Колыбельная сирены

Она была сиротой. В их мире таких мало. Но иногда боги распоряжаются так, что никого из родных не остается. Она знала, что значит, так нужно, что богам это важно, и принимала свою судьбу со смирением.

Конечно, дети жестоки, и некоторые в школе задирали ее из-за того, что у нее не было родителей, но Марию это не сильно задевало. Правда, однажды она рассказала одноклассникам о том, что ее судьба, как и судьба остальных, — это божий план, и не им судить замыслы небожителей. С этого момента ее жизнь стала еще тяжелее: ее считали блаженной, навешивали обидные клички, не давали прохода. Да, она знала, что боги покинули их: о Разделении, которое постигло мир почти четыреста лет назад, рассказывали еще в детском саду. Только Мария верила: даже если боги ушли, они не оставили своих детей на произвол судьбы.

Когда ей было двенадцать, группа мальчишек и девчонок зажала ее около школьного забора. Сначала они просто обзывались, но слова давно не ранили Марию, и зла за них девочка не держала, а потом кто-то бросил первую бумажку, смятую в круглый шар. За ней полетели стерки, ручки, карандаши, а там уже тянулись и руки, хватаясь за ее школьное платье, волосы, пальцы. По щекам Марии катились слезы, но она не кричала и не вырывалась, а тихо молилась, и боги услышали ее. Как иначе можно назвать то, что за нее вступился мальчик? Она знала его — это был Генри Угольщиков, но уже тогда все называли его Канцлер. Он был на два года старше и очень хорош собой. Самое удивительное, что Генри разогнал толпу с помощью нескольких слов. Жаль, Мария их не расслышала: не могла отвести восхищенного взгляда от спасителя, да к тому же про себя благодарила богов за их посланника. Толпа разошлась, а Канцлер повернулся к ней и серьезно сказал:

— Знаешь, я считаю, что это хорошо, что ты веришь. Может, если будет достаточно людей, как ты, боги простят нас и вернутся. Только не позволяй никому насмехаться над собой.

А потом он улыбнулся и проводил ее домой.

После этого случая они подружились, и Мария зажила спокойной жизнью: никто больше не смел обзывать ее или смеяться над ней.

Конечно, она немножко влюбилась в Канцлера и целый год ходила за ним по пятам, сопровождая всюду, поддерживая, помогая. Но так случилось, что он встретил Клару. Мария сразу поняла, что они предназначены друг другу, и отошла в сторонку. У богов на все есть свой план, и, что бы она ни чувствовала к Генри, против божьей воли она не пойдет.

Одиночество недолго тяготило ее. Однажды, на школьном балу ее пригласил на танец Евген Даар. Сначала она потеряла дар речи, настолько невозможным это казалось. Но вот он: с интересом смотрит на нее своими голубыми глазами и протягивает руку, и Мария протянула свою в ответ. Она знала, что Евген — непримиримый враг Канцлера, их семьи были крупнейшими производителями и поставщиками угля, а еще они были прокляты. Никто не знал, за что боги наложили на них проклятие, только эти две семьи не могли общаться друг с другом без помощи специального человека, которого называли Медиатором. Прямое общение грозило сумасшествием, причем не только проклятым членам семьи, но и тем, кто находился рядом с ними. Марии всегда казалось, что ни Даар, ни Угольщиковы уже сами не помнят причин их конфликта, только это было неважно. Одни лишь боги могли снять проклятие, а боги покинули их мир.

Конечно же, она разгадала интерес Евгена: она целый год тесно общалась с Генри, его врагом, но пока находилась рядом, мальчик боялся подойти к ней и выведать информацию об Угольщикове. Теперь же это можно было сделать безопасно.

Потом Евген предложил проводить ее домой. Мария все ждала, когда он перейдет к расспросам о Генри, но Евген не спешил. Они говорили обо всем понемногу и продолжали беседу еще добрый час, когда подошли к ее дому, а после мальчик пригласил ее в кафе на следующий вечер, и она согласилась.

Он так и не заговорил с ней о Канцлере. Несколько лет спустя признался, что правда пригласил ее на танец, чтобы узнать о нем, но чем больше говорил с ней, чем больше проводил времени, тем меньше его заботило что-либо другое. Ей казалось, что ни она сама, ни Евген не могли бы точно сказать, когда именно вспыхнули их чувства. Может быть, это случилось в тот же миг, как впервые соприкоснулись их ладони? А может, через неделю или месяц? Все, что она знала, — он предназначен ей богами. Он — ее судьба.

