Колесо судьбы или как я не стал артистом

Часто мы оказываемся перед выбором – по какой дороге пойти? – не тогда, когда это логично и ожидаемо, а совершенно внезапно, из-за этого у нас почти не бывает времени на размышления, вдобавок, мы и не догадываемся, что вот эта крошечная развилка, существование которой мы воспринимаем чуть ли ни как курьёз, определит нашу дальнейшую судьбу и жизнь на многие года и десятилетия. Но после первых же шагов по выбранной тропинке закрадываются сомнения, а спустя ещё несколько шагов ты уже всеми фибрами души осознаёшь – ошибся! Но повернуть нет возможности, Колесо Судьбы обратного хода не имеет. Ценой невероятных усилий мы пытаемся вернуться на прежнюю тропинку, чтобы через некоторое время осознать – зря. И снова борьба с собственной судьбой, борьба, в которой проигрыш неминуем. И лишь спустя годы и десятилетия осознаёшь, что Судьба играет не против тебя, а, наоборот, помогает пройти той дорогой, о которой ты в тайне мечтал, но не имел мужества и уверенности признаться в том самому себе.

С детства я мечтал стать инженером. В этом не было ничего удивительного – отец был военным инженером, мать – инженером-химиком. В школьном сочинении по Тургеневу я написал, что полностью разделяю мнение Базарова о том, что порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта. Такой ответ учительница пометила тремя огромными красными вопросительными знаками, которые выражали её удивление и непринятие моей шкалы ценностей.

Само собой разумеется, что после школы я оказался в стенах одного из самых престижных технических вузов Москвы.

Именно там я познакомился с капитаном команды КВН нашего факультета – Аркашей, человеком, сыгравшим необыкновенную, если не сказать – решающую - роль в моей жизни. Мы быстро сдружились, чему я был несказанно рад. Аркаша притягивал меня эрудицией, неиссякаемым чувством юмора, разносторонностью интересов. Душа любой кампании, источник неиссякаемой энергии и энтузиаст в любых начинаниях.

Если бы кто-то мне сказал тогда, что эта встреча окажется для меня судьбоносной, я бы рассмеялся. Но проказница-судьба, видимо, обиженная на меня за пренебрежение ко всему, кроме техники, распорядилась иначе.

В один из вечеров Аркаша позвал меня на репетицию детского спектакля в расположенный неподалёку Дом культуры. Вряд ли я бы пошёл, если бы меня позвал кто-то другой. Но сказать «нет» Аркаше я не мог.

Что он хотел показать мне - уже не помню. Происходившее на сцене – представление по мотивам русских народных сказок ­ поначалу не занимало меня. Но постепенно атмосфера репетиции, в которой все участники с завидным энтузиазмом и энергией вершат общее дело, покорила меня. Актёры обсуждали отдельные реплики, словно рефераты по важным дисциплинам. Те мелочи, на которые мы из зала обычно не обращаем внимания, оказывались важными и весомыми. Правильно поставленный свет обострял или, наоборот, смягчал развёртывавшийся на сцене конфликт.

Я оказался в роли Алисы из Зазеркалья, где все - наоборот, и всё обострено до предела.

Через неделю я сам попросил Аркашу взять меня на репетицию. Он нисколечко не удивился, а лишь поторопил, чтобы мы не опоздали – сегодня первый «прогон». Я уже знал, что прогоном в театре называют такую репетицию, при которой режиссёр не останавливает актёров – всё, как на настоящем спектакле. Первый прогон выполняется обычно без костюмов и декораций.

Опасения Аркаши, что мы опаздываем, оказались напрасными. Когда мы зашли в зал, репетиция ещё не началась. На сцене что-то бурно обсуждали, сбившись в кучки по два-три человека. Люди переходили от группки к группке и отчаянно жестикулировали. Туда же рванул Аркаша, а я уселся у прохода в пятом ряду.

