последний вздох.
Нойто услышал совсем близко девичий смешок, - нежную хрустальную нотку в оглушительном барабанном бое собственного сердца. Очумело поднял глаза. Он вдруг различил за левым плечом угэрчи расплывчатую тень. Она струилась переливалась, становясь все отчетливей. Нойто увидел длинные сверкающие белые пряди волос, тонкую бледную руку, протянутую вперед...
- Не смотри, - услышал он голос угэрчи, поспешно сомкнул глаза, а когда открыл - вокруг была только темнота, в которой разливался запах смерти. Человек у его ног был мертв.
- Что... это? - протолкнул он сквозь пересохшие губы
- Это была Исмет, средняя дочь Эрлика, - сказал угэрчи, не поворачивая головы. - Та, что воину доводится увидеть всего один раз,- на вдохе, перед тем, как умереть на выдохе. Счастлив твой бог, что ты не успел посмотреть ей в глаза.
- Мне кажется, - словно в полусне, пробормотал Нойто, - глаза у нее...
- Голубые, - докончил угэрчи, - Как небо весенним днем.
Глава 2. Желания
Из-за ширмы доносился шепоток и стоны, не оставлявшие сомнений в том, что происходит за тонкой перегородкой, разрисованной лиловыми хризантемами. Потом из-за нее показалась маленькая белая ручка, сдернула небрежно брошенную поверх ширмы одежду. Раздался шелест: женщина одевалась, кокетливо отбиваясь от попыток мужчины помешать ей.
- Если бы я знала, что вы так ненасытны, мой господин, я бы никогда не зашла столь далеко, - укоризненно говорила женщина, но ее тон не позволял относиться к сказанному серьезно, - Сегодня я думала, вы разорвете меня!
Послышалось самодовольное кряхтение встающего с постели мужчины, короткое притворное взвизгивание и звучный шлепок по вполне определенной области.
- Эти забавы занимают у меня слишком много времени, - проворчал мужчина, но и в его тоне не чувствовалось настоящего раздражения, - скорее, так ворчат, смирившись с неизбежным.
Женщина засмеялась хрустальным смехом, и в этом звуке звучало торжество.
- Я надеюсь еще долго развлекать вас такими забавами, мой господин!
- Ты не женщина, а ведьма! - пробормотал с покорным вздохом мужчина. Слышно было, как он жадно и шумно вдохнул, зарываясь ей в волосы.
- Вы испортите мне прическу!
С этими словами женщина шагнула из-за ширмы, и идеально расположенные складки ее длинных одеяний, безупречно накрашенное лицо и ровная, волосок к волоску, прическа никогда не дали бы стороннему наблюдателю даже на мгновение заподозрить, чем она только что занималась.
Она была очень красива, - белокожая, большеглазая, с прихотливым изломом бровей. Ее четко очерченный подвижный рот придавал лицу тысячи различных выражений, в отличие от большинства женщин, обреченных из-за строгого дворцового канона либо подрисовывать его, либо забелять, и затем говорить, почти не шевеля губами,.
Первый Министр Срединной Империи господин Той, облокотясь на ширму, смотрел на нее с восхищением. Их связь, - естественно, тайная, что придавало ей особую пикантность, - длилась уже более полугода, и все это время он чувствовал себя так, словно ему снова стало двадцать. Эта маленькая чаровница даже обычные женские глупости говорила так, словно приглашала вместе над ними посмеяться. Господин Той чувствовал скрытый ум женщины не по ее умным словам и поступкам ( что часто раздражает), а ,скорее, по отсутствию глупых. И в этом его маленькая любовница была безупречна. Ну и, помимо всего прочего, она была женой его врага.
- Ы-ни, - позвал он ее. Женщина обернулась, улыбнулась, как только она умела - дразнящее и будто бы капельку смущаясь своей дерзости. В груди господина Тоя разлилось приятное тепло.
- Когда я увижу тебя в следующий раз? - ему пришлось приложить немало усилий, чтобы говорить небрежно.
Ы-ни пожала плечиками, кокетливо теребя красивый амулетик из жемчуга и хрусталя, - точно такой, какой он сам теперь, не снимая носил под одеждой, - подарок от нее.
- Когда мой похожий на кузнечика супруг снова посетит одно из своих скучных заседаний.
" Гань Хэ и вправду похож на кузнечика", - подумал господин Той, - " Со стороны ее отца было преступлением выдать за него такую красавицу!"
Однако он тут же одернул себя: в конце концов, большинство браков заключается безо всякой оглядки на подобные мелочи. И к его выгоде, как оказалось.
- Я полагаю, что участие твоего уважаемого супруга в деле о подделке печатей подарит нам немало приятных встреч, - тонко улыбнулся он.
***
На заднем дворе господина Тоя ее ждали неприметный паланкин с двумя высоченными немыми рабами. Выехав со двора и покинув Девятый Чертог - квартал высшей знати, рабы, довольно долго покружив по улицам, доставили Ы-ни к небольшому изящному домику рядом с рекой. Этот домик принадлежал ее мужу, и был подарен им ее матери, когда госпожа У-цы изъявила желание увидеться с дочерью. С некоторых пор Ы-ни весьма часто посещала уважаемую матушку, которая по причине слабого здоровья не торопилась домой, в Нижний Утун, и всемерно нуждалась в почтительной дочерней опеке.
Поболтав с матерью до заката, Ы-ни прихватила с собой корзинку колобков со сливовой начинкой, и уже на своих расшитых золотыми фазанами носилках вернулась домой, - снова в Девятый Чертог.
Уже больше года они жили здесь, - вскоре после того, как ее муж занял должность Главы Дома Приказов после вследствие неожиданной смерти своего предшественника. Теперь господин Гань Хэ являлся не только одним из высокопоставленных чиновников императорского двора, но и главой небольшой, но влиятельной "партии судей", которая последнее время весьма убедительно демонстрировала свою лояльность Партии Восьми Тигров, возглавляемую бессменным фаворитом и пестуном императора - евнухом Цао.
Столь резкий скачок в положении мужа не прошел бесследно и для Ы-ни: уже два месяца она состояла фрейлиной четвертого ранга при высочайшей особе императрицы-матери. Двери Шафранового Чертога распахнулись для нее, еще так недавно едва осмеливавшейся мечтать о столь высокой чести. Воистину, ее отец был мудр, когда составил ей такую партию, - хотя в то время эта партия не казалась и вполовину столь блестящей. Многие женщины куда более родовитые теперь только завистливо вздыхали ей вслед, и Ы-ни, словно не замечая их спрятанных за комплиментами колкостей, довольно жмурилась в ответ. Быть влиятельной, молодой и красивой оказалось еще приятнее, чем даже представлялось. Это чувство пьянило сильнее изысканных цветочных вин.
Кроме того, у нее были сотни маленьких тайн, без которых жизнь протекала бы намного скучнее.
Ы-ни подождала, пока ее слуги бережно опустят паланкин и помогут госпоже выйти, приподняв тонкие шелковые занавеси. Начало зимы в столице обычно сопровождалось длинными, сводящими с ума по ночам своим шелестом дождями, однако нынешний день выдался сухим и прохладным. Отсюда, с крыльца своего нового дома, Ы-ни видела широкую извивающуюся ленту реки, волны рыжего тростника по ее берегам и крошечные, кажущиеся игрушечными лодчонки рыбаков и торговцев, снующих вверх-вниз по течению. В ранних сумерках на носах некоторых лодочек уже зажгли масляные фонари, и темная вода казалась усеянной гирляндами крошечных огней.
" Это похоже на Праздник Осенней Воды", - подумала Ы-ни, и память опрокинула ее в тот далекий, полный невероятного и прекрасного чувства день на озере Луэнь, когда она впервые поняла, что любит Юэ. Внутри, в груди, что-то дрогнуло пронзительно и невыносимо.
Кривая улыбка скользнула по ее лицу и Ы-ни, решительно тряхнув головой, отвернулась. Ей вовсе ни к чему бередить свою никак не заживающую рану.
Она пересекла внутренний двор, покрытый мелкой светлой галькой, и напрямую прошла в покои мужа.
Гань Хэ был в своем кабинете и писал. Его худое бесстрастное лицо с внимательными и холодными, лишенными всего человеческого глазами, многих пугало, но Ы-ни давно сделала вывод, что ей его опасаться нечего. Она сложила губы в милую улыбку и принялась неслышно красться вдоль бумажной стены, намереваясь поддразнить мужа.
- Как поживает господин Той? - спросил Гань Хэ, не поворачивая головы.
Ы-ни в притворной досаде ударила кулачком по низенькой лакированной этажерке.
- Почему я никогда не могу застать вас врасплох? - капризно спросила она.
- Потому что ты слишком шумишь, - спокойно ответил Гань Хэ. Его уши, довольно большие для головы и слегка заостренные, и впрямь, казалось, слегка подрагивали, - Так что?
Ы-ни скорчила гримаску.
- Он хочет предложить господину Цао привлечь вас к делу о подделке печатей. Что до остального, то северная война, как мне кажется, весьма беспокоит его. Он сказал, что считает ее глупостью.
Глаза Гань Хэ на мгновение сузились.
- Уж не он ли внушает схожие мысли своей племяннице?
- Ах, этой ученой мышке в коротких детских штанишках? - Ы-ни презрительно дернула верхней губой, - Спору нет, два года назад этот ход, - обрезать девочке волосы и представить ее императору как очаровательного ученого мальчика, - был хорош, но сейчас это же просто смешно! И...неприлично!
