Код эмпатии

Само название этого места — Нуса-Дуа — указывает на два небольших острова, расположенных недалеко от побережья, которые когда-то были отдельными участками земли, но затем были соединены с Бали. Теперь это элитная резервация, царство пятизвездочного спокойствия, отделенное от остального хаотичного острова незримой, но ощутимой границей благополучия.

Солнце здесь не светило — оно плавило реальность. Асфальт под ногами казался мягким, податливым, словно пластилин. Кирилл бежал. Его босые ступни привычно, на автомате, шлепали по раскаленной дорожке парка, отбивая ритм, под который было удобно думать. Влажный, тяжелый воздух, пропитанный солью и ароматом франжипани — густой, как тайский суп том-ям, — с трудом проникал в легкие. Но Кирилл был не здесь. Его тело механически выполняло работу, сжигая калории, а разум блуждал далеко, в ледяных, стерильных лабиринтах цифровой архитектуры.

Со стороны он выглядел ходячим оксюмороном, живой насмешкой над корпоративным дресс-кодом. На голове — нелепая розовая кепка с козырьком, будто бы откушенным; ироничный жест, маркер «своего» в тусовке тех, кто давно перерос необходимость носить костюмы. Выцветшая футболка, просоленная океаном до состояния пергамента, и кричаще-яркие бордшорты выдавали в нем типичного обитателя тропиков, вечного отпускника. Но глаза… Глаза за стеклами солнечных очков оставались холодными и сосредоточенными. В ушах — белые «капли» наушников. Там не играл расслабляющий лаунж. Там, на скорости 2х, бубнил подкаст о проблемах интерпретируемости нейросетей в квантовых средах. В руке, как продолжение ладони, — черный прямоугольник смартфона. Его личный пульт управления вселенной.

Кирилл был продуктом слияния двух великих школ. МГУ заложил в него фундамент — тяжелый, гранитный, академический. Там его научили видеть структуру, скелет любой системы. Стэнфорд же добавил к этому американский драйв, гибкость и здоровую наглость: «Fail fast, learn faster». Теперь, связанный с калифорнийским куратором лишь тонкой пуповиной оптоволокна и редкими зумами в три часа ночи, он решал задачу, от которой у большинства его коллег начиналась мигрень.

Пока Кремниевая долина, захлебываясь от восторга, строила цифрового Бога, пытаясь наделить ИИ безграничной мощью, Кирилл занимался обратным. Он строил клетку. Его сферой была безопасность. Не та, где ставят пароли, а та, где пытаются научить сверхразум не уничтожать человечество ради оптимизации производства скрепок. Он создавал этические «тормоза». Это была работа ювелира, который пытается встроить предохранитель в ядерную боеголовку за секунду до запуска.

Пробежка была его способом заземления. Попыткой вытряхнуть из головы бесконечные строки кода через физическое изнеможение. Получалось не всегда. Идеи — навязчивые, яркие, как тропические бабочки, — имели дурную привычку приходить в самый неподходящий момент. На лайнапе в океане, во время медитации или в глухой ночи. Тогда он срывался. Вскакивал, открывал ноутбук, и остаток ночи превращался в лихорадочный стук клавиш. Утром он падал замертво, с красными, воспаленными глазами, чтобы проснуться к обеду. Этот рваный ритм, игнорирующий движение солнца, был его личной нормой. Он был островом внутри острова.

Его келья располагалась в уютном отеле на побережье. Здесь он жил, здесь же снимал офис — просторную комнату с видом на буйную зелень сада. Это был его командный пункт. Внутри царил организованный хаос, понятный только ему одному. Огромный диван, принимающий форму тела, мощный кондиционер, гудящий, как трансформаторная будка, и стол-трансформер, способный подстраиваться под его настроение — хочешь, сиди, хочешь — стой. На столе — алтарь из трех мониторов. А на балконной двери — гениальное в своей простоте изобретение: сетчатые шторы на магнитах. Воздух и звуки джунглей проходили сквозь них свободно, а вот назойливые москиты и жуки оставались снаружи, бессильно тыкаясь в преграду.

Вчера в эту герметичную капсулу ворвался звонок.

— Кир, привет! — голос Светланы прорвался сквозь цифровой шум, как забытая мелодия из прошлой жизни.

Питер. Дождь. Университетские коридоры. Они никогда не были парой в романтическом смысле, но были чем-то большим — сообщниками юности. Жизнь раскидала их по разным реальностям: она стала психологом, копающимся в чужих душах, он — цифровым отшельником. И вот теперь она летела сюда. Импульсивно, на неделю. Просто выдохнуть.

— Встретишь? — спросила она.

И работа встала. Не физически — курсор все так же мигал на экране, — но ментально Кирилл уже был не здесь. Стройные логические конструкции рассыпались, уступая место живым картинкам: душный зал прилета в Денпасаре, толпы таксистов, запах гвоздичных сигарет. Он поймал себя на том, что составляет в уме список фруктов. Манго, обязательно. Маракуйя — та, что сморщенная, она слаще. Рамбутаны.

