Когда возвращаются птицы

Лёгкий морозец искрился на окнах. У дороги, в ожидании скорых тёплых дней, покачивала ветвями одинокая берёза. На улице не было ни души. Только почесывался сидевший на цепи пёс Шарик.

В старой печи потрескивали дрова. На стене, поднимая цепь, тикали ходики.

— Весне уж пора бы прийти. А снег всё никак не растает, — ставя кашу в печь, сетовала баба Вера — несмотря на выпавшие на её век невзгоды, всегда открытый и добрейшей души человек.

— Баба Вера, — позвала её болтавшая на высоком табурете ножками девочка, Наденька, отроду лет четырёх. — а весна всегда приходит после зимы?..

Мама Наденьки, Зоя Николаевна, работала в сельской школе учительницей. И хотя девочка любила бывать в школе, но для неё – непоседы, ой как было не просто высидеть много уроков. Сколько это точно по времени – Наденька сказать не могла, потому что считать часы и минуты ещё не умела, а просто знала, что длились уроки скучно долго.

Другое дело – в гостях у доброй бабы Веры, которая и вкусными блинами с земляничным вареньем накормит, и парны́м козьим молочком угостит; из своих платков накрутит кукол, а потом, когда Наденька притомится, уложит ту спать, и обязательно, поглаживая беспокойную ножку, расскажет интересную сказку.

— …Конечно, дочка. За кажной зимой и вьюгой обязательно придёт ласковая весна.

— А как она приходит?

— Да как же, — наблюдая за огнём, старушка тяжело опустилась на другой табурет, стоявший в передней у обеденного стола, — Сначала наступает март, за ним апрель, а потом и май.

— А кто это? — поинтересовалась только изучавшая этот мир Наденька.

Конец ознакомительного фрагмента

Ознакомительный фрагмент является обязательным элементом каждой книги. Если книга бесплатна - то читатель его не увидит. Если книга платная, либо станет платной в будущем, то в данном месте читатель получит предложение оплатить доступ к остальному тексту.

Выбирайте место для окончания ознакомительного фрагмента вдумчиво. Правильное позиционирование способно в разы увеличить количество продаж. Ищите точку наивысшего эмоционального накала.

В англоязычной литературе такой прием называется Клиффхэнгер (англ. cliffhanger, букв. «висящий над обрывом») — идиома, означающая захватывающий сюжетный поворот с неопределённым исходом, задуманный так, чтобы зацепить читателя и заставить его волноваться в ожидании развязки. Например, в кульминационной битве злодей спихнул героя с обрыва, и тот висит, из последних сил цепляясь за край. «А-а-а, что же будет?»

— Три братца-месяца. — улыбнулась старушка.

— У них тоже одна мама и папа?

— Все они рождены Весной. — подтвердила баба Вера и, повернувшись к Наденьке, принялась рассказывать: — Собрались как-то в лесу весенние братцы. Старшего звали Март. Был он большой и сильный. Среднего нарекли Апрелем, и был он хоть не силён и не так уж красив, да без него ничего бы в природе не о́жило. А младшего – самого красивого и тёплого из братьев кликали Маем. Так вот, собрались они, и Март сказал: «Что ж, братцы, матушка-весна просыпается. Какие дары вы готовите людям? Я, вот, грею солнце и землю, топлю снега и льды – кажный день борюсь с братцем-Февралём». Братец-Май сказал: «А я подарю людям красивые поляны, покрытые цветами и ягодами, чистые полные реки и первые всходы. И пусть кругом поют птицы». Средний же, братец-Апрель, выслушав обоих, ответил: «Раз братец-Май хочет дарить цветы, а братец-Март топит снега – я же стану кликать из-за моря в родные земли птиц, чтоб те воротались и пели, и будить природу, чтоб на деревьях просыпались листья, и позже могли распускаться цветы». В этом году Пасху мы празднуем в апреле – месяце воскресенья. А всякая новая жизнь – надежда.

— А братец-Апрель может позвать папу? — наивно спросил ребёнок.

— Всё может быть. — ответила баба Вера, тяжело вздохнув.