- Тем не менее, она все еще рядом с Господином Шафрана, - Гань Хэ проницательно посмотрел на нее, - Это возносит ее куда выше любой из женщин при дворе....
Ы-ни фыркнула.
- Я не готова становиться из-за этого посмешищем. Кто теперь возьмет в жену эту.... не совсем женщину? - последнее она протянула с нескрываемым ехидством.
- Ну... тот, кто захочет пробиться поближе к трону, - многозначительно понизил голос Гань Хэ, - Глядя на тебя, уважаемая жена, я недоумеваю.
- Отчего же? - Ы-ни привычно стрельнула в мужа глазами исподлобья.
- От того, что у тебя, моя дорогая жена, намного больше ума и красоты, чем у этой глупой девчонки, начитавшейся старых военных трактатов, - улыбнулся Гань Хэ. Улыбался он редко и так, что улыбка на его лице всегда выглядела словно бы нарисованной.
- И нечего удивляться, - Ы-ни скривилась, - Мне и в голову никогда не приходило даже попытаться привлечь императора, хотя за время, что я служу Госпоже Хризантем, я видела его не меньше трех раз. И даже нашла довольно привлекательным мужчиной, - Ы-ни кокетливо улыбнулась, но тут же капризно надула губки, - Ни для кого не секрет его склонность к...э.... южному поветрию... Мальчики, которых поставляет ему Цао, после смерти его последнего фаворита, меняются по меньшей мере раз в луну!
- И тем не менее эта О-Лэи остается, - медленно протянул Гань Хэ. - Ты могла бы хотя бы подумать над этим...
- Занять место О-Лэи? - она подняла брови, задумчиво теребя в руках конец вышитого шелкового пояска, которому еще совсем недавно нашлось весьма неожиданное применение. Мысли об этом занимали ее сейчас куда больше.
- Разве тебе не наскучил господин Той? - вкрадчиво спросил Гань Хэ, - Разве тебе бы не хотелось однажды оказаться на месте этой выскочки, за правым плечом императора, и посмотреть, как господин Той ползет через зал к тебе на коленях?
- О, - лицо Ы-ни на мгновение стало задумчивым и мечтательным, она ярко представила себе такую картинку, - Это было бы забавно. Однако я не вижу способов совершить это...
- Тебе стоит всего лишь захотеть, моя дорогая, - голос Гань Хэ был мягче пуха, - Всего лишь захотеть....
***
Евнух Цао, наперсник императора, всегда знал, с какой стороны ждать беды. Это чутье было присуще ему с детства, когда они еще совсем мальчишками воровали сливы в саду наместника провинции. Именно Цао всегда угадывал, с какой стороны появится дворцовая стража, что не раз позволяло ему уходить невредимым, в то время как многим его друзьям приходилось, как говорится, " отведать бамбукового лекарства".
И сейчас тонкий, неуловимый запашок надвигающейся беды, витающий в воздухе, беспокоил его. Всегда в предчувствии этого Цао становился вялым и сонным, жаловался на одышку и всевозможные недуги, порождая новую волну слухов о том, что старик вот-вот преставится. Однако заплывшие жиром, узкие и острые, как бритва, глаза евнуха Цао продолжали следить за окружающим миром с терпеливостью кошки, подстерегающей мышь. В эти дни он, против обыкновения, проводил аудиенции с менее значимыми сановниками двора: Цао считал, что, подобно тому, как мелкие рыбешки позволяют акулам ориентироваться, такие встречи иногда могут оказываться весьма полезными.
Сегодня в списке лиц, которым была назначена аудиенция у всесильного " распорядителя внутренних покоев", появилось имя судьи Гань Хэ.
Надо сказать, с некоторых пор судья интересовал "почтенного дядюшку", - это был официальный титул наперсника малолетнего императора, и Цао предпочитал, чтобы к нему до сих пор так обращались ( что, если подумать, несло в себе глубокий смысл для тех, кто что-то понимает в дворцовых интригах). Цао некоторое время уже следил за его карьерой, и навел о судье осторожные справки. То, что он узнал, его заинтересовало: из Западных Лянов, рода среднего достатка и не честолюбивого, до сорока лет он, казалось, ничем особенно не отличался. До того момента, как судья Гань Хэ получил задание расследовать смерть стратега Фэня, столь взбудоражившую императорский двор три года назад и даже пошатнувшую позиции самого Цао, которого ( правда, негласно) обвиняли в опасных злонамерениях. Расследование, следует сказать, завершилось вполне обыкновенно, - невнятным и притянутым за уши приговором, парой показательных казней людей, скорее всего, вполне невинных. Судья, обзаведшийся в своих странствиях прелестной молодой женой, дочерью главы провинции Нижний Утун ( неплохая, хоть и ожидаемая партия, эти провинциалы всегда переоценивают ранг столичных чиновников), вернулся в столицу. Осведомители донесли Цао, что при очень странных обстоятельствах у судьи за день до его возвращения умерли одновременно мать и наложница. Это было необычно и не поддавалось объяснению, а такие факты не веривший в совпадения Цао всегда предпочитал хранить в памяти "на верхней полке". А потом начали происходить весьма удивительные вещи: менее чем за полгода судья стал любимцем бывшего главы Дома Приказов, проявил удивительную прыть и усердие в деле " зернового заговора" и правителя Лю, расследовании последствий засухи, заговоре "синих шапок" и иных делах, требовавших большой сноровки в добывании показаний у нескольких весьма несговорчивых заговорщиков. Судя опять же по донесениям осведомителей, с некоторых пор узники боялись судьи больше, чем прилюдного посажения на кол, что было весьма и весьма удивительно, учитывая, что человек он был не слишком выдающийся, и голыми руками мог задушить, верно, не более чем лягушку в дворцовом пруду. Тем не менее, успехи Дома приказов были замечены императором и Цао ( тогда он еще не слишком присматривался к судье, и это было простым одобрением). А потом уважаемый господин Дуо умер неожиданной и весьма прискорбной смертью - вывалился из лодки во время гуляний на реке в честь празднования Дней Поминовения, и его тела даже не нашли, не взирая на то, что стражники прочесали весь берег и опросили каждого завшивленного бродягу по обеим сторонам реки. Судьи, стоит заметить, в этой лодке не было, и его никак нельзя было в чем-либо заподозрить. Но это было вторым удивительным совпадением.
После того, как судья Гань Хэ возглавил Дом Приказов и стал во главе партии судей, внимание господина Цао к нему удвоилось. Впрочем, Цао предпочитал, чтобы судье не было об этом внимании известно, и пока полагал держать его на некотором расстоянии.
Но, однако, совсем недавно, Цао доложили о третьей странности, воистину поразительной, а именно о том, что жена почтенного Гань Хэ состоит в порочной связи с Первым Министром Господином Тоем, который являлся основным соперником Цао в борьбе за подходы к императорскому трону. Цао, хоть и был евнухом, а такие истинно мужские чувства, как ревность, со счетов не сбрасывал. Из данного факта вытекало, что судья Гань Хэ либо слеп и глуп ( а это как-то не вязалось с его предыдущими действиями), либо способен превзойти в хитрости величайших царедворцев древности, и даже самого Цао, добровольно прошедшего весьма мучительную процедуру " расставания с сокровенным", дабы проложить себе дорогу в Шафрановый Чертог.
Вынести свое суждение об этом следовало без промедления, и Цао, наконец, удовлетворил ходатайство судьи об аудиенции, более трех месяцев вежливо игнорировавшееся им по тысяче всевозможных причин.
Сейчас, когда молоденький смазливый евнух с испуганными глазами, низко согнувшись и распахнув двери с причудливыми позолоченными узорами в виде павлинов, объявил имя господина судьи, Цао принял самый что ни на есть равнодушный и болезненный вид.
Раньше он видел судью только мельком и теперь, встретившись с ним глазами, почувствовал, что интерес его резко возрос: ни у одного человека он не видел еще такого холодного, бесстрастного, почти нечеловеческого взгляда. Все сомнения в глупости судьи Гань Хэ растворились в одно мгновение.
" Этот человек далеко пойдет", - умение разбираться в людях всегда отличало " почтенного дядюшку".
Рассыпавшись в любезностях, судья после милостивого кивка уселся напротив господина Цао на услужливо предложенных ему шелковых подушках цвета мха и завел длинный, ни к чему не обязывающий разговор, как того требовали правила хорошего тона. Цао сделал вид, что задремал, позволяя судье говорить. Обычно через какое-то время его собеседники либо стыдливо умолкали, либо начинали злиться, и Цао таким образом получал прекрасную возможность ознакомиться с тем, как у них проявляются эти чувства. Лицо же Гань Хэ оставалось абсолютно непроницаемым. Он говорил явно заготовленную загодя речь своим скучным скрипучим тоном, каким судья зачитывает длинный список преступлений преступнику, которому уже вынесен приговор. Цао про себя поразился его выдержке.
Он с удивлением обнаружил, что в этой сценке он оказался в непривычной роли того, у кого первым закончилось терпение. По-совиному моргнув, он сделал вид, что очнулся, с глупым видом невпопад переспросив, и повернул разговор в интересующее его русло:
- Так о чем вы ходатайствуете у меня, многоуважаемый судья? Я, ничтожный, последнее время , случается, задремлю - увы, старость не самое лучшее время, отпущенное человеку, да будут к нами милостивы все Девять Великих Богов этого мира!
- Нет, нет, "почтенный дядюшка", - раскланялся Гань Хэ, - Признаться, я воспользовался поводом, - делом о подделке печатей, - для того, чтобы засвидетельствовать вам свое почтение. Однако то, что я хотел бы вам сообщить, дело совершенно другого свойства.
