Австро-Венгерская Империя,
Королевство Богемия,
Пражская Башня,
Сочельник, 1918 год.
В этом году декабрь принес с собой жестокие морозы. Но за неделю до Рождества неожиданно потеплело и, пусть погода не радовала мягкой и солнечной зимой, но хотя бы теперь с холодом могли справится зачарованные стены и щедро растопленные камины, студенты Башни перестали на лекциях сидеть в теплых пальто, а на лабораторных – дрожать, не имея возможности поддеть под сидящую по фигуре мантию что-то кроме довольно легкого костюма, принятого здесь к ношению и считавшегося формой, пусть и не обязательной.
И все же на рождественские торжества осталось меньше людей, чем собиралось изначально: мерзнуть можно было и дома, зато в кругу семьи и без ежедневного чтения доски объявлений, где сообщалось, в каких помещениях Башни сегодня дозволена верхняя одежда, а какие все еще держатся своих устоев. Даже то, что для первокурсников это была возможность последний раз без серьезных дисциплинарных воздействий упиться, не остановило большинство тех, кому было куда ехать и кто мог потратить на это путешествие хоть сколько-нибудь разумное время.
Так Башня осталась наполнена иностранцами и сиротами, а рождественские гуляния поначалу неприятным образом напоминали тризну. Понадобилась пара дней, чтобы студенты оттаяли физически и душевно, а на смену тоске пришла сплоченность особого рода – такой состав праздновавших напоминал об истоках Башен, о Черных школах, где находили убежище те из магов, кому некуда и не к кому было идти.
Так наступил Сочельник. Еще до наступления темноты погасли все окна самой Башни, кроме нескольких, которые принадлежали комнатам преподавателей, не отмечавших Рождество. Площадь же перед Лестницей Семи Могуществ, по которой не поднималась, заходя в Башню, только прислуга, озарил свет из окон общежития и расположенной напротив университетской Церкви Святого Христофора-Псоглавца, покровителя Искаженных. Между ними же распределились студенты – часть, что постарше, ушла на службу, но все первокурсники и многие из студентов вторых и третьих курсах, остались праздновать менее благочестивым образом в общежитии.
Часы едва пробили одиннадцать, когда кучка студентов вывалилась на порог общежития, собираясь под шумок покинуть кампус и отправится на подвиги в город. Они смеялись и в шутку толкали друг друга: минуту назад они пели, но, выйдя на улицу замолкли, не желая привлекать внимания преподавателей, сидевших на службе.
Улица встретила студентов ночной тишиной.
С неба медленно падал снег.
Из храма, двери которого были гостеприимно открыты, слышалось пение, а золотистый свет заливал снег на ступенях церкви и плитах площади.
Все замерли, вслушиваясь в службу. На свое счастье.
Не успели певчии закончить свой напев, как с неба, прямо в желтоватый прямоугольник света упало с влажным звуком нечто. А потом еще и еще, разбрасывая темные брызги вокруг себя.
Нужно было хотя бы раз видеть нечто подобное, чтобы понять сразу – на плитах лежало разорванное на несколько частей тело. Большинству же, для которого продолжавшаяся война была и оставалась газетными сводками, потребовалось времени для понимания этого гораздо больше.
Первой закричала какая-то девушка:
– Целителя!
Зачем? Кому он тут мог уже помочь? Никто не может воскрешать мертвых.
Быстрый взгляд в сторону кричавшей: на ней повис ее приятель, потерявший, похоже, сознание. Может, она хотела целителя для него? Эти двое разрушил оцепенение, которое овладело почти всеми, кто видел, что упало на площадь едва ли не из-под самой крыши Башни упало.
Паника.
Крики.
Шум.
Но все это потонуло в звоне.
Над Прагой запели рождественские колокола.