Шесть сыновей было у бабы Веры. Все ушли на фронт. Даже самый старший – Фёдор Иванович, летом катавший Наденьку по полю на тракторе. Пока вернулся только один, по контузии. Но жил дядя Петя в другом селе. А потому, баба Вера ждала, когда бы снег уже растаял, и она, наконец, смогла бы поехать – повидаться с сыном.

Муж же бабы Веры, Иван Прохорович, был похоронен недалеко от села, за год до начала войны. Потому баба Вера часто говорила, что он её куда счастливее. Говорила она это в сердцах, без злобы, а скорее, с глубокой печалью.

Фотокарточка Ивана Прохоровича, как и карточки всех шести сыновей, висели в задней, в рамке на побелённой стене. Баба Вера рассказывала, как однажды в село приехал выписанный из города фотограф. Фёдор Иванович тогда не пожалел скопленных денег, и даже сам, под свою ответственность, на казённом мотоцикле, съездил за дядей Петей. Остальные же ей выслали почтой из разных городов.

Каждое раннее утро она обращалась к этим карточкам, плача и молясь за упокой души дедушки Вани и за здравие сыновей. В Родительскую субботу дома баба Вера поставила стакан с водой, накрыв его засохшей коркой хлеба, и пошла на могилу дедушки Вани, чтобы прибраться, да снег и мороз не позволили.

За своих молилась и баба Дуня, жившая через несколько домов. Сама она уже ходить не могла, поэтому к ней часто ходила баба Вера, и обязательно на Рождество и в Пасху.

Наденька не знала, что это за праздники. А только видела, что в эти дни баба Вера была особенно радостной, и особенно печальной.

За окном через тучи пробивалось вечернее красное солнце. И хотя было начало апреля, казалось, что братец-Март ещё Февраль не поборол.

В этот год, как в прочем, и в предыдущий, зима выдалась тяжелой. Наденька помнила, что на улице были сильные морозы, и поэтому Шарик зимовал в сенях. На колодце приходилось пробивать лёд, и даже в вёдрах вода быстро покрывалась ледяной коркой.

В домах тоже было холодно, ведь сильно печь топить было нечем: идти по такой погоде в лес опасно. Еды становилось меньше. Баба Дуня говорила, что это потому, что мужиков забрали на какую-то войну.

Война, фронт, солдаты, смерть… Наденька слышала эти слова, но по счастью судьбы, ей пока этого видеть не пришлось. Война шла где-то далеко, а сюда, в далёкое село, она приходила только треугольными письмами. Какие-то из них взрослые называли «похоронками» и горько над ними плакали.

Наденька же ждала, когда папа Слава вернётся, или хотя бы снова пришлёт письмо с далёкого Ленинградского фронта. Последнее он отправил зимой, из-под Любани.

Порой, без любимого папы, Наденьке становилось особенно тоскливо и грустно. Тогда взрослые говорили ей, что он обязательно вернётся, и непременно героем. Кто такой «герой» девочка тоже пока ещё понимала плохо. Но судя по тому, как взрослые это говорили, она была уверена, что быть героем – очень важно.

Однако, Наденьке хотелось, чтобы папа просто вернулся. Ведь, она его любила, даже такого, простого.

Потому, терзаясь нетерпеньем, во всякой мужской фигуре она видела отца. Каждый раз вспоминая осенний день, тот, что следовал сразу же за тёплыми летними, когда папа обнял её на прощанье крепко-крепко, и обещал непременно вернуться, стоит ей только немного подождать.

Наденька не знала, сколько это, «немного»? Ночка? Две? Три? Она просила взять её с собой, ведь ей безумно не хотелось расставаться, и вместе с тем, было невероятно любопытно, что же такое «батальон»…

Но папа её с собой не взял. А только запрыгнул в большую высокую машину и уехал вместе с дядей Пашей, дядей Лёней, дядей Гришей… А, ведь кто-то из них был «взрослым дядей» только для маленькой Нади…

В тишине тикали ходики, из которых скоро должна была выглянуть кукушка.

Дубовая дверь заскрипела. В переднюю вошла мама.

— Вера Степановна, спасибо! — благодарила она за то, что добрая соседка приглядывала за непоседой.