Всю показную вялость господина Цао как рукой сняло. " Поразительный человек, - подумал он, - который на первой же аудиенции осмеливается говорить настолько прямо."
- Вы, многоуважаемый судья, хотите сказать, что зря отнимали у меня время? - тем не менее, мягко поинтересовался он, утопив подбородок в складках шеи.
- Дело, о котором я хотел бы поговорить, чрезвычайно важно для вас, " почтенный дядюшка", - смиренно отвечал судья, - И, смею заверить, оно очень деликатного свойства.
Судья покосился на юного евнуха-служку. Цао, слегка улыбнувшись, кивнул. За тяжелыми занавесями сзади от него на таких аудиенциях всегда ждали воины с обнаженными мечами, - неподвижные, немые. Цао никогда не рисковал.
Дождавшись, когда служка выйдет, судья откашлялся и начал:
- Должен вам доложить, "почтенный дядюшка", что, если бы не моя забота о благе империи и о вас лично...
- К делу, - коротко обрезал Цао, чуть приоткрывая глаза. Ему уже давно надоело разыгрывать благостность.
- Да-да, - засуетился Гань Хэ, - Э-э, моя жена, надо сказать, находится в большой дружбе с Первым Министром господином Тоем... Конечно, это просто дружба, ничего непристойного, однако иногда они ведут довольно откровенные разговоры...
" Так. Этот человек ведет какую-то свою игру, - подумал Цао, - Надо удвоить свое внимание".
- Некоторые из этих разговоров, которые жена передала мне, как мужу и господину, вызвали мою обеспокоенность, и я осмелился...
Цао поднял брови.
- Э-э, в некоторых высказываниях господин Той позволял себе.... Нелицеприятные высказывания о вас, "почтенный дядюшка", - заторопился Гань Хэ.
" Кто бы сомневался" - подумал Цао, - " Одно только удивительно: место и время для таких откровений."
- Особенно меня обеспокоило, что господин Той с помощью своей племянницы...эээ...планирует отстранить вас, - последнее Гань Хэ выдавил придушенно, словно сам ужасался своих слов.
- И господин Той поделился такими мыслями с вашей женой? - Цао не смог удержать недоверчивой нотки.
- Они очень близкие друзья, - многозначительно сказал судья.
- Хорошо. Я понял, - холодно процедил Цао. В его голове прокручивались вероятности: судья лжет с какой-то своей целью, судья не лжет, господин Той затевает какую-то интригу с целью вынудить его, Цао, действовать, и использует этих людей... - Твоя информация вызвала мою озабоченность. И благодарность. Чего ты хочешь?
- Ничего, " почтенный дядюшка" - широко, ненатурально улыбнулся Гань Хэ и Цао отчего-то почувствовал страх, чего давно с ним не случалось, - Я всего лишь хотел оказаться вам полезным...
- Тогда иди, - равнодушно махнул Цао.
На самом деле, он вовсе не был равнодушным. Когда судья покинул его, он долго размышлял, пощипывая подбородок, что служило у него признаком глубокой озабоченности. Потом вызвал одного из своих лучших лазутчиков и приказал установить за судьей круглосуточное наблюдение.
А потом, еще подумав, вызвал старичка-архивариуса и приказал ему принести все пылившиеся годами в императорской библиотеке свитки с когда-либо существовавшими планами дворца.
***
Покинув покои " почтенного дядюшки", судья , однако не направил свои стопы к дому, а , выехав за ворота Девятого Чертога, углубился в лабиринт узких улочек столицы. Темнело. Соглядатай Цао, незаметно следовавший за паланкином, не удивился, увидев, что носилки достойного господина остановились у дверей " Дома Цветущей сливы" и судья вышел.
Выждав немного и воспользовавшись этим моментом, чтобы перекусить припасенным за пазухой рисовым колобком, лазутчик постучал в ту же дверь, молча сунул что-то в приоткрытую щелку, и дверь тут же широко распахнулась. Привратник знал, с кем имеет дело, и что ему нужно. Не тратя лишних слов, он провел пришельца по узкому темному коридорчику, вывел на лестницу, приоткрыл потайную панель и толкнул в темноту.
Тот постоял, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте, и бесшумно двинулся вдоль пыльной обрешетки внутренних стен, затянутых паутиной. Сквозь незаметные снаружи щели в потайной ход сочился свет зажженных ламп, доносились шаги слуг и шуршание одежд обитательниц Дома, спещащих к своим клиентам. Где-то играли на цитре.
Ему доводилось бывать здесь не раз. Привратник назвал ему Алый покой, который в его памяти отпечатался как " направо-направо-налево-вверх". И память не подвела его, когда полоски света сквозь щели в стенах в темноте стали красными. Он остановился и приоткрыл " глазок", замаскированный, как он знал, одним из бронзовых цветков, украшавших панели.
Господин Гань Хэ сидел немного слева, у небольшой жаровни. В обитой алым шелком компате его остроносое бледное лицо казалось каким-то особенно серым и землистым, до зелени. Поднос с явствами и напитками, принесенный прислужницами, стоял нетронутым перед ним. Рядом с почтенным судьей, - о диво! - нервно ерзал на подушках пухлый торговец из Квартала Ювелиров( лазутчик знал его, как-то ему довелось отслеживать судьбу одной весьма ценной нефритовой шкатулочки). Какой-то человек в одежде цветов Яншао сидел спиной - ему была видна только обтянутая кожей спина, и бритый затылок . Прислоняясь к стене, за присутствующими сверху вниз наблюдал долговязый секретарь господина Гань Хэ, до того неподвижный, что его можно было принять за раскрашенную статую.
Странная компания, что сказать.Лазутчик довольно зажмурился. Даже если все они просто собрались поразвлечься, ему будет о чем доложить своему весьма придирчивому начальнику. Он мысленно принялся составлять доклад - так лучше запоминались подробности. Окна павильона, обычно настежь распахнутые в сад, на этот раз были глухо зашторены, хотя в комнате было тепло, даже душно. По согласованному, сосредоточенному молчанию собравшихся можно было предположить, что они что-то или кого-то ждут.
Наконец, судья нарушил молчание:
- Он у тебя? - спросил он торговца своим скучным скрипучим голосом.
Торговец угодливо закивал, закопался в складках своего одеяния и выташил маленький бархатный мешочек. Лазутчик изогнул шаю, чтобы видеть, что он вытряхивает на протянутую ладонь судьи. Сверкнули разноцветные блики, и лазутчик узнал камень: это был огненный опал, из тех, что добывают на границе Ургаха и северных степей. Только камни оттуда имеют этот яркий, насыщенный, преливчатый блеск, словно внутри горит разноцветное пламя. Камень сверкнул и молниеносно исчез в рукаве судьи.
- Ссколько еще есть?
" Ага. Судья интересуется камешками. А раз тайно - значит, взятки берет. Надо доложить." - удовлетворенно подумал лазутчик. Огненные опалы - товар дорогой и редкий, за них ургаши всегда дерут втридорога.
- Шессть.
- Так мало? Мне нужно большше! Мои запасы иссякают!- раздраженно бросил судья.
" Ого! Должно быть, судья действует с размахом!"
- Приходится быть очень оссторожными, чтобы не вызвать подозрений, - с нажимом сказал торговец, - Я ужже ссскупил вссе, что ессть в сстолице. Теперь придетссся ждать, когда из Шшамдо привезут новую партию.
- Мне нужно большше, - повторил судья. Рабская покорность торговца даже несколько удивила лазутчика. Впрочем, его наметанный глаз теперь отмечал все больше странного. Что-то было неестественное в этом разговоре. То ли интонации, то ли позы. То ли то, как оба одинаково произносили шипящие, - с каким-то странным завораживающим присвистом. Да, в них обоих есть что-то одинаковое. И одинаково чуждое остальным.
- Опассность куда ближе, - лазутчик даже слегка вздрогнул, когда раздался третий голос. Говоривший повернулся, и лазутчик увидел загрубевшее лицо военного и шрам, рассекавший щеку. По знакам отличия и выправке можно было предположить, что этот человек по меньшей мере начальник охраны дома Яншао. Что у них за дела?
- Опассноссть - женщина, - с тем же завораживающим присвистом тянул свое военный, - Надо от нее избавитьссся.
- Предоставь мне решшать! - узкие глаза судьи Гань Хэ расширились, и в них мелькнуло что-то, от чего человеку за стеной вдруг захотелось бежать сломя голову. - Женщщина обладает ссилой. Мы не можем позволить, чтобы она и ее сссила попали в руки врагов. Как говорят люди, друзей надо держать близко, а врагов - еще ближе. Ей нельзя причинять вред, это может быть опасссно. Нам удаетсся управлять женщщиной.
После этого в комнате воцарилась долгая тишина. Находящиеся в комнате слегка раскачивались в одинаковом завораживающием ритме.
- Это опассно. Но это же может ссстать могучим оружием, - продолжил Гань Хэ, - Человекообразное подвержено ссссвоим глупым желаниям и не подозревает о ссссвоей ссссиле. Нужно только направлять эти желания.
В это время в коридоре загрохотали сапоги, донеслась неразборчивая ругань, и на пороге возникли двое изрядно подвыпивших мужчин. Точнее мужчина и юноша, полувисевший на нем. Лазутчик господина Цао моментально узнал в младшем сына военного министра Жэнь Гуя. Говорили, что его сын большой повеса.
