Кодо Икусей За Гранью Разума.

Мои ноги механически переступили порог автобуса. Этот шаг, такой обыденный для большинства, для меня ощущался… иначе. Не то чтобы я испытывал трепет или волнение в общепринятом смысле этих слов. Скорее, это было похоже на активацию новой программы, переход к следующей фазе тщательно спланированного, хотя и не мной, эксперимента. Название этой фазы – «старшая школа». Кодо Икусей.

Я занял свободное место у окна, не утруждая себя выбором. Любое подойдет. Цель – минимизировать взаимодействие, по крайней мере, на начальном этапе. Свобода. Это слово эхом отдавалось в моей голове, лишенное, впрочем, какого-либо эмоционального окраса. Что такое свобода для человека, чья жизнь до недавнего времени была расписана с точностью до секунды, чьи реакции отточены до уровня рефлексов, а мышление – откалибровано для достижения единственной цели: превосходства? Белая Комната не предусматривала концепции свободы в ее обывательском понимании. Там была лишь эффективность, результат, и полное отсутствие лишнего.

Теперь же, это «лишнее» было повсюду. Шумные голоса будущих однокашников, их возбужденные лица, предвкушение чего-то нового. Я отстраненно наблюдал за ними, как ученый наблюдает за колонией муравьев. Вот группа парней громко обсуждает какие-то видеоигры, их смех кажется мне чрезмерно резким. Вот девушки хихикают, поправляя прически, их взгляды мечутся по салону, оценивая и будучи оцениваемыми. Наивность. Предсказуемость. Все это было так… нормально. И именно этой «нормальности» я, по идее, должен был стремиться. Парадокс. Стремиться к тому, что тебе чуждо по самой своей сути.

Автобус тронулся, унося меня от единственного прошлого, которое я знал, к будущему, которое я намеревался сделать максимально незаметным. Мои глаза скользили по проплывающим за окном пейзажам. Обычные дома, обычные улицы, обычные люди. Все это было частью того мира, который я видел лишь на экранах мониторов или в книгах. Теоретические знания теперь должны были пройти проверку практикой. Смогу ли я имитировать «нормального» подростка достаточно убедительно? Это была задача, требующая не меньшей концентрации, чем любой из тестов Белой Комнаты.

Внезапно, почти незаметный сбой в общей рутине салона привлек мое внимание. Пожилая женщина, сгибаясь под тяжестью своей сумки и, вероятно, прожитых лет, вошла в автобус. Она с трудом удерживала равновесие, и ее взгляд беспомощно искал свободное место. Таковых, на первый взгляд, не было. Большинство молодых людей либо демонстративно уткнулись в свои смартфоны, либо делали вид, что увлечены беседой. Типичная человеческая реакция – избегание неудобств.

Мой взгляд машинально переместился на девушку, сидевшую на одном из приоритетных мест. Длинные черные волосы, строгий профиль, холодные, сосредоточенные глаза, изучающие какую-то книгу. Она, несомненно, заметила пожилую женщину. Но не сдвинулась с места. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Интересно. Это принципиальная позиция? Или простое безразличие, возведенное в абсолют? Она не пыталась даже имитировать неведение, как остальные. Она просто игнорировала ситуацию, продолжая читать. В этом была определенная, хоть и социально порицаемая, честность. Она не тратила энергию на создание ложного фасада сочувствия.

Напряжение в воздухе сгустилось. Некоторые пассажиры начали бросать на нее осуждающие взгляды. Шепот пробежал по салону. Но девушка оставалась невозмутимой. Ее самообладание было почти идеальным. Я не мог не отметить про себя, что такая выдержка требует определенной силы воли. Или же полного отсутствия эмпатии, что тоже является своего рода силой.

