Команда спасения

///

За столом прокуренной хрущёвки сидели четверо. С момента их встречи прошло всего пару часов, но за это время успели исчезнуть несколько бутылок пива, пачки чипсов и бесконечные споры.

— Военных всё больше, вы заметили? – заговорил Саша, невысокий и чуть полный парень лет двадцати пяти. – Вчера из квартиры Сёмы кого-то увезли. В хазматах! Я вам точно говорю: что-то тут затевается. Власти всё скрывают, на деле всё хуже. Я в телеграме читал, там хотя бы правду пишут.

Остальные отнеслись к его словам со снисхождением. Каждый верит во что хочет, и Саша выбрал для себя конспирологию. Ну и пусть – решили все, не сговариваясь.

— То, что военных стало больше, правда, – отозвался Митя, сидевший рядом. – Но и нападений стало больше. Я вчера ночью слышал крики у леса… таких криков я ещё никогда не слышал.

— К нам в морг позавчера привезли несколько тел, – тихо сказала Оля. – Я ещё даже перчатки не успела надеть, как вошли какие-то люди. Кинули на стол бумаги и тут же забрали тела. Я в заговоры не верю, но такого у нас ещё не было.

— Наши дела хуже, чем можно подумать, – Паша, сидящий у окна, выдохнул струю дыма и посмотрел на друзей. – К нам тут тётя Рита заходила, она в НИИ работает, знаете, тот, за лесом, у комбината. Говорит, в понедельник к ним приехала целая армада военных: вооружённые, в противогазах. Привезли какой-то контейнер, шесть человек его еле дотащили до грузового лифта.

— А что в контейнере? – спросил Митя.

— Никому не сказали. Директор НИИ, Пётр Сергеевич, издал приказ: военным не мешать, помогать, предоставлять всё, что нужно. Подвалы объявили карантинной зоной. А Рите он будто бы сказал, что в контейнере бомба. Такая, что город сжечь может.

За столом повисло тяжёлое молчание. Первой заговорила Оля:

— Паш, ну это же бред. Зачем им взрывать город? И с какой стати директор такое рассказывать бухгалтеру? Она же бухгалтер, верно?

— Главный бухгалтер, – уточнил Паша. – По профессии она многое знать должна.

— Я же говорил, что эти военные недоброе задумали! – Саша как будто только подтвердил собственные подозрения. – Паш, попроси тётю Риту разузнать подробности. Зачем им всё это?

— Мамa уже этим занята, – усмехнулся Паша. – Знаете их: только бы потрепаться. Они прямо сейчас где-то гуляют и обсуждают всё это.

— А им не страшно? – поднял бровь Митя. – Зараза быстро распространяется, и не ясно, что это за болезнь. Я читал: заражённые бросаются друг на друга. Страшно ведь, ковид и рядом не стоял.

— Мама говорит, что не боится, – пожал плечами Паша. – А я в эти страшилки не верю. Опять маски напялить хотят и по домам рассадить.

— Но ведь это невыгодно для экономики, – вмешался Саша. – Ладно, вернёмся к делу. Может, попробуем подробнее узнать про эту «бомбу»? Не хотелось бы сидеть на пороховой бочке.

— Я выясню у мамы, что ещё рассказала тётя Рита, – пообещал Паша.

— А я поспрашиваю в больнице и в морге. Коллеги наверняка что-то знают, – сказала Оля после короткой паузы.

— А я съезжу в НИИ. Надо самому увидеть, что там происходит, – с горящими глазами заявил Саша.

— Тогда встречаемся через пару дней здесь же?

— Договорились, – ответили друзья почти одновременно.

Они дружили ещё со школы. Паша и Митя были соседями и всюду ходили вместе: в школу, на футбол, на экзамены. Вместе не поступили в университет в областном центре, вместе пошли в армию и даже попали в одну часть. Митин отец любил рассказывать историю о том, как он якобы «подкупил» военкома, чтобы ребят отправили к одному и тому же командиру. Правда это была или просто бравада, они так и не узнали: отец ушёл воевать и больше не вернулся.

Даже внешне друзья походили друг на друга: высокие, долговязые, спортивные, с карими глазами и густыми каштановыми волосами. Оба были холосты и, похоже, не спешили обзаводиться семьями.

Саша в их компании всегда казался чужаком. Щуплый, невысокий, с редкой бородкой и волосами, собранными в хвост, он мало походил на Пашу и Митю. Когда-то помогал им собирать компьютеры, потом стал играть с ними в «Героев» и «Контру» – так и прижился. Противоположности сошлись: ребята помогали ему в делах, где требовалась сила, а он выручал их, когда нужны были знания. Даже сейчас Паша и Митя работали на местном лесопроизводстве, а Саша – системным администратором на заводе.

Оля же всегда была тише воды, ниже травы. С людьми общалась нехотя, зато с раннего детства знала, кем хочет быть. Ещё в двенадцать лет решила: станет патологоанатомом, как когда-то её отец.

Когда-то, на школьном празднике, мама Паши заметила Олю и твёрдо решила: вот она, будущая невестка. Она и свидания устраивала, и домой их приглашала, сама «случайно» уходя, и даже вывозила за город, на базу отдыха. Всё тщетно. Оля оставалась закрытой и не понимала, зачем это нужно, а Паша был слишком добрым, чтобы всерьёз воспринимать такие материнские проделки.

В конце концов мама сдалась, и Паша с Олей остались просто друзьями. Постепенно Оля сблизилась и с остальными ребятами.

Через несколько дней они снова собрались на кухне у Паши. Последним пришёл Митя — и сразу понял, что-то не так. Дверь ему открыла Оля: бледная, встревоженная. На кухне Саша сидел за ноутбуком, лихорадочно что-то выискивая, а Паша ходил из угла в угол, как тигр в клетке.

— Чего случилось, Паш? – спросил Митя.

— Его мама не вернулась домой вчера, – ответила за него Оля.

— Сегодня приходил участковый, – подхватил Паша. – Сказал, обход, проверяет, все ли дома. Выспросил у меня всё и ушёл. Приказал ждать, никуда не ходить и никому не открывать. Честно, будто мне пятнадцать лет. Я уже с утра искал её. Вчера её на рынке видели бабки… а потом словно сквозь землю провалилась.

