Колыбельная

Сцена 1. Домой.

Мы ехали домой.

Из багажника тянуло мясом — молодым барашком, аккуратно завернутым в промасленную бумагу и старые газеты.

Наша добыча. Охота удалась.

— Красный Партизан. Почти доехали.

Через деревню проскачили быстро, не снижая скорости. Ночь. И ни одного огонька в окнах. Спят, что-ли?

После деревни свернули на разбитую дорогу, уходящую в поля. Запахи человеческого жилья — дым, навоз, печи — остались позади, уступив место степному разнотравью. Ковыль, чабрец, полынь.

Уже месяц колесим по этим пыльным дорогам. Устал. Кажется, даже бегать разучился — всё время в этой железной коробке, воняющей старым дерматином и дешёвым маслом. Скучно.

Но! Мы едем домой!

Ветер принёс новые запахи. Высунул морду в окно — вдоль дороги мелькают акации.

Пахнет преющей скошенной травой и стадом где-то неподалёку.

В просветах между деревьями взошла Луна, освещая разбитую дорогу.

Услышал шум прибоя. Сердце заколотилось — быстрее!

— Тише ты, — это Малой. — Смотри, хвостом вентилирует. Дом чует.

— Скоро, — буркнул Большой.

Скальные останцы закрыли звёзды на горизонте. Переход.

Не люблю его. Заворчал. Но за ним — дом!

Вскочил на лапы, от нетерпения хвостом завилял сильнее.

Навстречу прокралась машина. Хоть бы фары включили! Отдыхающие.

Пахнет бензином. Зарычал.

Пусть убираются! Это наше место!

Скалы, пыльные и безжизненные, заслонили всё небо впереди. Справа мелькнул пляж.

На берегу еще тлели угли от погасшего костра.

- Отдыхающие? - с настроженностью спросил Малой.

- Так кто еще? Похоже, их на дороге и видели.

Лёгкий запах жареного мяса сменился озерной свежестью, камышом и тиной. Стало тихо. Только шум волн и ветер в степи.

Не сбавляя ходу, мы сворачиваем прямо к скале. Меня снесло к двери — бррр…

В момент, когда казалось, что бампер коснётся сухого, выветренного камня, нас свернуло и вывернуло наизнанку.

Тишина. Мир снова собирается из кусочков, как будто кто-то пытается склеить разбитые кости.

Порыв воздуха тряхнул кузов. Припал на лапы, встряхнул головой, приходя в себя.

Переход. Мерзость. Ненавижу.

— Миш, ты когда лихачить-то перестанешь? — это Большой.

— Зато не скучно!

— Тоже верно. Хоть проснулся. – Большой зевнул. – Давай к дому.

Ветер принёс запахи печного дыма, свежего хлеба и дома.

Мы доехали!

Люди зовут это Обителью. А для нас — Логово.

Здесь... Странно... Не так, как снаружи.

Осколки Луны медленно плывут по небу, то скрываясь, то показывая какой-то кусочек. Словно играет в прятки.

УУУ! Я тебя снова нашёл! От меня не спрячешься!

Здесь не бывает ни дождя, ни снега. И ветра нет. Только сквозняк из Перехода. Как в пещерах. Только стен здесь тоже нет.

Однажды я бежал от дома до вечера. И прибежал… к дому. С другой стороны.

Другие животные боятся Перехода. Мы — привыкли.

Старый говорил — сиртя. Свернули пространство. Сделали Убежище.

Я не слушал тогда. К чему знать, откуда оно взялось? Мы — здесь. Это наша земля.

Наше Логово.

«Копейка» ухала на кочках, подъезжая к дому. Я уже стоял, уткнувшись носом в щель, и вилял хвостом. Запах дома! Дыма, еды и... Рыжего!

Дверь скрипнула – я вылетел, как пробка.

Рыжий уже нёсся навстречу, визжа от восторга. Обнюхались.

Здесь! Здесь! Тыкаюсь мордой в багажник, стучу лапами по крышке. Мы барашка привезли!

Рыжий принюхивается, отбегает и кружит, зовя за собой. Вышагивает, гордо выпятив грудь. Снова подбегает, тычется носом.