Он забронировал ей номер в своем же отеле. Договорился с хозяином-балийцем о скидке (тот улыбался во все тридцать два зуба, ценя тихого постояльца, который платит вовремя и не устраивает пьяных вечеринок). Кирилл решил: надо все подготовить. Сим-карта, обмен валюты, бытовые мелочи. Чтобы она прилетела и сразу попала в рай, минуя чистилище организационных вопросов.

Код больше не писался. В голове всплывали флешбэки: они сидят на подоконнике в аудитории, спорят о чем-то высоком, она смеется, запрокинув голову, и капли дождя блестят у нее на волосах. Это было теплее, чем терабайты данных.

После обеда, смыв с себя липкую жару в бассейне, он немного повалялся под кондиционером, глядя в потолок. А потом решительно встал. Свежая футболка, ключи, кошелек.

Его байк — побитый жизнью скутер, исцарапанный о бордюры и парковки, — завелся с недовольным фырканьем. Кирилл надел шлем, привычным движением поправил зеркало и выкрутил ручку газа. Байк рванул вперед, в сторону Денпасара, навстречу огням и девушке из прошлого.

Ветер бил в лицо, приятно холодя кожу. Кирилл лавировал в потоке, уворачиваясь от грузовиков и безумных туристов. Но мысли его, странным образом, перескочили со Светланы на недавнюю встречу с Денисом.

Денис был еще одним осколком питерской жизни. Талантливый парень, человек-оркестр: кодит, дизайнит, фотографирует и прекрасный организатор. Прилетел сюда с женой, выиграв какой-то крутой международный конкурс. Кирилл уважал его за умение сочетать творческий хаос с жесткой дисциплиной.

Они пересеклись пару дней назад в кофейне. Денис выглядел странно — задумчивый, немного потерянный. Он рассказал историю, которая никак не укладывалась у Кирилла в голове.

На их вилле появился запах. Сладковатый, тошнотворный запах разложения. Денис полез искать источник и нашел его в техническом люке за барной стойкой. Огромная дохлая крыса. А рядом — выводок. Один крысенок уже остыл, а второй… второй еще шевелился. Слепой, розовый, жалкий комочек.

Вместо того чтобы выкинуть его вместе с трупами, Денис с женой начали его спасать. Купили смесь для грызунов, пипетки. Кормили по часам. Крысенок прожил два дня и умер у них на руках.

Кирилл тогда не выдержал.

— Ден, погоди, — он отставил чашку с кофе. — Я серьезно не догоняю. Это же крыса. Вредитель. Разносчик заразы. С точки зрения санитарии и здравого смысла — это нонсенс. Зачем тратить ресурс? Ну выходил бы ты его, и что? Куда его потом? В лес? Он бы там сдох через час.

Денис долго смотрел на океан, крутя в руках ложечку. Потом поднял глаза. В них не было привычной уверенности.

— Понимаешь, Кир… — он замялся, подбирая слова. — Логически ты прав, конечно. Я сам крыс терпеть не могу. Но тут… ситуация другая. Она пришла ко мне домой. Родила у меня на вилле. На моей территории, понимаешь?

— И что? Это делает ее домашним питомцем?

— Нет. Но это делает меня… ответственным, что ли. — Денис криво усмехнулся. — Знаю, звучит как бред. Но когда я увидел этого мелкого, живого… Я просто не смог его в пакет и в мусорку. Это было уже не абстрактное «животное», а конкретная жизнь, которая зависела только от меня. Если бы выжил — выпустил бы в джунгли. Дал бы шанс.

— Шанс на что? Быть съеденным змеей?

— Может быть. Но это был бы его шанс. А я бы знал, что сделал всё, что мог. Не по логике, а… по-человечески.

Этот разговор не выходил у Кирилла из головы. «По-человечески». Что это за алгоритм такой? Неэффективный, энергозатратный, иррациональный. Но почему-то именно слова Дениса казались сейчас единственно верными, а его собственная железная логика — сухой и мертвой. Может, в этом и есть суть? В способности совершить глупость ради сострадания? То, чему невозможно научить нейросеть.

Он так глубоко ушел в эти мысли, что реальность выпала из фокуса.

Свет ударил внезапно.

Это был не просто свет фар. Это была вспышка сверхновой, родившаяся прямо перед его носом. Визг тормозов прозвучал не как звук, а как физический удар по ушам — скрежет металла, рвущийся пластик, крик резины об асфальт. Встречная фура, решившая обогнать кого-то на узкой дороге, выросла перед ним стеной.

Удара он не почувствовал. Было ощущение, что мир просто выключили. Щелк — и нет ни боли, ни страха, ни байка. Только ослепительная белизна, мгновенно сменившаяся бархатной, абсолютной тьмой.