Митя тяжело вздохнул.
— Может, пойдём поищем? Не могла же она просто исчезнуть.

— Обязательно, – Паша перевёл взгляд на Сашу. – Но есть ещё кое-что.

Саша, не отрываясь от экрана, будто заранее ждал этого.
— В НИИ и правда бомба. Только непонятно, какая именно и насколько мощная. Я встретился с Костяном, он там тоже с компами работает. Говорит, военные притащили свой сервак и теперь всё через него гоняют. А перед этим директор НИИ получил письмо–инструкции, что делать и когда начинать эвакуацию.

— И когда? – спросил Митя.

— «Когда ситуация окончательно выйдет из-под контроля», – процитировал Саша.

— И что это вообще значит? – Митя начал заводиться. – Она что, сейчас под контролем? Или станет ещё хуже?

— Костян больше не сказал. Только посоветовал уезжать, пока есть возможность.

— Бред какой-то, – буркнул Митя. – Саш, а сам в НИИ ездил?

— Ездил. Но на первом же КПП меня остановили. Камуфляж, автоматы. Даже документы не спросили – сразу развернули. А как начал задавать вопросы, уже стволами тыкать стали и твердили про «режимный объект». Так что версия про бомбу получает плюсик.

— Понятно, – Митя нахмурился. – Паш, давай ещё маму поищем. Она могла же через лес пойти?

Паша коротко кивнул, начал собираться.

— Я на работу, – сказала Оля, поднимаясь. – Вечером здесь же?

— Да-да, – отозвался Саша. – Я пока посижу. Если Ирина Сергеевна вернётся сама, хоть встречу её.

Паша вышел на лестничную площадку, пропустил друзей и закрыл дверь.

///

Оле нравилась её работа. Абсолютно искренне. Она получала удовольствие от того, что могла быть одна несколько часов подряд, наедине с собой и своей тишиной, даже если окружали её тела «пациентов». Для неё они не были чем-то жутким — наоборот, спокойные и молчаливые, они никогда не перебивали и всегда «выслушивали». В их присутствии было легче думать. В этой тишине она находила то, чего не хватало в обычной жизни – покой.

Она приехала на работу на автобусе, переоделась и вошла в зал. Там её уже ждал Олег, которого она сегодня меняла.

— Ты сегодня рановато, – сказал он, не отрываясь от вскрытия.

— Доехала быстро. Как у нас дела?

— Если про работу, то нормально, – он говорил, не поднимая головы. – Но пациентов становится больше. А если про город, то не знаю. Неспокойно всё как-то. Жена сказала, что Покровский район закрыли на карантин.

Покровский район был кварталом новостроек на самой окраине города. Ушлые застройщики нахваливали его как «чистую экологичную местность» с «доступной инфраструктурой». На деле же лес рядом быстро превратился в свалку, а вся «инфраструктура» сводилась к одной-единственной дороге, ведущей в город.

— Странно всё это, страшно, – тихо сказала Оля.

— Да ты не бойся, – Олег наконец поднял глаза и улыбнулся. – Ковид пережили – и это переживём. Главное, ночью сиди дома, не встревай в авантюры, и всё будет нормально. Ты дальше сама справишься? Я домой. Только в холодильник загляну по дороге. Тебе кого-нибудь привести?

— Нет, спасибо. У меня тут занятий хватит.

Олег сдёрнул перчатки и на выходе демонстративно бросил их в мусорное ведро. «Настроение, что ли, хорошее», – подумала Оля.

Она привычным движением надела наушники, включила музыку и приступила к работе. Работа давала ей странное, почти упрямое ощущение устойчивости: пока она среди мёртвых – она жива, и всё вокруг вроде бы ещё держится.

Музыка глушила окружающий мир, превращая её в единственную хозяйку этой тишины, нарушаемой лишь ритмичным звоном инструментов и её собственным дыханием.

Она так увлеклась, что не услышала, как позади тихо скрипнула дверь. В зал вошёл Олег. Но это уже был не тот человек, который минуту назад улыбался ей. Шаткая походка, перекошенное лицо, пустой, остекленевший взгляд.

Он медленно приближался, оставляя за собой влажные следы. Оля и не думала оборачиваться – работа полностью поглотила её. Лишь в блеске металлического инструмента, в случайном отражении, она уловила странное движение позади.

Сначала подумала, что Олег вернулся за чем-то.
— Забыл что-то? – кинула она, снимая один наушник.

Но ответом был тяжёлый, сдавленный хрип. Она обернулась — и на неё рухнула массивная фигура.

— Олег?! – она не успела договорить, как он сбил её с ног.

Оля ударилась спиной о холодный кафель, инструменты со стола с грохотом полетели на пол. Олег навалился сверху, руки его были как железо. Изо рта текла густая чёрная жижа, и только теперь она заметила у него на шее чудовищный рваный укус, края которого уже почернели.

Он рвался к её лицу, зубы щёлкали в сантиметрах от кожи. Оля, захлёбываясь криком, изо всех сил упиралась ему в грудь, царапала, толкала, но силы были неравны. Его слюна капала ей на щёку, жгла кожу липким холодом.

В отчаянии она нащупала рукой что-то острое – скальпель. Сердце бешено колотилось, движения были почти инстинктивными. В тот миг, когда Олег снова рванулся к её горлу, она со всей силы всадила лезвие ему в висок.

Тело содрогнулось, натянулось струной и обмякло. Он рухнул рядом, распростёртый, с тонкой струйкой чёрной жидкости, медленно стекающей по лицу.

Оля в дикой панике отползла к стене, подтянула ноги к груди, обхватила их руками и села, слегка покачиваясь. Музыка в наушниках всё ещё играла, абсурдно спокойная, как будто ничего не произошло.

Она так и сидела на полу, глядя на тело коллеги, пока не услышала шаги в коридоре. Кто-то медленно приближался со стороны холодильника.

Оля не успела подняться, когда двери зала распахнулись — внутрь один за другим начали заходить её «пациенты».

