Колдун Божий

Воздух в подземном святилище был не просто спёртым; он был древним, густым, как физическая субстанция. Он вязкой медью и влажной глиной ложился на язык, проникал в ноздри, прилипал к коже мельчайшей взвесью истолчённых костей и праха сожжённых трав - полыни, мандрагоры, чёрного иссопа. Их дым, стелющийся по холодному каменному полу, а не поднимающийся вверх, цеплялся за щиколотки собравшихся мёртвыми, цепкими пальцами. Он смешивался с запахом человеческого страха - едким, как уксус, потом пленника и озоном от сконцентрированной магической воли, которая висела в пространстве, готовой разрядиться молнией.

Своды залы, высеченной в самой скале, на которой стояла Антиохия, терялись в клубящейся тьме. Свет не достигал их, подавленный массой вековой тишины и скверны. Единственным источником освещения были факелы, вбитые в железные держатели на стенах. Но их пламя было неестественным: оно горело глубоким, почти чёрным багрянцем, с синеватыми, как на трупе, язычками по краям. Оно не освещало, а уродовало пространство, выхватывая из мрака то выщербленный лик каменного демона на капители колонны, то символ, начертанный кровью на полу, то блестящий от влаги участок стены. Этот свет не давал тепла; напротив, он вытягивал его, заставляя даже закаленных магов чувствовать ледяной холод, пробирающийся под мантии к самым костям.

В центре этого ада, на массивном алтаре из единого куска чёрного базальта, отполированного бесчисленными прикосновениями и кровавыми возлияниями до зеркального блеска, лежал дар. Римский легионер. Его тело, закалённое в походах, мускулистое и пронизанное силой, сейчас было жалким и беззащитным. С него сорвали доспехи и тунику, обнажив бледную кожу, по которой бежали мурашки от холода и ужаса. Его запястья и лодыжки были стянуты не веревками, а сплетениями теней, которые, словно живые змеи, плотно обвивались вокруг его конечностей, впиваясь в плоть ледяной хваткой. Он не мог пошевелиться. Только его грудь судорожно вздымалась, а глаза, безумные, налитые кровью, метались по склоненным капюшонам, пытаясь найти хоть каплю жалости, хоть проблеск человечности. Из его горла вырывался непрерывный, сдавленный хрип - звук загнанного зверя, осознавшего неминуемость заклания.

Рядом с алтарем, недвижимый и величавый, как сама судьба, стоял Верховный Маг, отец. Его фигура, высокая и прямая, казалась центром мироздания в этой пещере. Лица его не было видно в глубине капюшона, лишь две точки света - глаза, горящие холодным, пронзительным огнем, в которых отражалось адское пламя. В его длинных, бледных пальцах покоился ритуальный кинжал. Клинок был выточен из цельного куска обсидиана - вулканического стекла, рожденного в недрах земли. Он был абсолютно черным, матовым, не отражающим, а поглощающим любой свет, словно крохотная дыра в саму пустоту. Рукоять, из желтой слоновой кости, была вырезана в виде спирали змеи, пожирающей собственный хвост.

И в этот момент, из-за тяжелой завесы из черного бархата, отделяющей святилище от внутренних покоев, донесся звук. Не плач. Это был властный, пронзительный, металлический крик. Звук, в котором была не беспомощность новорождённого, а сила, ярость и требование. Первый звук Кассиана.

Этот крик стал спусковым крючком. Верховный Маг поднял обсидиановый кинжал. Его голос прорвал гнетущую тишину. Он не говорил, а гремел, и каждый его слог отдавался эхом в костях у присутствующих, будто сама земля под ними говорила его устами.

— Хтонос! Владыка Бездны! Отец, чье лоно - прах, а дыхание - мрак вечный! Мы зрим тебя в тенях, мы чтим тебя в молчании! Прими кровь сию! Прими жизнь сию! Прими дыхание сего смертного, дабы возродить его в силе нетленной! Да прольётся она в уста твои, да станет она семенем мощи для рождённого в этот час! Да узрит он твой лик и да не содрогнется! Да будет он твоим голосом, режущим тишину! Да будет он твоей тенью, пожирающей свет! Да будет он нашим орудием и твоим возлюбленным чадом! ПРИМИ ЖЕРТВУ!

Клинок взметнулся вверх, на миг застыв в самой высокой точке, и обрушился вниз с нечеловеческой, неотвратимой силой. Не было слышно удара - лишь мягкий, влажный звук рассекаемой плоти. Легионер вздрогнул всем телом, его глаза закатились, обнажив белки, и из его открытого рта вырвался не крик, а лишь гортанный, булькающий выдох.

