Кое-что о рыбке и черепе

ПРОЛОГ. РАЗМЫШЛЕНИЯ УТОПЛЕННИКА

...Солнечными утрами, когда к нам проникает свет, я имею возможность разглядеть ее лучше - хотя понятия "лучше" или "хуже" в нашем теперешнем положении несущественны.

Я потерял счет времени.

Я не нуждаюсь во сне.

Мне не нужно пополнять свои силы, потребляя пищу.

Все, что мне осталось, - размышлять.

И, поскольку у меня нет реального будущего, мои мысли сконцентрированы на прошлом. Я часто думаю о том, насколько иронична жизнь, насколько легко небольшое отступление от идеально продуманной схемы может разрушить элегантное здание железной логики... Но я не жалуюсь на судьбу. Та, в конце концов, подарила нам возможность быть вместе... Навсегда. Многие грезили о такой возможности, но лишь я один безраздельно властвую над ней.

Когда солнце поднимается выше, свет падает отвесно, и я могу увидеть ее почти полностью. Правда, этому мешает маленькая рыбка, приспособившая мою правую глазницу под гнездо для своих икринок… Глазница зудит. Хотя это больше напоминает синдром "ампутированной ноги" - когда болит то, чего уже нет...

Я забыл, какого цвета у нее глаза, забыл, насколько нежна ее кожа - рыбы и раки постепенно объедают ее мягкие ткани. Я не ропщу; со мной происходит то же самое, так что в плане сиюминутной свежести мы с ней квиты. Она по-прежнему улыбается мне уцелевшей половиной рта, словно силясь сказать что-то хорошее. Ее череп уже оголился с правой стороны, и я стараюсь не смотреть туда - по крайней мере до того момента, когда ее волосы вылезут полностью. При сильном ветре там, наверху, течение подталкивает меня к ней, и тогда я имею восхитительную возможность дотронуться до нее плечом... Или тем, что от него осталось. При этом она игриво покачивает головой - или это то же течение забавляется с моим воображением?

В последнее время меня беспокоит проблема глобального потепления. Не исключено, что через несколько десятков лет в результате массового таяния ледовых шапок на полюсах Земли уровень воды в мировом океане поднимется, а вместе с этим возрастет и уровень в нашей реке, и тогда...

Я озабоченно смотрю вниз - достаточно ли крепко удерживает мою ступню петля на конце веревки, стягивающей ее ноги? Будет чертовски обидно, если в один прекрасный день я все-таки высвобожусь (смешно... Я так отчаянно старался вытащить ногу из петли - тогда, в тот далекий уже вечер, когда мы вместе опускались на дно), а она так и останется стоять по колено в иле под тяжестью двух водолазных поясов.

Ночами, когда мне недостаточно света для того, чтобы лицезреть ее, я мысленно возвращаюсь к событиям, приведшим нас всех к такому странному концу, и все происшедшее проступает на скатерти моей памяти с отчетливостью винного пятна. Мое воображение дописывает недостающие детали, наделяя героев этой истории чертами, возможно не присущими им в реальности. Мне больно осознавать, что все могло бы свершиться в соответствии с моим планом, и тогда я не кормил бы с ней рыб в какой-то вонючей речушке в районе Чезапика, а жил бы достойной жизнью белого человека где-нибудь в Полинезии или на Андаманах.

Но я успокаиваюсь. В конце концов, могло быть хуже.

После долгой, нудной жизни миллионера и тупой, долгоиграющей смерти меня могли бы закопать, и тогда не игривая рыбка, но скользкие, мерзкие черви гнездились бы у меня в черепе.

Глупо, но впечатляюще.

Мысли мои вновь уплывают туда, наверх, где в тот день...

БЕСС

Она сидела за столиком у фонтана, наслаждаясь по-летнему ярким солнцем, сияющим сквозь застекленную крышу кафе "Зимний сад". Ее лицо прикрывали легкая шляпка с вуалью и солнцезащитные очки. Национальный Музей Художественных Искусств был одним мест, которые она посещала на регулярной основе. С некоторых пор она приходила сюда все чаще и чаще, и не только за тем, чтобы наслаждаться картинами и скульптурами. Помимо секса, ей также очень нравилось это кафе, расположенное прямо напротив Западного входа в Музей - пища здесь была не то чтобы изысканной, но весьма добротной и стоила подороже, чем в кафетерии-автомате на нижнем уровне, где всегда была толчея. Сюда заходили более обеспеченные клиенты. Несмотря на фуршетный стиль кафе, напитки здесь разносили официанты. Привычка пить за ланчем осталась у нее от прежней, до замужества, жизни.