Голые, в разной степени разложения, мужчины и женщины, старики и молодые. Их было меньше десятка. Изо рта у каждого сочилась густая чёрная жижа, а пустые глаза не моргали. Они не осматривались, не колебались, просто брели прямо на неё, мыча и хрипя.

Это было похоже на дурной сон, в который невозможно поверить. Оля в панике вскочила и метнулась к окнам. Но они были наглухо закрыты, а снаружи их надёжно запирали решётки. Ключей у неё, конечно, не было.

Толпа неуклонно приближалась. С криком она толкнула на них каталку, но те даже не обратили внимания, продолжая теснить её в угол. Гнилые руки тянулись, зубы щёлкали в предвкушении.

Ещё миг – и они сомкнут пасти на её шее.

Но вдруг двери зала разлетелись с грохотом. В помещение ворвались четверо военных в ОЗК и противогазах, с автоматами наготове. За ними, уже без защиты, вошёл ещё один человек и коротко выкрикнул:

— Ложись!

Оля уже была на коленях. Услышав крик, она рефлекторно рухнула на живот.

Очереди прошили зал. Тела ходоков дёрнулись, повалились на пол. Двое военных развернулись и ушли к холодильнику, а остальные двое достали штык-ножи и методично добивали мертвецов ударами в голову.

Человек без костюма подошёл к Оле. Его рука скользнула к кобуре. Голос звучал ровно, почти официально:

— Они вас кусали? Царапали?

Оля не могла поднять голову, её тело дрожало, не слушалось.

— Это важно. Я повторю: они вас не кусали?

— Нет… – всхлипнула она.

— Хорошо. Ваша смена окончена. Ефрейтор Апорова вас осмотрит, это необходимо. Потом мы доставим вас домой. На вас напали люди, одурманенные новым наркотиком. Вам всё понятно?

— Да… – выдавила Оля.

— Отлично. Идите в раздевалку, товарищ ефрейтор поможет. Сейчас уже всё в порядке.

Со стороны холодильника донеслись новые выстрелы.

«Всё в порядке?» – подумала Оля. Нет. Всё было отвратительно.

///

В это время Паша и Митя шли по улице в сторону парка и леса. Их город больше походил на разросшийся посёлок. Разросся он из-за железнодорожной станции — узловой в этом районе: все поезда, идущие из центра на север, проходили именно здесь.

Леса окружали город настолько плотно, что делили его на две части. Старый город вырос из маленького полустанка, а новый – из микрорайонов, которые строили заводчане ещё при Советах и позже. Более-менее крупные магазины и рынок располагались за парком, поэтому жители привыкли ходить туда напрямик.

Но путь через парк никогда не был по-настоящему безопасным. Старожилы вспоминали, что в девяностые здесь нередко пропадали люди. И неудивительно: парк занимал почти 110 гектаров, из которых ухоженными и освещёнными были только двадцать. Остальное – дикий лес с болотами и затонами, идеальное место для того, чтобы исчезнуть бесследно.

Друзья дошли до входа, но ворота оказались заперты.

— Странно. Обычно не закрывают, – пробормотал Митя.

— На, держи, – Паша протянул ему потрёпанную рацию. – Далеко не расходимся, держим связь. Начнём с правой стороны и пойдём против часовой стрелки.

Митя кивнул. Ребята переглянулись и, не колеблясь, перелезли через забор.

В парке было тихо, аттракционы стояли без движения, а кроме Мити и Паши людей тут не было. Они прошли мимо каруселей и закрытых киосков по дороге к лесу. Перед входом в чащу ребята прошли через небольшое поле, где была выставленная деревообрабатывающая техника и старый самолёт. Чуть дальше на левом краю парка стоял древний паровоз, завезенный сюда как будто из учебников истории. Словом, было видно, что люди гордились своим прошлым и историей города.

Паша не понимал этого. Для него важнее было настоящее города, а реальность была такова, что в городе не было нормальных дорог, почти все дома в старом городе топили дровами, а в новом городе топили старым мазутом, отчего цена коммунальных услуг улетала в космос. Новый мэр, конечно, обещал все поправить и даже провести газ в старый город, но так ничего и не сделал – спустя полгода его арестовали и увезли в областной центр.

В общем, город не развивался, но и не увядал. Он застрял в пограничном состоянии, будто в лимбе, не понимая, куда же всё-таки ему двигаться и что делать.

В этом плане Паша был похож на город, в котором жил.

Ребята вошли в лес, и свет, без того скудный, стал совсем блеклым. На улице стояла пасмурная прохладная погода, вот-вот, казалось, прольётся дождь, но он оставался обещанием.

— Давай по тропинке широко пройдём до рынка, а там посмотрим. – предложил Митя.

Тропинка, по которой шагали Митя и Паша, петляла между старыми соснами и елями. Мох на их корнях казался тёмно-зелёным, почти чёрным, в полумраке. Где-то вдали каркнула ворона, и этот звук прозвучал слишком громко, словно в пустоте.

Друзья шли молча. Каждое движение веток над головой, каждый хруст ветки под ногой отзывался в груди холодком. Паше казалось, что вот-вот из-за ствола может выйти мама – уставшая, но живая.

Митя крепче сжал рацию в руке. Влажный воздух усиливал звук их шагов, и каждый шаг звучал так, будто их преследует кто-то третий.

Они шли дальше по петляющей тропе, и лес вокруг будто становился всё плотнее, всё глуше. И чем тише становилось, тем сильнее было ощущение, что они здесь не одни.

Чем дальше они заходили, тем тяжелее становился воздух. Сырость впитывалась в одежду, липла к коже, словно кто-то невидимый пытался удержать их здесь, в этом лесу. Над тропой нависали тёмные ветви, переплетаясь так плотно, что свет серого неба почти не проникал сквозь них. В глубине стоял глухой запах болота – густой, сладковато-гнилой, как от прелых водорослей и мёртвой рыбы.

Паша остановился, всматриваясь в деревья. Ему почудилось, что между стволами мелькнула тень – человеческая, но слишком высокая, вытянутая. Мгновение – и там снова было пусто, только кособокая ель, у которой кора свисала длинными лоскутами.