Хвастун!

От его пасти тянет кровью и шерстью. Неужели крысу поймал?

Бегу за ним. Что такой барашек, когда тут — целая крыса!

Мимо промчалась Кати, пахнущая молоком и хлебом, и прыгнула на шею Михаилу.

От них обоих пахло радостью, густой и сладкой.

Несемся к крыльцу. Под ним — ещё шевелится огромная крыса.

Рыжий скачет вокруг: «Поиграем или сразу добычу отдадим?»

Подхватываю трофей, подкидываю. Конечно поиграем!

На крыльце сидит Старый. От него пахнет ладаном и бумажной пылью.

— Вот охломоны!

Большой подходит, неся свёрток.

— Всё никак в ум не возьму, как вы этих двоих через Переход проводите. Любое зверьё от него шарахается, а они...

— А они домой едут, — перебил его Большой. — Ночи доброй, отче.

— Доброй. — Тот пожал протянутую руку. — Как вы?

Старый достает пачку сигарет, протягивает. Пётр берет одну. Закуривает. Первая, глубокая затяжка.

Облако вонючего дыма взлетает в небо.

— Устали. Как собаки. — Большой усмехается, кивая на нас. — Уже месяц в дороге. Тени что-то тревожит. Как с цепи сорвались. Везде одно и то же.

Рыжий хватает крысу и тащит похвастаться хозяйке. Предатель! Она же еще живая!

Громкий визг разрывает тишину.

- Рыжий!

Михаил берет отбирает крысу, и выкидывает её в мусорную кучу.

- Ну будет, будет. - Смеется и обнимает Кати.

- Пойдемте в дом уже. - Старый поднимается с лавки и открывает дверь. - С утра вас ждём. Отужинаем и спать.

Михаил вместе с Кати подходят к крыльцу. Рыжий крутится у них между ног. Извиняется. Пытается лизнуть Кати. И чем думал, когда потащил хвастаться? Всю ночь бы играли!

- Куда мы завтра? - Большой тушит сигарету, и разворачивается к дверям.

- Никуда. Завтра - выходной. Отдыхайте.

Сцена 2: Утро

Доски крыльца заскрипели над головой. Пахнуло табаком и кожей. Большой.
Рыжий сладко зевнул, потянулся и свернулся калачиком. Пусть спит.

Я вылез из-под крыльца и, повиливая хвостом, подошёл к Большому. Лизнул штанину. Доброе утро.

Он рассеянно потрепал меня по загривку, зевнул, присел на ступеньки и затянулся.
Я лёг рядом, положив голову на его ноги. Никуда не надо было бежать. Можно было просто дремать, наслаждаясь утренней прохладой.

Рассвет в Обители — особое зрелище.
Небо неожиданно превращается в витраж забытой церкви. Рассыпается на тёмные стеклышки — ночные, синие лоскуты, присыпанные пылью звёзд, и осколки огненно-красной зари.
Свет прыгает, как блики на воде — живой, беспорядочный. То вспыхнет сбоку, то сверху. Вдруг яркая полоса из-за плеча отбрасывает тень на землю. Глаза не успевают уследить.
Свёрнутое пространство играет с лучами, как котёнок с мишурой от ёлки — то здесь, то там.
И вот Солнце встаёт полностью — и всё успокаивается.

Наступает новый день.

С кухни доносится тихий звон посуды и плывёт вкусный запах свежей выпечки. Послушницы, привыкшие вставать с первым светом, каким бы он странным ни был, уже вовсю хозяйничали внутри.

Скрипнула дверь часовенки в глубине двора. Оттуда вышел отец Александр. От него тянуло ладаном и воском. Он медленно подошёл к крыльцу, причёсывая ещё влажные волосы.

— Забыл, небось, как тут рассветает? Рот-то закрой, а то муха залетит! — ухмыльнулся Старый. — С добрым утром. Как спалось?

Большой выкинул окурок, со столбиком пепла на нём и зажег новую сигарету.

— Давно так спокойно не отдыхал.

— А я вот всё думал... На Юго-Конёвском, у речки, давно не были. Пора бы порядок навести.

