Колобəк и Рыжий Лис

В то лето, обломился Кóрчину «Москвич». Подошла долгожданная очередь на железного коня. Колька Марков, друг детства, занял денег, и поскольку звезды сложились удивительным образом - Кóрчин засуетил. Да так засуетил, что размеренная корчинская бытовуха сложилась в бесконечную череду перемещений. Досталось и близким, а больше всего - Марьяше, которая в радость догуливала последние августовские деньки перед школой.

В прежние годы, родители забирали Марьяшу вместе с картошкой, сентябрьские пропуски Марьяша кое-как перекрывала прилежностью последующих четвертей, но в конце третьего класса в пионеры Машу Кóрчину не приняли, считалось - поведением недотянула.

Маму Галю такой порядок вещей не устраивал, и в этот раз Марьяшу от картошки справедливым образом отделили и решили забрать в аккурат до 1 сентября. Нельзя дочери кандидата в члены партии, в четвертом классе оставаться октябренком, кровь из носа - а пионерский галстук повяжи. Тем более, у Игоря Олеговича теперь Москвич под жопой, и за картошкой можно доехать отдельно, да и бензин выходил дешевле почтово-багажной пересылки.

Таким макаром, пасторальным утром последней субботы августа на пыльном пензенском грейдере заблистал понтовыми колпаками свежий Москвич 412, модного оттенка «пихта». Гуси и утки, верные стражи, облюбовавшие придорожные грязи засурской Чаадаевки выгнали нервным гомоном своих беспечных хозяев к засеке разноцветного штакетника, и уже через пару минут, любопытствующие сельчане обсуждали корчинского железного коня, и те, кто завидовал - звонко цокали языком и закатывали глаза. Вышла и бабка Валентина, полюбопытствовать, кто же такой по субботам разезжает на городской телеге, да и не сразу сообразила, что это зять пожаловал, и только потом, когда дети вышли из Москвича, спохватилась открыть ворота.

Марьяша, эпическое прибытие родителей пропустила, тем более в планах будущей пионерки важное место занимал труднодоступный терновый куст, как источник самого любимого в жизни городской девочки варенья. И как только первый туесок был заполнен иссиня-чёрными плодами, а руки нестерпимо саднили от пропущенных уколов, злых терновых шипов - собралась Маша на подворье, ни капли не подозревая о близкой встрече с родителями. Корчин же продолжал суетить, демонстрируя дядьям, свойственникам и подбредшим соседям - торжество советского автопрома, а Галя сразу пошла в дом, чтобы проведать Бабку Оксану, которая в свои 104 года с печи сходила только по сущей необходимости и требовала к себе отдельного приветствия и почтения, отчего Галя надежно привстала на лавку, и занялась добрыми хлопотами и подробным допросом подглуховатой бабки о состоянии ее текущего здоровья.

В избе Марьяшу никто особенно не ждал, мать Галина с лавки спрыгивать не стала, широко улыбнулась дочуре, пообещала ее обнять через пару минут и отправила к отцу на двор. Корчин, для проформы, коротко потискал родную дочь, наказал собираться в дорогу, скатал обратно закатанные рукава городской рубашки, хлопнул капотом и просил передать Гале, что отъехал на кладбище к Корчиным, и пусть она тоже собирается.

Марьяша от непривычной суеты и неожиданных сборов испытала нечаянную обиду, и недолго размышляя, сбежала во мшаник, забралась на получердак, обложилась прошлогодней соломой, и как заправский снайпер прицелила в щель рассохшейся доски, выглядывая дальнейшие события на подворье. Обида — дело энергозатратное, постоянно наблюдать за пустым двором - еще сложнее, и в какую-то минуту Машенька задремала, надышавшись запахами злаковых полей и луговых трав, чем так славен мшаник, заложенный дедом, которого Марьяша видела только на фронтовых фотографиях.

Галя потеряла дочку, когда на веранде накрывали обед, Корчин негодовал, а бабка Валентина успокаивала зятя, дескать:

— Где девочке потеряться в деревне? Найдется.

Корчин же продолжал причитать, что в его планах было уехать сегодня, по пути успеть в Лермонтовские Тарханы и Пушкинское Болдино… Двух зайцев, так сказать…

Валентина в километрах и километро-часах была не сильна, но Корчина определила фантазёром и принесла хмельного мёда.

— Завтра поедешь, Игорёша, выспишься, истерить перестанешь, а из экскурсий хватит Болдина на этот раз. Ты мне девок-то не загуби своими зайцами... А то завёлся он… Заводной.

Галя тоже сильно не переживала и, прогулявшись по саду, уверенно направилась во мшаник, ибо и у нее была своя засидка и свое отверстие от сучка, в серой доске отцова мшаника.

— Марусь, просыпайся. - легко погладила дочь по плечу и поправила прядь растрепанных волос. — Обедать пойдем.

— Мама! - улыбнулась во все свои двадцать восемь зубов, заспанная Марьяша и потянула загорелые ручонки к матери.

— Кошки спать не давали? — мило улыбнулась Галя и крепко-крепко обняла любимую «принцессу на соломе».

— Петухи! - прошептала Марьяша.