Когда цветет сирень

Боль.

Это было первое, что прорвалось сквозь вязкую, глухую темноту. Не тупая головная боль после слишком бурной вечеринки с друзьями. Нет, эта боль была другой — острой, чужой, словно в череп медленно вкручивали раскалённый гвоздь.

Я попыталась застонать, но из горла вырвался лишь слабый, птичий писк. Не мой голос. Совсем не мой.

Паника, холодная и липкая, змеёй скользнула по позвоночнику. Я дёрнулась, попыталась сесть, но тело отказалось подчиняться. Оно было тяжёлым, ватным, незнакомым, как неуклюжий манекен. Веки, казалось, весили тонну. С нечеловеческим усилием я заставила их приподняться.

Мир утопал в размытом полумраке, но я различила склонённое надо мной лицо. Девушка в тёмном платье и белоснежном чепце. Испуганная. Её страх плескался в широко раскрытых глазах цвета весеннего неба.

— Ваша светлость, вы в порядке? — её голос дрожал.

Ваша светлость? Что за бред? Косплей? Какой-то изощрённый розыгрыш?

Я хотела спросить, где я, но вместо этого мой рот открылся, и сознание провалилось в чужой кошмар.

Не воспоминания. Агония.

Огромный, сверкающий золотом зал. Десятки лиц, искажённых презрительными ухмылками. Шёпот, жалящий, как крапива: «Оборванка Изенбург…», «Посмотрите на её платье, оно же годится только на тряпки». Холодный, безразличный взгляд кронпринца, скользящий по мне, словно я пустое место. И горечь… резкая, обжигающая горечь во рту после обязательного бокала вина, поданного с поклоном.

— А-а-а! — крик был чужим, высоким и отчаянным. Я обхватила голову руками, пытаясь вытолкнуть из неё чужую боль, чужое унижение.

— Ваша светлость! Я… я сейчас же позову лекаря! — пискнула девушка и, спотыкаясь, вылетела из комнаты.

Я осталась одна, дрожа в огромной кровати под тяжестью бархатного одеяла, пахнущего лавандой и пылью. Я посмотрела на свои руки. Тонкие, бледные, с длинными пальцами и ухоженными ногтями. Не мои. Мои руки были покрыты мелкими шрамами от порезов на работе и вечными следами от чернил.

Итак, подведём промежуточные итоги. Я очнулась в чужом теле. В месте, похожем на декорации к исторической дораме. И судя по всему, предыдущая владелица этого аристократического тела только что пережила худший день в своей жизни.

Мозг, чтобы не расплавиться от шока, включил защитный механизм — цинизм.

Окей. Попаданка. Классика жанра. Что там у нас по стартовому пакету? Обычно это какая-нибудь суперсила или, на худой конец, говорящий фамильяр. Я прислушалась к внутренним ощущениям. Тишина. Никакой божественной маны или голоса древнего дракона в голове. Зато головная боль никуда не делась. Видимо, у меня эконом-тариф.

Дверь со скрипом отворилась, и в комнату, почти вбежав, вернулась та самая горничная — Сирень, как подсказал мне услужливый обрывок чужой памяти. За ней следовал высокий мужчина с проседью в волосах и слишком спокойным лицом. Лекарь.

— Господин Кювэль, скорее, ей снова стало хуже!

Мужчина подошёл к кровати, его взгляд был профессионально-отстранённым, как у хирурга перед операцией. Он взял моё запястье, измерил пульс, а затем его ладонь накрыла мой лоб. По телу пробежала тёплая, едва заметная волна.

— Всё в порядке, дитя моё, — его голос был ровным и успокаивающим. Слишком успокаивающим. — Обычное переутомление. Ваша светлость, ваш уровень духовной энергии крайне низок, а волнения на отборе невест стали для вашего организма слишком большой нагрузкой. Вам нужен покой и отдых.

Переутомление. Конечно. Идеальное объяснение. Простое, логичное и совершенно безопасное для всех вокруг. Кроме меня. Потому что я помнила. Помнила эту горечь во рту. Это было не вино.

— Благодарю вас, господин лекарь, — прошептала я, изображая слабую, но благодарную пациентку. Он кивнул, выписал что-то на листке бумаги и, передав его Сирени, удалился с той же невозмутимостью.

Я осталась под присмотром перепуганной горничной. Её звали Сирень, она была моей личной служанкой, и, судя по всему, единственным человеком, которому было не наплевать на судьбу Меллисандры Изенбург.

А судьба у неё была незавидная. Герцогство в руинах, отец, последний герой рода, погиб на войне три года назад, мать умерла при родах. Остался только громкий титул, который в этом мире, где все решают сила и деньги, не стоил и ломаного гроша. И как вишенка на этом торте из безнадёги — этот самый «отбор невест». Утешительный приз от императора, который отменил помолвку Меллисандры с кронпринцем сразу после того, как прибрал к рукам главную силу её герцогства — рыцарский орден Святой Магнолии.

«Мило, — подумала я. — Меня не просто бросили в клетку с голодными волчицами, меня ещё и предварительно лишили всех зубов и когтей».

Мои размышления прервала Сирень.

— Ваша светлость, может, вы чего-нибудь желаете? Чаю? Или, может, пирожные из императорской кухни? Они сегодня особенно хороши.

Она склонилась надо мной, и я снова уловила тонкий аромат сирени от её волос. Её лицо было искренне обеспокоенным. Но в этом дворце, где даже воздух пропитан интригами, можно ли доверять искренности?

Горечь во рту.

Я посмотрела на её встревоженные глаза, на её руки, которые теребили край фартука.

— Да, — мой голос прозвучал на удивление твёрдо. — Принеси пирожные. И стакан чистой воды.

— Будет исполнено! — она с облегчением улыбнулась и выпорхнула из комнаты.

Я осталась одна. В тишине роскошной комнаты, которая ощущалась как золотая клетка. Переутомление. Низкий уровень духовной силы. Всё так складно, так удобно. Никто и не подумает разбираться в смерти обедневшей, никому не нужной герцогини.

Сирень вернулась с подносом. На нём красовались три аппетитных пирожных с кремом и стакан воды, в котором играли отблески свечей. Она поставила поднос на прикроватный столик.

— Угощайтесь, ваша светлость. Это поможет вам набраться сил.

Она стояла и ждала. С улыбкой. С идеальной маской преданной служанки.

А я смотрела на эти пирожные. И на воду. И всё, о чём я могла думать, — это та едкая горечь.

Мой первый день в новом мире. И моё первое испытание. Выживет ли героиня, если съест десерт?

Я медленно протянула руку к стакану с водой.