Пётр одобрительно выдохнул очередную струйку дыма.

— А что? Съездим, как на пикник. Воздух, вода... — он кивнул в сторону неба, где один из «прожекторов» вдруг осветил крышу дома. — Развеяться самое то.

Кати вышла на крыльцо, вытирая руки о фартук. От неё пахло сдобой и лесными ягодами.

— Можно с вами?

— Конечно! Больше рук — быстрее управимся.

— А можно я ещё Лёшу с нами позову? Ему будет интересно!

Отче и Пётр переглянулись. Во взгляде Петра читался немой вопрос: «Лёша? Кто? Наш?». Старый успокаивающе, почти незаметно кивнул: «Всё в порядке. Проверен».

— Зови, — просто сказал отец Александр. — Хоть лично познакомимся.

Через час две машины — наша «копейка» и уазик Отче — выезжали из Обители.

Воздух впереди пах свободой, рекой и далёким лесом.

Мы ехали не на дело. Мы ехали отдыхать.

Сцена 3. Кладбище. День.

Тепло. Пахнет осенью — прелые листья, земля. Я устроился в свежей куче листвы. Закрыл глаза. Греюсь. Сквозь дрёму доносятся скрежет граблей по гравию, ровные постукивания ножа по доске, далекий лай Рыжего.

— И всё же. Зачем? — Алексей оперся на грабли, окидывая взглядом округу. — В такой отличный день – торчать на погосте.

Сквозь дрёму перед глазами проплывают обрывки утра.

Мы добрались быстро: пересекли трассу, свернули у старого моста – и вот погост.

Шелест листвы берёз. Солнечные зайчики скачут по высохшей траве.

Когда-то здесь жили люди. Потом они ушли, и от села не осталось ни следа.

Только старые могилы в роще и фундамент церкви, едва угадывающийся под ковром прошлогодней листвы.

— Так всё-же?, — не унимался он. — Ни шорохов, ни видений. Просто... старые заброшенные могилы.

Остановились на мысе в излучине Синары. Хорошее место. Хорошо видно округу, никто не подойдет незамеченным. И нас с дороги не видно. Мне нравится. Разгрузились.

— Подумай. — Большой перевел взгляд со старой ограды на Алексея. — Почему они возвращаются? Почему ходят среди живых?

Старый сразу ушел в рощу. Я слышал его тихий шопот. Не то молитва, не то тихий разговор со старым другом. Пусть шепчутся. Без разрешения — мы здесь будем чужаками.

— Это же каждый знает - незаконченные дела! — взмахнул граблями Алексей — Пока их что-то держит, они и не уходят.

Младший занялся подготовкой лагеря. Поставил столик. Отряхнул брёвна вокруг старого костровища от опавшей листвы. Достал ногу от барашка, которого мы привезли вчера, и начал методично её разделывать, скидывая куски мяса в большой бак.

— Это только те, кто недавно ушёл. — Большой поднял скребок и начал счищать старую краску с ржавой ограды. — Посмотри, вон там, у ивы, видишь? Там лежит дядя Стёпа. Спился, спалил избу, сам сгорел. Родня от него отреклась. Какие у него незаконченные дела? Что он не успел сделать? Что его держит здесь?

Рыжий сразу убежал ловить белок. Охотник. Пусть развлекается. В Обители они не водятся.

— Может… хотя нет, вряд ли, — пробормотал Алексей, глядя на кончики сапог.

Молодые взялись за грабли. Нужно собрать опавшую листву в кучи. Потом уберут. А пока – можно и подремать в одной из них.

— Ничего. — Большой закончил очищать металл и открыл банку с краской. — Вообще ничего. Иногда они просто не уходят. Тени – это ведь память о человеке. О том, какой он был, что делал. О том, какой след он оставил.

Кати тихонько подкралась к Алексею и начала его щекотать. Он подпрыгнул от неожиданности, выронил грабли. Смеются.

- Загрузил тебя дядя Петя, да Лёш?

- Ах ты, змея подколодная! - Алексей хватает Кати на руки и кидает её в кучу листьев.

В МОЮ КУЧУ!