— Ты чего? – Митя шёпотом окликнул его, будто сам боялся разбудить лес.

— Показалось, – так же тихо ответил Паша, но голос у него дрогнул.

Вдалеке протяжно заскрипела ветка. Сначала тихо, потом громче, будто кто-то медленно пробирался сквозь чащу. Митя сжал зубы, пытаясь не выругаться, и оглянулся. Лес был одинаково пуст со всех сторон – и именно это пугало сильнее всего.

Тропинка под ногами вдруг ушла в сырое понижение, и они оказались у затона. Вода была неподвижна, тёмная, словно чёрное зеркало. От неё тянуло холодом, и казалось, что в глубине шевелится что-то живое.

Вдруг в рации зашипело – короткий треск, будто кто-то хотел выйти на связь, но передумал. Паша машинально поднёс её к губам, но в тот же миг воздух прорезал протяжный вой. Он донёсся откуда-то с другой стороны леса – не собачий, не человеческий, а какой-то бесформенный, от которого волосы на затылке встали дыбом.

— Это ещё что такое было? Собак же отловили тут.
— Может и отловили… – неуверенно протянул Митя, прислушиваясь к тишине.

Они продолжили идти по тропинке, петлявшей меж серых деревьев. До выхода к проходу на рынок оставалось всего ничего, когда Паша вдруг остановился как вкопанный. Его лицо вытянулось, взгляд уставился в сторону чащи.

— Паш, ты чего? – Митя замедлил шаг.

Но тот не ответил. Только медленно, будто зачарованный, повернул голову в сторону леса и шагнул с тропы. Ветки хлестнули его по плечам, зацепились за куртку.

— Паш?.. – голос Мити прозвучал сдавленно.

Не дождавшись ответа, он увидел, как друг внезапно ускорился и рванул глубже в чащу, ломая ветки и почти падая на неровном, вязком грунте.

Паша ломился в чащу, будто и не замечал, как низкие ветки секут его по лицу и рукам. Трава и кусты путались под ногами, хлестали по сапогам, но он бежал всё дальше, туда, где деревья стояли гуще и свет почти не пробивался сквозь их кроны.

— Паша! Стой, ты куда! – заорал Митя, бросаясь следом.

Земля под ногами становилась всё мягче, чавкала, проваливалась. Воздух густел — влажный, гнилой, пахнущий болотом и старой сыростью. Каждый вдох давался с трудом. Мите казалось, что сама чаща давит на него со всех сторон, что лес не хочет их отпускать.

Он слышал треск веток впереди – Паша был где-то рядом, но не отвечал на крики. Лишь однажды в полутьме мелькнула спина друга, и то на миг, словно мираж.

Митю пробрал холодный страх. Что-то было не так. Здесь, в этих зарослях, воздух звенел – тишина становилась слишком плотной, как будто все птицы и даже насекомые разом исчезли. Только дыхание, удары сердца и вязкий звук шагов по болотистой земле.

— Паша, стой! – снова закричал он, и голос отразился глухим эхом, будто в пустом колодце.

И вдруг впереди послышался плеск. Тяжёлый, хлюпающий, будто кто-то шагнул в воду или провалился в трясину. Митя рванул вперёд, выскочил на прогалину – и понял, что они углубились в самую чащу, прямо к болоту. Грязная вода поблёскивала в сером свете, на поверхности плавали обрывки коры и ветки.

Где-то среди этого хаоса мелькнула тёмная фигура – Паша, шагавший в сторону зыбкой трясины, будто его тянуло туда невидимой силой.

У Мити сжалось горло. Всё нутро вопило, что здесь опасно, что каждый шаг – ловушка.

И всё же он шагнул вперёд.

Через пятьдесят метров Митя всё-таки догнал Пашу. Тот стоял по колено в болотной жиже, неподвижный, будто врос в трясину. Его глаза были устремлены вперёд, а лицо – странно пустое.

— Паш… ты чего делаешь-то, куда убежал? – сипло спросил Митя, хватая друга за плечо.

Паша не ответил. Лишь медленно поднял руку и указал вперёд, туда, где вода темнела между корягами и валежником.

Митя проследил взгляд – и сердце ухнуло вниз. Среди переплетённых веток, наполовину скрытое водой, лежало тело. Серое небо отражалось в неподвижной глади вокруг него, а ткань пальто, пропитанная влагой, тяжело облепляла худые плечи. Это пальто он узнал сразу — то самое, любимое, которое Пашина мама носила каждую осень.

Связи в чащобе не было, поэтому ребята вернулись на тропу и уже там вызвали полицию. У Паши лица словно не существовало — бледный, пустой, он шёл как во сне. Митя пытался его поддерживать, но скоро понял, что лучше просто молча быть рядом.

Лишь через час, под гул дождевых туч, к ним наконец приехал дежурный «бобик». Из него вышел патрульный – едва ли старше самих ребят.
— Ну, показывайте, что там нашли, – сказал он с ленивым скепсисом.

Они втроём вернулись к болоту. Добраться туда было несложно – сломанные ветки и утоптанная грязь ясно указывали путь, словно следы чьей-то охоты.

Когда они снова вышли к топи, Митю пробил холодный пот. Тела не было. Вода темнела неподвижно, словно и не знала о том, что здесь недавно лежал человек.

— Тут… тут же было! – выдавил он.

Полицейский скривился, прошёлся вдоль кромки, ткнул палкой в воду. Потом развёл руками.
— Ладно. Я спецов пришлю, пусть обследуют.

Слова прозвучали пусто, словно дежурная отговорка. Митя сразу понял: никого он звать не станет, а если и станет – те махнут рукой, записав всё на нестабильную психику на фоне стресса.

На обратном пути Паша резко замедлил шаг, глаза его метнулись в сторону чащи.
— Там… – прошептал он.

Митя тоже заметил – лёгкое, почти неуловимое движение меж серых стволов. Словно кто-то отпрянул вглубь леса, не желая быть замеченным.

По коже побежали мурашки.

