Комендант и квартирант. Стимпанковская элегия

Комендант и квартирант. Стимпанковская элегия

Это ужасно. Надо что-то делать с нашей боевой подготовкой.

Сайто Хаджиме

1. Комендант

Военный комендант Лоуленда полковник Диландау Альбато, которого давно уже не называли ни Адским Красавчиком, ни Огненным Ангелом, приезжал в свой офис ровно к восьми утра. Естественно, подчиненные были на местах раньше. Из многочисленных легенд о полковнике следовало, что во время войны бить морды нижним чинам он считал прямой обязанностью командира, и как-то на вопрос, что сделал его адъютант, чтоб быть вмазанным в стену, ответил: «А ничего. Если б сделал, я б его убил».

За нынешним Альбато ничего подобного не водилось, но лучше было не нарываться. Так что в восемь утра, когда молодой человек в мундире республиканской армии шел по коридору комендатуры, весь штат уже приступил к работе. Мужчины отдавали полковнику честь, пишбарышни, не отрываясь от машинок, пытались делать книксен. Альбато коротко кивал в ответ, двигаясь к своему кабинету.

Он был красив, можно бы сказать – слишком красив, если б красоту эту не корректировал длинный шрам от правого глаза через всю щеку. Явно от сабли или меча. О полковнике говорили также, что он великолепный мечник, но тут его достал кто-то более удачливый. Новый устав, сменивший имперский, заменил мечи для офицеров саблями, да и то – лишь в боевой обстановке либо при парадной форме. Так что сейчас Альбато сабли не носил. Не носил он также и орденов, хотя их у него было – хоть топись с ними для балласта. Может быть, не хотел лишний раз вспоминать о войне.

Непонятно было, является ли его назначение на этот пост повышением или понижением. С одной стороны, эта должность для боевого офицера и героя войны – отнюдь не мечта. С другой – комендант третьего по величине города республики Зайбах –страны, где всем управляет армия, крупного промышленного центра – пост высокий и весьма ответственный. Опять же, говорили, что, вследствие боевых ранений, после войны Альбато долго и тяжело болел, и поэтому его перевели из действующей армии на административную работу. Как бы то ни было, он занимал этот пост около года, и справлялся вполне успешно.

Едва он занял место за рабочим столом, появился его заместитель майор Вайетт. Он был старше своего начальника, но, не имея за плечами столь колоритного боевого прошлого, карьеру делал медленнее.

--Что на сегодня? – сказал полковник.

--Ничего особенного. Обычная рутина. Отчеты я подготовил. К полудню вас ждут на машиностроительном.

--Опять совещание?

--Нет, на полигоне испытывают новый танк.

--Ну это еще куда ни шло… давайте отчеты, я посмотрю.

Когда Вайетт вышел, Альбато с ненавистью посмотрел на папку на столе. Охренеть можно. Кто бы представил, что Адский Красавчик будет бумажки перекладывать. И ничего не поделаешь. Или так, или никак. Господин президент сказал : «Ты, Диландау, конечно, символ, знамя, и пример подрастающему поколению, но в нынешнем твоем состоянии в армию допускать тебя нельзя. Конечно, если труба позовет, мы тебя вспомним…» И ведь в чем-то прав, скотина. Или хочет припомнить полковнику его поведение на закрытом процессе. Хотя предложение Альбато принял.

Голова болела еще с вечера, и сон не помог. Он вызвал секретаршу, велев подать кофе. Теперь он не пил – знал, что выпивка от этих болей тоже не помогает.

Секретарша поспешила кофе подать – а вот уйти не спешила. Явно напрашивалась на приглашение на ужин. Она знала, что полковник – человек одинокий. Дура. В Лоуленде многие женщины и, что скрывать, некоторые мужчины активно пытались скрасить собой одиночество полковника. Напрасно старались. Он был замкнут и нелюдим, ни друзей, ни любовных связей у него не было. Только работа.