Через пару минут я понял: что-то случилось, причём что-то такое, что ставит под угрозу не только данную репетицию, но и весь спектакль. Бродившие на сцене вздыхали и чуть ли не причитали: "Что будет-то?". В какой-то момент Аркаша спустился ко мне и коротко объяснил: – Произошла нехорошая история с одним из наших. Шансов, что он вернётся на сцену, нет. Дай бог, чтобы он разобрался…

С чем именно тот должен был разбираться, я в тот вечер так и не узнал – Аркашу позвали.

Спустя минуту я заметил, что Аркаша показывает на меня режиссёру – полной и уже немолодой женщине. Это мне не понравилось, я сразу представил себе, как она громовым голосом требует, чтобы посторонние покинули зал. Но произошло обратное. Она вдруг поманила меня на сцену. Аркаша кивками подтверждал - да, в самом деле, мы хотим, чтобы ты подошёл.

Я встал, дошёл до сцены. Сцена была высокой, и я решил не запрыгивать, демонстрируя свои реальные или мнимые гимнастические таланты. Повернул направо, дошёл до края сцены, где были незаметные для зрителя четыре ступеньки. Спокойными шагами я поднялся наверх, не понимая, что этим начал разворачивать колесо своей Судьбы.

– Ты любишь театр? – сходу спросила режиссёр. И, не делая паузы и не ожидая ответа, продолжила:

– Хочешь попробовать себя на сцене?

– Нам нужен Кощей Бессмертный, ты потянешь, это совсем небольшая роль, – пояснил Аркаша.

Я в те годы не мог пожаловаться на избыток веса, наоборот, все близкие постоянно ругали меня за то, что плохо ем. Неужели худоба сыграла со мной такую злую шутку?

Оказалось – нет, никакого отношения моё телосложение к предложению не имело.

Из любопытства я согласился. Почему бы и нет – если есть возможность попробовать, и это обещает быть занимательным.

Мне быстро пересказали содержание сказки, объяснили, в каких сценах я участвую, отыскали экземпляр отпечатанной пьесы и пометили карандашом - что и после кого я говорю.

На языке театра это называется «вводом». Актёра вводят в готовый спектакль вместо выбывшего.

Меня толкали, тянули, поворачивали. То и дело я слышал зловещий шёпот:

– Чего ты стоишь как вкопанный?

– Куда тебя несёт?

– Лицом к залу!

– Да не ей ты говоришь это!

Я быстро обнаружил, что никаких скидок, на то, что это первая моя репетиция, мне делать не собираются. С той секунды, как я кивнул в знак согласия, даже не успев ничего сказать, меня считали полноправным членом коллектива.

Обещание, что остановок не будет, было забыто. Спектакль должен был идти полтора часа, прогон занял два с половиной.

– Силы есть? – поинтересовалась у меня режиссёр по окончанию прогона.

Я сделал удивлённое лицо словно богатырь, у которого никогда не могут кончиться силы, не догадываясь, чем этот вопрос вызван.

– Тогда на сцену. Первое действие, четвёртый акт. Проходим все сцены с Кощеем.

Никто кроме меня не удивился. А я был не просто удивлён, я был изумлён до крайности: ради меня они готовы начинать всё сначала?

Позднее я познакомился со словами великого Мильтиниса: «Театр – это образ жизни». И оценил правоту этих слов: в жизни, называемой театром, не бывает такой усталости, которая мешает подняться на сцену.

Сейчас мало кто уже помнит Мильтиниса, в те далёкие годы он был художественным руководителем Паневежского драматического театра - одного из лучших театров страны. Но тогда его высказывания, его лекции передавались от актёра к актёру как откровение.

В 11 часов вечера нас выгнали – пора было закрывать Дом культуры.