И тут, словно по сигналу режиссера в хорошо поставленном спектакле, появилась другая фигура. Девушка с каштановыми волосами, собранными в два милых хвостика, и обезоруживающей улыбкой. Она сидела неподалеку.
«Бабушка, пожалуйста, присаживайтесь на мое место!» – ее голос прозвучал достаточно громко, чтобы привлечь всеобщее внимание, но при этом не казался навязчивым. Идеально выверенная интонация.
Пожилая женщина с благодарностью посмотрела на нее. Девушка помогла ей устроиться, одарив еще одной лучезарной улыбкой. Атмосфера в автобусе мгновенно разрядилась. Послышались одобрительные вздохи, шепот сменился на восхищенные комментарии. «Какая добрая девочка», «Вот бы все такие были».

Я наблюдал за этой сценой с тем же отстраненным интересом. Кушида Кикё, если я правильно запомнил ее имя из списков поступающих, которые мне удалось мельком просмотреть. Ее действие было безупречным с точки зрения социального одобрения. Она получила максимум «социальных очков» за минимальные усилия. Но была ли это искренность? Или холодный расчет? Ее улыбка казалась слишком идеальной, слишком выверенной. Как будто она точно знала, какой эффект произведет.

Я не собирался вмешиваться. Ни в первом случае, ни во втором. Моя цель – не привлекать внимания. Вмешательство, будь то осуждение первой девушки или похвала второй, выделило бы меня из толпы. А я стремился слиться с ней. Кроме того, подобные ситуации – отличный материал для анализа. Две модели поведения, два разных подхода к социальной среде. Одна – открытое пренебрежение нормами, другая – мастерское их использование. Какая из них более эффективна в долгосрочной перспективе в таком месте, как Кодо Икусей? Ответ был неочевиден.

«Благодарю вас, юная леди, вы такая внимательная», – пробормотала пожилая женщина, устраиваясь на месте Кушиды.
«Что вы, это совсем несложно! Нужно же помогать друг другу», – Кушида продолжала излучать доброжелательность. Ее взгляд на мгновение скользнул по салону, как бы невзначай собирая дань восхищения.

Первая девушка, Хорикита Сузуне, судя по всему, – так я идентифицировал ее позже, – даже не подняла головы от книги. Словно весь этот маленький спектакль ее совершенно не касался. Возможно, так оно и было. Для нее существовал только ее мир, ее правила.

Я отвернулся к окну. Этот небольшой инцидент был лишь прелюдией. Школа Кодо Икусей, с ее стопроцентной статистикой успеха, не могла быть таким простым местом, каким ее рисовали рекламные буклеты. Если здесь собраны такие разные, порой диаметрально противоположные личности, значит, система каким-то образом учитывает и использует эти различия. Или же стремится их нивелировать, привести к общему знаменателю. Какой именно – предстояло выяснить.

Мысли о «нормальной жизни» снова вернулись. Что это значит – жить нормально? Испытывать эмоции, которые я лишь имитирую? Строить отношения, основанные не на расчете, а на… чем-то другом? Сама идея казалась мне столь же чужеродной, как если бы меня попросили описать вкус цвета. Белая Комната научила меня многому, но понимание человеческих чувств не входило в программу. Точнее, входило, но лишь как инструмент для анализа и манипуляции.

Пока я погружался в эти размышления, автобус плавно остановился перед величественными воротами. Старшая школа Кодо Икусей. Выглядела она именно так, как и подобает элитному учебному заведению: ухоженная территория, современные здания, атмосфера престижа и недоступности. Но за этим фасадом, я был уверен, скрывается нечто большее. Нечто, что сделало эту школу уникальной. И потенциально опасной.

Я вышел из автобуса вместе с остальными, стараясь не выделяться из потока. Первый шаг на территорию «свободы» был сделан. Теперь оставалось понять ее истинную цену.

