Когда лес дышит

Лес под Ладожским перевалом всегда казался странным местом. Днём он был густой и тихий, а ночью — живой. Ветки потрескивали, будто кто-то ходил в темноте, в тумане мелькали тени, а ветер выл не как обычно — не в кронах, а будто под землёй. Местные обходили ту сторону холмов стороной. Только один человек жил там постоянно — лесник по имени Ефим.

Говорили, что он знает этот лес лучше, чем самого себя. Старик, седой, с морщинами, похожими на трещины на старом дереве. Его избушка стояла у самой кромки болота. По вечерам из трубы всегда шёл дым, и свет в окне горел ровно до полуночи — потом гас. И каждый, кто пытался прийти к нему позже, натыкался на запертую дверь и тишину внутри.

Однажды летом, в конце августа, в деревню у подножья перевала приехали четверо туристов: двое парней и две девушки. Молодые, шумные, с рюкзаками, палатками и колонкой. Они собирались провести ночь у реки, недалеко от леса, и утром уйти дальше. В лавке, где они закупались продуктами, продавщица сказала им:

— Только не ходите в лес после полуночи. И костёр гасите вовремя. Ефим говорил — не шутите с этим.

Парни переглянулись и засмеялись:

— Стариковские байки! Мы просто пожарим сосиски и пофоткаемся. Что может случиться?

Когда они шли к реке, солнце уже клонилось к закату. Воздух был густой и тёплый, пахло хвоей и влагой. Место выбрали красивое — на поляне, где тропа уходила в чащу. Разбили палатку, включили музыку, смеялись. Около девяти зажгли костёр. Пламя вспыхнуло ярко, отблески танцевали на лицах. Никто не замечал, что в тени между деревьями кто-то стоит.

Первым насторожился Никита — парень в серой куртке, который сидел ближе всех к лесу. Он услышал треск, будто кто-то ломал сухую ветку.

— Эй, слышали?

— Да брось, — отмахнулась Аня. — Белка или ёж.

Но треск повторился. Потом тихое дыхание — будто кто-то стоит у самого костра, за спиной, и просто смотрит. Никита поднял фонарик и направил луч в чащу. Между соснами мелькнула тень — человеческая, высокая.

— Кто там?! — крикнул он. Ответа не было. Только листья дрогнули.

Через пару секунд снова заиграла музыка, смех вернулся, и тревога отступила.

Ближе к полуночи костёр всё ещё горел, хотя дрова давно следовало подкинуть. Лес будто прижался ближе. Воздух стал плотным, глухим.

Аня, зевая, сказала:

— Может, спать пора? Уже, наверное, после двенадцати.

— Ерунда, — усмехнулся Никита. — Ещё чуть-чуть. Мы же за этим сюда приехали.

Он кинул в костёр ещё полено. И в тот момент огонь словно зашипел. Пламя пошло в стороны, осыпая искрами траву. Из чащи донёсся низкий гул, похожий на стон.

Свет дрогнул. Девушка вскрикнула.

— Что это?

— Наверное, ветер…

Но ветра не было. Всё вокруг замерло. Ни один лист не шелохнулся. Только в самом сердце костра вдруг показалось, будто кто-то шевелится — в пламени проступил силуэт, человеческий, но изломанный, вытянутый, с длинными пальцами.

Никита вскочил и попятился.

— Вы это видите?!

Все увидели. Пламя вспухло, будто что-то внутри него пыталось вырваться. И тогда из темноты послышался шорох — тысячи шагов сразу.

Свет вырвал из мрака десятки фигур. Они стояли между деревьями, почти касаясь света от костра. Лица — серые, без глаз, без рта, будто из пепла. Они дрожали, словно от жара, но не приближались.

— Господи… — прошептала Аня. — Кто это?..

— Не смотри! — заорал Никита. — Не смотри на них!

Одна из фигур протянула руку к свету. Пламя мигнуло. Остальные зашептали, все сразу — тонкими, пустыми голосами:

— Погаси… погаси… погаси…

Огонь вспыхнул ярче, и от света они застонали, откатываясь в тень. Казалось, что свет причиняет им боль, но он же их и звал — как будто они ненавидели его, но тянулись к нему, как мотыльки.

Никита схватил флягу с водой и плеснул на костёр. Пламя затрещало, но не погасло. И тогда один из теней метнулся вперёд. Секунда — и она оказалась у самого огня, на мгновение озарённая светом. Лицо было не лицо — спёкшаяся кожа, череп, будто обожжённый. Из пустых глазниц сочился дым. Она рванулась, но не успела: пламя вспыхнуло и отбросило её в темноту.

— Валим отсюда! — крикнул кто-то, и они бросились к палатке. Но пока собирали вещи, костёр погас. Огонь просто… исчез. Как будто его выдуло изнутри. Наступила такая тьма, что даже луна пропала.

В темноте послышался шорох. Потом — дыхание. И шаги.

Кто-то прошёл совсем рядом. Аня вскрикнула — её фонарик на миг осветил лицо Никиты, потом… чужое. Серое, вытянутое, вплотную к объективу света. Фонарь выпал из рук.

Когда через два дня в лес пришёл Ефим, он нашёл лишь обгоревший круг от костра, рваную палатку и чёрные пятна на земле. Ни следов, ни крови. Только запах гари и едкий дымок, поднимающийся из-под земли, будто костёр всё ещё тлел под корнями.

С тех пор старик каждый вечер обходил тот участок. У него был старый керосиновый фонарь, который он зажигал ровно в полночь. Садился рядом, смотрел на тёмную землю и шептал:

— Ну что, опять ждёте, дьяволье отродье? Не выйдете. Пока свет горит — не выйдете.

Однажды к нему пришёл молодой егерь.

— Ефим Андреевич, зачем вы всё ещё ходите туда? Никого ведь нет.

— Есть, — ответил лесник, не поднимая глаз. — Они в темноте живут. Те, кто боится света, но не может без него. Мы их сами сюда позвали. С каждым костром, что горел после полуночи.

— И если не зажечь фонарь?

Старик медленно посмотрел на него. В его глазах отражался дрожащий свет лампы.

— Тогда они выйдут.

Он помолчал и добавил:

— Первый раз я их видел тридцать лет назад. Тогда туристы тоже думали, что байки. Развели костёр. Только не успели потушить. А утром я нашёл пепел… и то, что от них осталось. С тех пор хожу — сторожу границу. Потому что если они дойдут до дороги — света не останется нигде.

Ночью, когда туман опустился на лес, Ефим сидел у своего фонаря. Ветер едва трогал траву. И вдруг — вспышка на горизонте. Где-то далеко, в глубине леса, загорелся ещё один костёр. Маленькое пятно света. Старик замер.

— Дураки… — прошептал он.

Он встал, взял топор и фонарь, пошёл по тропе. Лес шептал вокруг, сучья ломались сами собой. Вдруг фонарь дрогнул. Пламя потухло.

На секунду мир стал полностью чёрным. И в этой чёрноте, перед самым лицом, что-то задышало. Тёплое, гнилое, чужое.

— Погаси… — прошелестело в темноте. — Погаси…

Старик сжал топор. И, зажмурившись, выбросил фонарь вверх. На миг пламя вспыхнуло снова, озаряя вокруг десятки лиц — серых, безглазых, жадных до света.

А потом всё погасло.

Утром жители нашли в лесу опрокинутый фонарь, обгоревший топор и следы ног, уходящие в самую чащу. Сам Ефим пропал. Только в его доме на столе лежала записка:

"Не разводите костры после полуночи.

Они всё ещё здесь."