- Ч-что за сборище! - пьяно икнув, расхохотался тот. Его лицо кривилось, словно он пытался удержать неудержимо расплывающуюся улыбку. Секретарь судьи скоренько закрыл за ними дверь.
Судья неуловимым движением поднялся с пола и пошел к нему. Мужчина, неприятно оскалившись, отступил с дороги.
- Рад приветствовать сына многоуважаемого Жэнь Гуя в нашем скромном пристанище...
Он даже не закончил фразы, когда его руки, потеряв всякую форму, вдруг выпрыгнули из рукавов и, превратившись в щупальца, намертво сомкнулись на горле юнца, превратив изумленный возглас в хрип. В следующее мгновение судья подтащил к себе ближе обездвиженную жертву, и...
Лазутчик считал, чтовидел много на своем веку. Повидал он и казни. Но то, на что ему довелось сейчас смотреть, заставило его непристойно обмочить собственные штаны. Тело юноши будто начало сдуваться, на глазах превращаясь в какую-то жуткую, сморщенную тряпку. Глаза высохли, и даже кости черепа под сморщенной кожей начали рассыпаться, словно прогнившая труха. Одновременно с этим ужасным зрелищем воздух рядом начал сгущаться. Огромный белесый пузырь с противным шлепком отвалился от еще дергающегося тела, понемногу обретая форму. Смотреть, как на месте белесого шара, словно из мягкой глины, появляется заново лицо сына министра, было невыносимо. Он бы закричал, если бы горло намертво не сдавило спазмом.
Голый двойник встал. Трансформация еще не завершилась, и под кожей его словно бы перекатывались волны или ползали какие-то огромные жуки, лицо то оплывало, то появлялось снова. Судья отпустил осыпающееся в ворохе одежд тело, подошел к нему и.....поцеловал.
Человека за стеной едва не вырвало, и какое-то время он был занят только тем, чтобы удержать позывы бунтующего желудка, привалясь к стене и судорожно глотая воздух.
Когда он снова смог заставить себя прильнуть глазами к глазку, сын министра уже оделся и брезгливыми движениями отряхивал блестящий шелк. У его ног лежала куча серого песка.
Судья снова сидел на своем месте, слегка раскачиваясь.
Потом вдруг его уши задвигались, и он улыбнулся. Ласково, как улыбаются новорожденным.
- Он твой, - сказал судья и вытянул руку в сторону панели.
***
- Мои военачальники рапортуют о новой победе, - задумчиво проговорил Шуань-Ю, император.
Они медленно скользили по остывающей воде искусственного озера в обширном императорском саду. От воды поднимался густой, липкий туман, и О-Лэи было нестерпимо холодно в своей легкой шелковой рубашке.
- Да. - она опустила руку в воду и молча наблюдала, как пальцы бороздят гладкую поверхность.
- Не пытайся меня обмануть, О-Эхэй, - засмеялся император, - Я же знаю, что ты считаешь эту войну бессмысленной.
Они уже довольно долго вели разговор ни о чем на этой слегка затянувшейся прогулке, и О-Лэи чувствовала, как чувствовала всегда, что император чего-то хочет от нее.
- Да.
- Но я уже сотню раз объяснял, зачем это нужно, - немного нетерпеливо сказал император. В его голосе появились нотки человека, объясняющего что-то в сто первый раз, - Ни одно государство не может позволить себе содержать бездействующую армию. Если войны нет, ее надо придумать. И потом, это еще один повод стягивать войска в Восточной Гхор, держа их в непосредственной близости от нашей истинной цели - Ургаха.
- Я знаю, что это верная стратегия, - неохотно ответила О-Лэи, - Однако это война для отвода глаз, а не для победы. Я не знаю, что значит победа в такой войне.
- Я тоже, - неожиданно вздохнул император, - Мне доложили, что варвары разбиты и рассеяны. Мне приходится верить, что это так.
- Есть такое старое изречение, - медленно сказала О-Лэи, - " Все вещи рождаются в бытии. А бытие рождается из небытия. Таким образом, сотворив нечто из небытия, можно сделать его реальным".
- О чем ты ? - с любопытством спросил император.
- Мне кажется, это очень верно. Многие события рождаются из предположений о том, что должно произойти. Многие войны, многие победы, многие поражения. Однако невозможно знать, случилось бы то, что ожидалось в момент принятия решений, - О-Лэи все еще не поднимала на него глаз.
- Иногда ты бываешь слишком уж запутанной, - она сразу уловила в его голосе нотку раздражения, - Нам пора вернуться, пока мы оба не замерзли.
О-Лэи покорно кивнула. Ей не нравился этот разговор.
По небрежному жесту императора позолоченная лодка начала плавно разворачиваться назад, к цепочке огоньков Нижнего сада. Отсюда почтительно ожидавшая у причала толпа придворных казалась одним размытым разноцветным пятном в полутьме.
- Весь мир будет моим, - неожиданно добавил император, - Все народы склонятся перед куаньлинами и мое имя останется в памяти на вечные времена!, - краем глаза она увидела, как император горделиво вскидывает голову, края его ноздрей раздуваются.
Она предпочла бы промолчать. Слишком долго ей пришлось наблюдать, как придворные льстецы после победоносной Южной войны играют на тщеславии императора.
- Ты мне не веришь? - его голос чуть взлетел на последней ноте, и О-Лэи поторопилась ответить:
- Это несомненно будет так, мой господин.
- Ты становишься пресной, как твой дядя! - скривил губы Шуань-Ю.
" Это участь всех льстецов," - грустно подумала О-Лэи. Последнее время, - особенно с тех пор, как их мнения по этому поводу разошлись, она чувствовала, как интерес императора к ней стремительно угасает. Будь О-Лэи хотя бы чуть-чуть расчетливой, ей бы не составило труда вернуть императору то, чего он, несомненно, ждал от нее. Но она по-настоящему любит его. А любящий - беззащитен.
По мере того, как приближался берег, Шуань-Ю постукивал пальцами по резному подлокотнику все более нервно. О-Лэи знала, что он злится на нее. Последнее время он злится на нее все чаще, а она ничего не может с собой поделать. Есть два типа лжи - ложь слова и ложь души. Он требовал от нее этого последнего.
Лодка не успела ткнуться о берег, как император уже вышел на мощеный красноватым, потрескавшимся старым мрамором пол.
- Ло Фу! - не оборачиваясь, император с преувеличенным радушием шел навстречу своему последнему фавориту, который совсем недавно был безжалостно брошен здесь, на причале, дожидаться своего господина, изнывая от ревности. Теперь лицо Ло Фу, - шестнадцатилетнего сына недавно убитого варварами табэя из Восточной Гхор, - сияло от радости, словно озаренное солнцем.
- Мой господин! Я рад вашему возвращению! - он дрожащей рукой почтительно поцеловал протянутую ему монаршью руку.
О-Лэи знала, что эта сцена разыграна для нее, это ее наказание за молчаливый бунт. Ей отчаянно хотелось плакать.
- Мы скучали по тебе, - ласково сказал император, - Последнее время О-Эхэй не может сказать нам ничего по-настоящему интересного.
Императорское "мы" всегда появлялось в речи Шуань-Ю, когда он хотел подчеркнуть пропасть, отделявшую его от остальных. Она давно, очень давно не слышала его, когда император говорил с ней. Или о ней.
О-Лэи кожей почувствовала, как в ее несчастное, напряженное лицо впились десятки равнодушных, злорадных глаз.
- Сегодня эта темная осенняя вода нагнала на нас тоску, - голос Шуань-Ю вонзался в нее, как раскаленный прут, - Мы хотели бы развеяться за игрой в шашки хэ.
Что-то внутри нее встрепенулось : император всегда любил играть именно с ней, быть может, за игрой она сумеет смягчить его, что-то исправить... О-Лэи подняла на императора глаза.
- Ло Фу! Отныне мы оказываем тебе честь играть с нами.
Шуань-Ю улыбнулся ей холодной, мстительной улыбкой, развернулся и ушел, небрежно подав длинные рукава своего золотого императорского одеяния поспешно подскочившим придворным. Людские спины, обтянутые цветастыми узорчатыми шелками, сомкнулись у нее перед глазами, окружая Господина Шафрана и стараясь хотя бы малейшим жестом обратить на себя его внимание.
А она - она осталась одна на причале. Уходя, - или ей почудилось, - что старый жирный евнух Цао улыбнулся ей своей змеиной полуулыбочкой?
Внутри стремительно нарастало сосущее ощущение ужаса, словно она падает и падает в темный бездонный колодец. О-Лэи достаточно пробыла рядом с императором, чтобы знать, что означает такая вот показная немилость с его стороны. Она не просто наскучила императору - она вызвала монарший гнев, а Шуань-Ю последнее время становился все более и более сварливым и мстительным.
Медленно, словно древняя старуха, О-Лэи начала подниматься по широкой лестнице под бесстрастными взглядами дворцовых стражей. Ну вот и все. Конец этому почти трехлетнему полублаженству-полупытке. Одна маленькая возможность покривить душой, солгать чуть более тонко, чуть более искренне, - и всего этого бы сейчас не было. Шуань-Ю бы знал, что она делает это - и позволил бы этому случиться, как это происходило последнее время. Сейчас она бы прошла рядом с ним в Нефритовый зал, чувствуя, как всегда, его руку на своем плече, переставляла бы на доске прохладные нефритовые фигурки, а император бы рассмеялся ее шутке... А ведь было время, когда ему нравилась именно ее искренность.