Алая, алая, невероятно алая струя хлынула на базальтовый алтарь. Она не просто текла - она била фонтаном, горячим и живым, брызгая на темные одежды мага, на его руки, на его лицо. Капли, как рубины, застывали на нём. Медный запах стал удушающим, главенствующим, затмив всё остальное. Кровь текла по желобкам, высеченным в камне тысячелетия назад, струилась на пол, к подножию костра.

И в тот миг, когда первая капля коснулась пурпурного пламени, святилище взорвалось.

Огонь не зашипел. Он взревел. Глухой, низкочастотный гул, исходящий из самых основ мира, сотряс стены. Багровое пламя взметнулось к сводам, удвоившись, утроившись в размерах, сжирая предложенную кровь с ненасытной жадностью. Оно стало плотным, почти жидким, как расплавленный металл.

И тогда тень, - тень от этого чудовищного костра, отброшенная на дальнюю стену, начала жить.

Она не была просто игрой света. Она отделилась от стены, обрела объем, плотность, текстуру. Это была гигантская, разверстая пасть. Её очертания были нечёткими, колышущимися, но от этого ещё более ужасающими. Внутри зияла пустота, абсолютная, всепоглощающая, чернее самой чёрной ночи. А по краям этой пустоты были зубы. Бесчисленные, кривые, заострённые, как иглы, кинжалы, серпы. Они не были расположены в ряды, они были хаотичной массой, готовой разорвать, смолоть, уничтожить всё, что попадёт в эту бездну.

На мгновение, длиною в вечность, эта пасть замерла в немом рыке. Ни звука не было, но каждый присутствующий ощутил его внутри себя - вибрацию, леденящий душу рёв, от которого задрожали внутренности, и разум помрачился первобытным страхом. Это был лик Хтоноса. Это было его благословение. Его печать.

И исчезло. Тень схлопнулась. Пламя костра опало, вернувшись к своему размеру, но теперь оно горело ровнее, увереннее, насыщеннее, словно получив новую пищу.

Тишина, которая воцарилась, была оглушительной. Никто не дышал. Слышно было лишь потрескивание факелов и мерный, влажный звук - капли крови, падающие с края алтаря на каменный пол. Кап. Кап. Кап.

Верховный Маг медленно, очень медленно повернулся от алтаря к завесе. Он опустил окровавленный кинжал. Его грудь тяжело вздымалась. Из глубины капюшона на собравшихся упал его взгляд - взгляд, полный нечеловеческого торжества, абсолютной, безраздельной власти и благоговения перед увиденным.

Он не произнес ни слова. Он просто медленно, с невероятной значимостью, поднял окровавленную руку, пальцы сложены в древнем жесте принятия и благодарности.

И это был сигнал. Как один человек, все колдуны, старейшины и адепты рода, пали ниц. Их лбы с глухим стуком ударились о холодный камень пола, в покорности и немом восхищении.

Бог не просто принял дар. Он явился. Он вкусил. Он благословил.

Где-то за завесой, в мире живых, новорожденный Кассиан снова прокричал. Его крик, полный силы и голода, прозвучал как эхо того немого рыка, что только что потряс основу мира.

Его колыбелью была тьма. Его первой колыбельной - предсмертный хрип. Его крёстным отцом - сам Владыка Бездны. Он был рождён, и тени мира сомкнулись, чтобы приветствовать своего принца.

***

Солнечный свет был в особняке рода редким, незваным гостем. Он крался по залам робкими золотистыми лентами, но густые бархатные портьеры, витражи с мрачными ликами и сама атмосфера места, пропитанная древней магией, быстро его усмиряли. Воздух был густым и сладковатым - от аромата застывшего ладана, воска от черных свечей и едва уловимого запаха старой крови, въевшейся в поры камня.

Маленький Кассиан, одетый в тёмный бархатный костюмчик, делавший его похожим на миниатюрного придворного скорби, редко слышал человеческие голоса. Гулкие шаги слуг, скрип дверей, монотонный шёпот чтецов в библиотеке - вот звуковая канва его мира. Но для него этот мир был отнюдь не безмолвным. Он был наполнен голосами, понятными лишь ему.
Его формальная нянька, женщина по имени Эльпидия, с лицом, как застывшая маска, и холодными руками, только что уложила его в огромную кроватку с балдахином, похожим на погребальный саван. — Спи, дитя мастера, - произнесла она безжизненным тоном, от которого мурашки бежали по коже. Но Кассиан не боялся. Он чувствовал исходящий от неё страх - острый, терпкий, как незрелый лимон. Он был для неё не ребенком, а маленьким божеством, прикосновение к которому могло осквернить или испепелить.