************

Класс 1-D. Именно сюда меня определили. Согласно общепринятой логике, это должно было означать, что мои результаты на вступительном экзамене были… неудовлетворительными. Я намеренно допустил несколько ошибок в каждой секции, стремясь к идеальной середине, к результату, который не привлечет ни излишнего внимания, ни подозрений. Похоже, я немного перестарался с «незаметностью» или же система оценки здесь имела свои, скрытые критерии. Впрочем, это было не так уж и важно. Класс D. Дно иерархии. Отличная стартовая позиция для наблюдения, не так ли? Меньше ожиданий, больше свободы для маневра.

Я занял свое место – последняя парта у окна. Отсюда открывался прекрасный обзор на весь класс, и при этом я оставался на периферии общего внимания. Идеально. Комната постепенно наполнялась учениками. Я узнал несколько лиц из автобуса. Хорикита Сузуне села впереди меня, на несколько парт, также в одиночестве. Ее спина была прямой, как струна, а аура неприступности ощущалась даже на расстоянии. Кушида Кикё, напротив, уже была окружена небольшой группой восторженных почитателей, ее смех звенел, как колокольчик. Она легко находила общий язык со всеми, ее дружелюбие казалось безграничным. Хирата Йосуке, еще один типаж, который я успел отметить, – симпатичный, спортивного вида парень с располагающей улыбкой – тоже был в центре внимания, но его популярность носила иной характер. Он казался прирожденным лидером, человеком, к которому тянутся за советом и поддержкой.

Остальные ученики представляли собой довольно пеструю компанию. Несколько откровенно глуповатых на вид парней, которые уже начали шумно обсуждать свои будущие «подвиги». Несколько тихих, застенчивых девушек, явно чувствующих себя не в своей тарелке. И, конечно, Коенджи Рокуске, который с царственным видом разглядывал свои ногти, игнорируя всех вокруг.

Атмосфера в классе была смесью возбуждения, нервозности и некоторой растерянности. Первый день в новой школе всегда такой. Люди пытаются произвести впечатление, найти свое место, сформировать первые социальные связи. Для меня это было лишь очередным полем для сбора данных.

Прозвенел звонок, и в класс вошла женщина. Высокая, стройная, с длинными темными волосами, собранными в строгий пучок. Ее лицо было красивым, но холодным, а взгляд карих глаз – пронзительным и лишенным всякого тепла. Чабашира Саэ, наш классный руководитель. Она молча прошла к учительскому столу, окинула класс оценивающим взглядом, и на мгновение ее глаза задержались на мне. Всего лишь доля секунды, но я это отметил.

«Добро пожаловать в старшую школу Кодо Икусей, – ее голос был ровным, безэмоциональным, но в нем чувствовалась скрытая сила. – Меня зовут Чабашира Саэ, и я буду вашим классным руководителем в течение следующих трех лет. Надеюсь, мы сработаемся».

Надежда в ее голосе звучала как завуалированная угроза.

«Эта школа, – продолжила она, медленно прохаживаясь перед классом, – уникальна. Вы, вероятно, слышали о нашей статистике: сто процентов выпускников поступают в лучшие университеты или находят престижную работу. И это правда».

В классе послышались вздохи восхищения. Многие лица просветлели.

«Здесь вам предоставляется почти полная свобода. Вы можете ходить с любыми прическами, приносить любые личные вещи. Форма одежды свободная, в рамках приличия. Уроки вы можете посещать, а можете и нет. Никто не будет вас заставлять».

Шепот удивления пробежал по рядам. Свобода? Настолько? Это звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой. Мои внутренние сенсоры тревоги активизировались.

«Более того, – Чабашира-сенсей сделала паузу, наслаждаясь эффектом, – каждый месяц, первого числа, каждому из вас будет начисляться сто тысяч S-очков на ваш ученический счет. Одно S-очко эквивалентно одной иене. Этими очками вы можете расплачиваться за все на территории кампуса: еда в столовой, товары в магазинах, развлечения. В сущности, за эти очки здесь можно купить почти все».