Я старался. В два дня выучил наизусть не только свои слова, но и слова всех моих партнёров по тем сценам, в которых появлялся. Прислушивался ко всему, что мне говорили. Ни на что не обижался. Конспектировал за режиссёром. Пытался репетировать даже дома, конечно, так, чтобы никто не видел. Родители, были слишком серьёзными и рассудительными, чтобы рассказать им о театральной студии. Начиналась сессия, и они полагали, что все силы я должен отдавать учёбе.

О своём увлечении театром я рассказал лишь сестре, она приехала на премьеру, которая прошла успешно. Сестрица восхищённо качала головой – такого от меня она не ожидала.

После премьеры устроили небольшой капустник. Купили несколько бутылок сухого вина, хлеб, колбасу, сыр. Режиссёр напомнила, что нас ждут ещё четыре представления, и попросила не расслабляться и не забывать наработанное. Ну а во вторник она пообещала представить нам новую пьесу, над которой мы будем работать после Нового Года.

Меня же терзала неопределённость. С одной стороны, я видел, что коллектив принял меня – никто не вспоминал о том, что я новичок. Я чувствовал себя равным среди них, хотя некоторые уже играли на любительской сцене много лет. И в то же время помнил, что меня пригласили на одну роль – подменить внезапно выбывшего из коллектива товарища. А вдруг во вторник они мне скажут: «Ты отыграл свою роль, спасибо, эта встреча только для членов нашего кружка». В конце капустника я подошёл к режиссёру и с трепетом в сердце спросил:

– Во вторник мне приходить?

– Ты не можешь? – удивилась она.

– Э-э, у меня экзамен, – соврал я.

– Во сколько?

– В двенадцать…

– Так что, он до семи не кончится? – изумилась она. – Даже если опоздаешь немного – никто тебя не убьёт. Не будет сил идти – ползи!

На самом деле экзамен у меня был в понедельник. Следующий – в среду.

Во вторник я пришёл и получил в новой сказке роль Бабы-Яги.

В этот раз я прошёл все стадии подготовки к спектаклю: чтение по ролям, разбор пьесы, отработка отдельных сцен в репетиционной комнате. Потом появилось музыкальное сопровождение, и нас начали учить танцевать.

– Это не те танцы, к которым вы привыкли на всяких танцульках, – наставляла нас режиссёр. – Вы танцуете ради того, чтобы движениями выразить то, на что у вас не хватило слов!

Баба-Яга должна была двигаться по-особому. Во-первых, в руках всегда должна была быть метла. Во-вторых, все должны были понять, что бабка молодится, старается скрыть свой возраст. Пытаясь идти в ногу со временем, она жутко фальшивит, когда насвистывает песни Шер и Рафаэля. Специально коверкать мелодию мне не надо было – это получалось само собой… Иногда бабусю допекал радикулит, и тогда метла превращалась в костыль.

Надо заметить, сказка была смелой по тем временам. Это была пародия на школьную жизнь: в ней учителя и ученики силою волшебства превращались в героев разных сказок, и теперь предстояло разобраться: кто учитель, а кто – ученик.

Премьера, прошедшая в середине мая – незадолго до начала летней сессии – имела оглушительный успех. Я набрался смелости и пригласил на один из спектаклей, а всего их было сыграно не менее десятка, всю свою группу. Весть о том, что я дебютировал на сцене, облетела факультет. Я сталкивался с тем, что совершенно незнакомые мне студенты подходили и с доброй улыбкой на лице по-молодецки здоровались или просто хлопали по плечу:

- Привет, бабуля! – приветствовали они меня, изумляя странным обращением невольных свидетелей этих встреч.

Колесо Судьбы, воодушевлённое успехом нашей сказки, повернулось ещё немного.

Сессия уже заканчивалась, когда мне через деканат передали просьбу – зайти на кафедру математики, где меня хочет видеть ассистент А. Лебедев. Записку принёс староста группы.