///

Саша был в привычном ему мире интернета и компов. Ребята только ушли, а он остался ждать маму Паши ну, и чтобы не терять время зря, решил заодно проверить, нет ли похожих случаев как у них в городе.

Он сидел в своей однушке за старым ноутбуком, неторопливо щёлкая по клавиатуре. На столе из кружки шёл пар от кофе, пустая коробка из-под лапши быстрого приготовления лежала рядом с пачкой «Принглс». В квартире было тихо, только вентилятор компьютера нудно гудел.

Он вбивал в поисковик: «пропавшие люди в соседних городах». Первые результаты были скучны – сводки полиции, сухие новости. Но чем дальше Саша углублялся в новостную ленту и локальные паблики, тем тревожнее становилось. Посты без фото, комментарии вроде «опять исчезла семья», «дети шли через лес – и всё». Никто особо не раздувал, словно это рутина.

Саша открыл карту и пошёл дальше: область за областью. Сначала – соседние. Потом южнее, севернее. Везде одно и то же: размытые заметки, редкие журналистские материалы, разговоры в духе «да у нас тут тоже странности, лучше вечером не ходить».

В какой-то момент Саша почувствовал, как между лопатками пробежал холодок. Он переключился наанглийский. Вёл теже ключи.

Missing people… unexplained disappearances… forest vanishings.

Результаты вывалились на экран, и картинка сложилась: это было не локальное совпадение, не «особенность региона». Люди пропадали повсюду. Европа. Южная Америка. Азия. На одно ветке реддита кто-то писал о «живых мертвецах» в пригороде Сиэтла. На испанском форуме обсуждали «соседей, которые вернулись другими». В комментах кто-то выкладывал размытые фото с фигурами, похожими на ходячих, – и их быстро удаляли модераторы.

Саша застыл, читая, как если бы реальность тонкой коркой стекла треснула прямо под ним.

И тут – щёлк.
Мир погрузился во тьму.

Вся квартира одновременно умерла, погрузившись в сумрак. Ноут ещё немного погудел и остановился, всё равно без сети от него не было толку.

Саша выругался, поднялся и вышел в коридор проверить щиток. Внутри всё было включено – значит, проблема где-то на площадке.

Он надел тапки и вышел на лестничную клетку второго этажа. Щиток стоял открытый, все предохранители опущены вниз. Саша быстро поднял рычаги – в квартире щёлкнуло, загудел ноутбук, загорелся свет.

Он уже собирался войти обратно, когда на плечо легла тяжёлая рука.

Саша вскрикнул, дёрнулся, пытаясь вырваться, но хватка только усилилась. В панике он начал бить локтем назад, пока не услышал знакомый голос:

— Да уймись ты, ё-моё, не обижу.

Саша обернулся и узнал Георгия Саныча, заводского электрика.

— Сашка? – удивился тот. – А ты чего тут? Это ж Ирина квартира вроде…

— Мы с ребятами собрались, мама Пашкина пропала, они её ищут. Я остался на всякий случай, вдруг вернётся. Это вы свет вырубили?

— А, так вот оно что, – Саныч почесал затылок. – Это щиток четырнадцатой, а мне пятнадцатая нужна была. Халтурку взял, пару розеток развести. Думаю: чего это электричество не сняли? Полез проверить – а тут ты. Прости, если напугал.

— Тёть Ира так и не вернулась… – тихо сказал Саша.

— Нехорошо… – Саныч тяжело вздохнул. – У нас из цеха двое тоже пропали, на охоту ездили к речке, на границе области. Уже месяц ищут.

Он замолчал, потоптался, потом махнул рукой:

— Ладно, Саш, бывай.

Саша кивнул и вернулся в квартиру. Свет снова горел, но дрожь всё никак не отпускала.

Он поставил чайник, но возвращаться за ноутбуком совсем не хотелось. Вместо этого вышел на лоджию и посмотрел на город.

Небольшой провинциальный городок тянулся вдоль железной дороги, словно сам вырос из неё. Частные дома с покосившимися заборами и облупленной краской теснились вплотную к хрущёвкам – одинаковым, серым, с выбитыми в подъездах стёклами и ржавыми балконами. Между ними торчали яркие вывески сетевых магазинов – «Магнит», «Пятёрочка», чужеродные пятна цвета в этой выцветшей среде.

Редкие фонари освещали улицы: один горел тускло, другой и вовсе не работал, оставляя целые кварталы во мраке. Вечером, когда тучи нависали особенно низко, казалось, что город застрял в вечных сумерках.

Люди двигались по тротуарам молча, ссутулившись, будто избегая встречаться взглядами. Куда они спешили – понять было трудно: быстрые шаги, усталые лица, каждый замкнут в себе. Изредка проезжала старая «шестёрка» или гремела разбитая «Газель», оставляя за собой клубы бензинового запаха, впитавшегося в общую сырость.

Сквозь привычный пейзаж проступало нечто вязкое и гнетущее. Казалось, если задержаться на перекрёстке дольше обычного, можно увидеть, как дома и улицы медленно выцветают, как тьма сгущается между дворами, и весь город становится частью бескрайней серой пустоты.

Он надеялся, что учеба на информатике поможет вырваться хотя бы в областной центр. Но судьба распорядилась иначе: когда отец заболел, Саша остался ухаживать за ним и оказался привязан к этому месту.

Из размышлений его выдернул протяжный, почти нечеловеческий вой со стороны парка. Саша машинально подумал, что пора бы уже вычистить оттуда всех бродячих собак, но тут заметил, как к дому подъехал армейский УАЗик. В этот момент на кухне щёлкнул чайник.

Через пару минут в сопровождении двух солдат на пороге квартиры стояла бледная, заплаканная Оля.

///

В квартире Паши было тихо и пыльно. На подоконнике валялась пустая пачка сигарет, в пепельнице – окурки. Комната казалась осиротевшей без его вечно хлопочущей матери. Сам Паша стоял у окна, молчаливый, будто постаревший за один день, и смотрел наружу, не видя ничего.

Митя успел сбегать до ближайшей «Пятёрочки» и теперь неуклюже расставлял на столе пиво. Но никто даже не потянулся к бутылкам.