И тут класс взорвался. Сто тысяч иен! Каждый месяц! Просто так! Радостные возгласы, смех, возбужденные перешептывания. Я видел, как глаза Судо, Ике и Ямаучи – троицы, которую я уже успел мысленно окрестить «тремя идиотами», – загорелись алчным блеском. Они уже, вероятно, планировали, на что потратят эти легкие деньги.

Я же оставался невозмутим. Сто тысяч очков. Полная свобода. Стопроцентный успех. Все это складывалось в картину, которая была слишком идеальной. Бесплатный сыр, как известно, бывает только в мышеловке. И эта мышеловка, похоже, была весьма изощренной. Я отметил про себя, что Чабашира-сенсей ни словом не обмолвилась об успеваемости, о системе оценок, о каких-либо обязанностях, кроме как «быть учеником». Она лишь перечислила привилегии. Классический прием манипуляции: сначала ошеломить выгодой, чтобы притупить бдительность.

Хорикита Сузуне, сидевшая впереди, тоже не разделяла общего восторга. Она внимательно слушала, ее лицо оставалось серьезным, почти хмурым. Возможно, она тоже чувствовала подвох. Кушида, как и ожидалось, мило улыбалась, но я заметил, как ее взгляд быстро обежал класс, фиксируя реакции. Она собирала информацию, так же, как и я, только ее методы были иными.

«Итак, – Чабашира-сенсей хлопнула в ладоши, возвращая внимание класса, – на этом вводная часть закончена. Первый месяц – адаптационный. Наслаждайтесь школьной жизнью. Если возникнут вопросы – не стесняйтесь обращаться. Хотя, сомневаюсь, что они у вас появятся при таких условиях».

С этими словами она покинула класс. И началось. Ученики повскакивали со своих мест, обсуждая свалившееся на них счастье. Кто-то уже планировал поход в дорогой кафетерий, кто-то – покупку новой игровой консоли. Деньги, которые еще даже не были у них на руках, уже мысленно тратились. Наивность, граничащая с глупостью.

Я решил немного «отдохнуть». Прикрыл глаза, откинулся на спинку стула. На самом деле, я не собирался спать. Это была удобная позиция для наблюдения, не привлекая излишнего внимания. Кроме того, мне было интересно, как отреагируют окружающие на такое демонстративное безразличие. Это был своего рода маленький социальный эксперимент.

Прошло, наверное, минут десять. Шум в классе не утихал. Большинство разбилось на группы, обсуждая свои планы. Я слышал обрывки фраз: «Сто тысяч! Это же целое состояние!», «Куплю себе все, что захочу!», «Эта школа – просто рай!»

И тут я почувствовал, что кто-то стоит рядом с моей партой. Я не спешил открывать глаза.
«Аянокоджи-кун».
Голос был холодным и немного резким. Хорикита Сузуне. Я и не сомневался, что именно она станет первой, кто попытается нарушить мой «покой».
Я медленно приоткрыл один глаз. Она стояла, скрестив руки на груди, и смотрела на меня сверху вниз. В ее взгляде читалось неодобрение.
«Да, Хорикита-сан?» – мой голос был намеренно ровным, лишенным каких-либо эмоций.
«Это первый день в новой школе. Важнейший день для формирования первого впечатления, как о себе, так и о классе в целом. Ты не считаешь, что спать на уроке, даже если учитель покинул аудиторию, – это проявление крайнего неуважения и безответственности?» – она говорила четко, отчеканивая каждое слово.
«Хм, – я позволил себе небольшую паузу, обдумывая ответ. Раздражать ее было легко, но это должно было быть сделано с определенной долей изящества. – Во-первых, я не сплю. Я отдыхаю. Во-вторых, учительница сама сказала, что мы можем посещать уроки, а можем и нет. Из этого я делаю вывод, что наше поведение в классе, пока оно не мешает другим, – наше личное дело. И в-третьих, какое отношение мое личное дело имеет к тебе, Хорикита-сан?»