Я недоумевал. Математику я уже сдал, кстати сказать, на «отлично». А во-вторых, ассистент А. Лебедев не был мне знаком. У нас он не преподавал. На мой вопрос — знаком ли он с этим ассистентом — староста также пожал плечами: на кафедре математики народу пруд пруди, кто их всех знает?

Непонятное возбуждает и интригует нас, так что я отправился на вышеуказанную кафедру, пытаясь сообразить, зачем я им понадобился.

Не сразу, но через пару дней мне с этим самым Лебедевым удалось встретиться. В помещении кафедры он разговаривать со мной не захотел – предложил выйти.

С первой минуты он, как говорится, "взял быка за рога" и рассказал, что видел меня в роли Бабы-Яги. Лебедев сказал мне, что считает мою работу отличной и поэтому хочет узнать: чем мне интересна молодёжная студия Дома культуры? Не хочу ли я работу посерьёзнее – в Народном театре Дворца Культуры машиностроительного завода?

В те далёкие времена любительские театры, добившиеся больших успехов, получали звание «Народных». Подобно тому, как наиболее талантливые артисты получали звание «Народных артистов СССР». Правда, если звание Народного артиста присваивалось пожизненно, то Народные любительские театры должны были подтверждать свой титул каждые два года. Подтверждали они его качеством постановок, разнообразием и актуальностью репертуара, высоким художественным уровнем.

Народные театры получали дополнительное финансирование, им было легче приобретать на фабриках Всесоюзного Театрального общества костюмы и прочий реквизит: от париков до бутафорского оружия. В костюмерной нашего Дворца культуры за годы существования Народного театра скопились сотни костюмов персонажей многих спектаклей. Крупные Народные театры ухитрялись принимать в штат, обычно не на полную ставку, портных, обувщиков, гримёров. Если собственного реквизита не хватало, то Народные театры брали костюмы и прочий реквизит напрокат, иногда у невероятно солидных организаций, как, например, «Мосфильм». Много лет спустя я вычитал, что в 60-х годах в СССР работали две тысячи народных театров.

Предложение Лебедева застало меня врасплох. Разумеется, первым делом взлетело к небесам моё личное «эго» – меня переманивали в другой театр! Кого попало переманивать не будут! Значит, получается! Но в следующую секунду я устыдился своим мыслям – этот Молодёжный театр вывел меня «в люди», и вот я – в знак благодарности – собираюсь уйти от них.

Ассистент Лебедев угадал мои мысли. И тут же объяснил, что в Народном театре я сумею развить свои способности лучше, чем где-либо. Чему научат в Молодёжном театре? Всё на интуиции и на подсказках одного человека – режиссёра. А у них в Народном театре есть занятия по актёрскому мастерству – специально выделяют деньги, чтобы приглашать педагогов. Участники Народного театра изучают все те науки, которые изучают в театральных училищах. В меньшем объёме, разумеется, но изучают. Это другой уровень работы.

– Вы играете там? – осторожно поинтересовался я.

Прежде, чем отвечать на мой вопрос ассистент Лебедев сказал, что ему всего 27 лет и предложил перейти на «ты». Что же касается Народного театра Машиностроительного завода – он ответил, что занимает там должность Заведующего литературной частью. Такая должность есть в любом театре. Заведующий литературной частью вместе с режиссёром формирует репертуар, вводит необходимые изменения в пьесы. Сокращает, добавляет, переделывает, меняет. Иной Заведующий литературной частью в несколько дней способен переделать пьесу так, что и автор не узнает…

Вскоре я узнал, что Сашка, а за пределами института я стал звать его, как и все – Сашкой, пишет прозу и стихи, даже где-то печатался. Его стихотворные таланты можно было демонстрировать со сцены: в считанные минуты Сашка мог выдать стихотворение, которое включало бы любые заданные слова! Например, капуста и пальма. Или акула и навоз. Казалось, он сам поражается своим невероятным возможностям, ибо радовался полученным стихотворениям больше других!

Меня переманили.