Дверь закрылась. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием полена в камине. И тогда из углов, где тени были особенно густы и непроглядны, что-то зашевелилось.

Тень под креслом оторвалась от пола, вытянулась, приняв форму длинного, гибкого существа на тонких лапках. Она подползла к кровати. Другая, с потолка, сползла вниз, как капля чернейшей смолы, и приняла облик клубка с парой сверкающих точек-глаз.

— Боялась,- прошелестело у самого его уха. Голосок был похож на скрип крылышка ночной бабочки о стекло. — Дрожала, как осиновый лист. Считала секунды, чтобы уйти.

— Она думала, что ты не спишь,- добавил второй голос, более визгливый, словно царапающий по металлу. — Что ты притворяешься, чтобы увидеть, как она украдкой крестится, уходя.

Кассиан сидел, обхватив колени. Его большие, слишком серьёзные для ребенка глаза,
следили за движением теней.— Почему она боится? - тихо спросил он. Его собственный голосок был чистым колокольчиком, странно звучавшим в этой мрачной комнате.

— Потому что видит нас краем глаза,- с удовольствием ответила тень-паук, качаясь на невидимой нити. — И чувствует в тебе То, Что Ждет Внизу. Она простая. Её душа - как свечка, а ты - ветер, что может задуть её.

Внезапно тень от камина резко дернулась. Злыдни встрепенулись, сливаясь с общим мраком.— Тише! Идут!

Дверь приоткрылась. В комнату вошли родители: отец - Верховный Маг и мать, высокая, прекрасная, но отрешенная. Он положил
тяжелую, холодную руку на лоб сына.— Он растет крепким, - произнес маг, и его голос звучал, как гул подземного толчка.

Они постояли минуту, глядя на него не как на ребенка, а как на удачный инвестиционный проект — И молчаливым, - добавила мать. — Он никогда не плачет. И вышли. Воздух снова заколебался от их уходящей мощи.
Из тени за занавеской выполз злыдень, принявший форму лохматого существа с большими ушами.

— Вот это да! - захихикал он. — Отец твой сегодня пахнет властью и... железом. На руках кровь. Чужая. Он только что усиливал барьеры. А матушка... Злыдень задумчиво смолк. — Она пахнет пустотой и дальними зеркалами. Её мысли не здесь.

— Они лгут? - спросил Кассиан, уже зная ответ.

— Они не лгут словами,- прошелестела тень из-под кровати. — Они лгут безмолвием. Они не говорят тебе "мы любим тебя". Они любят то, что ты несешь в себе. Разницу чувствуешь?

Кассиан кивнул. Он чувствовал. Любовь должна быть теплой, как свежий хлеб. От них же веяло холодом древних камней.

— Пойдем,- вдруг предложил визгливый злыдень. — Покажем тебе кое-что весёлое.

Они поползли за ним, как свита из живой тьмы. Он босыми ногами ступал по ледяному камню пола, не чувствуя холода. Они привели его в старую часть особняка, в глухую галерею, где висели портреты давно умерших предков с глазами, словно следящими за каждым шагом.

— Приложи ладошку сюда,- просипел старший из злыдней, указывая на место, где каменная кладка была чуть темнее. — И слушай. Не ушами. Кожей. Костями.

Кассиан послушно прижал маленькую ладонь к шершавому, холодному камню. Сначала ничего. Потом он почувствовал лёгкую вибрацию. Едва уловимый, назойливый гул, как от застрявшей в ухе мошки. А затем... он услышал это.

Не звук. Эхо звука. Стон. Бесконечно далёкий, полный такого отчаяния и тоски, что дыхание перехватило. Это был голос, растянутый в вечности, превратившийся в часть самого камня.

— Кто это? - прошептал он, отдергивая руку.

— Тот, кто был первым, - с почти что благоговением прошелестели тени, сбиваясь в тесный кружок. — Его звали... нет, имя стерлось. Он был сильным. Его душа должна была скрепить камни, чтобы дом стоял вечно. Он плачет. Иногда. Когда луна выглядывает из-за туч и свет падает именно так.
Кассиан снова приложил руку. Теперь он не чувствовал страха. Только странную, горькую нежность.— Ему больно? - спросил он у теней.

— Боль - это всё, что у него осталось,- ответили ему. — Она стала его молитвой. И он - частью твоего наследия. Ты слышишь его. Значит, он признает тебя. Значит, род продолжается.