Ее брови слегка сошлись на переносице. Мой ответ явно вывел ее из равновесия, хоть она и старалась этого не показывать.
«Твое поведение отражается на всем классе D, – наставительно произнесла она. – Если мы с самого начала зарекомендуем себя как сборище лентяев и разгильдяев, это может иметь последствия».
«Последствия? – я изобразил легкое удивление. – Какие последствия могут быть в школе, где нам ежемесячно платят по сто тысяч очков просто за то, что мы здесь числимся? Чабашира-сенсей не упомянула ни о каких санкциях за плохое поведение или низкую успеваемость. Напротив, она говорила о полной свободе».

Я видел, как в ее глазах мелькнуло сомнение. Она тоже понимала, что слова учительницы были слишком гладкими. Но ее стремление к порядку и правильности брало верх.
«Даже если так, – она не сдавалась, – элементарные нормы приличия никто не отменял. Ты сидишь здесь, как будто тебе на все наплевать. Это… это просто неправильно».
«Неправильно с чьей точки зрения, Хорикита-сан? С твоей? Или существует некий объективный кодекс поведения для учеников класса D, о котором мне забыли сообщить? – я слегка приподнял бровь. – Если ты так беспокоишься о репутации класса, возможно, тебе стоит сосредоточиться на тех, кто действительно создает шум и беспорядок, а не на человеке, который просто тихо сидит на своем месте». Я намеренно использовал слово «человек», а не «ученик», чтобы подчеркнуть свою отстраненность от ее школьных забот.

Ее губы сжались в тонкую линию. Я видел, что она подбирает слова, пытаясь найти аргумент, который мог бы на меня подействовать. Это было забавно. Она пыталась апеллировать к моей совести, к чувству долга перед классом, к нормам приличия – ко всему тому, что для меня было лишь абстрактными концепциями.
«Ты… ты невыносим, – наконец выдохнула она. Голос ее дрогнул от сдерживаемого раздражения. – Ты ведешь себя так, будто тебе совершенно безразлично твое будущее и будущее этого класса».
«А разве не так? – я позволил себе легкую, почти незаметную усмешку. – Мое будущее, Хорикита-сан, это моя забота. Будущее класса… Что ж, посмотрим, заслуживает ли этот класс того, чтобы о нем кто-то заботился. Пока я вижу лишь толпу наивных потребителей, радующихся подачке. И если мое тихое сидение здесь тебя так раздражает, возможно, проблема не во мне, а в твоем чрезмерном стремлении все контролировать?»

Это был удар ниже пояса, и я это знал. Я видел, как она вздрогнула. Обвинение в стремлении к контролю, вероятно, было для нее больным местом.
«Я не стремлюсь контролировать! – ее голос стал громче, привлекая внимание нескольких ближайших учеников. – Я просто… я просто хочу, чтобы мы все отнеслись к этому серьезно! Эта школа – наш шанс!»
«Шанс на что? – я продолжал говорить спокойно, почти лениво. – Шанс потратить три года, получая деньги за безделье? Звучит неплохо, не находишь? Или ты веришь в сказки про стопроцентное трудоустройство для всех, включая тех, кто спит на уроках и тратит все очки на развлечения?»

Хорикита замолчала. Она смотрела на меня с выражением, в котором смешались гнев, недоумение и, возможно, доля растерянности. Она явно не ожидала такого отпора, такой логики, которая полностью обесценивала ее правильные, но, по сути, беспочвенные на данный момент опасения.

«Аянокоджи-кун! Хорикита-сан! – раздался строгий голос. Это была Чабашира-сенсей. Она стояла в дверях, и вид у нее был недовольный. – Что здесь происходит? Я отсутствовала всего несколько минут, а вы уже устраиваете сцены?»