О-Лэи, не удержавшись, всхлипнула, и почти побежала к своей комнате, которая, - все еще, но теперь уже ненадолго! - располагалась по соседству с покоями Шафранового Господина. Попадающиеся ей навстречу люди недоуменно и любопытно смотрели ей вслед, - скоро, совсем скоро они станут делать вид, что не замечают ее вовсе!
Когда темные полированные двери ее спальни закрылись за ее спиной, О-Лэи бессильно привалилась к ним. В горле что-то хрипло клокотало, но слезы, только что подступавшие к глазам, ушли бесследно, оставив в груди сухую, саднящую боль.
Она знала, что любить Шуань-Ю - чистое безумие. И все-таки сделала это.
Она снова вспомнила свой детский, совсем иной страх, лезущие в нос и глаза с непривычки концы обрезанных волос, и свои шаги по хрустальному полу Зала Приемов, - над ленивыми равнодушными рыбинами, плавающими прямо под ногами. Свою неожиданную выходку, одобрение в красивых карих глазах императора. Длинные холеные пальцы на своем плече. Разъяренный взгляд бывшего фаворита - Рри, - и опьяняющее, наполняющее все тело легкостью чувство победы.
О-Лэи содрогнулась. " Почти три года, " - прошептала она еле слышно сама себе, - " Никто из его фаворитов не продержался так долго."
Теперь ей лучше всего принести обет милостивой богине Иань. Тогда, может быть, ее мать не потеряет свое положение при дворе императрицы-матери, хотя шансов на это, если подумать, немного. Нанесет это удар и по позициям дяди - господин Той значительно упрочил свое положение с тех пор, как она стала приближенной к Господину Шафрана.
Остальное довершат завистники - те, кто все это время ненавидящим взглядом буравил ей спину. Теперь эта ненависть, словно змея, проснется от долгой спячки и вонзит в нее свои ядовитые зубы.
О-Лэи почувствовала, что ей не хватает воздуха. Она распахнула настежь обе створки окна, и вместе с прохладным осенним ветром в комнату ворвался запах речной воды и далекие крики лодочников. В Шафрановом Чертоге был лучший вид на реку, и из своей спальни она могла видеть далеко-далеко, - темную маслянистую поверхность реки, белые барашки волн внизу, где они трутся о шершавую поверхность нижних этажей дворца, серую шуршащую, полную теней стену плавней на другом берегу, огоньки на воде и по берегам, плавной дугой уходившие за горизонт, - туда, где Великая Хэ приносит свои ржавые мутные воды к морю. Она, О-Лэи, никогда не была там, - только читала старые военные хроники о завоеваниях и древних битвах среди бескрайних москитных болот, которые затем осушали, чтобы превратить в благодатные поля, о строительстве морской крепости и двухпалубных пузатых кораблей - начала будущего могущества куаньлинов в южных морях. Если бы она, О-Лэи, была птицей, она могла бы долететь до устья всего за пять дней - столько, по рассказам, требуется почтовому голубю, чтобы преодолеть это расстояние.
Простые мысли принесли облегчение. О-Лэи, глубоко вдохнув, попыталась представить, как бы она сейчас, оставив за спиной все, все, все! - раскинула руки и полетела далеко-далеко, свободная и легкая, чувствуя только ветер, бьющий в лицо...
Она услышала движение за спиной, но не успела обернуться, когда какая-то неясная темная фигура метнулась к ней, зажала рот, захлебнувшийся криком, и одним движением перекинула через низенький широкий подоконник. Костяшками пальцев ударив женщину в висок, убийца скинул обмякшее тело вниз и, дождавшись глухого всплеска, осторожно вышел так же, как вошел, - через потайной ход, который, кроме него, был известен еще только самому Распорядителю Внутренних Покоев - светлейшему и наимудрейшему Дядюшке Цао.
Глава 3. Угэрчи
Илуге сквозь кольчугу раздраженно мял свою левую руку. Иногда она принималась ныть чужой, противной, ноющей болью, и холод, распространявшийся от нее по всему телу, невозможно быть ничем изгнать - даже снадобья Онхотоя не помогали. Впрочем, ему грех жаловаться - из тех двенадцати, кто вместе с ним имел безрассудство поучаствовать в Тэнгэрин Утха - Небесном испытании, - четверо умерли там же, на месте, а еще двое впоследствии сошли с ума.
После битвы у Трех Сестер, беспощадной и практически ничего не решившей, куаньлины отошли, однако Илуге не сомневался, что в горных крепостях у Трех Сестер оставлен внушительный гарнизон. И что весной они вернутся - с новыми силами, с новыми орудиями. Степняки тоже, согласно заведенному испокон веков порядку, собрались было зимовать по домам, однако Илуге предложил вначале отпраздновать совместно победу на землях джунгаров, что с охотой было воспринято всеми, кроме хана джунгаров, Чиркена. Который, пожалуй, в самом скором времени выскажет ему, Илуге, свое недовольство. Однако в военное время власть угэрчи такова, что с ней приходится считаться даже ханам, а уж прослыть негостеприимным у степняков - большое оскорбление!
Илуге, следует сказать, на это и рассчитывал. Главное - дождаться встречи с Чиркеном, а там он, да помогут ему духи предков, сумеет все объяснить.
Его походная юрта была маленькой и низковатой для него и он не мог, как ему нравилось, мерить ее шагами взад-вперед, что обычно успокаивало и позволяло спокойно и взвешенно все обдумать. Здесь же Илуге через два шага упирался носом в закопченную обрешетку и, казалось, вот-вот выглянет из дымового отверстия наружу! Тоже мне - юрта, достойная великого вождя!
Илуге привычно подавил гнев и опустился на пятки. Налил себе из пузатого бронзового чайничка отвара листьев чжан, - свое недавнее увлечение, - и поморщился, так как напиток уже остыл. Отхлебнул, подержал чуть горчащую жидкость во рту, проглотил.
Пока у него есть только смутная идея. Прежде, чем он выскажет ее на грядущем совете вождей, который он назначил, каждое слово, каждый довод должен быть отточен, словно хороший клинок перед боем. С некоторых пор Илуге начал понимать, что слова - такое же оружие для вождя, как и меч - для воина.
- Угэрчи! - дверной войлок откинулся, впустив в юрту поток свежего морозного воздуха и мелких танцующих снежинок. Илуге кивнул, приглашая топтавшихся у входа людей войти. Показалась курчавая голова Тургха, следом за ним, довольно сильно пригнувшись, в юрту ввалился Чонраг. Эти двое, против всякого обыкновения, стали закадычными друзьями, немало удивляя этим и самого Илуге, и многих воинов из обоих племен, к которым они принадлежали.
Глядя, как они усаживаются, Илуге подумал, что, возможно, разгадка кроется в том, что оба - и косх, и джунгар, - слыли у своих недотепами. Именно это в свое время прибило их к Илуге в ту пору, когда он еще был всего лишь странным мальчишкой. И именно доверие угэрчи позволило каждому из них подняться над сложившимся о них, жестком, как сухая кожа, мнением своих племен.
Оба невероятно гордились своей приближенностью к угэрчи, и Тургха с его неуемным хвастовством частенько приходилось осаждать, но именно они преподали Илуге один из первых уроков умения быть вождем: чтобы сделать людей по-настоящему верными, следует в каждом из них найти какое-либо полезное качество и найти ему применение. Тургх, к примеру, обнаружил поразительную способность выучивать чужие языки, и передразнивать манеру речи и поведения, а потому становился незаменим для тайных вылазок в земли куаньлинов. Сведения, принесенные им, позволили Илуге многое узнать об устройстве империи своих извечных врагов, а также о их планах. Пожалуй, Тургху из-за его болтливости не стоило доверять каких-либо особенных тайн, однако лазутчик из него получился превосходный. Чонраг всегда слыл среди джунгаров медлительным и туповатым. Однако в бою его сила и цепкость снискали ему хорошую славу. Но последние его способности оказались неожиданными даже для Илуге - Чонраг просто не отходил от захваченных степняками в битве у Трех Сестер куаньлинских орудий, которые нанесли им столь серьезный урон. Смешно сложив губы, Чонраг ощупывал и измерял, откручивал и подгонял деревянные и бронзовые детали. В отличие от многих, видевших, как их друзья и соплеменники превращаются в кровавые ошметки и потому яростно желавших сжечь или сломать демонские орудия, Чонграг испытывал перед ними какое-то детское восхищение. Поэтому, когда Илуге назначил его смотрителем за захваченными хуа пао, - так они назывались на языке куаньлинов, - в глазах Чонрага он, Илуге, сравнялся ,верно, с самим Аргуном.
- Да пребудет с тобой благословение Ыыха, - по косхской привычке сказал Тургх, важно усаживаясь. Ему очень хотелось выглядеть солидным и серьезным, как это часто бывает с такими людьми, и иногда в своем подражании он выглядел уморительно. Сейчас, например, Тургх точно копировал манеру Хорага, - богатого скотовода, бывшего когда-то - века назад! - хозяином Илуге.
Чонрагу в любой юрте всегда не хватало пространства, до того он казался неловким. Стремясь занимать как можно меньше места, он сел с самого края войлочного ковра, подвернул ноги и немедленно опрокинул чайник. Жидкость весьма неприглядно залила ему штаны, отчего парень тут же покраснел и принялся невнятно и многословно извиняться.
- Есть новости? - коротко спросил Илуге. У него вообще редко случались приступы общительности, а сейчас, после победы, скорее, похожей на поражение, и вдобавок ссоры с Янирой, которую он в гневе отослал из ставки, ему вовсе не хотелось никого видеть.