А вот работы было предостаточно. Отчеты по дорожным работам… вот уж что его не интересовало его, когда он был пилотом, так это наземные коммуникации. Но теперь, в городе, где сосредоточены военные и химические заводы, он научился понимать, как важно, чтоб дороги были в хорошем состоянии. Он обучаем, что бы там ни говорили. Кроме того, теперь он много ездит сам. С тех пор как ему внятно объяснили, что в обозримое время в кабину пилота ему не вернуться. А ведь президент знает только, что у героя- ветерана бывают сильнейшие головные боли, сопровождаемые припадками и временной потерей памяти. Так ему сообщил магистр Йоджиро, глава Департамента по науке, в имперские времена именовавшимся Кругом Магов. У них с полковником договор – Диландау не сообщает о степени участия Йоджиро в работе его бывшего начальника Форумы, Йоджиро наблюдает за ходом болезни Диландау, и умалчивает о некоторых ее проявлениях.

Отчет научного отдела. Лаборатория средств защиты от оружия массового поражения… хрень какая эти ваши противогазы, лучше уж сразу задохнуться, да и пользы от них… ладно, разберемся. А вот это уже интересно. Паробайк? Надо будет самому лично испытать, ах черт, еще в стадии разработки… обязательно проконтролирую.

Отчет службы общественного спокойствия… тут вроде все тихо, даже профилактической облавы не требуется.

Отчет финансового отдела, вот что ненавижу больше всего… но тут запищал коммуникатор, Вайетт напоминает, что время ехать на полигон, с финансами – позже… черт, как голова-то болит.

Наверное, это на роже написано, потому что Вайетт спрашивает: - Плохо спали, шеф?

--Нет, все ночь на танцульках отрывался, -- огрызается полковник.

На самом деле он спал. И лучше не спрашивать, что ему снилось.

Рабочий день заполнен до предела, и только ближе к вечеру полковник находит время заглянуть в график предполагаемых припадков, составленных Йоджиро, и начинает тихо материться. Запустил, блин, здоровье совсем, обрадовался, полгода уже ничего не было, а оно вот оно, близится, и только на рабочем месте нам припадка и не хватало.

Внезапно он успокаивается. Ну пошло оно все нах, выпишу себе отпуск, я тут сам себе начальник. Съезжу, деда повидаю, заодно узнаю, как там квартирант, которого я ему сосватал. А то ведь так и не вырвался проверить.

Больше года назад, когда Альбато еще не вернулся в строй, в правящей хунте случились, некуртуазно выражаясь, очередные терки. И срок президентства – а заодно и жизни --генерала Зейна -- незапланированно сократился. После нескольких раундов подковерной грызни к власти пришел генерал Аргенс, и кстати, одной из причин его победы было то, что он предъявил общественности живого национального героя, о судьбе которого публике ничего не было известно.

Тут, как водится, начались политические чистки и кадровые перестановки. Йоджиро сохранил свой пост потому, что согласился открыть для проверки Тенебр, в просторечии именуемый Гробом Железным, заведение с очень дурной репутацией, совмещавшее тюрьму и секретную лабораторию. Покойный Форума имел привычку ставить опыты на заключенных, очень, знаете ли, удобно, крысок не надо мучать… Диландау подозревал, что сам провел в стенах Тенебра некоторое время, но он об этом не помнил, а Йоджиро не распространялся. И при проверке этого милого учреждения, в одной из лабораторий, в практически бессознательном состоянии, обнаружился человек, давно считавшийся погибшим.

Его оттуда вытащили, перевели в нормальную – но очень тщательно охраняемую больницу, и начали разбирательство дела. Он тогда так и не узнал, что многие бывшие сослуживцы требовали его крови. Тихо так требовали, ибо процесс шел в режиме секретности. Но президент пребывал в задумчивости. К этому времени Диландау уже работал в Лоуленде, но регулярно приезжал в столицу отчитываться перед Аргенсом, и был привлечен к работе трибунала. Именно его считали ответственным за то, что приговор оказался весьма мягким. Трепались что-то насчет «преданности бывшему начальству», и «кастовой солидарности».