Прежняя жизнь...

Ухажеры и любовники, женатые и холостые, обеспеченные и не очень, невинные и прощелыги... Все слетались на ее прелести и красоту, как мотыльки на свет фонаря. Бесс МакДеррик, в девичестве Сакони, в свои двадцать семь лет выглядела невероятно эффектно и превосходно знала себе цену. Посему, она брала ее с покоряющей скромностью и достоинством, уже одним этим сводя с ума своих поклонников. Каким образом и для чего боги создали это совершенное орудие совращения мужчин, почему за все эти годы бесконечной череды мужских рук и прочих конечностей, мявших, теребивших, ласкающих, тыкающих ее грешное тело, оно не потеряло своей привлекательности? Она никогда не задумывалась об этом...

Бесс сделала последний глоток из бокала с вином. Красная рыба на пару сегодня была удачна, как никогда. Жаль, что Лео не может приходить сюда вместе с ней. Она ощутила, как чувственно-легкая дрожь пробежала у нее по спине, как и всегда, когда она вспоминала о Лео...

ПИТЕР

Он медленно начинал свой путь вниз. Впрочем, слово медленно было чисто условным: он падал камнем, просто огромная высота, с которой он стартовал, не давала реально ощутить скорость. Земля притягивала его, неумолимо надвигаясь на него океанами и материками. Питер не смог отказать себе в маленьком удовольствии. Развернувшись лицом вверх, он увидел невероятно впечатляющую - в который уже раз! - картину: "Альбатрос-2" величаво-бесшумно удалялся от него, сверкая на фоне черного неба всеми двумястами метрами своего серебряного "плаща" на шаре. Его гондола на конце бескрайнего сверкающего полотна выглядела несуразно маленькой. Сделав прощальный жест рукой (плевать, что Алекс и Юри наверняка уже его не видят), он открывает объятия Земле.

Черное смыкается с лазурно-синим.

В какой-то момент кажется, что горизонт выгнут в противоположную сторону, что Питер падает в гигантскую параболическую каверну, выстланную на дне бескрайним ковром из сине-зелено-желтых лоскутов. Сориентировавшись по Карибскому морю, он видит, как со стороны Африки через Атлантику к Карибам надвигается череда из трех штормов. Второй явно будет проблемой для ожерелья наветренных островов.

Чуть ниже уровня его отделения от "Альбатроса", на фоне неправдоподобно искривленного клина Южной Америки, отливают негой на солнце гряды перламутровых облаков, сотканных из мириад мельчайших ледышек. С поверхности Земли они почти не видны - прежде лишь космонавты могли наслаждаться их феерическим видом, но теперь и он любуется ими почти еженедельно.

Ради этих мгновений неземного существования он продал свою душу дьяволу неба много лет назад. Отсюда он командует облаками и повелевает циклонами. Он прочищает жерла вулканов и напускает суховеи на плодородные земли. Он предвидит катаклизмы, которые унесут жизни сотен, а то и тысяч людей, задолго до того, как начнется их страшная жатва.

Он - Бог свободного падения.

Он - раб собственной страсти к полетам в абсолютной тишине, на таких высотах, которые недоступны даже сверхзвуковым лайнерам.

Он - сверхчеловек в понимании многих козявок, ползающих по поверхности заблудшей планеты, во многих десятках километров там, внизу, с их ничтожными проблемами и заботами, вечно сопливыми детьми и назойливыми женами, желаниями пожрать и совокупиться, купить и продать с потрохами, приобщиться и нагадить ближнему своему...

Он включает систему зональной защиты. Еле ощутимое подрагивание дает знать о выдвижении защитных пластин. Через две минуты его тело, начиная с головы, покроется гибкой чешуей прочнейшей жаропрочной металлопластмассы, сформировав стратофандр - последнее детище НАСА для экспериментальных парашютных прыжков.

Он глядит на часы: два ноль три восемнадцать.

Альтиметр показывает высоту 42,750.