- Есть, - важно ответил Тургх, - Вначале не хотели тебя беспокоить, пошли к твоему кровнику Баргузену, однако очень уж высоко взлетел Баргузен, даже на порог не пустил, - в голосе Тургха явственно прорезалась обида.
Илуге вздохнул. Эти двое не ладили. Тургх, по своей привычке болтать, никак не мог удержать язык, когда вспоминал, что и Баргузену довелось ходить с рабским ошейником, о чем Баргузен в последнее время изо всех сил старался не упоминать. Помимо всего прочего, когда Илуге с Баргузеном были рабами, Тургх, хоть и не пользовался у косхов большим уважением, а был все же свободным.
- Ладно. Говорите, - махнул рукой Илуге. Кольчуга звякнула, и он поспешно опустил руку на колено. С тех пор, как, нечаянно коснувшись его, погибла Нарьяна, Илуге даже в кольчужной защите старался не делать лишних движений в присутствии друзей.
Чонраг с восхищением проследил за его жестом. За два последних года то, что было несчастьем и напоминанием для Илуге, для его окружения превратилось в легенду. Это Илуге тоже раздражало.
- Мои лазутчики у куаньлинов, - все четверо, - остались живы, - начал Тургх. Это было хорошей новостью, и Илуге почувствовал облегчение. Прошлой весной он поручил Тургху самому найти и подобрать этих людей и, к его удивлению, Тургх выбрал тех, кто хорошо умел держать язык за зубами, и обладал той же способностью к перевоплощениям.
- Сегодня я получил от одного из них известие, - продолжал Тургх, - Куаньлины считают, что победа на их стороне, и их военачальники составили победные донесения.
" Неудивительно" - кисло подумал Илуге, а вслух сказал, - Это хорошо. После поражения империя присылает новых воинов, а после победы оставляет все как есть.
- Именно, - расплылся в улыбке Тургх, - Именно об этом говорят у куаньлинских шатров.
- Что еще?
- На зимовку войско отойдет в Восточную Гхор. Снова в Шамдо. Воины ворчат, говорят, что там после прошлой осады ничего не осталось. Однако правитель Западной Гхор не поладил с командующим войском, и направил свое донесение, где жалуется на плохое обращение с населением. И чиновники империи распорядились так, к общему неудовольствию.
Шамдо. Илуге почувствовал в груди сосущую боль. Осада Шамдо, - крупного города, столицы Восточной Гхор, была его ошибкой. Крупной ошибкой.
Тогда он был ослеплен своей яростью и неожиданно свалившейся на него властью угэрчи. И, - что говорить, - его план тогда пришелся многим по вкусу.
Два года назад, после весенней атаки объединенного войска ургашей и куаньлинов, к которой они оказались постыдно не готовы, племя баяутов оказалось полностью стерто с лица земли. Внезапно. Беспощадно.
А Илуге с войском в это время ждал врагов на перевале Косэчу. Десять рук воинов - пять тысяч, - оставленные им для защиты, почти полностью полегли в неравном бою с двадцатитысячным войском куаньлинов и их новым, невиданным доселе оружием, выплевывашим навстречу врагу огненную смерть. Как и предсказывали вожди и шаманы ( а он, Илуге, тогда посчитал, что до этого еще далеко!), оба хищника - куаньлины и ургаши, - объединились против них, и теперь необходимость защищать одновременно все четыре перевала, по которым могли попасть на их земли враги, не считая десятка менее проходимых троп, могла свести с ума.
То было тяжелое время для Илуге. Тогда достаточно громко звучали голоса, обвиняющие его в неумелом командовании. И в них была изрядная доля правды, как он теперь нехотя признавался себе.
Летом с плоскогорья Танг напали ургаши, однако здесь степнякам удалось отбиться, - сработала система костров и флажков, предупреждающая об опасности. Осень и весна прошли в мелких стычках, шедших с переменным успехом.
Именно поздней весной этого года, когда степи стали красными от диких маков, Илуге отдал приказ напасть на Восточную Гхор - впервые за более чем сто зим нанести удар первыми. Это казалось хорошим планом - перенести боевые действия на земли куаньлинов и заставить их нести бремя разоренной земли. Поначалу все шло хорошо, - степняки сумели собрать двадцатитысячное войско, которое не уступало куаньлинам силой, и, словно разрушительный тайфун, пронеслись по плодородным долинам юга. Они удивительно легко разбили куаньлинское войско, не ожидавшее нападения, взяли богатую добычу, и вплотную подошли к Шамдо.
И тогда Илуге понял, как ошибался. Ему довелось побывать бывать в Ургахе, видеть его неприступные дворцы и дома во много этажей, казавшиеся ему диковинными пещерами. Однако ни он, ни его вожди не ожидали увидеть то, что увидели: три ряда толстых крепостных стен высотой в пять корпусов, окружавших Шамдо. И двенадцать тысяч опытных куаньлинских воинов, оставшихся в живых после битвы на равнине, - за его стенами.
Позже он говорил себе, что они напоминали лису, сунувшую голову в узкий кувшин и схватившую кость, которую теперь и никак не достать, и разжать челюсти жалко. Вопреки очевидному, вопреки здравому смыслу, степняки обложили Шамдо осадой. Хотя совершенно не умели вести подобные войны: их стихией был открытый бой в степях, их преимуществом - сила и скорость передвижения. Упорно и бессмысленно они раз за разом штурмовали неприступные стены, с которых на них стреляли хуа пао, лилось кипящее масло, сыпались камни. Почти сравняв с куаньлинами счет по потерям и потеряв три месяца, Илуге принял нелегкое решение отступить.
Недавняя битва у Трех Сестер была невыгодна куаньлинам, однако их начальники не могли оставить без внимания, пусть и неудавшееся, нападение на Срединную Империю. Кроме того, император прислал пополнение, и войско куаньлинов практически восстановило свои потери. Однако на этот раз Илуге ждал их, и его целью было захватить хуа пао - диковинное орудие, несущее ужас врагам.
- Что у тебя? - он повернулся к Чонрагу.
- Это колдовство, натуральное колдовство! - восторженно воскликнул увалень, - . Эти машины предназначены всего лишь для того, чтобы далеко кидать снаряды. Снаряды-то сами не очень большие и с виду совсем безобидные. Но внутри железного шара - металлические шарики с шипами и черный порошок. А наружу торчит просмоленная пеньковая веревка. Поджигаешь веревку, кидаешь - бац! - Чонраг хлопнул себя кулаком по колену, широко улыбаясь.
- Это ты сам догадался? - подозрительно спросил он.
- Э-э-э... не совсем, - признался Чонраг, - Наши успели отловить двух куаньлинов, что были при хуа пао. Один, правда, отказался говорить, даже меча не испугался. Пришлось убить. Второго я поставил у телеги, и сказал, что сейчас буду пробовать. Либо я загорюсь, либо он. Заговорил, еще как!
- Ну и... получилось? - строго спросил Илуге.
- А как же! Вдребезги разнес две телеги. Правда, на одной забыли снять груз... - Чонраг виновато почесал затылок.
- Никого не убил? - дождавшись не без тревоги, когда Чонраг кивнет, Илуге кивнул в ответ, - И ладно.
- У меня с этими хуа пао связано много надежд. А сможем ли мы изготовить такие же. Много?
Чонраг задумался.
- Самое трудное - это секрет порошка. Куаньлин клянется, что не знает. Он так трясется, что я ему верю. А сами машины...Если Ягут сможет выковать металлические части, то отчего же не смочь? - помедлив, сказал он, - Я тут разобрал одну. Вот соберу обратно, проверю, хорошо ли собрал - и за дело!
Разбирать хуа пао Илуге Чонрагу запретил под страхом смерти. Ну что с него взять? Вечно никто не выполняет его приказов!
- Если не соберешь обратно - натяну твою шкуру на барабан, - как можно более сурово сказал он, на что Чонраг только шире ухмыльнулся.
- Я вот тут подумал, угэрчи - торопливо сказал он, видя, что Илуге собирается сказать что-то еще более резкое, - Если даже такие взрывающиеся шары сделать не сможем - можно и просто камнями стрелять. Главное - побольше машины построить. Тургх говорит, у них такие камнеметы тоже есть, только они их далеко с собой не таскают, тяжелые больно. Однако, если усилить детали, эта штука вполне сможет стрелять камнями. И крушить камень! Ну, а порошок... Я тут отсыпал немного, да и поджег. Как горит, а ? Брови себе спалил начисто! Он серой пахнет, порошок. И уголь там, кажется, тоже есть. Может, кхонгам показать, они рудознатцы, глядишь, секрет и разгадают....
Взгляд Илуге впился в лицо Чонрага.
- Если бы разгадать этот секрет - ни одни стены не выстоят!...
- Я попробую, - скромно сказал Чонраг.
Злость Илуге как рукой сняло. Растворилось и недавнее грызущее его раздражение, боль и вина.
- Ну смотри, - размеренно сказал он, но оба уже уловили изменение его тона и разулыбались во весь рот, - Ты знаешь, я хвастунам велю вырывать их болтливые языки.
Тургх в притворном ужасе зажал руками рот.
- Никогда больше, клянусь духами предков! - пробубнил он, не отрывая рук, и кладя частые мелкие поклоны, как это часто делали приходящие к Хорагу бедные скотоводы.
Угол рта Илуге дернула сдерживаемая ухмылка.
- Убирайтесь! - и, портя все, он расхохотался.
- Вот видишь, - все-таки засмеялся! Ты проспорил! - с торжественной миной провозгласил Тургх, выходя из юрты, и Илуге услышал, как он повалил Чонрага в снег, - Теперь плати!