Фигня. Все те, к кому Альбато ( еще не полковник, а капитан) мог применить слова «преданность» и «солидарность», были давно мертвы. А здесь ему было просто интересно посмотреть, что из этого выйдет.

Без всякого экспериментаторства. Если полковник что и ненавидел, так это эксперименты. Иначе никак, когда сам являешься продуктом секретного эксперимента. Со всеми побочными эффектами.

Он набрал номер Вайетта и сообщил, что с завтрашнего дня берет краткосрочный отпуск по состоянию здоровья. Распоряжения оставит в письменном виде.

Следующий звонок был Аше, водителю. Полковник велел ему к семи вечера заправить машину и подогнать ее к дому. На время отпуска коменданта Аше поступал в ведение майора Вайетта. Аше явно не был рад. Должность шофера при Диландау была синекурой. Хотя по штату коменданту полагался личный шофер, он предпочитал водить машину сам. А вот Вайетт сидеть без дела ему не позволит. Но Диландау не волновали переживания шофера.

Вернувшись домой, он собрался за полчаса. В дорожную сумку убралось все необходимое ( персонал бы обхохотался, если б узнал, что именно).

Паромобиль ждал во дворе. В последние годы многие в Зайбахе предпочитали ездить на трофейных басламских машинах, на нефтяном ходу, считалось, что они менее громоздки, да и стоят дешевле. Но герою войны такое не пристало, и кроме того, он мог себе позволить дорогую машину – оклад у него был приличный.

Паромобиль был красного цвета. Несолидно, но навевало ностальгические воспоминание о тех временах, когда «Алсеида» лучшего пилота имперских ВВС наводила ужас на противника. До утра Диландау ждать не собирался, ночью гнать даже лучше. Сейчас лето, холодно, конечно, Зайбах – страна северная, но северное лето имеет свои преимущества – ночи светлые.

Разумнее, конечно, было бы поехать поездом. Но поезд тащится медленно, того и крути, накроет прямо в купе, а этого лучше избежать. А вот, когда гонишь по шоссе… и снова чувствуешь себя пилотом, а не инвалидом… и если припадок случится за рулем, то успеешь свернуть на обочину и притормозить.

Черт возьми , строить хорошие дороги – действительно полезно.

---

Альфария – город слишком маленький, провинциальный и до него еще не успела доползти промышленная революция, затеянная императором Дорнкирком. Ни одного завода, только мастерские. Конечно, со временем это изменится, железнодорожную ветку уже протянули, и то, что город рядом с одноименным озером, на котором так удобно будет выстроить какой-нибудь комбинат, тоже сыграет свою роль.

Но пока что все довольно буколично.

Диландау добрался сюда за сутки. Паровоз трюхал бы трое, и полковник был рад, что не поехал по железной дороге. Чувствовал он себя хорошо, и подозревал, что перестраховался. Ну, приехал так приехал.

Паромобиль на улицах Альфарии был редкостью, но жизнь здесь была такой косной, что на него не обратили внимания. Дом деда стоял на окраине, неподалеку от озера, и полковник доехал туда без помех. Но, по мере приближения, услышал крики и ругань, и в виске сразу снова заколотило.

Во дворе апоплексичного вида старец, лысый, как колено, в заношенном сюртуке, стоял, опираясь на палку, напротив полудюжины парней в спецовках и орал так, что лысина приобрела малиновый оттенок. А спецура орала в ответ. На земле грудами валялись ржавые трубы, и битая черепица. Все были так увлечены склокой, что не заметили, как подъехала машина.

Картина маслом: «Манфред Альбато, полковник панцермеханических войск в отставке, опять затеял ремонт».