С тех пор Кассиан часто приходил к этой стене. Он садился напротив, поджав ноги, и слушал тихий плач в камне. Злыдни вились вокруг, как клубы дыма, и нашептывали ему истории дома. Они показывали ему трещинку на полу, в которую пролили отравленное вино. Они водили его к потайной двери и рассказывали, куда она вела и кто не вернулся оттуда.

Однажды вечером, глядя, как тень от высокого канделябра дрожит на стене, он вдруг понял её язык. Она не просто дрожала от сквозняка. Она предупреждала. Она тянулась в сторону окна, становясь тоньше и острее.

— Буря, - беззвучно прошептали его губы. Минуту спустя первые тяжелые капли дождя забарабанили по стеклам, а ветер завыл в трубах, подхваченный хором голосов замурованных духов.

Мир людей становился для него все более призрачным, плоским и неинтересным. Зачем нужны слова, если можно слышать правду в страхе служанки? Зачем нужны улыбки, если можно видеть зависть, зеленой змейкой извивающуюся вокруг сердца гостя? Его настоящей семьей, его няньками и учителями были злыдни. Они учили его видеть изнанку мира - страшную, честную и бесконечно живую. И он был их самым прилежным учеником.

***

Десять лет. Целая эпоха, прожитая в межмирье, на грани теней и реальности. Кассиан проснулся с ощущением, что воздух в его опочивальне стал гуще и звенит, как натянутая струна. Даже его верные спутники-злыдни, обычно непоседливые и болтливые, вели себя иначе. Они не вились вокруг, а затаились в углах, сгустившись в неподвижные, напряженные пятна тьмы, и лишь их блестящие, как бусинки, глазки следили за ним с незнакомой серьёзностью.

Его не пришла будить Эльпидия. Вместо неё в дверях возникли две высокие, безмолвные фигуры в темно-серых мантиях, с капюшонами, настолько глубокими, что внутри них зияла лишь пустота. Их руки в чёрных перчатках были сложены на груди. Они не произнесли ни слова, лишь молча жестом велели ему следовать.

Его провели через ряд потайных дверей, скрытых за шпалерами с вытканными сценами древних битв и вращающихся каменных плит. Они спускались все ниже, и воздух становился все холоднее и пахнул озоном, застывшим временем и сухой глиной. Наконец, они остановились перед монументальным порталом из черного дерева, инкрустированного сложными серебряными узорами, складывавшимися в тот же символ - пасть, поглощающая свет. На двери не было ручки, лишь углубление в форме ладони.

Один из стражей приложил свою руку. По массивным створкам пробежала судорога синего магического света, и они бесшумно разошлись, впуская ледяное дыхание сокровищницы.

Комната была круглой, высеченной в скальном основании. Сводчатый потолок тонул в темноте, но от него исходил мягкий, фосфоресцирующий свет магических рун. В центре на пьедестале пылал вечный огонь - не жёлтый, а глубокий, зловещий, фиолетовый.

Верховный Маг стоял спиной к ним, созерцая содержимое одной из ниш в стене. Его фигура в бархатных одеждах цвета запекшейся крови казалась неотъемлемой частью этого места. Он обернулся. Его лицо, обычно маска непроницаемого спокойствия, сегодня светилось холодной, безжалостной гордостью.

— Оставьте нас, - скомандовал он стражам. Его голос, низкий и властный, многократно усиленный акустикой залы, заставил воздух вибрировать. Стражи растворились в темноте коридора, двери закрылись.
Отец медленно приблизился. Его глаза, холодные и пронзительные, как осколки льда, изучали Кассиана с ног до головы.— Десять лет, - произнес он. — Детство кончилось. Пора узнать, чьей крови ты носитель. Подойди.

Он повел Кассиана вдоль стены к первой нише. В ней на бархате чернее ночи лежал кинжал. Его клинок был из темного, почти чёрного металла, и, казалось, он не отражал свет, а пожирал его. Рукоять была из желтоватой кости, обвитой серебряной проволокой.

— Это - Клинок Завета, — голос отца звучал, как ритуальный звон. — Ему больше тысячелетий. Он старше империй. Его жажда неутолима. Он не просто режет плоть. Он пьет душу. Каждая капля пролитой им крови делает владельца сильнее, а клинок - острее. Это не орудие убийства. Это орудие преображения. Сила в чистейшем её виде. Попробуй прикоснуться.

Отец взял клинок и протянул его рукоятью к Кассиану. Тот осторожно прикоснулся пальцами. Металл был ледяным, но через мгновение от него пошло странная, едва уловимая пульсация, словно внутри клинка билось чёрное сердце. Кассиан почувствовал лёгкое головокружение и смутную, животную тоску.