Совсем что-ли! Тут Я сплю! Выпрыгиваю с громким лаем. Пусть знают!

Сцена 4. Кладбище. Вечер.

— Славно поработали, можно и отдохнуть. Хватит на сегодня.

Вечерело. Солнце коснулось краем верхушек деревьев. От шепчущей под обрывом воды веяло ночной прохладой.

В центре поляны горел костёр. Язычки пламени весело перемигивались со звёздами в быстро темнеющем небе.

Мы собрались у огня. Уставшие за день. Расслабленные.

Рыжий лежал у ног Кати, лениво обгрызая найденную в лесу палку.

Алексей, сидя рядом, обнимал девушку. Её голова лежала у него на плече. Во взгляде мелькали искры костра, взлетающие к небу.

Я устроился поближе к Малому, положив голову ему на ноги, и слушал.

В реке плеснула рыба. С полей доносился крик возвращающихся грачей.

Малой тихо перебирал струны гитары, на ощупь, без мелодии, просто слушая, как дерево отзывается в пальцах. Скоро запоёт. Его голос, глубокий и сильный, погружает в старые сказки, будто ты сам – их герой. Демоны, великаны, великие воины седой старины встают перед глазами, шерсть поднимается дыбом. Чуешь гарь древних пожаров и вкус царских пиров. Ему бы сказителем быть. Колесили бы с ним по миру, рассказывая легенды, а люди бы нас угощали. Мечты. Тихонько вздохнул от обиды, что так не будет.

Большой отошёл к мангалу. Колдует над шипящим мясом. Крутит шампуры. Поливает чем-то резким, усмиряя пламя, что вспыхивает, когда капли жира падают на угли.

— Батюшка, можно вопрос? Зачем мы это делаем? К чему столько сил тратить на могилы незнакомцев?

Старый, крутя сигарету в пальцах, устало посмотрел на Алексея. Потянулся, достал из костра тлеющую веточку и прикурил от неё. Искры на мгновение осветили его морщинистое лицо.

— Ты правда не понимаешь?

Свет заходящего солнца пробивался сквозь деревья косыми багровыми лучами. Длинные тени от стволов медленно, но верно подползали к полянке.

— Тени... это ожившая память о человеке. Пока ты помнишь, пока поминаешь — они остаются здесь, на своём месте. Забудешь — они придут к тебе. Напомнить о себе. Во сне или наяву. Тут уж как повезёт.

— Отче! — вскрикнула Кати. В её глазах заплясали знакомые язычки паники. — Выходной же!

— Ну всё, всё, замолкаю, — усмехнулся Старый, выпуская струйку дыма.

Со стороны реки, от мангала, послышался спокойный голос Большого.

— Мы это не для них делаем. Для себя. Чтобы помнить, что все мы когда-нибудь здесь лежать будем. Мы не боги, чтобы жить вечно.

Он ловко перевернул шампуры. Шипящий жир капнул на угли, и пламя на мгновение взметнулось вверх.

— Даже ты, змейка, однажды здесь будешь. Хотя и позже нас всех, конечно. Но пока ты жива — ты будешь помнить о нас. Надеюсь. И приходить сюда.

Кати прижалась к Алексею сильнее, словно боялась, что он исчезнет прямо сейчас.

— Люди уходят. Иногда — внезапно, — снова заговорил Пётр. — Но память о них — остаётся. И с ней можно поговорить.

В этот миг тени от деревьев, ползшие по земле, доползли до самого края круга света от костра и замерли. Они больше не удлинялись. Солнце село. И в наступившей тишине стало ясно, что это — не просто игра света. Они остановились. И смотрели.

Проспал! Позор! Вскакиваю, скалясь в темноту. Рыжий бросил свою палку и встал рядом, вращая головой. Защитник! И он прозевал! Рычим в две глотки.

Алексей вскочил, вглядываясь в кольцо тьмы вокруг нас. А Кати сжалась в комочек. От неё разило паникой, густой и кислой.

— Доведут же сейчас девчонку, — Большой снял мясо с огня и пошёл к молодым.

— Вот, смотри, — спокойно, как ни в чём не бывало, продолжил Старый. — Вон те двое — это призраки. Беловы. Пытались в бизнес. Ограбили их. Дочку сиротой оставили. Хорошая девочка. В Германии сейчас — удочерили. Как подрастёт — привезём познакомиться. А пока они ждут здесь. Привязаны.

Мчусь в ту сторону. Пахнет грудным молоком, слезами, кровью и едкой пылью от тюков с одеждой. Знакомый запах. Свои. Лаю, припадая на передние лапы, отмечая границу. Стоять!

Фигуры не шелохнулись, но в их размытых очертаниях на мгновение вспыхнула и погасла крошечная искра надежды. Лёгкий порыв ветра — и их словно не было.

Кати медленно покачивалась, дрожа и сжимая руки в кулаки.

— А вот Степан Иванович. Дядя Стёпа, — Старый повёл подбородком в другую сторону. — Ты у его могилы днём убирался.

Бегу к другой фигуре. Запах гари, мазута и... сивухи. Тоже знакомо.

— Хороший человек был. Радиокружок вёл, пионерам помогал, водитель от Бога. А как совхоз развалился — не выдержал. Сгорел. Правду же говорю, Иваныч?

Тень медленно кивнула.

— С детьми дружил, а своих не завёл. Вот и кто к нему придёт? Только мы. Помним.

Большой подошёл к Кати, присел и аккуратно прижал её к своей широкой груди. Тяжесть сильных рук, устойчивое дыхание — ледяные оковы паники дрогнули. Из Кати тихо полился мурлыкающий звук, почти детский, напеваемый самой собой, чтобы справиться со страхом.

Lala, lala, naz o naz,

— У него здесь нет дел, — продолжил Отче ровно. — Он — лишь Тень. Память о себе. Приходит послушать, о чём говорим мы.

Shpaɣa rawan, shpaɣa saaz,

— Отче! — Михаил кивнул в сторону Кати. Её голос креп, в нём слышались слёзы.

Bahar raqam, gul o qamar,

Рыжий лёг рядом, прижимаясь к её ногам. Я прижался к боку, тихо рыча, предупреждая всех вокруг: не подходите.

Dunya aram, zra me shumar.

— Ну всё. Всё. Хватит. Никто тебя не тронет, — Большой поглаживал её по волосам, как ребёнка. — Они уже ушли.

Медленно её дыхание выровнялось. Тревога таяла, как лёд под солнцем. Глаза всё ещё блестели, но взгляд уже не терялся в пустоте. Страх отступил.

— Что с ней? — Алексей наконец оторвал взгляд от тьмы вокруг костра.

Старый вытащил термос, открыл его. По поляне поплыл свежий запах мяты и чабреца.

— Темноты боится. Захочет — потом сама расскажет. Если захочет.

Он налил душистый чай в большую кружку и всучил её в руки Кати.

— Держи. Хоть согреешься.

Кати взяла кружку, сделала глубокий глоток. Пар окутал её бледное лицо.

— Спасибо... Простите за это.

Малой отложил гитару и подошёл ближе.

— А что ты напевала? Мелодия знакомая.

— Сама не знаю... В горах слышала, когда детей спать укладывали.

— Ну и память у тебя, — удивился Старый. — Это колыбельная. На пушту. Как-то так переводится:

Спи, усни, в неге и тишине,

Ночь пришла, убаюкает тебя.

Весенний цветок, как роза-луна,

Весь мир затих, счёт волнениям не ведя.

— Пойдёмте уже поедим, — фыркнул Пётр, возвращаясь к мангалу. — А то вы тут сопли жуёте, а там шашлык стынет.

Его грубоватые слова прозвучали как спасательный круг, вернувший всех к простым и ясным вещам. Запах жареного мяса перебил остатки страха. Кати сделала ещё один глоток чая, поставила кружку и, уже почти улыбаясь, потянулась за тарелкой. Алексей первым ринулся к еде, явно радуясь возможности что-то сделать.

Даже Тени у края поляны, казалось, окончательно рассеялись, не в силах соперничать с таким простым и весомым аргументом, как вовремя не съеденный ужин.