***
Месяц шаракшат, месяц женщин, доживал свои последние дни. После морозов, ударивших в ночь после битвы у Трех Сестер, пришла оттепель, снег почти весь сошел и степь выглядела теперь, как недолинявшая белка: клочьями торчала сухая рыжая трава вперемешку с серыми пучками оголившегося кустарника, рыжими и серыми каменными боками сопок.
Детвора и собаки наслаждались неожиданным теплом. Да еще такое событие - все войско степей пришло в кочевья джунгаров и было пропущено через Уйгуль - границу земель. Правда, Чиркен выделил не самые лучшие пастбища, обычно снега в этой долинке на границе с уварами бывали глубоковаты, однако оттепель сделала свое: корму коням было в достатке.
Вожди недоумевали и осаждали Илуге. Еще ни один не осмелился откочевать в родные угодья, но разговоров и раздраженного фырканья хватало, и Илуге понимал: он должен убедить всех, что затевается что-то действительно необыкновенное. Сейчас наступал аргун - месяц, посвященный богу войны Аргуну, в который обычай запрещал племенам степи вести войны друг с другом. Каждый в это время готовился справить Аргун Тайлган - главный праздник года для воинов.
Поэтому, едва поставили юрты, Илуге назначил совет, разослав к военным вождям племен вестников и распорядившись распаковать и установить большую беловойлочную юрту, в которой хватило бы места на всех.
Теперь же, когда все, наконец, собрались и буравили его острыми взглядами, план Илуге, который он собирался предложить, уже не казался ему самому таким уж безупречным. Однако в том, в чем ты не уверен сам, невозможно убедить и остальных. Илуге решительно отмел все беспокойные мысли. Он уже давно взял себе за правило разделять время на обдумывание и на действие. Действовать следует обдуманно, но нельзя думать и действовать одновременно, особенно действовать - и сомневаться. Потому сейчас надлежало действовать - и отбросить все лишние мысли.
Илуге обвел глазами собравшихся.
- Я знаю, что все вы удивлены моим решением, - начал он. С недавних пор он выработал свою собственную манеру говорить, - медленно и четко, делая длинные паузы между словами, словно выжидая, чтобы каждое из его слов, словно зерно в почву, упало в душу и достигло сердца, - Всех вас ждут ваши семьи, ваши роды, чтобы вместе вознести жертвы Аргуну. Однако мое дальнейшее решение удивит вас еще больше. Я решил, что нужно снова напасть на куаньлинов. Зимой, когда они не ожидают нападения, зная, что для степняков зима - время мира. Когда их войско отойдет к Шамдо, опустошив закрома батраков. Когда бдительность ослабнет, а часовые начнут засыпать на посту. Я хотел бы назначить поход на последние дни месяца долоон - месяца мужчин, в который и следует, как велят обычаи предков, давать обеты и начинать великие дела.
- Куаньлины не дураки. Они наверняка поставили дозоры на всех перевалах, - покачал головой вождь койцагов, - Незамеченными нам не подойти, они снова засядут за своими стенами.
- Предки велят воевать с месяца лошади, - неодобрительно нахмурился вождь уваров Цахо.
- Так это ж друг с другом, - прежде, чем Илуге ответил, фыркнул Джурджаган. Этот спокойный рослый человек хоть и знал об их с Чиркеном разногласиях, и пришел одним из последних, однако Илуге чуял нутром, что Джурджаган все же его союзник.
- У нас большие потери. Раненые не поправятся, - это подал голос вождь кхонгов. Разумное возражение, Илуге был готов к нему.
- Для осады мне не нужно будет большое войско, - спокойно сказал он, вызвал недоуменные взгляды, - Те орудия, что мы захватили, сделают больше, чем тысяча воинов.
- Они что, помогут нам взлететь на стены? - скривился новый вождь мегрелов Тумак. От своего предшественника, павшего в этой битве, он унаследовал неисправимый скептицизм во всем, что касалось решений Илуге. А, с ним придется трудно, но ведь не труднее, чем с Сартаком, успокоил себя Илуге.
- Пока еще рано говорить, - уклончиво сказал Илуге, - Я скажу тебе после Аргун Тайлгана, на что они способны. Но уже сейчас все, кто был поблизости и видел, во что они превращают людей и коней, ответят тебе.
Повисла длинная пауза: Сартак погиб как раз от хуа пао.
- Вожди! - Илуге постарался, чтобы весь он - каждый жест, каждая интонация, - излучал уверенность и силу, - Я понимаю ваши сомнения. В прошлый раз мы допустили ошибку. Вы хотите, чтобы я назвал эти ошибки? Вот они, - он принялся загибать пальцы, - Во-первых, мы дали куаньлинам время добраться до города, хотя, если бы действовали более быстро, могли бы разбить их вторично - и Шамдо было бы уже некому оборонять. Во-вторых, брать Шамдо осадой в летнее время, когда закрома полны, и весенняя дань уже собрана, было неразумно: в городе было полно припасов, а стены его, как мы убедились, высоки и крепки. И в-третьих, мы не умели вести такую войну, потому что никто из ныне живущих не помнит, чтобы мы осаждали куаньлинские города. У нас не было опыта.
Какое-то время он помолчал, давая вождям возможность получше осознать услышанное. Он заметил огонек одобрения, мелькнувший в глазах Джурджагана, и его одобрительный кивок: огромному джунгару понравилось, что Илуге не стал замалчивать старые ошибки, часть из которых была его собственными.
- А теперь - что мы можем противопоставить этим ошибкам теперь? - Илуге характерным жестом повернул руку ладонью вверх, словно предлагал вождям победу на раскрытой ладони; тон его оставался прежним, - Во-первых: Шамдо уже поврежден предыдущей осадой, и тот урон, который причинен городу и стенам, как доносят лазутчики, восстановлен не полностью и наспех. Во-вторых, в конце зимы в городе всегда бывает мало припасов в ожидании весенней дани, а постой двадцатитысячного войска должен привести к перебоям в питании еще в середине зимы. В конце же зимы ситуация должна стать уже тяжелой. А воины, запертые в голодающем городе, скорее выйдут против нас в неравном бою, чем будут умирать с голоду в своих казармах, под ненавидящие взгляды. Вот почему я выбрал такое время, и считаю его наиболее удачным. И в-третьих, - Илуге улыбнулся, - теперь у нас есть хуа пао. Теперь у нас есть опыт. Теперь у нас есть знание местности. И, кроме того, уважаемый Тули, военный вождь могучих кхонгов, недавно по моему приказу приказал разузнать все о тропах, ведущих через хребет Крох-Ог, разделяющий земли кхонгов и Восточную Гхор. Я полагаю, мы сможем пройти хотя бы по одной из них, и появиться у стен Шамдо неожиданно. Это принесло бы нам легкую победу.
Тули откашлялся. Это был спокойный плосколицый человек со смуглым обветренным лицом, , словно градом, побитом следами давней болезни. Однако мощное, ладное и гибкое тело выдавало в нем человека отнюдь не больного.
- Все горные тропы в это время завалены снегами, - сказал он, - По ним не пройдут и десять всадников. Надо будет ждать весны.
Сердце Илуге сжалось. Его план рушился, а в другое время Шамдо не взять, не взять! А ведь если они возьмут Шамдо, это было бы решающей победой - оттуда они смогут подчинить себе все северные провинции!
- Однако есть еще один путь, - выдержав эффектную паузу, сказал Тули, вызвав удивленный ропот собравшихся, - Непростой и не слишком надежный, но есть.
- Что это за путь? - что-то подсказывало Илуге, что ответ будет не из приятных.
- Это старые шахты кхонгов, - ответил Тули.
Илуге окинул мысленным взором гигантскую иззубренную цепь хребтов Крох-Ог. Какой же длины должны быть эти кротовьи норы, чтобы пройти сквозь горы насквозь?
- Некоторые тоннели прорыты нашими предками так давно, что куда они ведут, никто не помнит. В иных приходится идти три дня, чтобы добраться до жилы, - продолжал Тули, - И все они уходят вглубь гор, в сторону юга. Некоторые из моих людей рассказывали, что им доводилось, случайно свернув не в тот проход, попасть в сеть пещер, которые вывели их на поверхность - и оттуда они видели внизу город на равнине!
- Три дня, - Илуге уже ничего больше не слышал, кроме этого. Их прошлый путь в Шамдо занял почти половину луны, если брать точкой отсчета ущелье Трех Драконов. Он знал - если это время не удастся сократить - идти на Шамдо бессмысленно. Город успеет подготовиться к осаде, и он только зря потеряет людей.
Остальные вожди несколько смущенно молчали. Кхонгов уважали, но не любили как раз из-за их подземного ремесла. Далеко не все воины степей, бесстрашно мчащиеся на врага дети ветра, смогут побороть ужас перед темнотой и каменной толщей, окружающей их со всех сторон. Илуге, по крайней мере, хорошо понимал их. Воспоминание о том, как сам он оказался замурованным в кургане, в шелестящей безумием темноте, отозвалось невольной дрожью.
- Вот пусть туда кхонги и лезут! - быстро выкрикнул Тумак, - А я не тороплюсь живым в царство Эрлика!
- Будет ли у нас проводник - или ты предлагаешь пойти наугад? - задал Илуге самый серьезный из волновавших его вопросов.
- Последний человек из тех, кто говорил подобные вещи, умер в прошлом году, - вздохнув, отвечал Тули.