С того самого школьного вечера они больше не расставались. Иногда ей становилось страшно: Евген — наследник древнейшего рода, его семья была очень влиятельна, а она всего лишь сирота. Отец Евгена славился своей прямолинейностью и вспыльчивым характером, что будет, когда он узнает, что его единственный наследник встречается с безродной девушкой? Но того будто не интересовала личная жизнь сына. По крайней мере до тех пор, пока Евген не сделал ей предложение.

В тот день он был непривычно молчалив и бледен, Мария уже беспокоилась, что ее парень заболел. Евген словно порывался ей что-то сказать, но никак не мог начать. Она терпеливо ждала, но он так ничего и не сказал. Проводив ее до дома, посмотрел так, что сердце Марии разорвалось от боли, и она не выдержала:

— Солнце мое, что тебя тревожит? Прошу, расскажи мне!

В ее голосе было столько мольбы и заботы, что Евген сдался. Он отвернулся, посмотрел вдаль и глухо проговорил:

— Ты же знаешь, что наш род проклят.

Мария не была уверена, спрашивал ли он или утверждал, но так как парень замолчал, она тихонько взяла его за руку, встала перед ним, заглянув в глаза, и со всей мягкостью, на которую была способна, ответила:

— Знаю.

Во взгляде Евгена плескалось море любви и теплоты, девушка забыла обо всем остальном мире, растворяясь в его глазах:

— Но не знаешь, что одно из ограничений — это наследники, — он снова спрятался от нее, отвернувшись в сторону. — У меня может быть только один ребенок.

Мария никак не могла взять в толк, почему это его так расстраивает, и почему он говорит об этом именно сейчас. Евген сипло прошептал:

— Ты хочешь большую и дружную семью. Троих детишек, а может и четверых, — она улыбнулась. Было приятно, что он помнит то, о чем они разговаривали в шутку еще год или два назад. — А я не могу тебе это дать.

Евген поднял на нее глаза, блестящие от подступающих слез:

— Я не могу подарить то, о чем ты мечтаешь и никогда не смогу. Я не подхожу тебе. Нам лучше расстаться. Ты достойна того, кто воплотит твои мечты в жизнь.

Марии показалось, что она летит в пропасть. Сердце стучало в ритме слова «расстаться», тело сковало ужасом. Она взглянула в такие дорогие ей голубые глаза и увидела в них бесконечную боль, тут же до сознания добрались все слова Евгена и их смысл. Она осторожно сжала его руку:

— Солнце мое, боги благословили нашу встречу. Если будет их воля, то у тебя будет не один наследник, а если и один, так тому и быть, — она смутилась, опустила глаза и тихо закончила: — Я бы очень хотела, чтобы он был от меня.

Долгую минуту ничего не происходило, поднять глаза Мария боялась, ведь высказала то, что многие месяцы носила в сердце в самом укромном уголке. А потом она услышала, как Евген шумно выдохнул, показалось, с облегчением. Уже через секунду он стоял перед ней на коленях:

— Выходи за меня замуж, — она опять не поняла вопрос это был или же нет, только Евген продолжил: — Не знаю, боги ли виноваты, но я люблю тебя, Мария, и не мыслю своей жизни без тебя.

После того, как о помолвке стало известно всему Чаргороду, Мария вновь ощутила себя двенадцатилетней школьницей. Нет, ее никто не обзывал и не загонял в угол в школьном дворе, но в каждом доме было высказано популярное мнение, что безродная девушка захомутала знатного парня, конечно, ради денег и влияния.

Как и в детстве, она старалась не обращать на злые языки внимания. Самое главное, что она любила по-настоящему, и он знал это.

Его отец был не в восторге от выбора сына, о чем напрямую заявил будущей невестке, но и против не выступил.

А потом она получила записку от Канцлера: «Я знаю, что ты выбрала сердцем, значит, Евген Даар не такой уж плохой человек. И помни, никому не позволяй насмехаться над собой. Будь счастлива!»

И она была.

Прошла свадьба, пронеслись первые счастливые семейные годы, родился Радмир — единственный возможный наследник империи Даар. Важным было другое: мальчик был воплощением и символом их с Евгеном любви. Отец Евгена, Володимир, будто оттаял после появления внука, стал более сдержанным, чаще смеялся и полностью принял невестку. Мария получила свою мечту о любящей семье.

Через шесть лет случилось немыслимое — Мария снова забеременела. Сначала она думала, что ошиблась, долго отрицала очевидное, находя разные объяснения своему состоянию. Но через три месяца на приеме у доктора впервые услышала стук сердца своего малыша. Их второго малыша! Еще одного мальчика. Все семейство Даар пребывало в шоковом состоянии. Они боялись радоваться. Не могли поверить в случившееся. Ждали, что беременность вот-вот оборвется. Однако, спустя положенный срок Мария родила здорового ребенка. Его дедушка нарек того Иваном, Мария же дала ему свое имя — Холи. Потому что он был ее благословением, неожиданным праздником жизни.