Оля сидела, сгорбившись, закутавшись в старый свитер, хотя в комнате было душно. Она всё время машинально касалась повязки на руке – под эластичным бинтом темнели гематомы после морга.
— Они сказали, что это наркотик, – тихо, словно оправдываясь, проговорила она, не поднимая глаз. – Новая дрянь, от которой люди сходят с ума. Белая горячка, только хуже. Что они… просто больные, а не…
Она осеклась, сглотнув ком в горле.

К тому моменту, как Паша с Митей вернулись, они уже успели рассказать друг другу всё, что произошло за день.

Саша выглядел непривычно оживлённым. Его ноутбук светился на столе, отбрасывая синеватый отсвет на лицо.
— Это повсюду! – он резко ударил ладонью по столу, и все вздрогнули. – Я проверил: не только у нас. Череповец, Выборг, Тихвин... Везде одинаково: всплеск пропавших, потом военные, а потом тишина в сводках. Как будто ничего не случилось. Их зачищают.

— Кого «их»? – безразличным голосом спросила Оля.

— Заражённых? Инфицированных? Я не знаю! – Саша провёл рукой по волосам. – Но то, что нам рассказывают про наркоманов – сказки.

В комнате повисла тягостная пауза. Её нарушил Митя:
— Значит, ответы не здесь. Ответы – там. В НИИ.

Все разом посмотрели на него, затем – на Пашу. Тот, наконец, оторвался от окна.

— Там тётя Рита. И её директор, который знает про бомбу. И военные. Всё сводится туда.

— Но нас туда не пустят, – заметил Митя. – КПП, охрана…

Оля подалась вперёд:
— А если не пробираться? Если мы войдём как обычные работники. Военные же не знают всех в лицо. Главное – не выделяться.

Саша оживился мгновенно.
— Пропуска! – он уже стучал по клавиатуре. – У них должны быть стандартные бейджи. Если раздобыть образец – можно скопировать метку и войти. Проблема только потом — как выйти.

— У меня дома есть халат, – она запнулась. – Коллеги. Он подойдёт Паше. Свой я тоже возьму, нас двоих легко принять за работников НИИ.

— А мы с Митей? – хмыкнул Саша.

— Ты – сисадмин в гости к коллеге, – пожала плечами Оля. – А Митя… сантехник, вызов в лабораторию.

Они замолчали, понимая всё безумие плана. Но другого не было. Была только тишина в лесу, кровавые синяки на руке Оли и молчание в сводках.

— Значит, решено, – Паша впервые за вечер отошёл от окна и подошёл к столу. Его лицо стало жёстким. – Саша делает пропуска. Я найду схему здания. Оля – халаты. Митя – инструмент. Готовность – два дня. И идём внутрь.

///

Митя брел по пустым улицам. Фонари не горели, и город тонул в унылых, густых сумерках. С введением комендантского часа передвигаться стало смертельно опасно — автобусы больше не ходили, и эта тишина давила сильнее любого запрета.

Забирая инструменты из цеха, он с неприятным холодком внутри отметил: из двух десятков рабочих осталось меньше пяти. Товарищ, на вопрос куда подевались люди, лишь мрачно пожал плечами: «Кто-то уехал, кто-то пропал. Остальные… боятся». Митя молча пожал ему руку и вышел.

— Мам, тут вообще психушка какая-то, надеюсь, у вас всё нормально… – Оля говорила в трубку, лихорадочно перебирая вещи в шкафу. Свой халат она нашла быстро, а вот халат Олега куда-то запропастился. Она точно помнила, что брала его постирать. Может, на балконе?

— Нет-нет, не приезжайте! Вы лучше сами куда-нибудь уезжайте. В деревню, к бабуле…
Халат нашелся – висел на вешалке за старым пальто, будто прятался.

— Никого я не ищу! Просто говорю – тут творится какая-то дичь. Да, пью таблетки, мам. Вовремя. Всегда. Ладно, мне бежать. Перезвоню. – она бросила трубку.

Помолчала несколько секунд, прислушиваясь к тишине в квартире. Затем резко затолкала халаты, баллончик с перцем и планшет в рюкзак и выскочила за дверь.

Кости не было дома. Дверь была приоткрыта, хотя они договорились встретиться. «Странно», – подумал Саша, переступая порог. Он окликнул друга несколько раз, но в ответ — лишь гулкая тишина пустой квартиры. Он обошел все комнаты – всё было на своих местах, буднично и мирно. Слишком мирно. Не было только хозяина. На кухонном столе лежали пропуски и записка: «Саня, твоё».
Саша, так и не согнав с лица недоуменную гримасу, сунул пропуски в карман и вышел, щелкнув замком.

Паша ждал. Мама так и не вернулась. Из дежурной части не позвонили. Не позвонят уже, смирился он. Снаружи, сквозь стены, всё чаще прорывался странный звук – низкий, утробный рык. Он отодвинул занавеску. На горизонте, у выезда из города, пылал яркий желто-оранжевый огонь – слишком яркий для заката. По карте там была АЗС. Хотелось верить, что горит не она.
В дверь постучали. Это был Митя.

///

Друзья решили, что отправятся утром.

— Поедем на моей машине, остановимся в лесу, заходить будем так – я и Оля парой, Потом Саша, потом Митя. Связь по телефону.

Утром город казался вовсе мертвым, ни машин, ни людей, ни даже военных. Ребята выехали на пустую улицу и направились в сторону посёлка при НИИ. За сорок минут дороги они так никого и не встретили на дороге. «Страшно как-то» - сказала скорее про себя Оля.

Машину они оставили у посёлка и отправились в НИИ. Митя и Саша остались в автомобиле, договорились, что будут идти с промежутком в полчаса-час.

К 9 утра Паша и Оля были на месте. На КПП их встретил встревоженный солдат, совсем ещё молодой. Он даже не посмотрел на их бейджы, просто махнул рукой в сторону проходной. Они прошли и приложили пластик к считывателю. Зажегся зеленый сигнал, и они спокойно прошли внутрь.