По спине Илуге пробежал холодок. Он не хотел себе в этом признаваться, но шелестящая тьма кургана Орхоя Великого, в котором его когда-то заживо погребли, сделала его сердце подвластным страху, пусть этот страх и не распространялся на людей. Илуге с тех пор боялся кромешной тьмы - той, в которой не видны поднесенные к лицу собственные пальцы.
Военный вождь ойратов покачал головой, забренчали вплетенные в сивые косицы амулеты из рога марала:
- Это безумие - лезть наугад в заброшенные штольни, да еще надеяться провести лошадей. Я готов допустить, что все твои предыдущие ошибки, угэрчи Илуге, были лишь отчасти твоими, но это твое решение - очевидное помутнение рассудка. Мои ойраты не пойдут.
- И мои тэрэиты!
- И мегрелы!
- И койцаги!
Илуге стоял и слушал молча, хотя каждое слово вонзалось в него, как клинок. Еще немного - и разъяренные вожди лишат его той власти, которой его наделило Тэнгэрин Утха - Небесное Испытание. Любые небесные знамения быстро забываются за чередой неудач.
Он заметил, что крики постепенно стихли. Джурджаган молчал. Молчал Цахо, словно они еще ожидали чего-то.
Илуге вздохнул. Готовясь к Совету, он рассматривал этот сценарий как наихудший. И все-таки в глубине души не предполагал его как действительно возможный: надеялся, что Тули найдет проход, надеялся, что ему удастся уговорить вождей поддержать его. Вот ему урок - нельзя строить планы серьезных походов, которые зависят только от одного обстоятельства. Сейчас наступило время, когда ему придется за это заплатить. Внутри у него стало нестерпимо холодно.
Илуге продолжал стоять молча, заложив руки за спину и с показным равнодушием глядя на мерцающие сине-багровыми сполохами уголья очага. Наконец, он властно щелкнул пальцами, на что в дверное отверстие сразу просунулась голова Малиха.
- Приведи ее, - велел Илуге.
Три дня назад он все-таки послал за Янирой. И за ее отрядом. В любом случае, ему предстояло решить их судьбу. Негоже было отослать ее, словно можно было таким образом отодвинуть связанную с ней проблему. Так поступают глупцы. Жестокие глупцы.
Вожди замолкли, удивленно уставясь на Илуге. Он обвел каждого из них мрачным, тяжелым взглядом.
- Пока все вы здесь, я бы хотел заодно решить и еще один вопрос, - медленно сказал Илуге, - И связан он с моей сестрой и ее отрядом из женщин.
Он услышал глухой ропот, прокатившийся по рядам. Многие, многие из вождей ( в чем он был с ними на удивление солидарен) испытывали по этому поводу откровенное раздражение. Что ж, хорошо. Это хорошо.
- С одной стороны, предания гласят, что женщины в древности бились наравне с воинами степей, - продолжал Илуге. Ему удалось снова полностью завладеть вниманием окружающих, - Потому я не могу сказать, что это противно женской природе и отказать женщинам в праве сражаться. С другой стороны, Янира и ее отряд вступили в бой у Трех Сестер, нарушив мой приказ. Нарушение приказа угэрчи карается смертью через разрывание конями надвое.
После этих слов в юрте, казалось, можно было услышать, как упадет волос: неужели угэрчи поступит так с собственной сестрой?
- Однако доблесть горстки женщин, как вы знаете, в решающий момент не дала рассеяться нашему правому крылу, возглавляемому Сартаком, и практически потерявшему управление после того, как его сразило хуа пао. И я не был бы вашим вождем, если бы не ценил дороже всего золота мира доблесть и умение сражаться. Женщины продемонстрировали его в полной мере.
- Они просто появились в подходящий момент, - буркнул Тумак.
- Нигде выбор подходящего момента не имеет такого значения, как в сражении, - возразил ему Илуге, - Умение выбрать подходящий момент как раз и отличает вождя.
Интересно, сумел Тумак уловить скрытую за словами издевку?
- Таким образом, мне предстоит нелегкий выбор, - снова размеренно продолжил Илуге, - И я прошу вас оказать мне честь вашим советом, доблестные вожди, и готов поступить согласно вашему решению.
Его голос был мягким, но глаза холодно скользили по лицам. Так. То, что он и ожидал: замешательство. Многим явно хотелось бы вернуться к разговору о тоннелях кхонгов.
Полог откинулся, и стремительно вошла Янира. Они не виделись после той ссоры на поле боя, и Илуге почувствовал неуместный, предательский прилив гордости: Янира в своем наряде, лишь незначительно отличавшемся от одежды рядового воина, была словно бы безмолвным подтверждением сказанному. Рыжие волосы забраны под шлем, синие глаза тверды, пальцы сжимают пустые ножны, как это часто машинально делают воины, когда им приходится отдавать свой меч у входа в юрту угэрчи.
Смотрите, как выглядит преданность...
- Ты вызывал меня? - она остановилась в трех шагах, вытянувшись, словно струна.
- Построй своих женщин у входа, - коротко приказал Илуге. Лицо его было абсолютно непроницаемым.
В глазах у Яниры появился вопрос, но потом она чуть сжала губы, возвращая себе равнодушие:
- Слушаюсь.
- И возвращайся.
Это он уже сказал ей в спину. Ему казалось, что внутри у него все леденеет, словно холод из левой руки разливается по всему телу, подкрадывается к сердцу.
Самые преданные погибают первыми....
- Что ты собираешься с ними делать? - не выдержал Цахо. Илуге повернулся к вождю уваров, и тот замолк под взглядом совершенно безжизненных глаз угэрчи.
- Решать их судьбу, - ответил он, - Сейчас. С вашей помощью.
На самом деле, сейчас решалось не только это.
Он почти услышал, как в их головах толпятся протестующие доводы: никто не хочет решать дела, могущие лечь несмываемым позором на всю жизнь.
- Такое дело требует времени, - не без неуверенности пробормотал Тумак. Одно дело - возмущаться "глупыми выходками" Яниры за бурдюком с архой, и совсем другое - вынести приговор. По бросамым на него взглядам Илуге понял : они медлят не только из человеколюбия. Каждый сейчас взвешивает, а не ляжет ли сейчас здесь за свои слова под мечом угэрчи ?
Никто не хочет быть первым, чтобы проверить это, а?
- Мы примем твое решение насчет них, - несколько смущенно проговорил Джурджаган. Этого он и дожидался. Илуге постарался, чтобы никто не заметил, что он медленно выдохнул.
В юрте надолго воцарилась тишина.
Наконец, они услышали топот строящейся конницы, и в юрту снова вошла Янира. Быстрота ее появления сделала бы честь любому сотнику. Вот она, разница между привычным - и желаемым страстно, и недосягаемым. Между обыденностью и мечтой.
- Мои люди построены и ждут твоих указаний.
Сердце Илуге снова сжалось, когда он понял, до какой же степени он не сомневался в ней. Надо это запомнить. Надо запомнить...
- Хорошо, - Илуге коротко кивнул, - Вы заслужили право сражаться - это так. Но и наказание заслужили. Если ты и твои женщины хотят войти в мое войско на равных, то вот вам испытание. И испытание непростое : нам нужно будет пройти через заброшенные шахты кхонгов и отыскать дорогу в Шамдо для передового отряда. Естественно, я пойду с вами.
Теперь он не отрывался от глаз Яниры - столь хорошо знакомых ему глаз. " Это мой последний шанс. Ошибка будет стоит мне места угэрчи. А, может - гибели для нас обоих. Потому что, чтобы ни было, я умру, защищая тебя. "
Но в этих ярких глазах на белом лице с нежной девичьей кожей он не увидел тех темных теней, что терзали его. Янира смотрела прямо и даже как-то....радостно?
- Когда выступать? - ее брови слегка нахмурились, словно что-то прикидывая.
- Еще нескоро, - успокоил ее Илуге, - Но твоим....всадницам скажи это сейчас. Я... не осужу тех, кто откажется. Они могут вернуться домой.
Он скосил глаза на молчащих вождей. Ему показалось, - или Цахо покраснел под своей раскраской, а Джурджаган нервно сжимает и разжимает огромные кулаки?
Янира вышла и они услышали ее звонкий голос, разнесшийся далеко:
- Угэрчи приказывает нам, как передовому отряду его войска, для захвата Шамдо спуститься в заброшенные шахты кхонгов и отыскать подземную дорогу туда. Угэрчи добавил, что любая из вас может отказаться. Я подтверждаю. Те, кто откажутся, могут покинуть строй.
Илуге почувствовал, что затаил дыхание. Он, конечно, был почти уверен, что ответом будет тишина. Девушки Яниры пошли против своих родных, многие из них добирались к джунгарам в одиночку, - на это нужно немало мужества, - и все ради самого слабого шанса оказаться здесь и сейчас перед его шатром. Кроме того, они уже побывали в бою, и бились мужественно. Илуге все это взвесил за те дни, что когда обдумывал все эти бесконечные " когда" и " а если". Он рассчитывал, что хотя бы часть из них, - необходимая часть, - останется, тем самым не оставив ни одному из присутствующих в юрте мужчин иного выхода. Жестокий план : он воспользовался своей собственной сестрой, и ставкой в этом на самом деле безумном плане может стать их общая гибель.
Все умирает.
И план этот сработал: Илуге видел это с каждым мучительно долгим промежутком между ударами сердца, за который они вслушивались в тишину. Ни одна лошадь не покинула строя.
Илуге встал.
- Если будет нужно, я пойду на Шамдо только с ними, - он позволил себе эту роскошь, - эффектное преувеличение, которое потом станут повторять у костров, - Как гласит народная мудрость " и один мужественный воин победит трусливое войско".
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги