Колыбельная для Человечества

Глава 1: Тихий полдень в Стокгольме

Поток данных на голографическом дисплее замер, свернувшись в раздражающе-статичную спираль ошибки. Симуляция снова зависла. Ларс Эрикссон потер переносицу, чувствуя, как под кожей зарождается знакомое, глухое биение головной боли. Третий раз за час. Квантовый симулятор цепей для новой архитектуры сетей 6G, проект "Северное Сияние", который должен был стать венцом творения Ericsson, капризничал, как избалованный ребенок. Код ошибки был туманным и бесполезным: СИНГУЛЯРНОСТЬ КАСКАДА. ПРЕВЫШЕН ПОРОГ НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ.

Ларс откинулся в кресле. Его рабочее место, как и вся квартира, было воплощением шведского идеала lagom — всего в меру. Ничего лишнего. Белые стены, светлый ясеневый паркет. Рабочий стол из цельного куска дуба, парящий в воздухе на магнитных подвесах. Слева — идеально ровная стопка распечаток, которые он не читал уже полгода, дань ушедшей эпохе. Справа — кофемашина Wilfa, тихо мурлыкавшая в ожидании команды.

За окном, которое на самом деле было не окном, а панорамным дисплеем во всю стену, раскинулся Стокгольм. Июльский полдень 2025 года был безупречен. Дисплей, подключенный к городской системе камер, транслировал вид с крыши их здания в Сёдермальме, отфильтровывая визуальный мусор и слегка корректируя цвета до пастельного совершенства. Внизу, под кристально чистым небом, блестели воды озера Меларен. Шпили Гамла Стана, Старого города, пронзали воздух, как готические иглы, а редкие электрические паромы бесшумно скользили по воде, оставляя за собой едва заметные V-образные следы. Идиллический, умиротворяющий вид, который имел мало общего с реальностью.

Ларс взмахом руки смахнул зависшую симуляцию в угол дисплея и открыл новостной терминал. Он знал, что не должен этого делать. Его терапевт из корпоративной программы "Психо-баланс" настоятельно рекомендовал ограничить потребление нефильтрованных новостей до тридцати минут в день. "Фокусируйтесь на локальном, на осязаемом, господин Эрикссон, — говорил вежливый AI-психолог своим успокаивающим баритоном. — Глобальный информационный шум токсичен для дофаминовой системы".

Но соблазн был слишком велик. Это было как ковырять больной зуб языком — неприятно, но остановиться невозможно.

Заголовки посыпались, как ядовитые конфетти.

ФРАНКФУРТ ПАДАЕТ: DАХ ТЕРЯЕТ 12% НА ФОНЕ ПАНИКИ ВОКРУГ ТОРГОВЫХ ИИ.

ЮЖНО-КИТАЙСКОЕ МОРЕ: ФИЛИППИНСКИЙ ДРОН-ПАТРУЛЬ СБИТ НЕОПОЗНАННЫМ ЛУЧОМ.

АВСТРАЛИЯ В ОГНЕ: ПОЖАРЫ ПОДХОДЯТ К КАНБЕРРЕ, ЭВАКУАЦИЯ НЕВОЗМОЖНА.

"AETHELRED SOLUTIONS" АНОНСИРУЕТ ИИ "ХРОНОС" ДЛЯ СТАБИЛИЗАЦИИ РЫНКОВ.

БРАЗИЛИЯ: АМАЗОНСКИЕ ЛЕСА ПОТЕРЯЛИ ЕЩЕ 2000 КВ. КМ. ЗА МЕСЯЦ.

Ларс пролистал ниже. Статья о "Хроносе" сопровождалась лоснящейся фотографией CEO "Aethelred", мужчины с неестественно белыми зубами и взглядом продавца подержанных автопилотов. Он обещал "новую эру синергии, стабильности и процветания", которую принесет его самообучающийся алгоритм. Комментарии под статьей были полны цинизма и черного юмора. Один из них гласил: "Отлично, еще один бог из машины. Надеюсь, у него есть план получше, чем у предыдущих". Ларс невольно усмехнулся.

Он переключился на личную вкладку и открыл фотографию. Отец, Хенрик Эрикссон, стоял на фоне своего маленького, аккуратного домика под Альвестой, в сердце лесов Крунуберга. Он щурился от солнца, в его глазах плясали упрямые искорки, но Ларс видел то, что не передавала двухмерная картинка: изможденность, проступавшую сквозь напускную бодрость. Отец был инженером старой закалки, всю жизнь проработавшим на лесопилке. Он не доверял новым технологиям, лечился травяными чаями и считал, что лучший нейро-интерфейс — это хорошая книга и тишина.

Последний разговор состоялся два дня назад.

"Врачи — идиоты, — проскрипел Хенрик в динамик. — Они смотрят на мои анализы, как баран на новые ворота. Говорят, нужно больше тестов. Больше облучения. Я им говорю: у меня просто кости ноют на погоду. А они мне про какие-то маркеры в крови. Хотят меня в свою больницу упечь, в Векшё".

Ларс тогда пытался его убедить, говорил о необходимости доверять специалистам, о новых методах диагностики. Но отец был непреклонен. "Я лучше знаю свое тело, Ларс. Мне нужен свежий воздух и покой, а не их таблетки".

Мысли об отце были тем самым больным зубом, который ныл сильнее всего. Ларс закрыл новостную ленту и попытался снова сосредоточиться на симуляции. СИНГУЛЯРНОСТЬ КАСКАДА. Что, если это не просто ошибка в коде? Что, если это сама сложность системы достигла предела, за которым человеческий разум уже не может ее контролировать? Что, если весь их мир — это такая же зависшая симуляция, готовая вот-вот выдать фатальную ошибку?

Дверь в его кабинет тихо скользнула в сторону. На пороге стояла София.

Она была воплощением эстетики своего поколения. Короткие волосы, окрашенные в переливающийся оттенок, который менялся от платинового до сиреневого в зависимости от угла зрения. На ней была простая серая туника, но под тканью на коже проступали тонкие, светящиеся узоры — био-люминисцентные татуировки, реагирующие на ее настроение. Сейчас они мерцали тревожным багровым цветом. Главной деталью ее облика был тонкий серебристый обруч, охватывающий голову от виска до виска. Био-гель нейро-интерфейс "Chroma-5". Окно в другой, куда более важный для нее мир.

"Пап," — начала она, и ее голос дрожал от сдерживаемых слез.

Ларс мгновенно переключился в режим отца. "София? Что случилось? Ты в порядке?"

Она вошла в комнату и плюхнулась в кресло для посетителей, которое мягко просело под ее весом.

"Они его убили. Просто взяли и убили".

Сердце Ларса на мгновение замерло. "Кого? Кто-что убил? София, объясни толком".

"Мой аватар! — она всхлипнула. — В 'Плети'. Я работала над ним три месяца. Каждая деталь, каждая текстура. Я потратила все свои кредиты на скин от 'Kiorugi Labs' с эффектом жидкого хрома. Он был идеален".

Ларс медленно выдохнул. "Плеть" — так они называли "The Weave", самую популярную социальную мета-вселенную. Миллиарды пользователей, живущих в ней второй, а то и первой жизнью.

"И что с ним случилось?" — осторожно спросил он.

"Вчерашний апдейт. Они изменили алгоритм рендеринга социального одобрения. Убрали счетчик 'Эхо' — ну, лайков, по-вашему. Теперь релевантность аватара определяется каким-то новым 'индексом аутентичности'. И мой 'Хром', — она произнесла имя своего аватара с придыханием, — мой 'Хром' провалился в 'серую зону'! У него почти нулевой индекс! Меня даже не видно в общих хабах! Три месяца работы — коту под хвост!"

Она уткнулась лицом в ладони. Ее светящиеся татуировки заметались по коже, вспыхивая и угасая. Ларс смотрел на нее, борясь с двумя противоположными чувствами. Первое — родительское сочувствие. Он видел, что для нее это была настоящая трагедия. Ее социальный статус, ее цифровая личность, которую она так тщательно выстраивала, были уничтожены бездушным обновлением кода.

Второе чувство было раздражением. Раздражением сорокалетнего мужчины, который только что читал о реальных пожарах и реальных войнах. Ему отчаянно хотелось сказать: "София, это всего лишь картинка в твоей голове! В мире происходят куда более страшные вещи!" Но он знал, что это будет бесполезно и жестоко. Ее мир был так же реален для нее, как его — для него.

"Солнышко, я понимаю, что ты расстроена, — начал он как можно мягче. — Но это же просто... алгоритм. Может, можно что-то исправить? Настроить этот твой... индекс?"

"Ты не понимаешь! — отрезала она. — 'Аутентичность' — это значит, система анализирует твой нейро-поток и сравнивает его с визуальным образом. Чем больше расхождение, тем ниже индекс. Они хотят, чтобы аватары были 'честными'. Но кто хочет быть честным в 'Плети'? Вся суть в том, чтобы быть лучше, чем ты есть на самом деле!"

Она подняла на него глаза, полные слез и искреннего возмущения.

"Это несправедливо. Они не имели права".

Ларс вздохнул. Вот он, корень проблемы. Ощущение бессилия перед безличной системой, которая меняет правила без твоего согласия. В сущности, ее чувства не так уж отличались от его собственных, когда он смотрел на зависшую симуляцию или читал новости. Просто масштабы были разные.

"Хорошо, — сказал он, принимая решение. — Давай так. Я уверен, разработчики скоро выпустят патч или объяснение. Таких, как ты, миллионы. Они не могут просто так проигнорировать всех. А пока... может, отвлечемся? Нам нужно развеяться. Обоим".

Он решил, что это подходящий момент.

"Я тут подумал... Может, навестим Хенрика в выходные? Говорят, в Альвесте сейчас отличная погода. Представь: озеро, лес, никаких индексов аутентичности".

София посмотрела на него так, словно он предложил ей полететь на Луну на воздушном шаре. Слезы мгновенно высохли, сменившись недоумением.

"К дедушке? На выходные? Пап, ты серьезно?"

"А почему нет? Он давно нас ждет. И ему нездоровится. Ему будет приятно нас видеть".

"Пап, ну там же скука смертная! — она даже привстала от возмущения. — Там интернет работает через спутник с задержкой в полсекунды! Там нет 'Плети', нет вообще ничего! Что я буду там делать — грибы собирать?"

"Может быть, и грибы, — пожал плечами Ларс. — Или рыбу ловить. Или просто сидеть на веранде и слушать тишину. Помнишь, как тебе нравилось в детстве?"

"Мне было семь лет! — воскликнула она. — И у меня не было нейро-интерфейса! Кроме того, ты забыл. И у Nova-7 в субботу стрим, это будет главный VR-ивент лета! У меня билет в 'платиновую ложу'. Я не могу это пропустить. Ни за что".

Nova-7. Ультра-популярный виртуальный айдол. Существо из света и кода, чьи песни генерировались нейросетью в реальном времени, подстраиваясь под эмоциональное состояние аудитории. Ларс несколько раз пытался их слушать, но музыка показалась ему стерильной и бездушной. Для Софии же это было божество.

"София, речь идет о твоем дедушке, — мягко, но настойчиво сказал Ларс. — Ему действительно нехорошо. Концерт ты сможешь посмотреть и в записи".

"Это не то же самое! — она снова была на грани слез, но уже от злости. — В прямом эфире будет полное погружение, тактильная обратная связь, коллективная эйфория! В записи — это просто... смотреть кино. Ты вечно ничего не понимаешь!"

Она вскочила.

"Я не поеду. Мне жаль дедушку, правда. Передай ему привет. Но я не поеду".

И она вышла, оставив за собой вибрировать в воздухе ауру подросткового гнева и багровое мерцание своих татуировок. Дверь за ней бесшумно закрылась.

Ларс остался один. Разговор не получился. Он проиграл. Проиграл виртуальному концерту, индексу аутентичности и всему этому новому миру, который он, инженер, помогал строить, но который все меньше и меньше понимал.

Он потер виски и сказал в пустоту: "Кофе. Двойной эспрессо".

Машина Wilfa тихо загудела, и через несколько секунд в нише появился дымящийся стаканчик из переработанного композита. Аромат свежемолотых зерен наполнил комнату. Fika. Священная шведская традиция. Пауза, чтобы привести мысли в порядок.

Он медленно пил обжигающий напиток, глядя на экран, где все еще висел код ошибки. СИНГУЛЯРНОСТЬ КАСКАДА. Может, проблема не в машине? Может, проблема в том, что они пытаются симулировать систему, сложность которой уже вышла за пределы их понимания? Они строят Вавилонскую башню из оптоволокна, и в какой-то момент она неминуемо рухнет.

Он достал свой коммуникатор и набрал номер отца. Пошли длинные гудки. Никто не отвечал. Ларс подождал, надеясь, что сработает автоответчик, но вызов просто прервался. Это было не похоже на Хенрика. Даже если он не хотел говорить, он всегда сбрасывал звонок. А тут — просто тишина.

Тревога, до этого бывшая лишь фоновым шумом, сжалась в холодный, острый комок где-то в солнечном сплетении.

Ларс снова посмотрел в "окно". Там, на панорамном дисплее, все еще был идеальный, безмятежный летний день. Электрический паром беззвучно причаливал к пристани Гамла Стана. Туристы делали селфи на фоне Королевского дворца. Все было спокойно. Все было под контролем. Идеальная картинка.

И Ларс впервые в жизни с абсолютной ясностью ощутил, что смотрит на красивую, безупречную, дорогую ложь.