До его приземления остается чуть менее двадцати минут. За это время он разовьет скорость, достигающую скорости звука. Его защитный костюм при этом разогреется до температуры, при которой плавится дюраль. Но его это не беспокоит. Он проделывал этот путь столько раз...

Здесь он может позволить себе расслабиться, забыть о боли.

У него отняли любовь.

Вчера вечером, не в силах справиться с огромным ощущением несправедливости, он принял единственно верное решение.

Сегодня его парашют не раскроется.

БЕСС

Дверной звонок отдается неприятной тяжестью в затылке. Бесс не хочет открывать. Эти несколько дней после страшной смерти Питера были заполнены массой мелких и крупных хлопот. Она никогда и не подозревала, что их может быть такое количество. Во время похорон ей стало дурно, и она вынуждена была принять укол успокаивающего. Однако самым отвратительным было иметь дело со страховой компанией. Выяснилось, что группа Питера финансировалась не Госдепартаментом, но какой-то засекреченной частной компанией, поэтому сумма страховки была значительно выше обычно положенной по штату сотруднику НАСА - и, соответственно, придирок и волокиты из-за этого было немеряно.

Питер...

У нее не было особых угрызений совести по поводу того, что она наставляла ему рога. В конце концов, это удел многих женатых мужчин в НАСА. Если ты днями и ночами на работе и не в состоянии уделять жене того внимания, которого она требует, ты в праве ожидать такой развязки. Можно делать вид, что ничего не знаешь об этом, можно набить жене морду, можно набить морду ее кавалеру - мало ли существует выходов из подобных ситуаций? Она считала, что они с Питером нашли свое решение; она знала, что у него тоже кто-то появился после того, как она сошлась с Лео. Ни он, ни она не делали большой драмы из разлада в их семейной жизни.

Теперь Питер мертв. Какая ужасная смерть.

Следственная комиссия, ФБР, полиция все еще пытаются найти причину его гибели. Однако Питера не воскресить. Самым кошмарным было то, что она постоянно натыкалась в доме на его вещи - это было невыносимо, словно бы он сделал это нарочно, заранее рассовав свои мелочи по всем углам, и теперь они тихо выползали оттуда, поочередно напоминая ей о нем... Она ненавидит этот дом. Уехать. Скорее.

Звонок снова буравит ей голову.

Бесс открывает дверь. На пороге стоит мужчина - за сорок, круглое, опухшее лицо, небрежно выбрит, крупнопористый нос уточкой, усы, запущенные волнистые волосы с перхотью, плешка, брюшко, мятый костюм, большие старомодные очки.

Ее улыбка - само очарование.

- Если Вы из страховой компании - пожалуйста, обратитесь к моему адвокату, а если по поводу продажи чего-нибудь, то извините, я очень спешу. - Говоря это, она совершенно естественно продвигается слегка ближе к незнакомцу. Обычно мужчины тушуются от такого приема с ее стороны и делают шаг назад. Этого достаточно для того, чтобы захлопнуть дверь...

Мелковатые редкие зубы открываются в едкой улыбке.

- Миссис МакДеррик, я не собираюсь всучить Вам какую-то ерунду, - при этом он не сдвигается ни на дюйм, и Бесс неожиданно почти втыкается грудью в пришельца. - Вернее, то, что я собираюсь Вам всучить, - его блинные губы расплылись в сардонической улыбке, - нельзя назвать ерундой...

Из его зрачков веет холодом расчета, настолько жутким, что она внезапно обмирает в предчувствии чего-то дурного. В гостиной тихо. Бесс вдруг слышит, как что-то гулко урчит в его животе. Он нисколько не смущается:

- Бурритос были на слегка подкисшем соусе. Но что же это я? Манеры... Можете называть меня... Гмм: Джим... Джим, х-м-м-м, Модест. Разрешите? - Не дожидаясь ее ответа, он усаживается в кресло, подняв на руки небольшой кожаный кейс.

Разговаривая, он не смотрит ей в глаза - его сильные линзы, как бинокль, обшаривают гостиную, заглядывают в смежную обеденную, спешат вверх по лестнице - она подосадовала, что оставила дверь в спальню открытой, хотя под таким углом он все равно бы ничего не увидел.

- У нас не так уж много времени, я вас правильно понял? Вы спешите, я - тоже, хотя совсем по другой причине. - Он вновь впивается в нее колючим взглядом: - Кстати, я справлялся в Вестерн Авиэйшн, ваш вылет в Рио задерживается как минимум до полуночи...

Бессилие и ужас прохватывают Бесс насквозь. Как всегда, когда в подобные дрянные моменты она чувствует, что инициатива от нее уже не зависит, и надвигается что-то непонятно плохое, ей вдруг остро хочется в туалет.

ПИТЕР

Он встретил Бесс первый раз почти три года назад, во время отпуска. Как-то ближе к вечеру, возвращаясь в "Вестин" с пляжа, он увидел ее в окне ее номера на первом этаже, стаскивающую мокрый купальник. Раньше он не замечал за собой раньше привычки подолгу пялиться в чужие окна, но в тот раз он невольно замедлил шаги, поскольку в ее движениях было столько грации и столько непринужденной сексуальности, что он не смог удержаться... Увидев, что он разглядывает ее, она нисколько не смутилась, и, улыбнувшись, медленно задвинула штору.

На следующее утро он увидел ее за завтраком в ресторане. Женщину с такой незаурядной внешностью он повстречал впервые.

Ее небольшой, но чувственный, с пухлой нижней губкой, рот, казалось, жил сам по себе, поощряя и обещая, периодически приоткрываясь и выпуская на волю кощунственно влажный язычок; когда она непринужденно проводила им по верхней губе, у мужчин темнело в глазах. Ее слегка восточного разреза глаза имели совершенно необычный тигрово-желтый окрас: взгляд их сквозь длинные полуопущенные ресницы прожигал насквозь все вокруг, имеющее отношение к мужскому полу. Со спины ее можно было бы спутать с мальчишкой; узкая грудная клетка и неширокие, спортивного вида бедра способствовали этому эффекту. В добавок к этому, она коротко подстригала свои жестковатые черные волосы, увеличивая этим схожесть с подростком. Но от всей ее кажущейся инфантильности не оставалось и следа при взгляде на нее спереди. У нее была средних размеров грудь, но весьма полная и удивительно свежая, с аккуратными сосками. При небольшом торсе и плоском животе такой бюст выглядел очень аппетитно, а в сочетании с длинными, стройными (хотя и слегка тонковатыми) ногами и чувственным ртом производил оглушительный эффект в любой компании, где только присутствовали мужчины.

Питер был закоренелым холостяком по определению, и видел разных женщин за свою богатую на приключения жизнь, но Бесс с разбега взяла крепость его убеждений и железной рукой повела к алтарю.

Год после свадьбы был наполнен глубоким ощущением гармоничного и где-то отчасти хрестоматийного счастья в их семейной жизни. В конце концов он поверил - все поправилось, его кошмары закончились.

Столько лет, столько долгих лет он видел эти сны...

Начиная с возраста созревания, он мучался от непонятных влечений, от странных, волнительных переживаний. Сны были неясными, томительными, от которых он просыпался с гулко колотящимся сердцем и ощущением тяжести в затылке и в нижней части живота...

Его первая любовь была трагичной. Девочка, в которую он влюбился беззаветно и безответно, сделала его посмешищем для всей школы, рассказывая на каждом углу о его записках с признаниями. Он страдал так сильно, что с неврозом слег в больницу, где через некоторое время узнал о том, что его избранница отравилась насмерть из-за собственной неразделенной любви к какому-то футболисту из соседней школы. Он был поражен цинизмом и мелодраматичностью случившегося. Родные и друзья были удивлены переменой, произошедшей с ним после выхода из больницы: он стал более социально активным, положительно-думающим и менее ранимым.

На самом деле он прятал свои чувства; как бы в отместку за это ему достались поначалу непонятные, затем все более и более пугающе-определенные кошмары. В них он зачастую был далеко не таким примерным, как в реальной жизни... Став старше, он решил выбивать клин клином, для чего выбрал себе профессию, которая сделала его легендой в их маленьком городке на Среднем Западе. В приятное дополнение к этому, он стал спать с каждой попадавшейся ему на пути юбкой.

К его сожалению, кошмары не прекращались даже в те дни, вернее, ночи, когда он старательно пытался забыть их в объятиях очередной киски. Он просыпался среди ночи в ознобе, пытаясь вспомнить, что же все-таки так пугает его в этих снах - и не мог.