— Он... голоден, - тихо сказал Кассиан.
Отец усмехнулся, коротко и беззвучно.— Он всегда голоден. И это хорошо. Голод - лучший учитель. Он заставляет искать добычу.

Они подошли ко второй нише. Там стояло зеркало в простой бронзовой раме. Его поверхность была не зеркальной, а матово-черной, глубокой, как вода в колодце без дна.

— Око Минувшего, - объявил отец. — Оно не льстит и не обманывает. Оно показывает лишь то, что было. Всю правду. Самую грязную, постыдную или кровавую. Смотри.

Он провел рукой перед поверхностью, и чернота заколебалась, посветлела, и в ней, как на дне морском, проступили образы. Мелькнуло лицо плачущей женщины, затем окровавленные руки, затем сцена быстрой, безжалостной расправы в одном из залов особняка. Картина была беззвучной, но от этого ещё более жуткой.

— Зачем на это смотреть? - спросил Кассиан, не отрывая глаз от зеркала.

— Чтобы знать, - голос отца стал жёстким. — Чтобы знать, на что способны те, кто тебя окружает. Чтобы видеть их истинные лица под масками. Чтобы никогда не быть обманутым. Знание - это сила. А это зеркало - источник самой горькой и самой ценной силы.

И, наконец, они подошли к центральной нише. На алом бархате лежало ожерелье. Тяжелая платиновая цепь и кулон - камень. Абсолютно черный, матовый, не отражающий ни единого лучика света. Он казался не камнем, а дырой в реальность, окном в ничто.
Отец замер перед ним, и его гордая осанка на мгновение сменилась на позу благоговейного трепета.— И это... Сердце Тьмы. Наша величайшая святыня. Наша связь с Ним. С Хтоносом.

Он осторожно, почти с нежностью, взял ожерелье. Камень поглощал свет вокруг себя, создавая вокруг него ореол мрака.

— Этот камень - не украшение. Это обет. Клятва верности Тому, Кто старше богов. Тот, кто носит его, носит с собой частицу самой Бездны. Он дает силу видеть ложь, чувствовать слабость, повелевать тенью. Но он требует взамен. Всегда. Он требует отрицания всего слабого, всего человеческого.

Отец повернулся к Кассиану, и его лицо снова стало жёстким и неприступным. Он снова был Верховным Магом, а не почтительным жрецом.

— Теперь слушай меня, сын мой. Запомни эти слова. Они - кредо нашей крови. Закон, по которому мы живем и умираем.

Он положил тяжелые руки на плечи Кассиана, и его хватка была железной.

— Сила - это единственный закон вселенной. Все остальное - иллюзия, придуманная слабыми, чтобы оправдать свое ничтожество. Или ты повелеваешь, или тобой повелевают. Третьего не дано.

Отец смотрел ему прямо в глаза, и его взгляд, казалось, прожигал насквозь.

— Любовь - это слабость. Цепь, которая приковывает могущественного к слабому. Она ослепляет, заставляет совершать глупости, отдавать куски своей власти. Наш род не знает любви. Мы знаем верность. Верность крови. Верность силе. Верность нашей высшей цели.

Пальцы отца впились в плечи почти до боли.

— И самое главное. Запомни это навсегда. Сострадание - это не добродетель. Это предательство. Предательство по отношению к себе самому, к своей силе, к своему роду. Жалость к слабому - это грех против природы, которая почитает сильного. Тот, кого ты пощадил, выживет, чтобы вонзить тебе в спину нож. Вырежи из себя сострадание. Выжги его каленым железом. Стань безупречным.

Он отпустил Кассиана и выпрямился, указывая рукой на артефакты.

— Мы не такие, как они. Смертные. Жалкие, мятущиеся, полные страхов и глупых надежд. Мы стоим выше. Мы смотрим на их мир с высоты нашей силы и нашей цели. Наше право - править. Наша обязанность - быть сильными. Всегда.

Он сделал паузу, и в тишине сокровищницы его слова повисли, как приговор.

— Этот день - твое второе рождение. Ты больше не ребенок. Ты - наследник. Наследник тьмы, силы и власти. Забудь всё, что было до этого. Твой путь отныне предопределен. Иди по нему, не сворачивай. И помни: любое проявление слабости будет жестоко наказано. Не мной. Самой Силой, которой ты теперь служишь.

В тот миг, под взглядом ледяных глаз отца, в сиянии магических реликвий, под сокрушительной тяжестью этих слов, последние остатки чего-то детского, мягкого, способного на жалость, внутри Кассиана окончательно замерли, превратились в пыль и развеялись. Он смотрел на черный камень ожерелья и чувствовал, как его собственная душа становится на него похожей - холодной, твёрдой и ненасытной.