— Замёрзла совсем, видать, — переваливаясь с ноги на ногу, баба Вера поспешила встретить гостью.

— В школе дрова почти что кончились. Новых не подвезли, сказали, что оттепель скоро. А на улице всё, по-прежнему, зима, — снимая с себя тулуп, разносящий по комнате морозный запах, смешанный с весенним, растёрла красные пальцы мама.

В селе все старались экономить дрова, потому и жили по несколько семей вместе.

Когда папа Наденьки ушёл, баба Вера сразу же позвала их к себе, говоря, что так им будет легче.

— Вот, возьми яичко. — баба Вера протянула маме красное яйцо, — К Пасхе берегла.

— Вера Степановна, — развела руками мама, — опять Вы за своё.

— Так, а как же без веры-то? В тёмные времена только ею и спасёшься. Такое время и есть – испытание нашей воли и души.

— Пожалуйста, Вера Степановна, только Надю этому не учите.

— Да не учу, — махнула рукой баба Вера, — не учу. Вырастет, так сама к Богу придёт. Ано ж как, человек без надежды обречённый, считай, что ужо покойник. Вона, сама ходишь чернее тучи, того и гляди разревёсся, да себе не даёшь. Всё слушаешь кого-то. А те только и талдычут, что: «не реви, Славочка героем вернётся». Так того дождаться ещё надо! А ты да дитятко тут причём? Для тебя Славочка – муж любимый, а для Наденьки отец, и уж потом герой. Так и пущай грустит по нём, как по отцу, а ты – по мужу.

— Вы вот, Вера Степановна, наговорили Наденьке о своей надежде, так она теперь как видит какого солдата – сразу кричит, что папка вернулся!

— Так чево ж в надежде плохого может быть?! Когда солдата дома ждут – так он любые мученья претерпит и из любого огня выйдет. На всякого фашиста с кулаками пойдёт, только бы дома все живы да целы были!

— Не травите Вы мне душу, Вера Степановна, — голос мамы сорвался, и она закрыла глаза рукой.

Детское сердечко сжалось: какой ребёнок выдержит, когда плохо его маме?!

Наденька спустилась с табуретки и, подойдя к маме, ту обняла, ощущая, как содрогается её тело. Мама плакала.

— Поплачь, поплачь, — баба Вера гладила маму по спине. — Всё лехче станет. Всего-то два месяца прошло, так разве ж это без вести пропавший?

— Так пусть бы хоть похоронка уже пришла… — сквозь слёзы еле слышно, сама боясь сказанных слов, произнесла мама.

— Ты подожди, Зоечка, мужа раньше времени не хорони. Измучалася ты совсем. Извелася. Я кажный день за здравие Славочкино молюсь. Не становись прежде времени вдовой, авось вернётся. А ежели нет, тогда и вдоветь будешь. А пока живи, как живёшь. О себе да о Наденьке волнуйся. А я чем смогу помогу. Вот ежели год вестей не будет, тогда и плачь по покойному. А пока плачь по себе… По себе, голубка…

Мама обнимала Надю всё крепче, а та вжималась в колючую шерсть маминого пухового платка. Баба Вера погладила обеих по головам, а потом заварила чаю из засушенных летом трав.

Когда же мама вытерла слёзы, все сели за стол.

Припасов, и впрямь, становилось меньше, но сельские щедро, в меру своих сил, благодарили Зою Николаевну, оставшуюся здесь, и, обучавшую сельских детей и прибывших сирот, которых поездами везли с прифронтовых территорий. Да и в погребе бабы Веры пока ещё хранились соленья, которыми та охотно делилась со всеми нуждающимися и с наспех организованным приютом.

Каша закипела и настоялась.

Жидкая, но сладкая, с мёдом.

Наденька ела уже вторую тарелку, а мама задумчиво посмотрела в окно:

— Птицы прилетели.

— Так давно, — подтвердила баба Вера. — Да токмо холодно им.

— Скоро всё растает. — сказала с надеждой мама, — Уже апрель – немного осталось…

На календаре было 5 апреля 1942 года.

До победы оставалось 1130 дней.