Ну да. Дом старый, и в ремонте безусловно нуждается… но у Диландау решительно не было времени этим заняться… а дед слишком вспыльчив… ничего не поделаешь, возраст и давняя контузия… и все время забывает, что его палка – это не панцер-пушка, и никого ей не запугаешь. А эти пролетарии считают, что раз пенсионер – дед героя, так у него карман бездонный. Ничего, сейчас он им покажет звериный оскал тоталитаризма. Он вышел из машины и направился к скандалящим.

Седой мужчина с протезом вместо левой руки, который подошел к окну покурить, увидел, как приезжий идет через двор. И сразу узнал. Мундир другой…не такой эффектный, как имперский… без оружия… но все равно в мундире, он никогда не ходил в штатском…

Впрочем, когда он в последний раз видел Диландау, мундира на нем не было. Тот лежал, прикованный к каталке в лаборатории на «Вионе», бился в судорогах и выл. Мускулы на его поджаром теле ходили ходуном, и кандалы на руках и ногах грозили вывернуться из гнезд. Магистры Форума и Йоджиро, зависая рядом, бубнили что-то о том, что «первичная личность грозит вытеснить вторичную», и « срочной необходимости полной коррекции», а он смотрел на это с верхнего яруса летающей крепости и думал – если Диландау не воплощение зла, как всегда казалось очевидным, а жертва, то кто тогда я?

Потом Форума всадил в руку капитана Альбато шприц с какой-то гадостью, тот дернулся и затих, голова его скатилась на плечо, и Йоджиро стянул с нее обруч с мигающим кристаллом. Потом прикрыл Диландау простыней. Полотно скрыло лицо – застывшую маску страдания, замаранную кровью из прокушенных в крике губ.

Сейчас это лицо было совершенно спокойно. Спокойный Диландау, такого и во сне не приснится.

(я сплю и вижу сон)

(я умер и попал в другой мир)

В прежние времена все эти представители альфарийского рабочего класса валялись бы по двору в лужах собственной крови и среди кучек выбитых зубов.

Нынешний полковник всего лишь произнес несколько слов. Но почему-то всем сразу стало ясно, что режим военного положения и массовые расстрелы он тут обеспечит. И во дворе воцарилась тишина. Прогоревшая сигарета обожгла пальцы, и человек у окна ее отбросил.

Приезжий обнял деда, и потом поднял голову и сказал:

--Привет, Фолкен.

И пошел отгонять машину в гараж.

Манфред Альбато, с тех пор, как овдовел, не держал прислуги. Но уборка сама по себе не делается, а еда не готовится. Пару раз в неделю приходила тетка из города, и за умеренную плату приводила дом в условный порядок, и готовила еду. Обитателей дома это устраивало. Они редко обедали вместе, но сегодня хозяин пригласил квартиранта к столу. Ему хотелось похвастаться внуком. Дед и внук были в одном звании, но Манфред получил полковника только при выходе в отставку, а Ди еще совсем молодой, к тридцати непременно в генералы выйдет, а там глядишь, и выше…

--Ди, знакомься, это господин Лакур. Представь, мне за него квартирную плату из казны выплачивают. Неплохая прибавка к пенсии!

--Дед, мы знакомы. Фолкен, садись, обедать будем.

Они были на «ты» и в прежние времена. Несмотря на разницу в возрасте и звании и полное отсутствие дружеских отношений. Просто тот Диландау, которого знал Фолкен, был законченным хамом, субординацию видал в гробу в белых ботфортах, и вежливо мог обращаться разве что к императору, да и то через силу. А сейчас… сейчас Фолкен разжалован, Диландау поднялся, и может позволить себе фамильярность.

Но это не кажется фамильярностью.

Бывший верховный стратег империи выглядел старше своих лет. Не из-за седины – он и в прежние времена был седой. Явно сказалось пребывание в Гробу Железном. И протез у него не тот, что раньше, не штучный, а такой, какой в любой мастерской заказать можно.

--Ди, ты надолго?

--Я проездом, у меня инспекция тут неподалеку. Завтра, наверное, утренним поездом уеду.