Хорикита тут же выпрямилась, на ее лице появилось виноватое выражение. «Простите, сенсей. Это моя вина. Я… я сделала Аянокоджи-куну замечание, и мы немного поспорили».
Она взяла вину на себя. Интересный ход. Пытается сохранить лицо? Или же это проявление ее своеобразной честности?
Я же остался сидеть в той же позе, лишь слегка повернув голову в сторону учительницы. Мое лицо не выражало ничего.
«Аянокоджи-кун? – Чабашира-сенсей перевела взгляд на меня. – Вам есть что добавить?»
«Нет, сенсей, – мой голос был таким же ровным. – Хорикита-сан все правильно сказала. Мы просто… обменивались мнениями о школьной жизни».

Учительница несколько секунд изучала нас обоих своим пронзительным взглядом. Я не сомневался, что она прекрасно поняла суть нашего «обмена мнениями».
«Впредь прошу решать все разногласия более цивилизованно и не на повышенных тонах, – отрезала она. – А сейчас, если у вас нет неотложных дел, рекомендую ознакомиться с правилами школы более подробно. Они вывешены на информационном стенде в коридоре. И помните, первый месяц – это только начало. Дальше будет интереснее».
С этими словами она снова скрылась.

Хорикита бросила на меня еще один испепеляющий взгляд и молча вернулась на свое место. Она была явно взбешена, но при этом, как мне показалось, и несколько озадачена. Я достиг своей цели: продемонстрировал ей свою позицию, свое безразличие к ее попыткам навязать мне свои правила. И при этом не вышел за рамки «допустимого» поведения настолько, чтобы привлечь серьезное внимание администрации.

Оставшееся до конца «учебного» дня время я провел, как и планировал, – наблюдая. Кушида Кикё продолжала свою бурную социальную деятельность. Она порхала от одной группы к другой, одаривая всех улыбками, комплиментами и предложениями помощи. Она уже успела организовать какую-то совместную вылазку в кафетерий после уроков, и большинство учеников с энтузиазмом приняли ее предложение.

И вот тогда, когда суматоха немного улеглась, когда Кушида, закончив очередной раунд своего «очарования масс», на мгновение осталась одна у окна, я это увидел. Она думала, что ее никто не видит. Ее плечи на секунду обмякли, идеальная улыбка сползла с лица, и на ее ангельском личике промелькнуло выражение… усталости? Нет, это было нечто иное. Тень глубокого, затаенного раздражения, смешанного с плохо скрываемым презрением. Это было лишь мгновение, доля секунды, но этого было достаточно. Маска треснула.

Она быстро огляделась, словно почувствовав на себе чей-то взгляд, но я уже успел отвести глаза, делая вид, что рассматриваю что-то за окном. Когда я снова посмотрел на нее, она уже улыбалась своей обычной лучезарной улыбкой, обсуждая что-то с подошедшей к ней девушкой.

Но я это видел. И это маленькое наблюдение было для меня ценнее всех разговоров и событий этого дня. Кушида Кикё – не та, за кого себя выдает. За фасадом всеобщей любимицы скрывается нечто темное, нечто тщательно оберегаемое. Это делало ее гораздо более интересным объектом для изучения. И, возможно, более опасным противником или более ценным инструментом в будущем.

Первый день в Кодо Икусей подходил к концу. Он принес мне несколько важных наблюдений и подтвердил мои первоначальные подозрения. Эта школа – не рай. Это арена. И игры здесь будут вестись по правилам, которые нам еще только предстоит узнать. А пока… пока можно наслаждаться иллюзией свободы и беззаботности. До первого числа следующего месяца. Когда придет время платить по счетам. И я был почти уверен, что для многих в классе D этот счет окажется неподъемным. Моя же задача – оставаться в тени, дергать за ниточки, когда это необходимо, и выяснить истинную природу этого «социального эксперимента». И, возможно, найти ответ на вопрос, который я пока не решался себе задать: есть ли здесь что-то, что могло бы заинтересовать даже меня? Что-то, что вышло бы за грань простого выживания и манипуляции. Но это было маловероятно. Белая Комната не готовила меня к поиску смысла. Она готовила меня к победе. Любой ценой.