Здание НИИ было типовым проектом советской эпохи – серым, безликим, словно его выдавили из бетона по общему шаблону. Трёхэтажная коробка с узкими, похожими на бойницы, окнами, которые почти не пропускали света, жадно впитывая его внутрь. Когда-то бежевая штукатурка облезла клочьями, обнажив тёмный, почти чёрный кирпич, и покрылась грязными подтёками, будто стены медленно гнили изнутри.

Внутри пахло временем, остановившимся и протухшим: запахом пыли, въевшейся в лёгкие, промозглой сыростью из подвала и едким, химическим шлейфом неудачных экспериментов, намертво впитавшихся в штукатурку.

Коридоры были бесконечными. Длинные, прямые, уходящие в сгущающийся сумрак, они рассекали здание, как лезвия. Свет давали редкие люминесцентные лампы за матовыми плафонами; они мерцали, гудя раздражающим, назойливым звоном, и отбрасывали на стены аритмичные тени. Целые участки тонули в полумраке, и из этой тьмы проступали ряды дверей – словно ячейки склепа.

Все двери были одинаковыми – глухие, обшарпанные, выкрашенные когда-то в унылую зелёную краску. Теперь она была потерта до древесины на ручках и внизу, у пола, будто по ним скреблись тысячи рук. На табличках значились номера кабинетов и стёршиеся названия отделов: «Лаборатория № 14», «Сектор 7-Г», «Архив». Некоторые двери были наглухо заперты, из-под других сочился ледяной сквозняк, несущий тот же химический запах, но свежий, острый, будто эксперимент только что завершился. Изредка в щели приоткрытой двери мелькала тень старого лаборанта, склонившегося над приборами, или доносился приглушённый шёпот, обрывавшийся в тот миг, когда затихали собственные шаги.

Лестницы были самым жутким местом. Массивные, из голого бетона, с тяжёлыми, облитыми пузырящейся краской перилами. Они соединяли этажи узкими, крутыми пролётами, где на площадках царила кромешная тьма, не рассеиваемая никакими лампами. Снизу, из зева подвала, по лестничной шахте поднимался влажный, землистый воздух, сдобренный остротой ржавчины и чего-то органического, сладковатого. Эхо здесь предательски искажало звук: каждый шаг отдавался гулким, преувеличенно громким стуком, и не покидало чувство, что навстречу тебе поднимается кто-то ещё – даже когда ты знал, что в здании совершенно один.

Здание тем не менее не было заброшенным. В нём ещё теплилась жизнь – слышались отдельные, торопливые шаги, приглушённый звонок телефона за одной из дверей, скрежет лифтовых механизмов. Но эта жизнь была призрачной, музейной. Она не оживляла пространство, а лишь подчёркивала давящую, гнетущую пустоту. Возникало ощущение, будто ты проникаешь в организм, который уже мёртв, но его нервы ещё подают случайные, судорожные сигналы, неведомо кому адресованные.

В сумрачном фойе Паша коротко выстукал на телефоне: «Мы внутри». Экран поймал последние крохи сигнала, прежде чем погаснуть окончательно. Решение было принято сразу: прямиком в подвал, избегая любых встреч.

Найти нужный спуск оказалось сложнее, чем предполагалось. Двадцать минут они блуждали по лабиринту безликих коридоров, пока наконец холодный сквозняк и запах сырого бетона не указали им путь вниз.

Подвал встретил их гнетущей тишиной, нарушаемой лишь гулом неизвестных механизмов. Длинный коридор изгибался, подчиняясь лишь забытой логике проектировщиков. По обеим сторонам теснились двери — одни вели в заброшенные помещения с пустыми глазницами окон, другие в камеры хранения, где под вековым слоем пыли не хранилось уже ровным счётом ничего.

Паша нервно сверился с часами. Ребята должны были уже быть у входа, но проверить было невозможно – связь здесь умерла окончательно.

Они с Олей петляли по подвалу ещё минут десять, пока в конце коридора не показалась массивная стальная дверь – такая, какие ставят в бункерах или изоляторах повышенной секретности. Оттуда, сквозь щель приоткрытой створки, доносились приглушённые голоса.

— ...На эвакуацию полчаса. Ничего не берите, только документы и воду. Выезжаем в течение часа.

— Но как же персонал? Они же...

— Все критически важные сотрудники уже в точке сбора за городом, – резко прервал первый голос. – Вам бы радоваться, что вас в список внесли. Некоторых из моих ребят проигнорировали, а вас – удостоили. Полчаса. Время пошло.

Послышались шаги, голоса затихли. Паша и Оля замерли, вжавшись в сырую стену, стараясь не дышать. Только когда эхо последних шагов окончательно растворилось в тишине, они переглянулись. Паша молча кивнул. Оля глубоко вдохнула – и они вошли.

В ту же секунду оглушительная тревога сирены разорвала тишину, заполнив собой всё пространство.

///

Саша ненавидел бег. Всей душой, каждой уставшей клеткой своего нетренированного тела. Он считал его занятием противоестественным и архаичным. Зачем бегать, если в двадцать первом веке не от кого бежать? Или, может, нужно догонять добычу? Насколько он помнил, добычу привозили курьеры в течение получаса после заказа.

И тем невероятнее было осознание, что за последние двадцать минут бег стал для него единственным смыслом, спасением и самым понятным языком его тела. Митя бежал чуть впереди. Саша решил, что для Мити это всегда было естественнее.

Они рванули с места, когда из чащи леса и с окраин посёлка стали появляться они. Полуголые, в лохмотьях, с чёрной, маслянистой жижей, сочащейся из глазниц и разрывов на коже. Вероятно, их привлёк рёв мотора, а теперь они видели живую плоть. А может, сама судьба вынесла приговор: Саше и Мите пора. Пора на тот свет.

Паша оставил машину заведённой, но минут через десять после ухода ребят двигатель захлебнулся и умер, наотрез отказавшись заводиться снова. Парни вышли, закурили, решив подождать ещё десять минут перед тем, как двинуться к НИИ.

Сигареты уже догорали, когда из леса выползли первые тени.

И парни побежали.