--Совсем ты и сестрица твоя меня забросили.

--Дед, не бухти. Селена скоро приедет – она мне сообщала, что у нее выходные накопились. Да и я вернусь, машину вот у тебя оставляю…

Диландау тоже выглядит не лучшим образом. Он бледен, вокруг глаз – синева. На графинчик с водкой, к которому активно прикладывается дедушка, и не взглянул, зато кофе глушит чашку за чашкой. Но разговаривает сдержанно. И это еще больше подчеркивает нереальность происходящего. Потому что Фолкен знает, что представляет собой Диландау. Выяснил еще в Астурии.

Я сплю и вижу сон.

Я умер и попал в другой мир

В такой мир, где Диландау – не заколдованная сестра рыцаря Шезара, а нормальный молодой человек с нормальной родней в Зайбахе.

Но это не отменяет того факта, что Фолкен должен быть мертв. Он помнит.

«Ты всегда действовал по моему плану, мальчик. И сейчас тоже».

И выпад, который не остановить. И падающее старческое тело, в котором, кажется, нет ни капли крови. И осколок катаны в собственном горле…

Диланадау должен что-то знать! Ведь именно по его милости Фолкен сейчас в Альфарии, а не где-нибудь в Драконьих горах. Так ему сказали.

После обеда он догоняет Альбато на террасе. Привычно затягивается сигаретой.

-Раньше ты не курил.

--Теперь вот начал. Обнаружил, что это хорошо успокаивает. А ты раньше пил.

--Теперь вот бросил. Обнаружил, что это не успокаивает ни черта.

--Скажи мне…-- у него не хватает решимости спросить про другой мир. Раньше у нас Диландау считался психом, а теперь вот я…-- скажи, почему я жив? Я же умер. Я помню!

Диландау не поворачивает головы. Он выглядит еще хуже, чем за столом, похоже, каждое движение причиняет ему боль.

--Ты должен был умереть. Не от раны, так от болезни…

--Откуда ты знаешь про болезнь?

--Йоджиро сказал. Я ведь тоже от этого в перспективе должен был сдохнуть, хотя он и не говорил. Я сам допер. Последствия коррекции судьбы для организма, ага… а больше всего от установки нашего любимого императора, он же ее врубил на полную мощность, а она же, падла, желания исполняла.-- Он торопится высказать все, чтоб побыстрее отвязаться от собеседника, говорит отрывисто, резко, и все больше становится похож на себя прежнего. – А ты чего тогда хотел?

Умереть. Он хотел умереть, чтобы брат его простил.

--… а братец твой с девицей своей машину эту разгрохали, и хана исполнению желаний для всего человечества. И оно как бы коррекцию эту отменило. Со мной неизвестно что бы было, да меня раньше в другой облик вынесло, до того как машину включили, а тебя после под развалинами дворца нашли, и Тенебр утащили…

--А почему…

--Слушай, отвянь, а? Не до тебя мне теперь. А тебе завтра все Селена расскажет.

Он разворачивается и уходит. Его ведет, и приходится держаться за стену.

В комнате Диландау расстегивает сумку – привычно усмехается, несмотря на боль — не, его точно сочли бы извращенцем, если б узнали, что он таскает с собой женские вещи, - и достает упаковку с таблетками. Йоджиро снабдил его обезболивающим. Однако Диландау ненавидит лекарства, ненавидит любую химию в организме – он не помнит все лаборатории и все процедуры, через которые его протащили, мозги неоднократно промыты, но кажется, помнит сам организм, и Диландау старается терпеть до последнего. Но уже все, приперло, и он принимает пару таблеток, запив их водой. Теперь, по крайней мере, он не будет орать. Нет, потом все равно свалится в корчах, все, кто видел эти припадки, говорят, что зрелище малоаппетитное, но орать нам совершенно ни к чему, деда еще напугаешь…

Боль обманчиво слабеет, и Диландау садится писать инструкцию для своей женской ипостаси.