Мария верила в замысел богов, и знала, что раз у нее появился второй сын, значит, так было нужно. Но она понимала и то, что проклятие — неснимаемое клеймо. За все столетия ни в роду Даар, ни в роду Угольщиковых не было второго ребенка. Ее снедало беспокойство за только что рожденного Холи. Она стала постоянным посетителем дома божьего — небоскреба, расположенного недалеко от алтаря Сирен, которых Даар считали своими покровителями. Евген однажды рассказывал семейное предание: их род начался с ребенка, которого зачали мужчина и сирена.

Мария молилась за Холи. Она без устали просила богов пересмотреть свои планы, если те заключались в том, что Холи погибнет, потому что он — ошибка системы проклятий. Каждый день из года в год она посещала храм. Каждый день их с Евгеном полное счастье омрачали думы о том, что младший ребенок может умереть.

В такой тревожности прошло шесть лет.

Однажды, они всей семьей сидели в гостиной. Радмир напевал себе под нос веселую песенку, собирая вместе с Евгеном конструктор, Холи рядом рисовал. Мальчик, в отличие от старшего брата, никогда не пел. Сколько бы ни просили, сколько бы ни разучивали с ним текстов песен, как только звучала музыка, он замолкал, словно набирал в рот воды. Это было меньшим из зол, и родители давно приняли особенность сына. Мария переводила взгляд с одного своего мужчины на другого. Евген был прекрасным отцом и мужем, за все эти годы их любовь стала только сильнее и крепче. Мальчики — их гордость, их отрада. Вдруг слуха Марии достигли новые непривычные звуки. Будто кто-то напевал прекрасную мелодию. Она взглянула на Радмира, тот безмолвствовал, поглощенный сосредоточенным соединением одной детали конструктора с другой. Взгляд вниз на младшего, что рисует, сидя на мягком ковре.

Холи увлеченно выводил на бумаге что-то похожее на русалку и тихо напевал. Мария затаила дыхание, наблюдая за мальчиком. Он завершил рисунок, отложил карандаш, встал, глядя на свое творение, и запел в полный голос. Это была колыбельная, которую Мария пела сыновьям. Голос Холи звучал все громче, наполняя пространство комнаты своим невероятно мелодичным звоном. Евген и Радмир бросили свои дела и завороженно смотрели на мальчика. Песня очаровывала, словно тихая морская волна накатывала и убегала, чтобы снова вернуться. В какой-то момент Мария поняла, что голос сына стал еще громче, ощущение маленькой волны сменилось предчувствием приближающегося шторма. Окна в комнате задрожали, как и воздух вокруг семьи. Муж и старший ребенок не могли отвести взгляда от Холи. Еще секунда и стекла вылетели, вдребезги разбившись от взятой ноты, а Марию волной накрыло осознание: ее младший сын унаследовал дар сирен.

Евген медленно тряс головой, пытаясь прийти в себя и принять открывшуюся природу своего наследника, а Радмир… Радмир так и сидел, застыв в одной позе и не сводя глаз с брата. Мария кинулась к нему, принялась тормошить, но сын не реагировал, не отвечал. И в этот момент она поняла: это не Холи. Не ее второй ребенок должен был покинуть мир, а первый. Боги или проклятие выбрало Радмира своей жертвой. Того, в ком не было дара. Того, кто был символом их с Евгеном любви.

Она обвела взглядом каждого из своих мужчин. Взглядом, полным любви, нежности и извинения. Шепнула одними губами мужу, еще не до конца пришедшему в себя: «Береги их», и выскочила из дома.

Мария истово молилась, стоя на коленях в пустом небоскребе. Просила не отнимать никого из них:

— Пусть живут, пожалуйста, пусть живут! Я сделаю все, что вы скажете, но пусть мои мальчики живут!

И боги ответили ей. Может быть, она была единственной, кто удостоился ответа за эти сотни лет. Ей было все равно, главное, она знала, что нужно делать.

Выбежав из небоскреба, Мария добралась до алтаря Сирен. Бросилась на колени, прижалась лбом к нему, прошептала:

— Защитите их, они — ваша кровь.

Достала ритуальный кинжал, который прихватила из церкви, и одним уверенным движением перерезала себе горло.

В миг угасающего навсегда сознания, она не жалела ни о чем и благодарила богов, что подарили ей полную любви семью.