Сначала казалось, что бежать – перестраховаться. Тела были медлительными, но неумолимыми, как механизмы. Они шли в неровном строю, кто-то хромал, кто-то волочил ногу, но все двигались с одинаковым, зловещим упорством. Митя и Саша выскочили на просёлочную дорогу, ведущую к НИИ, и замедлились, пытаясь отдышаться.

И тогда с обеих сторон из-за деревьев начали подниматься новые силуэты. Вот на этом моменте Саша окончательно уверовал в полезность бега. Да что там полезность – в его душеспасительность.

Он бежал, как от цунами – от волны, накатывающей с трёх сторон и готовой сомкнуться над головой. За двести метров до КПП они начали кричать и махать руками, выдыхая последние силы, лавируя между уже выползающими на дорогу ходоками. Оставалось меньше ста метров, когда на КПП взвыла сирена, и солдаты открыли огонь.

Они орали, что живые, чтобы не стреляли, но их голоса потонули в треске автоматных очередей.

Саша уже отстал и только поэтому увидел, как пуля рикошетом от асфальта ударила Мите в ногу, и тот рухнул на землю. Саша уже сделал движение к нему, но путь преградили те самые ходоки, обступив тело товарища. С рыком, рождённым из смеси ярости, обиды и животного страха, он рванул в сторону КПП. Уже было не важно – пусть лучше убьют свои, чем разорвут эти.

И он добежал. Как? Он и сам не понял. Ноги сами пронесли его через проходную, мимо солдат, на территорию НИИ. Его даже не попытались остановить.

Единственное, что он успел заметить, – дикий, нечеловеческий страх в их глазах. Глазах совсем юных мальчишек.

///

При звуках тревоги солдаты спешно покинули помещение, бросив всё на своих местах. В зале осталась лишь одна лаборантка, застывшая за компьютером в дальнем углу. Пространство было хаотично поделено медицинскими ширмами; повсюду стояли ящики с боеприпасами и разобранная электроника – видимо, ничто из этого сейчас не казалось военным жизненно важным.

Посреди этого хаоса стоял массивный контейнер, издававший тихое, но настойчивое попискивание. Ребята осторожно двинулись к нему, как раз когда снаружи донеслись первые, ещё редкие выстрелы.

Стрельба нарастала с каждой секундой, становясь всё громче и гуще. Короткие автоматные очереди сливались в один сплошной, оглушительный грохот.

Когда они почти подошли к контейнеру, лаборантка резко обернулась. По её щекам размазанными ручьями текла тушь; она висела на волоске от полного срыва.

— Вы на смену? – её голос сорвался на визгливый шёпот. – Там... там уже близко. Вы ведь нас сменить?

Друзья переглянулись в немом недоумении и молча пожали плечами. Этого оказалось достаточно. Женщина резко вскочила, метнулась к одной из дверей справа и исчезла в темноте коридора.

— Полный дурдом, – выдавила Оля, и это было единственное, что точно описывало происходящее.

Они попытались осмотреть помещение, но ничего ценного или полезного найти не успели. Тем временем стрельба снаружи стала редеть – то ли это была игра слуха, то ли защитников действительно становилось всё меньше.

За спиной послышались сдавленные всхлипы и шарканье. Оля и Паша обернулись: в проёме двери возник Саша, а за ним, опираясь на него, плелся пожилой мужчина с окровавленной рукой.

— Вы тут... Слава богу... – Саша начал тараторить, запыхавшись. – Мы зря приехали, они уже здесь, прорываются... Это директор... Говорит, может отключить бомбу, только вот как отсюда...

— Саш, стой. Где Митя? – резко перебил его Паша.

— Его нет, – глухо ответил Саша, и в его голосе не осталось ничего, кроме пустоты.

— Как нет? Вы же были вместе! – глаза Оли расширились от ужаса.
Саша лишь потупил взгляд. Снаружи почти совсем стихло.

— Господа, прошу прощения, – перебил старик, стараясь говорить чётко, несмотря на боль. – Я не знаю, кто вы, но мне нужен компьютер. Позвольте.

Он аккуратно прошёл мимо них и опустился за стол. Следующие пять минут в комнате стояла тишина, нарушаемая лишь его сдержанным дыханием, щелчками клавиатуры и навязчивым писком контейнера, вокруг которого молча столпились Саша, Оля и Паша.

Выстрелы стихли окончательно, и наступила давящая, гробовая тишина. Не было слышно ни команд, ни криков, ни даже шагов — ничего. «Неужели пронесло?» — мелькнула у Саши наивная надежда.

В тот же миг из-за двери в коридоре донёсся протяжный, животный стон. К нему тут же присоединился другой, третий, и вот уже целый хор нечеловеческих голосов, сопровождаемый мерзким, влажным шарканьем, накатывал на дверь.

— Дверь! Закрыть дверь! – закричал Паша, бросаясь к проёму. – Сколько ещё?!

— Почти... почти готово, держитесь! – отозвался мужчина, не отрываясь от монитора.

Но дверь не поддавалась. Заевшая намертво или никогда не закрывавшаяся, она не сдвинулась с места ни на миллиметр.

В щель уже просовывались бледные, исполосованные ранами руки, в проём протиснулась первая фигура в изодранной военной форме, вся в грязи и запёкшейся крови.

— Всё... Всё готово. Спасибо вам, – голос директора прозвучал странно спокойно.

Ребята в ужасе отступали вглубь зала, на них надвигалась волна живых мертвецов.

— Вы её отключили? – выдохнул Паша.

— Конечно, нет, – учёный обернулся к ним. На его лице играла умиротворённая, почти блаженная улыбка. – Я, наоборот, ускорил детонацию. Заразу нужно выжечь калёным железом. Нас всегда этому учили. Коллеги, я рад, что вы остались со мной разделить этот великий миг!

Толпа уже окружала контейнер, который пищал теперь с пронзительной, истеричной частотой.

— Что? Нет! Когда взорвётся? – Паша в отчаянии рванулся к директору.

— Бежать уже некуда. Мы становимся героями.

От этих слов у Оли внутри всё обрушилось. Ледяная пустота заполнила каждую клетку.
— Это полный пи...

Она не успела договорить.